Вкус

Осень — поганое время года. Назойливое, давящее на мозоли и так щемящего от боли сердца. Ронан не любил осень. Совсем не любил. Такая дождливая, такая туманная и холодная, что тело свыклось с дрожью, пробивающей с утра из-за открытой форточки. Его жена любила осень. Джулия любила. Потому Ронан не закрывал форточки: когда-то давно девушка, лежащая рядом, улыбалась, чувствуя запах влажного асфальта, обнимала крепче и целовала особенно. По-осеннему. Мужчина хотел покинуть этот город, уволиться с работы, забыть все, что связывало кованой цепью его и это место. И он было решился однажды. Разговор оборвался, не успев начаться. Ронан отловил друга на углу, возле кофейного аппарата в полицейском участке, чтобы попрощаться, но тот, наверное, по глазам понял, что к чему. — Рекс, хотел поговорить… — мужчина перед ним внезапно посмотрел на настенные часы и поднял ладонь. — Мне сейчас пора. Давай позже, — и ушел. Рекс никогда не обрывал разговоры, всегда прислушивался и отвечал конкретно, не оставляя за собой расспросов. Сейчас это было впервые. Сказать, что детектив был этому удивлен, очевидно, соврать. Его уход действительно казался неблагодарностью за все то, что буквально подарил для него Рейес. Работу, дружбу, даже жену. «Что ж, тогда я оставлю ему записку или вроде того…», — единственная мысль промелькнула у Ронана, когда он, как ему казалось, уходил из участка насовсем. Он вышел и направился неторопливым шагом домой, на ходу застегивая куртку, так и не увидев, как его провожали заинтересованным взглядом из кабинета лейтенанта. Было уже за полночь, как Ронан услышал стук в дверь его дома. Он встал с кровати, прошел по скрипящему под ногами полу и остановился перед глазком. Ответили раньше, чем он посмотрел в него. — Не думаю, что кто-нибудь, кроме меня, пришел бы к тебе так поздно. Голос звучал тихо и хрипловато, но узнаваемо. — Ты так в этом уверен? — Ронан открыл дверь и оперся о косяк, — И что ты тут забыл? Ответом послужило нетерпеливое колебание на месте, тихое цоканье, вздох и взгляд, спрашивающий, можно ли войти. Пропустив ночного гостя, он не торопился включать свет, из окна светили фонари и гостиная была более-менее освещена. По крайней мере, сам хозяин вполне в ней ориентировался, но, как оказалось, не Рекс. Доказательством этому послужил звук удара и — чудом удачного — падения на диван. — Ты в порядке? Нетрезвый? — решил поинтересоваться Ронан с легкой усмешкой, всматриваясь в принявшее сидячее положение тело. — Ты хотел поговорить о чем-то в участке… — проигнорировав вопрос, тот открыл бутылку с виски, — только сейчас Ронан заметил, что она у него была, — так о чем же? Он замялся. Ситуация была неловкая, но более того — непредвиденная. Позор для человека со значком детектива. Стоило ли даже пытаться объяснять — да даже банально выложить, как факт — что-то такому Рексу — загадка. Ронан решил рубить с плеча. — Я ухожу, — он сел рядом и откинул голову назад, уходя от возможного — явно последующего — зрительного контакта. — Куда уходишь? Я же только пришел, — как будто с издевкой. «Пиздец» — пронеслось в голове. — Ты… ты когда успел напиться, мать твою, Рекс? Будь он проклят, ситуация — хуже некуда. Гость рассеянно, медленно прикрываясь, зевнул. И тот только после этого, как-то неуверенно повернувшись, сказал: — Останься. И сказал так удивительно трезво, будто с зевком проветрил весь немалый, влитый недавно градус. И прозвучало это так… умоляюще. Совсем немного — но все же заметно — измененный тон, какая-то промелькнувшая слабость? У Ронана переклинило легкие. Будто никотиновая зависимость — так вовремя — спустила побочек, накопленных за годы. Рекс не отличался добрым нравом — он строгий. Со стороны Ронан сам не раз удивлялся, почему тот никогда не срывался на нем, когда другие так часто уходили с работы, как раз из-за суровости лейтенанта. К тому же, кажется, он начал понимать Бакстера, что все не затыкал пасть на его «происхождение», но при Рексе всегда опускал псовую морду. Потому что, возможно, — Ронан все не хочет убеждаться… Возможно, у Рекса к нему совсем другое отношение. Опуская формальное родство, тем более с его последствиями, Рекс должен был мало того, что ненавидеть Ронана, он должен был его проклинать. И это было бы правильно. Но сейчас он здесь: сидит на его диване, сжимает бутылку и не смотрит в глаза. Рассказывает что-то тихо, с улыбкой, наверное, снова воспоминания. Рекс почему-то всегда так трепетно возвращается назад и всегда во что-то с ним общее — даже не в детство с сестрой. Ласкает каждое слово — будто делится тайной, хотя проживали они это вместе. Ронана укалывает именем из чужих губ. Джулия. И все начинает казаться неправильным. Уход — как побег от настоящего, от прошлого, от себя. И, возможно, что гораздо губительнее — от Рекса. От молча обнимающего Рекса, что давил всхлипы, когда умерла Джулия. От честности, от не замолчанных от него — проклятого и скорее всего испортившего всем жизнь Ронана — эмоций. Рекс сказал, что ценит его. Что они семья. И по-детски, по-рыцарски обещает, что всегда будет рядом, даже если не требуется. Он такой слезливо-верный и уязвимый. С первого гудка поднимающий трубку и всегда поддерживающий после раскрытого дела. Но почему-то так сильно, до синяков под глазами, до обжигающей пальцы сигареты, так хочется Рекса оставить. Бросить в этом мертвом городе, закопать в памяти его улыбку, как собственные мечты. Это как предчувствие, как желание предотвратить что-то болезненное и безвозвратное. Как то, что он видит в чужих глазах. Ронан уже не слушает. Берет сигарету под чужой, дурманящий голос, щелкает мелким пламенем. Рекс инстинктивно поворачивается на звук. И смотрит привычно, по-домашнему, все также интимно завороженно, как всегда, когда они наедине. Ронан делает глубокую затяжку и прикрывает глаза. Он вспоминает это, как яд, что выпил добровольно, потому что все равно умер — и все равно остался.

***

Рекс осторожно смотрит: на его кадык, небритый подбородок, на шрам на губе и на прикрытые глаза. Слушает шумный вдох, забывая сделать свой. Ронан без шляпы, без рабочей обстановки и хмурого взгляда походит на божество. Рекс догадывается, что у него очень хреново с понятием божества. — Где твой виски? — наконец встает вопрос и Ронан смотрит на него, наверное, едва собравшись с мыслями. И в нем вспыхивает, соприкасаясь пальцами, передавая старого доброго Джека. Вспыхивает так больно — до фантомного зуда под кожей. До вздрогнувших пальцев и сглотнувшего горла. Так сильно хочется, чтобы коснулся еще раз. — Слушай, — и из него хочет вырваться что-то, похожее на бред сумасшедшего. Тот глотает с горла раз пять, каким-то чудом выжив от таких трюков. Жмурится, опускает бутылку и тяжело выдыхает. — Что? — тихо, немного севшим голосом. Рекс потирает губы и еле встает с дивана, голову немного кружит, но он спокойно делает шаг. И зачем-то — поддаваясь себе — в самой малой — едва ли удачной — надежде, опирается над Ронаном, вжимая спинку рукой, совсем рядом с шеей. Водит взглядом по вновь торчащему фильтру сигареты — и находит предлог. — Я на машине. От смелости колет в горле и сводит ноги, он надеется, что Ронан, нахуй, слепой или в комнате достаточно темно, чтобы тот не увидел, как Рексу жмет пах — чтобы всегда были тормоза, чтобы всегда можно было повернуть назад. Но он не хочет назад. Он хочет, чтобы Ронан увидел, чтобы коснулся меж лопаток и опустил на себя, Рекс не хочет представлять, он не хочет… жаром по коже, лаской ладоней под рубашкой, алкоголем язык об язык и взаимностью. Он поджимает губы. — Ну ладно, оставайся. Рекс тянет руку, касаясь потухшего фильтра, убирая от рта, — медленно выдыхает, практически сдавшись. Наклоняется ближе, ведет губами по виску — целомудренно, насколько хватит сил — оставляя горячим выдохом:

ты знаешь.

И Ронан действительно знает. Он осторожно похлопывает Рекса по предплечью — ясно давая понять. Рекс с улыбкой выдыхает тому в висок, вдыхает табачный запах с волос и отстраняется. — Оставь мне выпивки. — Ладно, — тянется за новой сигаретой. Рекс уходит. Оказавшись в ванной и закрыв дверь — подергал ручку, чтобы наверняка — он выдыхает, как очищенный от греха. А на деле — в нем утонувший. Он опирается о стену, кафелем холодит затылок и спину. Проблема с Ронаном была давняя, еще с первых совместных встреч с Джулией, с ее улыбок и рассказов, с ее бескорыстной откровенности. Она не стеснялась брата. В любом случае, он ее прощал. «Хави, кажется, я его хочу.» Он только усмехался, шутливо хмурившись. » — Он очень нежный и ласковый, ты не представляешь.» Рекс действительно не представлял. » — Ронан так горячо целует. Он целует руки и плечи, как будто я его сокровище, представляешь? Это так приятно, ощущать себя настолько …любимой, — выдыхает Рекс с горечью, накрывшей глаза. Он действительно не хочет вспоминать эти слова. Он совершенно не хочет представлять и щелкает ремнем. Освободившись, член шлепнул по низу живота. Рекс обхватил его рукой, другой упираясь в стену, и принялся ласкать себя. Ему даже не нужно фото, чтобы вспомнить каждую черту детектива, ему также не нужно представлять, какой у него член. Он бы умещался в ладонь — от пальцев до основания — когда Рекс бы гладил его. Ронан бы кусал шею, крепко беря за бедра. Рекс рвано выдохнул в согнутый локоть. Он бы соприкоснулся головками их членов, чтобы разрядом от удовольствия, чтобы вздрогнуть и от этого уже почти кончить. Рекс бы целовал глубоко и влажно, вжимаясь сильнее, цепляясь за татуировки, чтобы самому вжечься чернилами в кожу. Он хотел было подольше насладиться этим, но в дверь резко постучали, выводя из затуманенного фантазиями разума. — Я постелил тебе на диване. Не благодари, - сказал торопливо, самую малость поддато, и уходя, не дожидаясь ответа. Рекс взглянул на дверь, подходя к разрядке. И напоследок, так хотелось, его голосом… — Хавьер, — лаской по волосам, нежным поцелуем в губы. Полной отдачей. Он кончает с подкосившей в ногах слабостью, болезненным трепетом. Застегивает штаны, умывает руки. В отражении: уставшие глаза, шумный выдох. В отражении: понимающий взгляд и сжатые губы. В отражении: он отходит назад, и медленно сползнув по стене, в ломающей дрожи плачет.

***

На утро Ронан уже не застал Рекса дома. Он умывается, едва не упуская одной детали, потирая глаза. Тепло. Его руки были теплыми. Он не чувствовал того холода, с которым просыпался со дня смерти Джулии. Ронан возвращается в комнату, чтобы убедиться. Форточка закрыта, лёгкие глотают тёплый, домашний воздух. Больше нет привычной, мертвой дрожи. Он с выдохом жмурится, сжимает переносицу, проходит в гостиную и смотрит на убранный диван. Странное дело — просыпаться с сожалением. Вчера он хотел сбежать, уйти, да убраться, блять, подальше. Безнадежно и бессмысленно. Ронан умывает лицо, трет глаза и ненароком касается виска. Воспоминанием укалывает вчерашней краткой лаской, он отходит назад, не верит себе. В солнечном сплетении горечью и соцветием. В руках теплотой и нежностью чужих пальцев. И это также страшно, как впервые вдохнуть без ветра по легким. Он пытается не дышать.