Гадкий утенок

Терри был далеко не красивым омегой. Но сейчас ему не мешали ни его светлые ломкие волосы, ни его излишняя, как у анорексика со стажем, худоба, ни тонкий нос с чересчур расширяющимися ноздрями. В последнее время Терри был довольно счастлив, пусть этого и не видно по его блеклым водянистым голубым глазам, которые всё так же смотрели на мир с отрешенным выражением простодушной рыбки. Терри имел всё, что нужно для идеальной на его взгляд жизни: стипендиальное место в вузе, хорошего друга и тактичного парня, не спешившего склонять его к сексу. Даже на уроках изобразительного искусства Хитч, студент, чье место располагалось рядом с Терри, хохотал, что скоро на его рисунках появятся розовые пони, настолько все его последние работы были слащавы. Ну а что поделать? Несмотря на осень, набирающую холода, в душе Терри порхали бабочки, что для него не характерно и чрезвычайно удивительно и волнующе. Терри уже начал чувствовать, что вливается в русло нормальной, действительно нормальной жизни, оставив годы унижений и обид далеко позади. И всё вернулось назад — одним махом, словно, редактируя фильм, кто-то выделил кусок и безжалостно нажал «Delete». Удаленный файл никак нельзя восстановить, как и стереть воспоминание о руках Крейга — его парня — в штанах Кевина, которого он считал лучшим другом с начала старшей школы. Крейг шептал омеге на ушко что-то явно пошлое с таким самодовольным видом, от которого у Терри свело желудок и ком подступил к горлу, заставляя кривиться лицо. Кевин же краснел в тон своей ярко-алой рубашке. Непонятно только, от смущения или больше от возбуждения. Крейг прижимал его к стене возле хим. лаборатории и выглядели они так, будто займутся сексом прямо здесь, воспользовавшись тем, что во время занятий в коридоре совсем не многолюдно. И только каким-то чудом Терри заметили. — У тебя же пара в другом крыле. Что ты здесь делаешь? — Кевин подался влево, скрываясь за широкой спиной Крейга, надеясь, что рука в штанах осталась незамеченной. — Отменили, — спокойно пояснил Терри. Его мозг всё ещё не хотел верить, подкидывал различные оправдания: осеннее солнышко оказалось чересчур опасным, или он вместо витаминов выпил галлюциногенные антидепрессанты. Но правда оставалась правдой, за сколькими дверьми не попытаться ее скрыть. — Вы… Вы… — Терри перешел на заикания, как когда они с Кевином только-только подружились. Крейг молчал, а Кевин смотрел на него, ожидая, что альфа возьмется разъяснить ситуацию. Но так и не дождался. — А черт с вами! — вспылил он. — Да, мы трахаемся! — Как ты мог? — расширились в изумлении глаза Терри. — Мы же друзья. — Боже, как мне это надоело. Понимаешь, ты как собачонка одноногая, на которую и смотреть тошно, и выгнать не можешь. Каждый раз взглянешь на твою унылую физиономию и делаешь всё, лишь бы ты не расплакался в очередной раз, не порезал себе вены от собственной никчемности. Я так устал тащить тебя, отказываться от стольких возможностей. — От него? — Терри кивнул на Крейга. — Ах, если бы только он. С самой школы я вытирал тебе сопли, когда тебя дразнили жирдяем, когда тебя шпыняли и отказывались играть. Я не мог пойти на вечеринку, потому что тебя никто не звал. Потом ты похудел, но… слишком, — он, морщась, окинул взором тощую фигуру друга. — И ты думал, Крейг тебя полюбит? Да у него даже не встает на тебя! — последняя фраза вышла предельно язвительной и насмешливой. А для Терри она оказалась экскаватором, проехавшимся по замешкавшемуся, желавшему построить что-то новое человеку, вместо этого вдавившим в грязь, медленно сминая кости в труху, чтобы и подняться не осталось сил. Крейг не отрицал, смысла не было. Таким вот резким способом его освободили от петли на шее, которая случайно зацепилась, стоило лишь проявить внимание к Терри. Крейгу, довольно популярному парню, уже не льстил интерес каждого омеги, но Терри и вправду было жалко, а проявленное сочувствие неведомым образом переросло в подобие отношений, в которых, впрочем, был счастлив только сам Терри. Крейг через какое-то время начал сбрасывать сексуальное напряжение вовсе не в постели своей официальной пары и завязывать с этим не собирался. Терри попятился к выходу. —Тебе и стипендию из жалости дали! — прокричал вслед разошедшийся Кевин. В голове звенели, казалось, уже забытые «урод», «неудачник». Эти слова сопровождали его неотступной тенью на протяжении следующих месяцев. С самого пробуждения, а Терри стал спать еще меньше, чем раньше, слова били по больному, пытаясь опередить друг друга в «вышибалах». Антидепрессанты, теперь реально принимаемые вместо витаминов, не особо помогали. Омега сторонился всех и не желал разговаривать даже с родителями, звонившими раз в месяц для проформы. На занятиях он садился куда-нибудь в угол аудитории, спрятав лицо по самые глаза в растянутый воротник толстого шерстяного свитера, столь излюбленного в последнее время. Свитер превратился для него в латы, последнюю защиту, отделяющую хрупкий организм от жестокого мира. Смотреть на Крейга было если не пыткой, то чем-то очень близким к этому. Представлять, как опротивело ему держать урода за руку, целовать в щеку с бледной кожей, сдерживать рвотные позывы, когда Терри заглядывал ему в лицо блеклыми рыбьими глазами. А ведь Крейг ни разу и вида не подал, либо Терри просто отказывался замечать, любуясь красивым статным альфой подле себя. Начиналось всё довольно мило, особенно для Терри, не привыкшего к вниманию альф. Неожиданный дождь застал их обоих на выходе из библиотеки, и у Терри не имелось при себе зонта, в отличие от альфы. Оглядев щуплого, даже на вид склонного к болезням омегу, Крейг просто открыл над ним зонт — ярко-голубой, каким стало бы небо, если разогнать тучи. Терри отнекивался и убеждал, что дойдет до общежития и сам, но Крейг был неумолим. Оставалось только краснеть, сжимая от неловкости кулаки, и идти с ним плечо о плечо, а потом, мучительно подбирая слова, предлагать отблагодарить хотя бы чашкой кофе. Трясущимися руками Терри насыпал в кружку растворимый напиток, сожалея, что не купил кофемашину, когда видел распродажу в магазине на въезде в студгородок. Крейг непринужденно расселся в кресле, как в своем собственном, и Терри завидовал его раскрепощенности, зажимая ладони между ног, как делал, находясь в непривычной компании. Крейг не пытался сбежать при первом же удобном моменте, и это ободряло омегу. С ним мало кто общался, а уж по своей воле и вовсе никто, кроме Кевина. Поэтому короткие беседы в коридорах в перерывах между парами казались чудесным проявлением дружелюбия. Задыхаясь и не веря, что делает это сам, Терри пригласил альфу на свидание. Опять покраснел, получив согласие, только теперь не от смущения, а от радости. Крейг вел себя учтиво, и сейчас Терри понимал, чем на самом деле являлись их отношения — простым одолжением. Тогда же редкие встречи приводили в неописуемый восторг, он почти чувствовал торчащие из спины крылья, на которых мог взлететь. Увидев Кевина под тем же голубым зонтом, под которым они первый раз шли с Крейгом, Терри почувствовал тянущую боль в районе лопаток, там, где он воображал себе крылья и где их больше не было. Кевин отлично смотрелся с Крейгом — чуть ниже, с круглым, но миловидным лицом, всегда в яркой рубашке (У Терри появились подозрения, что носить он их начал, чтобы еще больше выделяться на сером фоне урода. Что ж, теперь нужды в этом нет, осталась только привычка) и с неизменной бабочкой. Кевин явно подходил Крейгу больше, чем затюканный, стеснительный мальчик, которого предпочитали не замечать или хотя бы делать вид, что не замечают. Его и в школе не замечали, пока однажды Кевин не сел впереди него. Терри думал, что будет, как и прежде, лишь таращиться в чужой затылок, но мальчик оказался на редкость неравнодушным, даже защищал «жирдяя» от хулиганов. Когда Терри решил худеть, Кевин подбирал ему безопасные диеты, твердя, что главное не прыгать из крайности в крайность. Но мантра не подействовала, и Терри довел себя практически до анорексии. Кевин действительно переживал, когда в старших классах впихивал в глотку сползшему по стене плачущему другу кусок отварной грудки, чтобы тот хоть что-то съел на ужин. Когда Терри переставал протестующе мычать, он вкрадчиво объяснял, сколько калорий в этом куске и что ни грамма лишнего жира не осядет на боках, покрытых растяжками от перепада веса. Терри доверял ему как никому другому, поэтому так чертовски обидно и тошнотворно прозвучала речь Кевина в коридоре университета. Последние месяцы, завидев Кевина, он находил куда свернуть. Не боялся встречи, а просто не хотел, не имел и малейшего желания выслушивать то, что он и так понял с первого раза. Но однажды сворачивать было некуда, Кевин попер против выходящей толпы, заталкивая его обратно в класс. — Тебе бы в разведку податься — мастер исчезновений, — начал он. — У тебя чудесное чувство юмора, — огрызнулся Терри, не смотря прямо, а лишь косясь и делая вид, что разглядывает деревянные панели на стене. — Не иронизируй. — Кевин помолчал, поправил покосившуюся черную бабочку. Не увидев попыток побега, которых он ожидал, чуть успокоился. — Я был чересчур резок. Карие глаза Кевина и вправду светились раскаянием. Он не любил обижать людей в принципе, а обижать близких тем более. Жестокие слова вырвались сами по себе, уже не способные сдерживаться за тридцатью двумя зубами, складывающимися в белоснежную улыбку. — Прости, я не это имел в виду, — он ждал, что Терри поверит, что вовсе не так о нем думают люди, что всё так же хорошо, как и три месяца назад. Только вот слово не воробей. — Да брось, ты помог мне осознать реальное положение вещей. Своим молчаливым согласием вы позволяли строить мне иллюзии дворцовых стен. Принц в постели и верный рыцарь под рукой — всего лишь сказки для глупых детей. К уродам нужно относиться подобающе, а не лебезить, скрывая правду. — Зачем ты так? — всплеснул руками Кевин. — Я вовсе не это имел в виду… — он замялся, стоит ли говорить лишнее. — Я завидовал из-за стипендии. А тут еще Крейг. Он сразу мне понравился, но таскался с тобой, боясь сказать правду. И даже когда ты увидел нас, он и рта не раскрыл! Понимаешь, как это обидно — быть тайным любовником? Будто он стеснялся не тебя, а меня, — Кевин осекся, заметив, что разговор повернул не туда. — Чувство, что тебя используют, разъедает мозг. — Это смешно, — перебил его Терри, — ты завидуешь уроду. Завидуешь мне, хоть и считаешь ничтожеством. Кевин хотел было возмутиться, но Терри направился к двери, дав понять, что разговор окончен. — Спасибо тебе, что показал, что не все такое, каким ты его видишь. Да и не обязано быть таким.

****

— Что-то случилось? — Хитч разглядывал мольберт соседа в кабинете изобразительного искусства. — Наоборот, не случилось. — Его жизнь осталась такой же отвратной, как и раньше. Снег за окном не радовал, лепить снеговиков не с кем. Время в одиночестве тянулось паленым пластиком палочки чупа-чупса, отравляя легкие вонючим токсичным воздухом. — Твои рисунки изменились. Немного, — Хитч всё ещё ждал объяснений, почему яркие сочные цвета поменялись на депрессивные и мрачные. — Немного? — Терри сам взглянул на исчерченный чересчур вдавленными в бумагу линиями набросок лебедя с изломанными крыльями, пытающегося взлететь с мутной глади озера. — По-моему, всё отлично. — Я понимаю, что без мрачности в искусстве никуда, — хмыкнул Хитч, заправляя за ухо каштановые волосы, испачканные желтой краской, — но всё же. Терри покосился на работу соседа. Красивейшие спелые персики с набухшими боками так и говорили: «съешь меня», но один, самый крайний, был разрезан пополам и из испещренной дырками косточки вылезали мерзко извивающиеся черви. — В этом есть подтекст, — заметил Хитч скепсис Терри. — Покупать продукты в проверенных магазинах? — Хм, ты нашел и второй смысл. Но суть в том, что красивая оболочка не гарантирует такого же внутреннего содержания. От пристального взгляда Хитча в ожидании реакции Терри покраснел и прикрыл лицо, будто бы почесывая висок, на самом деле используя ладонь как барьер. От чужого внимания пробивала дрожь, хотелось вернуться в свою комнату, забраться там в тумбочку и сидеть в одиночестве, подальше от любопытных глаз. Особенно подальше от таких сверлящих, почти черных глаз Хитча. Ему полегчало, только когда Хитч отвернулся, продолжив раскрашивать рисунок. Его нос смешно морщился, когда он вдыхал запах краски. Раньше это забавляло Терри, а теперь только раздражало. Впрочем, из-за постоянного депрессивного настроения его каждую минуту что-то раздражало. Отношение к миру скакало от радости, что он познал правду-матку, и отстраненности от обид до самобичевания и тонн жалости к самому себе. Всё чаще получалось сохранять невозмутимое лицо и убеждать себя, что плевать он хотел на окружающих. Всё чаще получалось, но когда Крейг вновь предложил ему место под зонтом, живот предательски скрутило. Он смотрел на Терри совсем по-доброму, как и раньше, участливо предлагая ему спасение от дождя, тяжелыми холодными каплями бьющего по щекам, превращая снег на дорожке в слякоть. Несмотря на холод ладони вспотели, дыхание участилось, и Терри не мог ничего сказать, вообразив на миг, что никакой ссоры и не было. Терри всегда был доверчивым, но сейчас он не мог позволить себе это не то чтобы легковерие, а даже самообман. — Не глупи, промокнешь, — надавил на разумность своей практичностью Крейг в ответ на сделанный Терри шаг назад. — Не промокнет, — две тяжелые руки легли сзади на плечи Терри. Тот вздрогнул так, что человек сзади пожалел, что слишком внезапно подошел. — Пошли, я довезу тебя до общежития, — потянул Хитч опешившего Терри за собой. Растерявшись, Терри волочился следом и только в машине очнулся и принялся протестовать. В непрогретом салоне было холодно, изо рта Хитча вырывались облачка пара, когда он смеялся над уговорами остановить машину и клятвами, что куртка и обувь непромокаемые и на улице вовсе не морозно. Осознав, что Хитч не поддастся, Терри замолк, съежившись и отвернувшись к окну. Повернулся только когда машина остановилась, но владелец не спешил разблокировать дверь. — Спасибо, — неуверенно выдавил Терри, решив, что тот вероятно ожидает благодарности. Хитч почесал щетину, но дверь так и не открыл. — Ну что? Я не знаю, как тебя отблагодарить. — Я хочу тебя нарисовать. — З-зачем? — опешил Терри еще больше, чем когда его оттащили от Крейга. — Глупый вопрос. Мне хочется, — Хитч насмешливо изогнул густую темную бровь, а в глазах заиграли раздражающие Терри искорки. — Можно, я нарисую то, что мне хочется? — Но, почему, меня? — Терри стал заикаться и делал остановки после каждого слова. — Есть много красивых людей, которых ты мог бы нарисовать. Зачем брать урода? — сказав последнее слово, он почувствовал легкость. Последнее время только и казалось, как за спиной шепчут это, а он произнес его вслух только однажды при Кевине. — Может, потому что я не считаю это интересным: стандарты красоты, идеальные пропорции лица и тела — скука до скрежета зубного. — Хитч отвечал, будто оно само собой разумеется. — Ты очень странный для альфы. Заниматься искусством для вас вообще не типично. — Любопытство затмило стеснение Терри. — Почему ты туда ходишь, на уроки рисования? — А ты почему? Курс ведь необязательный? — Для стипендии нужно участвовать в дополнительной жизни института. Как видишь, для спорта я не подхожу, да и для общественной деятельности тоже. А ты?.. — в который раз поёжился от холода. — Мне просто нравится. Зачем соответствовать стереотипам, подстраиваться под кого-то? Не проще быть таким, как хочешь, самим собой? — не ожидая ответа, он ему и не был нужен, Хитч потянулся к спинке кресла Терри, задев по пути щеку омеги, отчего тот отшатнулся, словно от раскаленного паяльника. Усмехнувшись, Хитч подцепил куртку, висевшую на спинке, и небрежно кинул на колени омеги. — Надень, тебе еще бежать до общежития. Терри не стал отпираться. Начинал болеть живот, и хотелось поскорее покинуть машину. Подождав, пока он натянет куртку, Хитч разблокировал дверь. Омега выскочил, не поблагодарив второй раз, как он обычно делал, и опрометью кинулся к старенькому, но еще хорошо сохранившемуся зданию, хотя кап. ремонт не был бы лишним. Живот всё больше скручивало. Захлопнув за собой дверь, Терри сразу рухнул на кровать, сжался в комочек. Течка в последнее время проходила болезненно, видимо, от отсутствия секса, потому что никаких отклонений в больнице не выявили. Врач сказал, что иногда и психологически, и физически омега может нуждаться в альфе сильнее других, и таких неприятностей не избежать никаким другим способом. Боль усилилась, отдавая в поясницу, заставляя сжимать крепко зубы и слезы выступать в глазах. Терри ненавидел эти дни и свою слабость, в такие моменты оставляющую его совсем бессильным. Он уткнулся лбом в руку, а потом, отдышавшись от очередного приступа боли, вытер слезы рукавом куртки. От куртки Хитча пахло Хитчем, и это неудивительно. Удивительным было то, что Терри почувствовал возбуждение. Во время течки он отлеживался дома и избегал альф, а сейчас от одного слабого запаха на куртке потемнело в глазах, захотелось прижаться к теплому телу альфы, оказаться в крепких объятиях, быть нужным кому-то. Терри, часто дыша, просунул руку в штаны, даже не заметив, как расстегнул их. Возбуждение срывалось с кончиков пальцев, отчаянно требуя разрядки. Одурманивающий запах куртки завладел мозгом, вытеснил все остальные желания. Даже промокшие ботинки снимать не было нужды, проблемы отошли на второй план, а прикосновения вызывали неожиданно яркие ощущения. Теснота штанов мешала, но снимать их и отвлекаться не возникло даже мысли. Движения становились быстрее и резче. Терри уткнулся носом в куртку, жадно втягивая ртом воздух, а потом, на пределе, закусил рукав, хотя его облегченный стон не услышала бы ни одна душа — стены в общежитии делались далеко не из гипсокартона. Терри не совсем осознавал, что сейчас произошло. А когда до него, наконец, дошло, кинулся стирать куртку от греха подальше. Отдавать её в столовой было крайне неловко. Терри молча протянул её через стол, а потом все-таки пробормотал: — Я её постирал, чтоб не пахло… ничем. — Зря, — усмехнулся Хитч, а Терри засмущался, хоть и не понял, говорит ли тот о его запахе или своем собственном. И то, и то смущало почти равноценно. — Присядешь? — спросил альфа и протянул не взявшему еду Терри яблоко — большое, красное и выглядевшее настолько аппетитно для забывшего позавтракать, что он не смог отказаться. Терри уселся напротив и прятал лицо во всё тот же огромный воротник свитера. Сидящий через пару столов Крейг наблюдал за ними, а Кевин недовольно косился на альфу, потерявшего к нему интерес. Хитч заметил эти переглядки и не скрывал любопытства. Он перегнулся через стол и, гася насмешливые нотки в голосе, прошептал на ухо: — Ты краснеешь, когда он смотрит. Терри стал чуть ли не пунцовым, алые пятна поползли и по шее, уши могли сравниться цветом с недоеденным яблоком. Он натянул свитер по самые глаза, а Хитча забавляла ситуация, но допытываться он не продолжал, откинулся на спинку стула, подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся через окно в кафетерий.

****

Пару дней спустя неожиданно нагрянул в гости Кевин. Лицо белее мела, под припухшими глазами темные круги, внешний вид выражал всю боль Вселенной. — Не понимаю, как ты это делаешь, — Кевин так и остался стоять у двери, сверлил взглядом отошедшего вглубь комнаты Терри, будто рентгеном хотел просветить и найти патологию. — Как ты заставляешь людей настолько париться о тебе? — Тон его колебался от расстроенного до обвинительного, а скрещенные на груди руки не добавляли дружелюбности. Терри уже не реагировал на надуманные претензии так остро, как в прошлый раз, понял, что все истерики Кевина от его неуверенности в себе. Так зачем обижаться на человека, который просто запутался? — Если ты опять по поводу стипендии, то нужно поднажать в учебе ради гранта, а не ныть, как маленькая девочка. — Терри опустился в кресло. Да, он понимал Кевина, но также и помнил урок, который тот ему преподал: со слабаками не стоит церемониться, пользы уж точно им не прибудет. — Дело. Не. В. Стипендии, — ставил злые жирные паузы после каждого слова Кевин, словно выплевывая их сквозь плотно сжатые зубы. — Крейг… бросил меня. — Что?! — Терри вскочил с кресла от неожиданной новости. Кевин скривился от слишком, на его взгляд, заинтересованной реакции. Когда хочешь, чтобы тебя любил человек, который не любит, страдаешь от малейшей мысли, что он разделит постель с другим, будет бросать нежные взгляды, которых ты жаждешь, вовсе не на тебя. Проводить вечера будет не с тобой и с утра улыбаться будет не тебе. — Скажи. Скажи, что он тебе не нужен! — пальцы Кевина вцепились в рубашку Терри, натягивая ее на себя так, что нитки пуговиц затрещали. Кевин был не из тех, кто вот так вот легко согласится играть роль тайного любовника для любого альфы. Нет, Крейг ему действительно нравился до одури, настолько, что предательство друга и предательством не казалось. Крейг затмил солнце, занял весь горизонт, как темная туча, затянувшая небо перед грозой. Весь мир Кевина погрузился в ревность, злость и жажду быть единственным. — Молчишь?! Ненавижу тебя! — голос сорвался практически в визг, а по щекам текли слезы. — Ненавижу! Ненавижу!!! — Кевин бил в грудь оторопевшего Терри. Повис, вцепляясь в рубашку и давясь рыданиями. — Почему я не могу тебя ненавидеть? Ну почему?! Так было бы легче. Крейг… он зациклился на тебе… на том, что я тебя обидел. Хочет искупить свою вину, помириться с тобой. Придурок. Вы все придурки! А я… такой жалкий. — Прости, — прошептал Терри, отцепляя старого друга от своей рубашки. И ему правда было жаль, в его глазах было такое же сочувствие, как у Кевина, когда тот заталкивал ему в рот еду. Вот только чувства не запихнешь куда-то в селезенку, которую и удалить не жалко. В этом он никак не мог помочь. Чувства приносят радость, чувства причиняют боль, уничтожают, помогают стать сильнее. Правда в том, что, как бы ни старался закрыться, не обжечься, они никуда не исчезнут. Прятаться от жизни из страха боли — бессмысленно. Эта метаморфоза нужна была ему. Он всегда был доверчивым, да таким и остался. Но всегда есть шанс на второй раз. И этот раз будет лучше. Терри быстрым шагом шел по коридорам, а потом и пустился бегом. Возможно, это было глупо, возможно, слишком поспешно, но кровь стучала в висках, заглушая отголоски страха. Если всего бояться, всю жизнь просидишь в скорлупе. Вот уже показалась пошарпанная деревянная дверь комнаты Крейга, в которую ему приходилось пару раз входить. От непривычного бега сбилось дыхание, и Терри на секунду остановился передохнуть. Опять взглянул на дверь и побежал дальше, сворачивая на лестничный пролет. Узнать, где находится комната Хитча, было не сложно, но многих усилий стоило только подойти к его однокурсникам. Несмотря на сбивающуюся речь незнакомого омеги они толково объяснили, как найти то, что он искал. Терри замер у двери, окончательно решаясь, и наконец уверенно постучал. — Я согласен! — выпалил он, едва дверь приоткрылась, а Хитч в замешательстве уставился на него. — Нарисуй меня, — пояснил омега. Хитч отступил, пропуская Терри в комнату. Внутри было светло, окна завешивали не шторы, а лишь тонкий белый тюль. Шкаф с открытыми полками, заставленными коробками с красками, пачками бумаги и прочими принадлежностями для рисования, стоял вдоль правой стены, напротив же стояла кровать — небольшая и самая обычная, а прямо возле нее мольберт с незаконченным рисунком и разведенной гуашью в мелких баночках. Хитч выглядел отрешенным, видимо, полностью погрузился в работу, но спустя пару минут переключил свое внимание на Терри. Вид его оставался немного забавным благодаря собранным в задорно торчащий хвостик волосам и махровому банному халату. Вспоминать о заплаканном, разбитом Кевине с непривычно сорванной и где-то брошенной бабочкой уже не хотелось. Вместо этого Терри с нетерпением, покалывающим позвоночник, ждал дальнейших действий альфы. Хитч посадил его на стул, выбрав подходящее расположение. Еще раз придирчиво осмотрел, оценивая экспозицию, а потом цепкие руки ухватились за свитер, который Терри надел перед выходом, и потянули вверх, щекоча шерстяными ворсинками кожу и статическим электричеством заставляя вздыбиться волосы, которые он сразу поспешил пригладить. Не успел Терри и возразить, как быстрые пальцы уже расстегнули рубашку и стянули и её. Теперь Хитч любопытно рассматривал голый торс омеги, стыдливо прикрывавшего выпирающие на бледной коже ребра. — Так эстетично, но плохо для здоровья. Тебе нужно лучше питаться, — вздохнул Хитч с жалостью. Несправедливость разочаровывала, но всё же следовало сделать выбор в пользу безопасного физического состояния. А Хитч в таких вопросах был предельно рассудителен. Он потянулся к штанам Терри и начал расстегивать их. — Э-э… — заколебался омега. — З-зачем? — Я хочу нарисовать тебя всего. — Но… — Трусы пока можешь оставить, — усмехнулся Хитч и стал стаскивать штаны, помогая Терри, который, в общем-то, и не решился еще. Омега надеялся, что в дальнейшем могут завязаться отношения, но такого быстрого развития уж точно не ожидал. Сидеть перед альфой в одних трусах еще и не отношения, но уже нечто переходящее грань обычного общения. Металлическое сидение неприятно холодило, а пронизывающие взгляды ощущались самой кожей. Будто совсем нагой, Терри нервозно ёрзал всё время, пока Хитч делал набросок и, когда тот предложил взглянуть, сразу же бросился к мольберту. Тонкие линии карандаша причудливо пересекались, создавая близнеца Терри на бумаге. Он был так же болезненно худощав, а глаза — большие и отрешенные — выдавались на рисунке более всего. Однако на них не противно было смотреть, наоборот, хотелось узнать, о чем же думает их владелец. Возможно, это и увидел Хитч в нем. — Ну как? — спросил Хитч, обжигая спину омеги горячим дыханием. — Неплохо, — сглотнул Терри, но не отошел, хотя и испугался. — Тогда осталось кое-что лишнее, — Хитч подцепил резинку трусов омеги и прищелкнул ей. Осторожно, на пробу, поцеловал между лопаток, не встретив возражений, продолжил, спускаясь руками ниже и забираясь под тянущуюся ткань трусов. Терри не сопротивлялся. Течка еще не совсем закончилась, и запах альфы возбуждал сильнее, чем в обычный день. Хитч подтолкнул к кровати, и он повиновался. Растяжки выделялись ярко-белыми шрамами на и так светлой коже. Хитч водил по ним пальцами, гладил, целовал, жарко дышал, возбуждая чувствительную на спине кожу, всю усыпанную мелкими родинками. Казалось, эти родинки буквально везде.Терри утыкался порозовевшим лицом в подушку и не верил, что всё происходит на самом деле. Влажный горячий язык, касающийся спины, заставлял выгибаться в пояснице. Хитч перевернул его, лизнул ключицу и спускался ниже. Волосы щекотали кожу на животе, однако это нравилось, а не доставляло неудобство. Хитч стянул трусы с Терри, кусающего губы от желания. А тот думал, что даже если бы не течка, то всё равно решился бы, вот только стеснялся бы куда больше. Хитч был интересным, необычным, да и привлекательным, в конце концов. Почему бы и нет? Сам же Хитч уже давно присматривался к омеге, но давить на него, особенно в недавнем и без того подавленном состоянии, было не в его стиле. Однако Терри сам пришел к нему. Хитч гладил выпирающие тазовые кости омеги, переходя на ягодицы, сжимая там кожу сильнее. Подхватил под колени и притянул ближе к себе. Внимательно смотрел в глаза Терри, выискивая тень сомнения. Терри всхлипнул, когда, вжав его руки в подушку, Хитч вошел, но протестовать не стал. Тело его и так слишком долго нуждалось в альфе. Толчки — медленные и аккуратные — хотелось ускорить, и Терри стал сам подаваться вперед. Неловко дернулся, заставив свалиться с кровати Хитча, который потянул за собой и омегу. Ещё не засохшая гуашь в баночках, расставленных по полу, перевернулась, заливая паркет разноцветными пятнами. Запах ударил в нос, возвращая в реальность. Краска заставляла разъезжаться руки, пачкала тела, но тут же вновь увлеченные друг другом даже и не думали останавливаться.

****

Терри, не стирая старых кривых карандашных линий, прямо поверх них выводил новые, исправляя изломанные крылья пытавшегося взлететь лебедя. Рисунок преображался, как и внутренний мир Терри. Иногда кажется, что ты раздавлен — полностью, до самого основания. Иногда кажется, что нет и не появится ни одного человека, способного склеить тебя обратно, по кусочкам, ведь кому охота возиться с трухой. Гадкий утенок не станет прекрасным лебедем по мановению волшебной палочки. Но он может найти того, кому лебеди не нужны.