(не)нужный

      Питер сидит на полу у дивана, на котором спит Уэйд, и внимательно смотрит на него; край маски у наемника приподнят, открывая губы и нос, и Паркеру очень хочется вообще снять эту тряпку с его лица к чертовой матери, но он знает, что это было бы несправедливо по отношению к Уэйду. Он не может убедить его, что все в порядке, не может доказать, что ему не противно и не страшно смотреть на него. А Питер ведь любит его шрамы.       Уэйд бормочет во сне что-то, и Паркер может разобрать тихое: «Ауч, больно, хватит, остановите это, пожалуйста, ауч, пожалуйста», и парень больно закусывает губу, осторожно сжимая его руку, надеясь, что мужчина не проснется от этого жеста. Он знал о бесконечной боли Уилсона, знал, что тот живет в постоянной агонии, знал, откуда эти его голоса, крики, истерики. Сам Питер бы не выдержал. Но он бы с удовольствием разделил эту боль с ним. И он готов говорить об этом ему максимально часто, просто потому, что знает – это для Уэйда важно, как бы тот ни пытался доказать обратное. Но они не могут говорить об этом, потому что наемник тут же начинает отшучиваться, а в итоге тему они меняют.       Питер думает о том, что, определенно точно, доводилось чувствовать лишь ему, когда Уэйд, иногда, так чувственно обнимает его, подходя со спины, молча утыкаясь носом в шею и сцепляя руки замком на животе парня, и он шепчет что-то про «паучишку», «Спайди-попку» и «бэби-боя», и Питер прикрывает в такие моменты глаза, и пытается запомнить каждую секунду такого Уэйда. Потому что иногда наемник совсем другой, потому что иногда, в большую часть времени, нет никаких объятий и поцелуев, нет вообще никакого Уэйда Уилсона, есть только Дэдпул, и этот парень в черно-красном костюме вряд ли поведется на уловки Питера о приготовленном тако или о просмотре любимого Уилсоном сериала. Пул будет крушить его комнату, разбивая все, что попадется под руку, ругаться сам с собой (с голосами в голове, но это было равноценно), а в конце, может быть, даже пытаться застрелиться. И, если Питер успеет, то отберет у того пистолет, может, зацепив тот паутиной, может, выхватив прямо рукой, а, может, схватит второй из «заначки» Уэйда, – которые были, к слову, по всему дому, – и, приставив к своей голове, скажет, что и это они сделают вместе; Питер, говоря честно, никогда не знает, выстрелит ли тогда Уэйд.       Питер до дрожи любит этого болтливого психа.       Питер бы все сделал ради него.       – Мне жаль, Уэйд, – выдыхает он, проводя рукой по лицу, когда мужчина, наконец, открывает глаза, и это видно через его маску. – Как ты? Проспал почти сутки. – И Паук тянется вперед, касаясь губами его запястья. Он часто делал так.       Уилсон сонно разлепляет глаза, и морщится, когда снова чувствует эту боль – нет, конечно, она и не пропадала никуда, только вот во сне она кажется не такой реальной, будто ты – персонаж сраного комикса, и нет ничего плохого, кроме жестокой фантазии автора. Пул протягивает вперед руку, как-то вяло проведя пальцами по щеке Питера, и улыбается ему; к счастью Паркера, сейчас здесь Уэйд, который не собирается орать и крушить все вокруг. Уэйд, который думает о том, что этот парень перед ним слишком, черт бы его побрал, ласковый, слишком нежный и добрый к нему, настолько, что хочется верить в то, что монстр с изуродованной кожей, спрятанный под костюмом, действительно может быть нужным.       – Все в порядке, Спайди, – улыбается он, – Я люблю поспать, ты же знаешь. Надеюсь, я не пропустил ничего особенно крутого, а?       Питер сжимает зубы, и ему хочется орать, потому что это вранье Уэйда невыносимо. Но он лишь улыбается уголками губ, и пересаживается на диван, когда мужчина принимает вертикальное положение. Он чувствует жар, исходящий от тела Дэдпула, но все равно прижимается к нему как-то чересчур доверчиво, будто от этого зависела его жизнь, и опускает голову на плечо. Уилсон, удивленный такой реакции по отношению к нему, поворачивает голову в сторону Паука, и только неловко приобнимает его в ответ, зная, прекрасно зная, как тому сейчас, наверняка, неприятно рядом с ним: провонял кровью и порохом, тело потряхивает мелкой дрожью, еще и жар, этот чертов жар из-за чертового рака, который регенерация лишь усугубляет.       – Эй, паучишка, тебе вовсе и не обязательно караулить меня. То есть… я тот еще горячий парень, я понимаю, и не хочется, чтобы ты перегрелся от меня, – неловко говорит он, но ответ Питера немногословен:       – Заткнись, Уэйд.       Наемник тянет губы в улыбке, цепляясь за длинные пальцы Паркера, словно за спасательный круг, и сжимая их, просто, чтобы как-то выразить благодарность, просто, чтобы показать, что он ценит все, что делают для него, даже несмотря на то, что иногда (всегда) ведет себя как полный придурок.       Для того, чтобы почувствовать себя нужным, когда чужие пальцы сжимают его ладонь в ответ.