Лето на продажу

Не то что бы Ванька считал себя эмо, нет, но их прикиды, их стильные рваные стрижки и то, что называли модным словом «андрогинность», ему нравились. Нравились даже подведённые черным глаза и крашеные черные ногти, правда, ни то, ни другое на себе он испробовать публично так и не рискнул. И за меньшие огрехи в его родном городе К. били морду. В городе К. из достопримечательностей были только два химических комбината, и районные пацаны, далёкие от веяний мировой моды и озабоченные в основном проблемами, где достать денег и куда их потом потратить, однозначно и без обсуждений считали, что все эмо – пидорасы. Соответственно, все эмо должны быть, если не истреблены, то хотя бы правильно перевоспитаны. Так Ванька в своих джинсах в облипку и с резиновыми браслетами на руках жил под гнетом опасного народного гнева, быстро бегал, а если не удавалось удрать, дрался, но ни к чему хорошему обычно это не приводило. К одним лишь пропущенным урокам и неотработанным сменам на местной автомойке. Поэтому, устав от того, что его розовые шнурки вызывают изрядно неадекватную реакцию, а мамаша с очередным сожителем умудряются как-то находить его заначки и подло пропивать, Ванька обиделся на город в общем и родительницу в частности и поехал на лето в Ялту. На заработки. Про Ялту ему рассказала Лилька Носатая, жившая в соседнем подъезде. Несмотря на заработанного одним удачным летом сына Тему, Лилька ездила в Ялту регулярно, и после полпакета «Изабеллы» любила, томно закатывая глаза, живописать сияющую огнями Ялтинскую набережную, блеск шикарных отелей, щедрость отдыхающих и пропитывающий все это свежий запах Черного моря. Да, ещё и громадные белоснежные лайнеры, призывно трубящие в порту и привозящие тоже щедрых и охочих до украинских баб иностранцев. Обычно, напившись, Лилька уверенно втолковывала заплетающимся языком, что однажды и она уедет на одном из этих лайнеров в счастливое заграничное будущее, и пусть все тут удавятся от зависти, включая старую жидовку Евгеньевну с ее мерзким жирным пинчером и едкими замечаниями в духе «нет бы на завод пойти». Трезвая Лилька прятала свои неразумные мечтания под слоем здравой циничности и вместо мужа-иностранца возила из Ялты деньги, зелёные фиги с зернистым фиолетовым нутром и порой гонорею. Вот она-то и посоветовала ему собраться, да и мотнуть на лето в Крым. - Ну а чего, Вань? Чем три месяца на своей мойке за копейки париться и от гопоты бегать, лучше в Ялте потусоваться. Пидорасов богатых там пруд пруди. А ты пацан видный. Только отмыть бы тебя и приодеть. - Вот ты дура! – обиделся Ванька на такие подлые и необоснованные инсинуации, не в смысле намека на то, что он тоже пидорас, потому что Лилька вполне об этом знала, а в смысле его нуждаемости в ванной. Ванька купаться любил, особенно если с пенкой, и даже купил себе крем «Черный жемчуг» для морды, чтобы потом не сушило кожу. - Я это образно, - Лилька лениво засмеялась, туша длинную тёмную сигарету « Сapitane black» и критически окинула его взглядом. – Короче, приятель, слушай меня внимательно… * * * Домой он обычно возвращался часов в пять-шесть, когда город только просыпался. Ему нравилось брести по пустынной набережной, где на каменных парапетах сидели любители рыбалки, заставать утреннее деловитое копошение на тихом рынке, гортанные окрики татар, раскладывающих свежие фрукты и открывающих лотки с душистыми крымскими специями, а потом не спеша забираться вверх по крутой улице, и, нырнув в нужный дворик, пробираться к себе на балкон. Еще все спали, поэтому мыться приходилось не в доме, а в уличном душе с остывшей за ночь водой, от которой вставали соски, и кожа пупырилась мурашками. В этом был свой кайф. Будто он смывал не только налипшие за ночь чужие следы и запахи, но и обновлялся от этого бодрящего, отгоняющего сон душа, и ставил в прошедшей ночи закономерную точку. Сон, правда, все равно накрывал, и он, зарывшись под покрывало, обычно сладко дрых до полудня, чтобы потом, перекусив, снова пойти на набережную. На заработки. «Кто рано встает, тому Бог подает», любила говорить Ванькина мамаша, собираясь идти за бутылками. И правда, если выходила рано, то урожай оставшейся после ночных гуляющих тары собирала не в пример сопернику дядьке Гришке Рябому из соседнего дома. Лилька тоже вдалбливала ему перед отъездом, что если снимать уже вечером, как все порядочные бляди, то конкуренция большая, и можно протаскаться до утра и поиметь дулю с маком, в лучшем случае. В худшем, пиздюлей от коллег по рынку или еще хуже – от их сутенеров или ментов. А те баловаться не будут. Наваляют так, что мало не покажется. Поэтому главное, выходить пораньше, не жадничать и в крутые отели не соваться. Сама Лилька умудрялась работать без крыши, по крайней мере, так говорила. Ванька, потусовавшись в Ялте полтора месяца, ей уже не особо верил. Но насчет крутых отелей и выходить пораньше она была все-таки права. Ванька в начале карьеры сунулся как-то вечером в ресторан на набережной с мыслями заказать пива или бокал вина и сидеть себе спокойно, высматривать клиента, но не успел переступить порог, как выбежал какой-то чудак, наверное, администратор, и с недовольно-брезгливой рожей быстро выставил его вон. Видимо, толстовка с капюшоном и кроссовки с розовыми шнурками у ресторанных администраторов доверием не пользовались. А может, у администратора уже был наметанный глаз, и он сразу просек, что Ванька заплатит пятнадцать гривен за пиво, а место займет не на один час. Короче, в модные рестораны Ванька с того раза больше не совался. - Вань, а дерьмосупчика своего завтра сваришь? Я сырок купила. Глянь, там в холодильнике на дверце лежит. Тетя Маша, у которой он снимал койку, накрывала чистой марлей противень с душистыми пирожками. У пирожков были лоснящиеся коричневые спинки, и мухи уже заинтересованно жужжа вились над марлей. - Ага, сварю, - Ванька протер глаза, сладко потянулся. Тетя Маша, завивавшая седые волосы в кудряшки, деловитая и пухлощекая, ему нравилась. В его представлении именно такими бывали нормальные бабушки: толстенькими, улыбчивыми, вкусно готовящими. И не пьющими. Разве что по-чуть-чуть, по праздникам. Поэтому Ванька всегда и с удовольствием ей помогал, даже когда она не просила, как, допустим, с тем краном, что тек в летней кухне, и врал, что работает ночным сторожем по три дня через ночь, а в свободное время тусит. Тетя Маша знала великое множество вкусных рецептов, но Ванькин суп оказался для нее в новинку. Рецепт «дерьмо-супчика», как ласково называл его Ванька, был подслушан когда-то у соседки и гениально прост: в кипящую воду добавлялась луково-морковная заправка и тертый плавленый сырок. Суп получался наваристый и вкусный, особенно если туда накидать сухариков, в изобилии продававшихся на любом углу. - Сегодня обратно в ночь? Бери пирожок. С яблоками и сливой. - Не-а. Завтра, - Ванька отогнал мух, потянул из-под марли горячий, проминающийся под пальцами, пирог. - А сегодня на базар хочу пойти. Шмотки посмотрю. - Шмотки - это хорошо. Ты парень молодой, тебе надо. Занесешь Федоровичу еду? А то забыл сегодня дома, дурень старый, - бурчала добродушно тетя Маша, наливая ему холодного молока. Дядя Костя, тети Машин муж, работал на рынке сапожником. Домой на обед он не ходил, потому как на костылях вверх-вниз не больно-то побегаешь, а брал с собой из дома пластиковый судок с провизией. Занести еду Ванька всегда был не против, к тому же, рядом с мастерской торговал разливным домашним вином Артем. Широкоплечий, загорелый, вечно одетый только в джинсы и стоптанные пластмассовые шлепки. А при виде Артема у Ваньки натуральным образом вставал, болезненно ноя, нагло требуя уверенной жесткой руки, и сладкого облегчения в ладонь. - Отнесу. Настроение было лучше некуда. Ледяное молоко остужало пекущий от горячей начинки рот. Карман грели собранные за неделю деньги, и можно было не только потрепаться с Артемом, но и присмотреть себе наконец новые джинсы. Ванька был практически счастлив. Несколько омрачала удовольствие от жизни предстоящая встреча с ментом Сережей, но Ванька старался о ней особо не думать, философски успокаивая себя, что эти встречи, как походы к школьному стоматологу - скоротечно, хоть и до поджавшихся яиц гадко. Артема на рынке не оказалось. Его официальная подружка Леся, торгующая тут же фруктами-овощами, лениво обмахиваясь журналом «Худеем вместе», сообщила, что приболел, так же лениво предложила дернуть по пивку и так же лениво не огорчилась отказу. Отдав пакет с едой скучающему без работы дяде Косте, Ванька пошел шляться по вещевому рынку. От ощущения, что у него есть деньги, и их можно тратить, окружающий мир удивительно менялся. И самое интересное, что Ванька понял: когда можешь купить и то и это, покупать уже не больно-то и хочется. Будто наличие бабла усмиряет желания, как «колдфлю» температуру. Первая неделя, когда, ошалев от заработанных пары сотен, он лихорадочно жрал гамбургеры, пиццу и дул пиво по двадцать гривен за бутылку, забывалась, как позорное пятно на простыне. Теперь Ванька копил, намереваясь приодеться и купить модный дорогой мобильник. Нагулявшись по базару, он неспеша добрел до Макдональдса, стрескал гамбургер с колой, и пошел по набережной. К причалу швартовался громадный лайнер, время от времени, утробно гудя. Про лайнеры Лилька не соврала. Такие же плавали по океану или нет, Ванька не знал, но про себя все равно называл их океанскими. От самого слова «океанский» веяло грандиозной мощью и отлично сочеталось с самим видом многоэтажного корабля размерами выше и больше, чем дома в Ванькином городе. - Слышь, приятель! В голосе за спиной был протяжный московский акцент и цыкающая «т». Ванька обернулся. Парень, развалившийся на скамейке у каменной стены, смотрел поверх сдвинутых на нос темных очков, ухмылялся и манил пальцем. - Ты, ты. Иди сюда. На первый взгляд парень выглядел обычно. Короткая стрижка, белая майка, простые синие джинсы, серебряная цепочка в обхват крепкого запястья, но Ванька внутренним чутьем, проснувшимся за последние месяцы, сразу понял: шмотки явно не с рынка. Прическа тоже вроде была как у всех, но что-то в ней лежало не так, торчало не туда, и становилось понятно, что стригли не за двадцать гривен в ближайшей парикмахерской. Короче говоря, на второй взгляд, парень пах деньгами и был невыносимо стильный. - Что-то хотел? – нейтрально поинтересовался Ванька, пока еще окончательно не определившийся как себя вести с этим неожиданным собеседником. На гопника парень не походил, на переодетого мента, вроде, тоже, хотя кто их, ментов, знает. Клиент? - Садись, - парень похлопал рядом с собой по скамейке. – Ты рано сегодня. Куришь? - Курю. Не торопясь подходить, Ванька наблюдал, как парень приглашающе вытряхивает из пачки сигарету. – В смысле «рано»? - Да ладно, не строй из себя целку. Садись, я не кусаюсь, - парень засмеялся легко и искренне, показывая ровные здоровые зубы. – Просто хочу пообщаться с коллегой. Я уже за тобой почти неделю наблюдаю. Сколько берешь? Видно, у парня была такая привычка - говорить много, разного и особо не ждать чужой реакции или слов. Пока Ванька врубался и сортировал обалдевшими мозгами «пообщаться с коллегой», «неделю наблюдаю» и «сколько берешь», парень протянул руку и представился. - Мик. * * * Мик оказался гастролёром. По крайней мере, он так это называл. Первое время Ваньке было даже дико, что то, чем они занимаются можно, оказывается, вот так запросто обсуждать, словно покупку-продажу шмоток в магазине, и что, как любое другое занятие, имеет свои названия, приколы и нюансы. Допустим, Ванька не мог ответить, боттом он, топ или уни и, оказывается, не знал, что такое римминг. Мик долго смеялся, а потом умильно, хотя и с оттенком лёгкого презрения протянул: - Бля-я! Ну ты и незамутнённый! Сколько же ты с клиента снимаешь с таким ассортиментом? На мороженку хоть хватает? С Ванькой так нагло и на такие темы еще никто не разговаривал. С непривычки Ванька покраснел и разозлился. Но не успел даже послать придурка куда подальше, как Мик добавил уже серьезно и не выделываясь: - Ты губы не дуй, а лучше слушай меня. Знаешь, сколько это стоит? - он потянул на себе джинсы, отлепляя от бедра. - Дороже, чем ты за месяц заработаешь, даже если с хуя слазить не будешь. И знаешь, почему? Потому что, надо уметь себя продавать. А ты ни хрена не умеешь. - Прям там, ни хрена, - пробурчал Ванька, покосившись на чужую ляжку и ухоженные пальцы, разглаживающие джинсы. Но крыть было нечем. Залетный российский гастролер действительно выглядел круто. Так круто, что Ваньке даже сделалось стыдно за свою сиреневую толстовку с капюшоном, которая отчаянно линяла от стирки к стирке. - Конечно, ни хрена, - безжалостно припечатал Мик и задрал на лоб очки, щуря на солнце серые глаза, кажущиеся пронзительно светлыми на загорелом лице. - Ты посмотри на себя в зеркало. Для кого ты так наряжаешься? Для педофилов, тех, кому за пятьдесят, с тоской по пионерскому прошлому? Тебе сколько лет? - Двадцать, - беззастенчиво соврал Ванька, мудро решив не бычиться, и все-таки послушать, что будет говорить этот странный, но прикольный чувак, потому как про шмотки ему и Лилька говорила, ещё дома. Лилькины туфли и кофты со стразами ему тоже не нравились, но он же не учил ее, как надо одеваться, поэтому и забил болт на все ее советы, рассудив, что она все равно в нынешней моде ни фига не соображает. - Пиздишь, как Пушкин. Ну, да ладно. Пусть будет двадцать. Тогда тем более все хреново. К таким годам пора уже на своей тачке ездить, а не пидорские розовые шнурки в кеды засовывать. - Это эмовские, - огрызнулся Ванька, вытягивая сигареты. - Еще хуже. Эмовская порнуха - самое унылое говно, которое можно вообще разыскать, так что на эмо дрочат только лузеры и такие же эмо, а это безнадёжно неплатёжеспособная аудитория. Понял? - Понял. А у тебя тачка есть? - Есть, - снисходительно хмыкнул Мик и тоже вытряхнул себе из пачки сигарету. Подкурил, сунул Ваньке под нос зажигалку– «Бэха». - И что… заработал? - недоверчиво все же поинтересовался Ванька. - А какая «Бэха»? - Нет, блядь, в лотерею выиграл, - Мик засмеялся. - Один из лаверов подарил. Ванька едва не поперхнулся сигаретным дымом. Мир, где кто-то дарил кому-то машины, и где об этом говорилось вот таким простым тоном, находился за гранью его воображения. И существовал ли он, этот мир? Если да, то ему туда тоже очень хотелось. Но не успел он поинтересоваться подробностями, как Мик сказал: - Короче, Ваня, если метишь хотя бы в миддл-класс, надо с собой что-то делать. А из тебя толк будет. Это я тебе стопроцентно говорю. Если хочешь, мы этим займемся. Тебя, кстати, кто здесь крышует? - Блин, - ответил Ванька в ответ на комплименты и подорвался, туша окурок об урну. – Вот же бля! Мик смотрел, озадаченно вздёрнув брови. - Я… это, ага, хочу. Только… - Что - только? - Мне кое-куда надо. По делу. Ты ещё здесь будешь? Я быстро. - Давай, дуй, - кивнул Мик, снова опуская очки, закрывая светлые глаза от жарящего послеполуденного солнца. - А я пока здесь позагораю. Лень на пляж тащиться. * * * Внезапное бегство объяснялось более чем прозаично. Опрос Мика напомнил Ваньке про мента Сережу и еженедельную дань взамен на то, что Ванькой представлялось смутно, но называлось солидно. Крыша. Все сведения о крыше он почерпнул из ментовских сериалов, которые смотрели у него дома, и в чем она заключалась именно в его случае, точно не знал. Вероятно, в том, что жизнь до и после встречи с ментом Сережей существенно не отличалась. А наверное, могла бы. Тогда Ваньке повезло. Он подцепил себе командировочного, который отвел его не на съемную квартиру и не за ближайший куст, а в отель. Пусть и в глубине Ялты, но самый настоящий отель, с администратором за стойкой, с душевой кабинкой в маленькой ванной и смешным крохотным мылом и зубной щеточкой на полке. Ванька, нежась под горячим душем, почувствовал себя крутой блядью, а когда вышел, оказалось, что перебравший пива командировочный уснул. Ванька, красиво замотавшийся в пушистое отельное полотенце, даже весело матюкнулся, а потом просто лег рядом. Он как раз доигрывал очередной раунд космической стрелялки, обнаруженной на мобилке клиента, когда командировочный проснулся и принялся пьяно возиться перевернутым жуком, бормоча что-то типа «А ты кто» и «Мы… это… уже?». «Ага, уже», - осененный внезапной идеей невинно подтвердил Ванька и через десять минут резво убрался, став обладателем пары приятно выглядящих купюр. Но недаром в народе говорили, что «дармове – чумове». На пороге отеля Ваньку тормознул мент. C виду мент был совсем несолидный. Молодой, невысокий ростом, с длинным острым носом, похожий на крысеныша, по недоразумению одетого в форму. Но смотрел цепко и перегораживал Ваньке путь к бегству. - Откуда идешь? Как отвечать на дурацкие вопросы, когда и так понятно, что он идет из отеля, Ванька не знал, поэтому молчал, переминаясь с ноги на ногу, и тоскливо размышлял, что надо же было вот так нарваться. - Показывай документы. Какие, нафиг, документы? Будто все только и делают, что ходят с паспортом в кармане. Особенно, когда в нем сказано, что тебе нет восемнадцати. Поэтому Ванька сделал виновато-трогательное лицо и попросил: - А можно, я пойду? Поздно уже. - Ты больной, что ли? – искренне изумился мент. – Куда ты пойдешь, блядь малолетняя? Я тебя русским языком спросил? Ванька молчал. - Русским, спрашиваю, или не русским? - Русским. - Так отвечай, раз русским. - Что отвечать? - Что ты полночи делал в комнате номер пятнадцать, где проживает гражданин России господин Шабанов. Или будешь мне сейчас заливать, что ты тут с мамой-папой, а в номер к Шабанову так, по ошибке на пару часов зашел? Пас, скотина. Ваньке стало совсем нехорошо. Надо было сразу чесать, что тоже тут живет, и врать насчет номера, но время утекло, да и, наверное, этот ментяра все равно бы ему не поверил. Его молчание, видно, истолковали по-своему, потому что мент снова спросил, но уже как-то деловито: - Что-то мне твоя рожа незнакома. Ты из новеньких? Чей? Авада? Можно было кивнуть, мол, ага, Авада, хотя, хрен знает, кем был этот неведомый Авад, можно было толкнуть этого мелкого мента нафиг и удрать, но Ванька всем своим подрагивающим нутром по-животному чуял, что коснулся чего-то очень-очень опасного, как оголенный провод, и стоит только ошибиться, шутить с ним никто не будет. И он негромко выдавил: - Ничей. У мента хищно блеснули глаза. В процессе последующего разговора, под неохотное мычание Ваньки и угрозы забрать в участок, «где отымеет вот этой дубинкой вся смена по очереди», с горем пополам была выяснена такса, отобраны доставшиеся даром купюры и установлен размер подати. Так у Ваньки появилась крыша, а у мента Сергея Николаевича еженедельные, не облагаемые государственным налогом доходы. * * * - Конечно, ментовская, - безоговорочно заявил Мик, когда вернувшийся Ванька как бы невзначай поинтересовался, какая крыша хуже - бандитская или ментов. Они сидели на летней площадке «Картопляной хаты» и пили: Ванька – светлое пиво, Мик – сок со льдом. - А почему? - Ну как, почему? Во-первых, бОльший процент берут, а во-вторых, ты же сам понимаешь - бандиты хоть как-то, но опасаются ментов. А кого боятся менты? - Никого, наверное. - Правильно. Никого. Самое страшное и хреновое, это когда сила и беспредел в законе. А они в законе. Тебя грохнут, потом скажут, что ты сам виноват, и им ни черта за это не будет. - Мик наблюдал за текущей мимо галдящей толпой отдыхающих. – У меня когда-то приятель ходил под ментами. Мало того, что вечно кого-то бесплатно обслуживал, так еще и пиздили. Ну их, этих ментов, к черту. Уроды. Ты хоть так не вляпался? - Не-е, - протянул Ванька, щурясь на море, покрытое чешуйчатой солнечной рябью. – Я так, под местными. А что приятель? - В смысле? - Ну, где он теперь? Все еще под ментами? - Сдох, - равнодушно сказал Мик и зевнул. – От передоза. - Хреново, - вежливо посочувствовал Ванька, отхлебнул согревшееся, уже невкусное пиво. - Нормально. Кто его заставлял садиться на наркоту? Сам виноват. Ты не закидываешься? - Не-а. Так, травку курил. Кокс бы понюхал, но дорого, - небрежно бросил Ванька. В городе К. самой расхожей наркотой были «дурь», «винт» и «каша», а кокаин считался символом красивой бесшабашной и недоступной жизни, поэтому говорить про него было принято именно так, лениво и чуть утомленно, словно мог купить в любой момент, но не хотел из-за нерентабельности удовольствия. - Кокс как кокс. Бабки еще за него платить, - хмыкнул Мик, захрустел льдом. – Правда, трахаться под ним вообще улетно. Особенно, если клиент урод, «даб» или еще какая-нибудь херня. Хоть не так паршиво. Из предпоследней фразы Ванька понял только про урода и херню. - А дап – это кто? Мик даже перестал разгрызать льдинки, которые он вылавливал из тающего крошева на дне стакана. И судя по его лицу, Ванька только что сморозил очередную глупость. Причем, вселенских масштабов. - Ты шутишь? - А тебе что, в падлу просто ответить? Сдаваться он не собирался, снова наливаясь сердитым смущением, как днем, когда облажался с позициями. Подумаешь, блин! Не все же обязаны знать все эти столичные штуки. И, наверное, Мик понял, что если будет насмехаться и дальше, Ванька просто пошлет его на три буквы, и на этом знакомство и закончится, поэтому вздохнул и пояснил. - «Даб» – это двойное в жопу, - хмыкнул, заметив Ванькины округлившиеся глаза. – Что, еще не приходилось? Счастливый. - И… что? – сглотнув, недоверчиво спросил Ванька, не в силах до конца поверить, что туда… и два… и сразу?! - Влазит? - Погугли в инете, увидишь. - У меня компа нет. - Совсем все тухло у тебя, Ваня, - Мик поднялся, одергивая джинсы. – Компа нет, зато шнурки розовые и полная профессиональная стерильность. Ладно, это поправимо. Проведем ликбез. Только завтра, потому что мне уже пора. * * * Откуда было Ваньке разбираться в тонкостях порноиндустрии, если он и порно-то видел пару раз в жизни. Не обычное, с грудастыми немецкими девками, которым пацаны засматривались после школы, собираясь у кого-нибудь дома, а то самое, которое Ваньке всегда хотелось поглядеть. Конечно, можно было в перерывах между перестрелками в «Контрл страйк» по - быстрому забраться в Интернет и поискать, но при одной мысли, во что превратится его жизнь, если в клубе засекут, по каким сайтам он лазает, Ваньке делалось дурно. А предложить пацанам посмотреть «ради прикола» он не решался. Положение спасла, как всегда, Лилька, которой подружка из Донецка привезла диск, специально записанный для Ваньки на его день рождения. Посмотреть удалось всего пару-тройку раз на Лилькином компе, но и этого хватило для воспоминаний. Ох и клевое же было видео! Особенно Ваньке нравилась сцена, где мускулистый качок-портье жарит невысокого мальчишку во всех позах, а у парня стоит таким колом, и он так выгибается, тянясь к мужику за поцелуями, мокрый и раскрасневшийся, что сразу видно: не играет. Что ему это порево правда в кайф. Ваньке жутко хотелось такого же траха: страстного, грубоватого, безо всех этих девчачьих соплей, типа поглаживаний и поцелуйчиков. Ну, разве что чуть-чуть. Потом, после всего, когда уже охота спать, разнежившись под чужим горячим боком. Но в городе К. трахаться было не с кем, поэтому лишение девственности, пусть и формальное, с последующим познаванием азов секса у Ваньки проходило при содействии добровольных овощных помощников, а огурцы с морковкой, как известно, темпераментом не отличаются. В Ялте клиенты тоже попадались какие-то снулые, хотя, может, и слава Богу - судя по невеселым рассказам Мика о тех, кто ходит под ментовской крышей. Так что о сексе, как в том кино, Ваньке пока оставалось только мечтать и дрочить под эти красочные и слегка фантастические мечты. Прошатавшись целый день без толку, он вернулся домой, и завалился на своем балконе с книжкой. Если Мик и правда растолкует ему, что к чему, а он, сразу видно, чувак серьезный, хотя и выделывается, можно мотнуть в Москву. И тогда эти ялтинские заработки покажутся детским лепетом, потому что это же Москва. От одного названия русской столицы у Ваньки начинало предвкушающе колотиться сердце, а от мысли, что даже сейчас можно вполне купить билет и поехать, от осознания, что у него ЕСТЬ деньги на купить и поехать, уже знакомое чувство неограниченных возможностей заполняло его и весомо прибавляло уважения к себе. Уважать себя было прикольно. Робко постучалась мысль, напоминая, что какая, на хрен, Москва, если хотел новый мобильник и шмоток, но Ванька ее сурово отогнал. Мобильник подождет. Шмотки, конечно, придется купить. Не ехать же в столицу одетым, как лох, в линяющее худи, а вот всякие телефоны и прочие радости жизни - это потом. Когда устроится. И не в миддл-класс, а в хай. Или в лоу? Черт бы побрал этот дурацкий английский. Ну, короче, в самый что ни на есть высший, раз даже Мик сказал, что стопроцентно толк из него, Ваньки, будет. А зачем Мику, чужому крутому парню, врать? - Много у тебя отдыхающих, Маша? Я еще вон пару взяла. Настя написала, что пока не приедут. Ирочка простыла, опять горло. Говорила же дуре: «Удали дитю гланды!». А она что? Все по гомеопатам Ирочку таскает. Только денег перевод. - Так ты в бывшую Таськину спальню их пустила, что ли? - Ну да. Семейные, из Чернигова. - Таська тебя живьем сожрет, если узнает. Она ж у тебя брезгливая. - Ага, брезгливая она. Пожила б на мою пенсию, побыла бы брезгливой. Вон на базаре помидоры до сих пор по двадцать гривен. Ванька щурясь, разглядывал солнечных зайчиков, играющих в тени винограда, заплетающего балкон, лениво слушал, как внизу во дворе болтает тетя Маша с подружкой, худой чернявой теткой Региной. Хотелось подрочить, но, судя по стуку ножей снизу и запахам, готовили ужин, а спускаться к столу с красной рожей и липкими руками было как-то нехорошо. - Ого, неужели Федорович наконец-то до крана добрался? Гляди, не капает. - Дождешься Федоровича! Это Ванечка. Пару дней назад. Я пока за пенсией на почту ходила, он и починил. - Вот дай Бог ему здоровья! Хороший все-таки мальчишка. Особенно по нашим-то временам. Повезло тебе. А мой вон на днях опять какую-то шалаву притащил. Полночи на кухне водку жрали. - Да, у тебя Игорь, конечно, любит это дело. У Ванечки вон мать пьющая, а он даже в рот не берет. Ванька слушая, как обсуждают его персону, едва громко не хмыкнул, потому что в рот-то как раз он брал. Только не водку, которую ненавидел лютой ненавистью, и от которой ему было ужасно плохо. Будто природа отыгралась за излишнюю мамину любовь к бухлу. - Я его сначала боялась брать. Сама знаешь, какая сейчас молодежь. А он работать устроился, и экономный такой, не гулящий, всегда поможет. И ласковый. У такой непутевой, и такое дите славное. - Ой, и не говори. Пьющая мать – горе в семье. И откуда оно берется? Я вон сроду ничего крепче вина не пила, и Эдик, царство ему небесное. А этот хлещет водяру, как воду, и хоть бы ему что. Тебе б такого внучка, Семеновна. Как Ванька твой. Вот скажи? - Скажу. Да только не дал Бог такого. Вообще никакого не дал. Давай неси с плиты картошку. А я пойду Ваню позову. Наверное, опять спит. Он сегодня с ночной. - Я не сплю, теть Маш! – выглянув с балкона, успел сказать Ванька, пока она не зашла в дом. – Уже иду. Славному дитю почему-то было стыдно. * * * - О, ну совсем же другое дело! – одобрительно прищелкнул пальцами Мик, когда Ванька на следующий день появился на набережной, одетый в новенькую белую майку-алкоголичку. – Можешь еще заодно выкинуть на хуй свои тапочки с черепами. Вьетнамки летом - вот самый шик. Босые ноги у половины пидоров реально фетиш. Если чистые. Хотя, конечно, всякие извращенцы встречаются. Сам Мик, и правда, сидел в шлепках, ноги у него были чистые, а ногти подозрительно блестели. То ли отполированные, то ли намазанные бесцветным лаком. - Ты ночью работал? Звучало солидно, и Ванька почему-то с удовольствием подумал, что прикольно вот так сидеть и деловито обсуждать их бизнес. Тогда и отсос по-быстрому за углом превращается в услугу, тариф на которую зависит от качества и антуража, а следовательно, может быть повышен по всем законам рынка. Мик хмыкнул и туманно отмазался: - Нет, газеты читал. Мик вообще был сегодня какой-то странный. Не в смысле внешности, а в смысле настроения. Подняв очки на лоб, задумчиво и, как показалось Ваньке, мечтательно пялился на играющее солнечной рябью море, и губы у него подрагивали время от времени, будто он вот-вот собирался улыбнуться. Но он так и не улыбнулся, а вдруг спросил, когда Ванька, устав от молчания, докуривал вторую сигарету: - У тебя мужик есть? - Ага, - не задумываясь соврал Ванька, даже толком не сообразив, что у него спросили. «Ага» вылетело на автомате, сопряженное с мгновенным образом Артема, улыбчиво рекламирующего вино за своим прилавком. Мик слегка удивленно глянул на него – хотя зачем тогда спрашивать, если не верится? – скептически хмыкнул: - Да ну? Из местных? - Ага, - снова лаконично, но на этот раз не погрешив против правды, ответил Ванька и, закинув окурок в урну, откинулся на спинку скамейки. – Тут на базаре, вином торгует. - И давно вы вместе? Интересно, с чего бы это Мика потянуло на разговоры про отношения? - Ну-у, - Ванька сделал вид, что подсчитывает в уме. – Месяца полтора. Как я приехал сюда, так и затусили. - Ну и как оно у вас? Все серьезно или так… - Ванька смотрел, как неопределенно шевелятся чужие пальцы, иллюстрируя пренебрежение к процессу. - …поебался и съебался? - Откуда я знаю? Поживем - увидим. По-крайней мере, Ваньке показалось, что так звучало солиднее. Мик удовлетворенно кивнул и снова уставился перед собой. Потом, не поворачиваясь, спросил: - Классно трахается? - Ага. - Что-то ты сегодня не в меру лаконичен, Ваня. Хорь-то твой знает, чем ты на жизнь зарабатываешь? Или это у тебя так, хобби? К такому повороту Ванька был не готов. А ведь и правда, если бы у него был парень, скроешь от него такой способ зарабатывания бабла? А если не скроешь, то был бы по итогу тот парень? Чтобы не завираться окончательно и переключить внимание Мика, Ванька подозрительно и чуток агрессивно поинтересовался: - А тебе-то что? - Да ничего, в принципе. - Мик на агрессию не повелся, легко пожал плечами, вытянул ноги, вольготно развалившись на скамье. – Просто любопытно, как оно у других бывает. И не успел Ванька ничего вставить, как тут же Мик добавил, задумчиво вертя в руках снятые очки: - Помнишь, я тебе рассказывал, что мне машину подарили? - Ну? - Сегодня вечером приезжает. С друзьями. - Кто? - Конь в пальто. Тот, кто мне ее подарил. Затаенная, даже несколько смущенная радость в голосе выдавала его с потрохами. Так радуются не выгодному клиенту, так радуются вернувшемуся из долгой поездки любимому. Ванька даже весело заржал от осознания, что и крутым пацанам ничто земное не чуждо, пихнул фамильярно коленом. - Что, любовь-морковь, а? Мик только досадливо цыкнул, закатывая глаза, показывая всем видом, что причем тут любовь? Но Ванька уже не повелся. Тем более чуял, как хочется и колется Мику на эту тему поговорить. Видно, его от новости с утра и распирало. - А я думаю, к чему ты про моего мужика спрашиваешь. А тут, оказывается, твой приезжает. - Он не мой. - Да ну? А чего у тебя тогда морда покраснела? - Солнцем напекло, - резко буркнул Мик и снова напялил очки. – Кончай ржать. Легко сказать. А если ржалось? Нет, не со зла, естественно, а просто было очень забавно после всех снисходительных подколок Мика поймать его на такой голимой романтике и понять, что и его, всего такого крутого и деловитого, можно смутить. Ну и чувствовать себя хозяином положения тоже было прикольно. Но Ванька смеяться все-таки перестал. Во-первых, Мик в свое время палку не перегибал и не стебал до горящих щек, а во-вторых, чувства у человека. Нехорошо опускать его при этом ниже плинтуса. - Ну ладно, ладно, – великодушно успокоил он, вытряхивая себе новую сигарету. – Не быкуй. Мужик - это круто. Расскажешь? Мик помолчал, а потом нехотя сказал: - А что рассказывать? Постоянный клиент. Бизнес, бабки. Красивый. Не жлоб. Позвонил вчера, предупредил, что приезжает с компанией на неделю. Так что будем тусоваться. - Так вы… это? - Что «это»? У них в городе К. «это» до сих пор называли: «встречаться». Но тут, под палящим солнцем Крыма, сидя рядом с дорогой блядью из мира, где дарят машины и бесплатно дают кокс, слово «встречаться» явно не катило. Слишком оно было детское и провинциальное. Поэтому Ванька пояснил свою мысль длиннее и доходчивее: - Ну, в смысле, вы просто трахаетесь, или у вас типа любовь? - В клиентов не влюбляются. - На Ваньку поверх очков уже с привычной насмешкой глянули серые глаза. – Это непрофессионально, Ваня. Конечно, мы трахаемся. Только не просто, а за хорошие деньги. Так что, если повезет, и Вадик будет в ударе, я хорошее бабло подниму. Может даже тачку апгрейдну. - Чего? – недоуменно скривился Ванька на непонятное слово, машинально отметив, что романтичную любовь русского гастролера звали, оказывается, Вадик. - Учи английский, - Мик неожиданно встал и одернул джинсы. – В жизни пригодится. Ладно, я пойду. Увидимся. - А…, - вдруг осененный идеей Ванька смотрел на него, темным силуэтом загораживающего солнце, - с вами случайно потусить нельзя? Может есть с кем? Молчание Мика шуршало далеким эхом отсчитываемых купюр, сладостным предвкушением богатства и крутого времяпровождения. Ванька даже замер от азартного нетерпения. - Посмотрим, - наконец без особого энтузиазма изрек Мик и, пожав ему руку, не торопясь пошел вдоль по набережной. *** Расставшись с Миком, Ванька еще покружил по центру, потолкался в игровых автоматах, искупался и решил, что, если так дело пойдет дальше, то менту Сереже придется платить из запасов, а не из свежезаработанного. То ли просто пошли нерыбные дни, то ли Ванька, предаваясь мечтам о будущем, просто-напросто халявил и не особо старался кого-то подцепить – а клиент, как известно, рыба нервная, любую перемену в поведении чует – но уже третий день приходилось возвращаться домой несолоно хлебавши. Заворачивая на рынок, куда ноги несли сами, особенно после дневного вранья, Ванька решил, что надо вечером ехать в Симеиз. Придется, конечно, раскошелиться на кафе, но и найти там желающего потискать молодого пацана и потратить на него пару-тройку сотен вероятность все-таки больше. О том, что вероятность подцепить желающего поиметь тебя за шоколадку и бокал вина там еще выше, Ванька предпочел не думать. Как и о прошлом посещении Симеиза, куда он рванул в предвкушении денег и тусовок, наслушавшись рассказов о гей-оплоте Крыма. Деньги там, конечно, водились, и немалые, тусовки тоже были просто супер. Вот только когда на утро Ванька толкнул своего спящего ночного приятеля, с компанией которого они зависали в клубе, и напомнил, что вообще-то неплохо бы и расплатиться, тот лишь сонно и пьяно отмахнулся. Даже с некоторым удивлением в голосе - за что, мол? Обидевшись, Ванька мстительно вытащил из-под подушки его мобильник и ушел. «Нокию» продал парням с рынка, которые о происхождении мобильного лишних вопросов не задавали, а деньги заплатили вполне сносные. Только потом Ваньку накрыло – когда уже прошла злость и обида на того модного тусовщика. Как себя Ванька ни убеждал, что это была не кража, а вполне уместная компенсация за первый в жизни отсос с проглотом, гнилым душком от происшедшего воняло по-прежнему. Под давлением совести и опаски нарваться на того самого, жаждущего мести за свой телефон типа, в Симеиз он ездить перестал. Сейчас можно было и рискнуть. В конце концов, прошло уже три недели. К тому же душа просила праздника. Но праздник настиг Ваньку внезапно и совершенно не там, где он ожидал. Едва он оказался между рыночными рядами, его перехватила веселая Леська с кошельком под мышкой и утащила в магазин. За закуской. - Давай, давай, Федорович! Еще по одной. Тебя не убудет. За здоровье девушки! Смотри, самарик какой! Как слеза младенца, на апельсинчиках. Будущая теща гнала, со всей любовью и уважением. Хоть ты нас поддержи, а то Ваня, видишь, халявит. Сидели по-простому, у открытых дверей гаража за раскладным столиком. Дядю Костю. как инвалида, и Леську, как даму, усадили с комфортом на скамейку, а сами умостились на перевернутых ящиках. Закусывали тоже просто: фруктами, разломленным лавашом, сочными сахарными помидорами, тонко порезанными в соседнем супермаркете сыром и копченой колбаской,. Леська сперва деликатно ограничивалась черешней, отмахивалась, мол, худею, куда мне ваши булки с колбасой, но после третей стопочки уже не задумываясь соорудила себе смачный бутерброд, щедро умащенный кетчупом. - Вано, а может, тоже по-нормальному, а? По-пацански, а то сидишь, как девка, компот хлебаешь. - Не-е, - Ванька успел прикрыть стаканчик ладонью, чтобы щедрая душа Артем не плеснул туда самогона. – Не уважаю. - Гляди, какой! Не уважает он, - весело удивился уже слегка поддатый Артем, но настаивать не стал. Разлил на троих, Ваньке добавил красного вина. Вино было сладкое, но не тягучей приторностью, а легкой и игривой сладостью фруктового лимонада, пилось легко, и сидеть в тенечке, закусывать сыром, любуясь на Артема, было в кайф. Закатное солнце золотило его загорелую кожу, путалось в выгоревших волосках сильных предплечий, подсвечивало синюю, видно, армейскую татуировку на груди, коварно выглядывающую из проймы майки. Ваньке хотелось прижаться мордой к этой широкой груди, прихватить зубами сосок прямо сквозь майку, запустить жадные руки под смятые штанины длинных шорт, оглаживать лохматые твердо-каменные икры. От этих эротических видений Ваньке даже стало жарко. Хотя, может, жарко стало просто от того, что пил уже второй стакан вина. Так или иначе тело требовательно-томно ломило, и пришлось даже зажмуриться, чтобы не выдать себя взглядом. - Вот на хрена ты деда напоил? И как я его домой поволоку? В гору? - А ты такси возьми. - Слышь, умный! Федорыч! Не спать! - Ну а чо. Ты у нас пацан модный, с баблосом. Да не тереби ты старого. Продрыхнется, доберетесь потихонечку. Переругивались не всерьез, а так, для прикола. Язык уже чуть-чуть заплетался, и от этого Ваньке было весело. Или не от этого, а просто весело само по себе. Федорович, сморенный водкой, подсвистывая дремал, привалившись к гаражной двери, Леська, покачиваясь, еще мутно пырилась в остатки закуски, собирала лавашные крошки, то и дело соскальзывая пальцем с края стола, но было понятно, что ей недолго осталось бодрствовать. Вот-вот свернется клубком на своем ящике и тоже задрыхнет, похрапывая в унисон Федоровичу. - Вот же курица! Куда ты… - смеялся Артем, забирая из неверных пальцев подружки стопку. – Тебе хватит. - Правда, жениться собрался? – Ванька разминал в пальцах сигарету, оставив стаканчик с вином, к которому в этот раз не притронулся. Артем глядел на Леську, потому хитрого маневра не заметил. - Ну а чего? Мы с ней лет пять и так живем. А оно уже и малого хочется на руках потискать. Матушка с тещей бубнят, мол, как это: дети, и без свадьбы. Что люди скажут? Как сговорились, блин. Вот тебе, Вано, плевать, что люди скажут? - В смысле? – осторожно поинтересовался Ванька, учуяв в голосе Артема что-то странное. - В прямом, - Артем плеснул себе в стопку на палец самогона, поднял, осмотрел задумчиво, будто искал на ее дне смысл или утонувшую муху, а потом залпом выпил. Передернулся, шумно втянул ноздрями воздух, так и не закусив. - Говорят, ты у нас, Вано, по мужикам выступаешь. Внутри Ваньки все обвалилось. Тяжелым комком рухнуло в живот, а в образовавшейся пустоте забухало сердце. - Кто это такое говорит? - Люди, Ваня, люди, - Артем закусил сигаретный фильтр, щелкнул зажигалкой. Ванька коротко хмыкнул, сунул свою сигарету в язычок пламени, тоже подкуривая. - Ну, так как? Правда или брешут? Страх, от которого свело кишки еще минуту назад, отступил. За свои семнадцать Ванька отлично научился разбираться в интонациях, и сейчас, глядя на Артема, лениво привалившегося плечом к дереву, понял, что никто его не подначивает и бить не собирается. Даже в проектах. Артем спрашивал с какой-то своей тайной целью и смотрел оценивающе и внимательно, будто очень ему было важно, что же ответят, хоть и скрывал свое ожидание под скучающим видом. - А тебе-то что? Голос, наконец, зазвучал, как положено - нагловато и с вызовом. - Мне-то? – переспросил Артем, длинно выпустил дым в сторону. – Да так, любопытно. - А-а, - протянул Ванька, понимающе кивнув, и криво ухмыльнулся. – А я подумал, попробовать хочешь. - А может, и хочу, - Артем тоже ухмыльнулся. – Дашь? - Обоссаться, как смешно, – резюмировал пошлые подначки Ванька и щелчком отбросил окурок. Окурок с шиком улетел, красиво рассыпая искры. Пацаны бы оценили: в детстве, когда курили за школой или на местном дискаче, кто дальше отщелкнет хабцом, тот и герой. – Ладно, пойду я деда будить, а то уже поздно. - Да ладно тебе, Вань. - За руку дернули, и он как-то в миг оказался прижатым к широкой Артемовой груди. Шепот жарко обжег ухо. – Забей ты на этого деда. Так как? - Что как? – Ванька повел плечами, пытаясь освободится, но вышло неубедительно. Потому что на самом деле не хотелось, чтобы отпускал. - Что как? – эхом отозвался Артем, тесня его к открытым дверям гаража. – А то не понимаешь. Думаешь, не вижу, как ты на меня пялишься все время? На меня бабы так не пялятся. Ты ж глазами меня каждый раз жрешь. Я ж не слепой, Вань. Ну чо ты упираешься? Вот дурной. Да никто не увидит. Спят все. Идем. Его горячечный шепот отзывался в Ваньке ознобной дрожью, и упирался он скорее по инерции, уже соображая, что самые жаркие фантазии сейчас сбудутся, но все еще как-то заботясь о том, вдруг проснутся мирно сопящие Федорович с Леськой, и вообще - неужели так было заметно, и нифига он не пялился, а если пялился, то не особо, но когда они неуклюже впихнулись в гараж, в его темное, пахнущее фруктами нутро, все мысли вылетели из головы. Ему жутко хотелось целоваться, но Артем надавил на плечо, заставляя присесть, и Ванька понял, опускаясь на колено, забираясь ладонями под штанины, потерся носом и щекой о стояк, выпирающий бугром под шортами, даже прикрыв от удовольствия глаза. Артем шумно выдохнул, оттянул его голову за волосы, мазнул по губам выправленным из шорт членом, и от этого грубоватого намека Ванька чуть не кончил. Он сосал, первый раз в жизни не отрабатывая бабло, а потому что хотел. Потому что его перло от бьющей в щеку головки, от сдавленного изумленного оханья Артема, когда взял с проглотом, от ощущения твердых мускулов на ногах и заднице, которые он лапал, и когда его поддели под мышку, вздергивая, он даже недовольно замычал. А Артем, дыша тяжело и с присвистом, сипло выдавил: - Гондон есть? Гондон был. И смазка была. В смешном крохотном тюбике, который однако удобно носить в джинсах. Ваньке на мгновение показалось, что его сейчас подъебнут, мол, ломался тут, а сам с таким набором, но Артем просто молча рванул зубами упаковку, выплюнул кусок фольги и быстро раскатал на себе «суперпрочный». Ванька уперся руками о край ящика, где, прикрытые пергаментной бумагой, ждали продажи персики, бесстыже выгнулся, подставляясь. Мелькнула в башке картинка с пацаном и портье в той старой порнухе, и, когда шершавые ладони сжали бедра, насаживая, он застонал глухо и протяжно - до поджавшегося живота и закушенных губ понимая раз и навсегда разницу между работой и личной жизнью, и что счастье, оно таки есть. От ебли, кажется, протрезвели оба. Артем, стянув резинку, тихо заржал, даже как-то нервно: - Бля-а, ну, пиздец! Отожгли, - он завертел головой, видно не сообразив сразу, куда деть липкий гондон. И вдруг добавил, ухмыльнувшись: - С тебя пиво. - Ага. Ваньке было все равно. Пиво так пиво. В башке блаженно шумело, ватно подкашивались колени. Хотелось переодеть трусы и спать. Конечно, лучше бы под боком у Артема, но это было уже совсем на данный момент нереальной роскошью, поэтому он просто слизывал с ладони сладкую мякоть персика, в который все-таки вляпался и разморенно смотрел на Артема. - Ну чо? Разбегаемся? – Артем, завязав резинку узлом, болтал ею. - Ага, - снова кратко согласился Ванька и побрел будить Федоровича. И вызывать такси. * * * На следующий день ему на скамейке не сиделось. Ванька ерзал, искурил полпачки, дважды сходил за мороженым и один раз за минералкой. Хотелось пивка, но пиво с утра – утро потеряно. Потом из сортира не вылезешь. Поэтому глотал ледяную сладость пломбира, запивал водой, то и дело вертел головой, выглядывая Мика, но тот все не шел. Потом Ванька додумался посмотреть на часы и засмеялся: было всего девять. В такое время он и сам редко вставал. Это просто сегодня не спалось. Проснулся он рано. Даже раньше тети Маши, которая обычно поднималась по-стариковски, ни свет, ни заря. Снилось что-то сумбурное, бесстыжее, от чего первым делом полез рукой в трусы, и даже толком дрочить не пришлось, кончил, едва зажав в кулак. Лениво размазывал по пузу, глядя, как за окном шевелятся от легкого ветерка виноградные листья, и жизнь была прекрасна, полная неясных, но приятных предвкушений, и сам он, Ванька, был другой. Теперь у него, считай, завелся парень. Теперь уж на вопросы «А у тебя кто-то есть?» не придется уклончиво блеять, а можно с чистой душой говорить правду. Врать Ванька почему-то катастрофически не любил, особенно если хорошим людям. За истории о ночных сменах ему до сих пор перед тетей Машей было неловко. Хотелось отправить эсэмэску. Спросить, когда на пиво. Прям до зуда в пальцах. Только навряд ли кто-то ее оценит в пять утра. Поэтому Ванька мужественно терпел, послал уже в восемь, когда сели завтракать, и так дергался, дожидаясь ответа, что даже толком не распробовал свою любимую кабачковую икру. А икра была красивая: ровные кубики кабачков маслянисто поблескивали в морковно-луковой подливе, горкой ложились на свежий хлеб. В другое бы время Ванька слопал бутерброда три, не меньше, но сегодня еда не лезла в глотку, и тетя Маша даже обеспокоенно поинтересовалась, не заболел ли он, часом. Артем ответил, когда Ванька сидел на скамье, поджидая Мика. С непривычки у Ваньки подрагивало все внутри, будто он собирался читать не сообщение, а собственный приговор. Вдруг как пошлют его сейчас куда подальше, все-таки Артем почти семейный мужик, мало ли чего по пьяни не сделаешь, но в эсэмэске стоял подмигивающий смайлик и многообещающая фраза: «На днях». Ванька повеселел и все же пошел за пивом. Купил на радостях не бутылку, чтобы выпить на лавочке с видом на море, а сел по-приличному в кафе, заказав бокал светлого и орешков. Где и познакомился с двумя чуваками. Они присматривались к нему с полчаса, переговариваясь между собой, а потом подсели к его столику. Чуваки были веселые и подкачанные, с татуированными плечами, чем-то неуловимо друг на друга похожие. Видно, Мик был прав насчет имиджа. Стоило переодеться, как тут же его стали замечать крутые парни. Этих звали Боря и Миша. - Как Моисеев и Круг, - пошутил Ванька. - Как Ельцин и Горбачев, блядь, - заржал в ответ Боря и тут же напористо предложил: - Третьим будешь? Понятно, что речь шла не о бутылке на троих. Ванька это просек еще до знакомства - по их оценивающим взглядам. Поэтому помедлил, чтобы не казаться голодным до бабла и развлечений, а потом нагло выдал, сразу расставляя приоритеты: - По двести с носа, и без проблем. Парни переглянулись, и Миша кивнул: - Да не вопрос. Уже заходя в их съемную квартиру, Ванька запоздало вдруг испугался: первый раз у него было два клиента сразу, и не какие-то там зашуганные командировочные, а рослые молодые мужики с мускулатурой, как на рекламе тренажерки, способные скрутить его и поиметь во все дыры совершенно бесплатно. Но метаться уже было поздно, раздевать его принялись с порога, видно, потрахаться им уж очень не терпелось, и под настойчивыми ласками и похабными словечками, которые нашептывали в уши, страх растворился. А по-настоящему обмер от жути Ванька тогда, когда зажатый между их мощных тел, как котлета в гамбургере, почуял подозрительное движение сзади. Вспомнился Мик с его рассказами про ужасы с дурацким названием «даб», и он уперся рукой в литое бедро Бори: - Пацаны, в два ствола не надо. Вышло как-то жалобно. - Девочка-целочка? – вопросительно ухмыльнулся Миша, поглаживая его по плечам. - А если по сотке накинем? – искушающе шепнул на ухо Боря. - Не, ребят. Не хочу, - Ванька замотал головой, сглатывая пересохшим горлом, заерзал, пытаясь выбраться из-под тяжести, придавливающей спину, а Миша глядел куда-то за его плечо, и это вдруг оказалось так страшно, что он дернулся сильнее, вырываясь, но тут Боря засмеялся и мстительно грызнул за шею, прежде чем скатиться с его спины. - Ну нет, так нет. Гляди, какой капризный. Ну по-другому-то хоть можно? - По-другому можно, - Ванька, сидя верхом на Мише, еще смущенно хмурился, перехватывая Борин член в кулак. Парни смеялись, он и сам скоро заулыбался, огрызнувшись на их беззлобные подколки, мол, никто тут не испугался, просто здоровье денег дороже. Все продолжилось и закончилось весьма продуктивно для здоровья и для финансов, но все то время, пока Ванька отдавался им по очереди, пока стонал от кайфа в их умелых руках, стылое ощущение липкого ужаса никуда не делось. Оно просто притаилось где-то под ребрами, и сидело там, мешая Ваньке расслабиться. И даже потом, когда вышел от них в жаркий полдень, ни солнце, ни выглушенная с горла бутылка джин-тоника не растворили этого поганого ощущения. Ванька, сидя на шумной площади около «Макдака» среди гуляющего веселого народа, вдруг захотел обратно, к своей уютной раскладушке под клетчатым покрывалом, недочитанной книжке про Тайный город, кабачковой икре и знойной тишине маленького дворика. Даже Артему попадаться на глаза почему-то не было желания. Поэтому он встал и отправился домой, даже не задумавшись, что на самом-то деле домом ему считался город К, а здесь – так, съемное место у чужих людей. На краю рынка его перехватили знакомые парни, позвали разгружать пришедшую фуру, полную полосатых херсонских арбузов, пообещав двадцатку и «кавун» на выбор. Ванька скинул майку и за последующие два часа натрудился до пекущей от боли спины и ноющих рук, уставших перебрасывать тяжелые арбузы, зато за шутками, матерком и приятной слабостью от работы то самое противное чувство куда-то делось. И когда он, довольный собой, притащил и сгрузил на стол десятикилограммовый спелый кавунище, за что тетя Маша, ласково заулыбавшись, назвала его добытчиком, внутри уже осталось только приятное удовлетворение. * * * То, что будет особенно жарко, стало ясно уже с утра. Курортники умотали на пляж, не дожидаясь, по-обыкновению, полдня. В опустевшем тихом дворе было сонно, и припекало даже сквозь густые кроны деревьев. Ванька, вооружившись изолентой, ножом и супер-клеем, чинил лопнувший шланг от пылесоса. Шланг он нашел час назад, в сарае, где, судя по словам тети Маши, уже год пылился и сам пылесос. Иногда ему было даже странно: Федорович, вроде, сапожник, руки должны из нужного места расти, а в доме у них, куда не сунься, везде проблемы. То кран течет, то, как отодрал кот кусок обоев в гостиной у двери, так лоскутом и болтается, то, вместо того, чтобы пропылесосить, тетя Маша диван через мокрую тряпку веником колотит. А причина в последнем случае - всего лишь дырявый шланг. - Ванюш, ты будешь вечером дома? У тети Маши в каждой руке было по три литровых банки. Ванька отложил шланг и пошел помогать, пока не уронила. - Буду, наверное. А что? - Хотели с тобой поговорить, - тетя Маша с видимым облегчением позволила снять с ее пальцев пару банок, зачем-то пояснила: - Это я решила кабачков накатать. На зиму. - Кабачки – это хорошо, - одобрил Ванька, хотя маринованных кабачков сроду не ел, настороженно поинтересовался: - О чем поговорить? И чего вечером? Давайте, щас. - Мы с Федоровичем вместе хотели, - уклончиво ответила тетя Маша, улыбнулась ему, и что-то в выражении ее лица подсказало Ваньке: смущается, и ей отчего-то неловко. Сразу вспомнился разговор тети Маши с соседкой: мол, цены на рынке не падают, все дорого, и тут же подумалось: точно поднимут плату за жилье. Ну, а чего ей еще смущаться? Платил он на самом деле, по меркам Ялты, всего ничего. Правда, и жил на балконе, где места было только на раскладушку и тумбочку для вещей. - Ладно, - согласился он, тоже улыбаясь, больше ничего не добавил, снова сел и подтянул к себе недоклеенный шланг. Настроение стало так себе. Иногда он даже забывал, что тетя Маша и ее муж ему не родные, но вот в такой момент как-то слишком резало, и от этого становилось неприятно. Будто натыкали носом. Тетя Маша, как чувствуя, что его сейчас лучше не трогать, занялась своими кабачками: резала, заталкивала в банки вместе с пахучим укропом и лавровым листом. Ванька краем глаза следил за ее работой, возился со шлангом, а потом позвонил Артем. Внутри у Ваньки екнуло, еще до того как увидел имя на экране. Будто заранее знал, кто звонит. - Что делаешь? – без приветствия сразу спросил Артем. - Шланг клею, - зачем-то честно ответил Ванька. – А что? - Какой шланг? - От пылесоса. - Хозяйственный, - Артем засмеялся. – А потом что делаешь? После того, как заклеишь. - Могу пиво с тобой попить. Уже через мгновение Ванька пожалел, что ляпнул так в лоб. Вдруг ему по делу звонят, а он тут со своими наглыми предложениями. Но долго мучиться сожалением не вышло. Спустя паузу, Артем непонятно хмыкнул и сказал: - Тогда записывай адрес. Артем жил около автовокзала в одной из панельных девятиэтажек. Можно было доехать на троллейбусе, но Ванька пошел пешком, купил по дороге пива и чипсов, и заодно слегка успокоился, а то сразу после разговора у него даже дрожали пальцы. Покурил под подъездом и только потом поднялся на восьмой этаж, не имея даже представления, что вообще говорить и как правильно себя вести. Открывший дверь Артем был в одних шортах. Оно и понятно: солнце жарило в окна, и даже налепленная на стекла фольга не спасала. - Жарко, - сказал Ванька, скидывая в узком коридоре «вьетнамки». - Кондёр барахлит. Чистить надо. Позвонил парням, а у них запара. На днях может придут. - Пиво куда? - Холодное? - Ну… - Ванька скептически сморщился, щупая бутылки. – Не очень. - Раз не очень, давай в морозилку заброшу. - Я еще чипсов купил. - А сигарет с водкой? - Я ж не пью водку, - Ванька даже растерялся, но потом увидел, что Артем лыбится, понял, что он просто подкалывает, и тоже заулыбавшись, огрызнулся: - Да иди ты. При свете дня, наедине друг с другом, как-то все было иначе, чем обычно. Раньше Ванька никогда не смущался при виде Артема, и за словом в карман не приходилось лезть, а теперь он не знал, куда себя приткнуть, и что вообще надо говорить. Не сломанный же кондёр опять обсуждать. - Чего ты топчешься? – Артем выглянул из-за дверцы холодильника. – Садись. - Ага, - зачем-то кивнул Ванька и послушно опустился на стильный стул, обтянутый светлой кожей. Вообще кухня была странная: шкафы и сама плита еще совковые, а вот стол и стулья новые, не испорченные частым мытьем. Новыми были холодильник с микроволновкой, и красиво наверченные шторы на окне. Видимо ремонт делали частями, по очереди, до чего доходили руки и финансы. - А Леська где? - В село к матери поехала. - Сегодня вернется? - Завтра. Артем сел напротив, разорвал пакет с чипсами. Ванька взял несколько – надо же было чем-то занимать руки и рот, пока придумается о чем говорить. И тут вдруг вспомнился последний разговор с тетей Машей. - Я, может, хату буду скоро искать. Ну, койку, в смысле, или комнату подешевле, - как можно небрежнее сказал он, будто переезжать с места на место было для него обычным делом. – Не подскажешь, может кто-то сдает? Только так, не за бешеные бабки. - А чем тебе у Федоровича не нравится? Они же с тебя и так, вроде, копейки берут. - Да мне чё-то кажется, что они меня бортануть решили. Или плату поднять. Ванька поднял взгляд на Артема, перестав разглядывать крошки от чипсов на столе. – К тебе уже собирался, так теть Маша намекнула, что вечером будет какой-то разговор. Ну, а о чем им еще со мной говорить? - Может они тебя усыновить решили. - Ага. Щас! – Ванька даже закатил глаза, демонстрируя ухмыляющемуся Артему укоризненное, мол, придумаешь тоже. – Догонят и еще раз усыновят. - Ну, а чего им? Они одинокие, - Артем засмеялся и подмигнул. – Досмотришь стариков, отхватишь потом квартирку в Ялте. Вот так, не за хер собачий. Так что ты не койку ищи, а подмазывайся. Вот уже пылесосы им чинишь. Молодец. Правильным путем идешь, товарищ Вано. - Пылесос я просто так починил. Мне не сложно, - буркнул, нахмурившись Ванька, потому что тема свернула куда-то не туда и отдавала теперь невнятной гнилью. Сразу же захотелось оправдаться, что помогает тете Маше не из-за какой-то непонятной и фантастической выгоды, а потому, что ее жаль, и дом без мужской руки разваливается, но, судя по веселой роже Артема, он бы этих оправданий не оценил. Только бы стебался дальше. Поэтому Ванька сдержался. Ткнул пальцем в холодильник. - Достань мне пиво. А то, пока охладится, я уже перехочу. - Какой нетерпеливый. - Артем прогнулся, не слезая со стула, открыл дверцу, достал пиво и вручил Ваньке слегка прохладную бутылку. С «Черниговским» в руке все встало на свои места, и вернулась та легкость, с которой они обычно общались. Теперь он, и правда, пришел «на пиво», а не сидеть и ерзать на стуле в ожидании непонятно чего, смущаясь, как малолетка на первой свиданке. Даже если Артем и не подаст вида, что на днях у них что-то было, уже не страшно. Пиво же пить пришел. А че? Все законно и прилично. Тем временем, Артем встал, открыл окно и закурил. Зачем-то пояснил, стряхивая пепел на улицу: - Ты, если будешь, тоже в окно кури. А то Леська завтра унюхает, ору потом не оберешься. Только и гундит, что весь дом провонял. - Строгая, - кивнул Ванька, тоже поднимаясь. Втиснулся между открытой створкой и Артемом, выбил и себе из пачки сигарету. Получалось как той ночью: они стояли друг напротив друга, говорили о Леське, и Артем подносил ему зажигалку. Только вместо вина, сейчас было пиво. И Ванька неожиданно для самого себя спросил: - А ты… Ну… в смысле, тогда… ты же не в первый раз? - С чего ты это взял? Тон у Артема был слишком скучающий и небрежный, но Ванька чуял, что это не настоящее равнодушие. Так, поза. - Не знаю. Как-то понятно. - Может, и не первый, - Артем усмехнулся. – Бабы, Вано, тоже порой любят. О таком Ванька не подумал. - И Леська любит? - Зарываешься. - По виду Артема нельзя было сказать, что он сильно оскорблен вопросом. Скорее так, забавлялся разговором, поэтому Ванька затушил не выкуренную и в половину сигарету, усмехнулся, глядя в его темные насмешливые глаза. - Да ладно тебе. Я просто спросил. Интересно, откуда ты… такой опытный. - Оценил опыт? Ванька молча кивнул и, не отводя взгляда, потянулся к резинке шорт. Зацепился пальцами. Артем смотрел. Ванька сглотнул, чувствуя, как подводит все тело от опасливого ожидания, осторожно погладил прямо поверх шорт, подался вперед, но тут Артем отмер, отвел голову, отклоняясь от поцелуя. Тоже вдавил окурок в пепельницу и хрипло сказал: - Не перед окном же. Идем. * * * Правда, целоваться Артем не захотел ни перед окном, ни в душной спальне, где они взмокли ровно через пять минут, после того, как туда ввалились. Ваньке вообще показалось, что Артему и смотреть-то на него было не очень приятно. Он упорно разворачивал Ваньку мордой в подушку и пресекал любые попытки сменить эту чертову позу. Стояк у Артема то и дело падал, как будто ему было пятнадцать, и приходилось доводить его до рабочего состояния ртом, по ходу еще и успокаивая нервно шипевшего над головой хозяина. Под конец Ваньке все это надоело. Короче, секс получился не секс, а какое-то недоразумение. Будто пару дней назад не трахались так знойно, что хоть снимай для порно. Будто тот Артем, этот и стоящий на рынке, веселый и компанейский - это все три разных человека. Потом допивали пиво, трепались не о чем. Артем то и дело вставал курить, завел зачем-то разговор о том, как любит Леську, словно Ванька набивался ему в жены и собирался уводить из семьи. Все это было так неожиданно, глупо и неловко, что Ванька, соврав про неотложные дела, попрощался и ушел, едва бутылки опустели. Купил себе еще пива, на этот раз холодного до такой степени, что ныли зубы, и, прикладывась на ходу к горлышку, отправился на набережную. По дороге он в своих ощущения совершенно запутался. Было обидно, разбирала злость на придурка Артема, на себя, за то, что раскатал губу, и затапливало противное разочарование. Опыта с мужиками Ванька накопил не слишком много, но на подобное уже нарывался. И это всегда его брезгливо удивляло: зачем, спрашивается, рассказывать, что ты только раз, только попробовать, а вообще ты не такой, у тебя жена и дети, если твой член, прости господи, во рту у бляди? Или не во рту. Какой смысл? Как правильно подметила народная мудрость: «Ты или трусы сними, или крестик». Таким клиентам всегда хотелось нагрубить. То, что и Артем окажется из этой породы, Ванька как-то не ожидал. И надо же было на днях назвать своим парнем именно его. Идиот. Чтобы поднять себе настроение, Ваньке захотелось сделать что-то бессмысленное и приятное. Например, купить тете Маше аромолампу и набор маленьких масел. Или себе свечку. Ее можно поставить на тумбочку рядом с раскладушкой и иногда зажигать перед сном. Абсолютно бестолковая и шикарная штука. Разглядывая на витрине магазинчика разнообразные свечи, Ванька в душе знал, что так ничего и не купит - решил же на днях копить деньги на Москву, но все равно приценивался. Отвлекало от мыслей. Потом он перешел к следующей витрине со всякой сувенирной белибердой. А потом увидел Мика. И по тому, как всколыхнулась внутри радость, понял, что соскучился. Мик курил, отвернувшись к морю, и кого-то ждал. По-крайней мере, Ваньке так показалось. Он был в стильных штанах с отвислой мотней, футболке, промокшей на лопатках от пота и с гипсом на правой руке. Ванька даже хмыкнул. Видимо, загул с любимым мужчиной удался. Это же как бухать надо, чтобы сломать руку? - А я думаю, куда это ты пропал. А у тебя, оказывается, все серьезно, – весело сказал он, подходя к нему с спины. - Привет! Мик повернулся. - О бля, - выдохнул Ванька, прекратив улыбаться. - Я тоже рад тебя видеть, - сказал Мик без особой радости в голосе, стряхнул пепел и снова уставился на выставленные фотографом манекены с костюмами. – Гуляешь? - Да так, - машинально ответил Ванька, растерянно оставшийся стоять за его спиной. - А ты? Прозвучало глупо. - И я гуляю. Галдели вокруг отдыхающие. Фотограф бодро наряжал пожилую тетку в костюм императрицы, прилаживая ей кудрявый парик. Мик молча курил, а потом огляделся в поисках урны, отошел затушить окурок. Ванька пожевал губу и все-таки спросил: - Это тебя кто так? Мик, вдавливая сигарету в железный бок урны, сухо ответил: - Упал. - Не пизди, - вырвалось у Ваньки раньше, чем он успел подумать. Потому что, это было даже смешно. Такая тупая отмазка. Он достаточно насмотрелся в своем городе К. и на мамашу после разборок с сожителями, и на пацанов после пьяных районных драк, да и на себя самого, чтобы отличать, где упал, а где морду били. А Мика точно били. - Слушай, Ваня, - Мик растянул разбитые губы в улыбку, и тут же затеребил языком треснувшую под коркой нижнюю. – Ты шел куда-то? Вот и иди. Пока. Удачи. - На ментов, что ли, попал? - Ваня. - Не, ну блин! Я же… А и правда, что «я же»? Ванька даже осекся, потому что и сам не вполне понимал, почему цепляется, а не уходит. Ведь Мик даже не намекал, а сказал в открытую, что поддерживать разговор не намерен. Но какое-то странное чувство мешало Ваньке вот так развернуться и свалить. Будто он бросал его в беде. Мик вопросительно смотрел. Веко на одном глазу у него было еще подпухшее, и от этого казалось, что он насмешливо щурится. Ванька открыл рот, но так и не успел ничего сказать. - Михаил! Окрик был резкий и недовольный. - Идем. И Мик ушел. Молча и даже не попрощавшись. Ванька повернулся. Мужики стояли у дверей винного бутика. Мужиков было пятеро, и окликал, судя по всему, высокий, небритый, с брюзгливым видом глядящий на подходящего Мика. Дождавшись его, они потянулись прочь от магазина, один из них что-то сказал, все заржали, небритый укоризненно ткнул шутника в плечо. «Не гони, Вадь!», - долетело от того в ответ, и Ванька вдруг почувствовал в животе тяжелый холодный ком. Он сидел на их скамейке и пил сок. Хотя хотелось вдуть или пива или какой-нибудь лабуды типа слабоалкогольной «Ром-колы», чтобы в башке приятно зашумело, и все блаженно стало пофиг. Но на разговор со стариками приходить поддатым было несерьезно. Поэтому он пялился на море, курил и глотал прямо из пакета вишневую «Сандору». Помнить Мика таким, каким он уходил - дернувшимся от окрика, с разбитой мордой и сломанной рукой - было хреново. Наверное, проще было бы, если б Ванька разочаровался и стал презирать: мол, рассказывал тут, крутой перец, всякие басни, про дарёные машины, про прелести богатой жизни, а на деле фигня полная, и только прижали, сразу сдулся. Но он не мог презирать. Он вспоминал, как Мик неловко краснел, когда говорил о «своем» Вадике, как видно было, что влюблен по уши, хоть никогда никому не признается. Потом в голове мелькала недовольная рожа небритого, его тон, будто собаку окликал, и Ванька ежился. И его проблема с Артемом казалась такой ерундовой, что становилось даже стыдно за то, как переживал еще час назад. Подумаешь, застремался чувак своих желаний. Это тебе, не когда любимый с кодлой до порванного рта насилуют. А оно точно так и было. Ванька уже когда-то эти коросты в углах губ видел, после того, как Лильку-дуру пьяные хачи по кругу пустили. Она потом неделю чай через трубочку пила, так болело. Лильку он тогда тоже до одури жалел, но сейчас к жалости примешивалось что-то еще. Какое-то смутное понимание, что Мик так пыжился даже не ради того, чтобы пыль пустить, а чтобы самому поверить в свою прекрасную жизнь. Может, он только перед Ванькой крутым пацаном и был, а там, на «работе» вот так. Захотели – отпиздили, захотели – машину подарили. И Ваньке от этого было как-то так жутковато и тошно, что хоть вообще не думай и не вспоминай. Если Мик - не лох по жизни и так отгребает, то как же можно нарваться обычному пацану? И впервые за все время, пока он тусовался в Ялте, Ваньке стало по-настоящему страшно думать о будущем. * * * За столом во дворе ужинали курортники. От пары их детишек шум стоял громче, чем от гуляющих на набережной. Ванька поздоровался и ушел в дом. Там было потише, вкусно пахло стряпней и урчал телевизор. - Ванюша? - Из кухни выглянула сама тетя Маша. – Вернулся? - Ага, - Ванька кивнул. – Помочь надо? - Мой руки, будем ужинать. В кухне, а то видишь, что во дворе творится. Пока разойдутся, оголодать успеем. Ужинать Ваньке хотелось, но от мысли, что за ужином и состоится тот обещанный разговор, желание есть как-то поутихло. Но он послушно помыл руки, и, зайдя на кухню, все-таки принялся помогать: нарезал хлеб, выставил тарелки, попутно сунув нос в закопченный казан, где томились тёмные голубцы – долма. Они болтали по ходу, а потом подтянулся дядя Костя на своих костылях, и все сели за стол. Перед тем, как сесть последней, тетя Маша решительно выставила три маленьких рюмочки. - Я же не пью, - попытался, было, отмазаться Ванька, но тетя Маша эти возражения пресекла категоричным: - А мы с тобой наливочки. Домашней. В том году делала. Это пусть Федорович своей горилкой давится. Федорович, не глядя на Ваньку, ласково проворчал что-то, наливая себе ледяной водки. А в стопке Ваньки и правда оказалась тягучая, почти черная наливка. Он понюхал. Пахло вишней. - У нас че, какой-то праздник? Ему было неловко и неуютно. Старики, несмотря на попытки сделать вид, что все, как обычно, нервничали. Ванька это видел, и ему так и хотелось взмолиться - мол, да скажите вы уже мне сразу, на кой хрен кормить-поить и тянуть? Чтобы пилюля стала не такой горькой? И так вместо того, чтобы делать лицо, ему хотелось позорно всплакнуть. Желательно, где-то подальше от посторонних глаз, ушей и возможного сочувствия. - Ну, чего праздник? Просто для настроения. Иногда по граммушке можно, - фальшиво радостно ответила тетя Маша, накладывая ему еду. Видно, это нужно было выдержать до конца. Ванька вздохнул, пожелал приятного аппетита и принялся есть. Долма была сочная, с вкусной острой подливой. Он раньше не подозревал, что бывают такие голубцы, зеленые и из винограда. Мать даже обычные ленилась делать. - Невкусно? Ванька вынырнул из своих мыслей, сообразил, что заторможено возит по тарелке виноградный лист, и смутился, глянув на тревожно хмурящуюся тетю Машу. - Да не, вкусно. Спасибо. - Вань… Теперь они смотрели на него оба. Тетя Маша нервно комкала в руках полотенце, которым до этого прихватывала казан. - Мы тут с Федоровичем подумали, и решили с тобой поговорить. Ванька принялся покусывать губу, ожидая продолжения. Внутри неприятно похолодело. - Ты у нас не первый день живешь. Парень ты хороший, толковый… - Толковый, - кивнул, подтверждая дядя Костя. – Вон Машка сегодня пылесосила и на шланг нарадоваться не могла. - Помолчи, старый, - недовольно поморщилась тетя Маша. – Дай, я договорю. Так вот, Вань, мы посоветовались и решили: а может, хватит тебе сторожевать непонятно где? Оно, знаешь, чужие люди такие. Сегодня ты им нужен, а завтра выкинут и денег не дадут. – Она перевела дыхание и закончила. – Иди к Федоровичу в ученики. Ванька даже забыл про губу. Просто таращился на них, а они на него, как-то боязливо и с ожиданием. - Ты не подумай, Ванюш, не бесплатно, конечно. Сам понимаешь, Федорович уже не молодой, ему с его костылями вниз-вверх таскаться все труднее, а дело-то свое, налаженное. Уже тридцать лет сапожничает. Как помрет, так и растащат всё, не пойми кто. Жалко. А так и тебе будет хорошо, и нам спокойно, - тетя Маша говорила все быстрее, все торопливее, будто боялась, что Ванька бросится ее перебивать. – Конечно, оно не прям так, чтобы в золоте купаться, но работа всегда будет, на хлеб с маслом тебе хватит, и главное, что свое. Федорович тебя всему научит, а там, глядишь, и понравится. Разовьешь, как захочешь. Сейчас же вон столько всего нового. Это нам, старикам… Жить у нас будешь. Я тебе спаленку отдам, как только сезон закончится. Только квартплату доплачивать будешь, да на продукты скидываться, а так я и приготовлю, и постираю. Мне не трудно… Она выдохлась и замолчала. - Соглашайся, Вань. Баба дело говорит, - торжественно и веско уронил в тишину дядя Костя, под шумок хряпнувший уже свои пятьдесят грамм, и теперь, пользуясь случаем, наливший себе по новой. - Хороший сапожник себе всегда на жизнь заработает. А у тебя руки из нужного места растут. Я давно понял. Ванька выдохнул. В животе мелко противно дрожало. - Или ты домой хочешь вернуться? - тихо спросила тетя Маша. – К маме? - Нет, - он даже мотнул головой. – Не хочу. - Ну, так как? Он хотел ответить, но предательски подкатывало, пережимая горло, и тогда он просто согласно закивал, все еще больно теребя губу, чтобы попустило. - Вот и хорошо! - с явным облегчением выдохнула тетя Маша, заулыбавшись. – Вот это правильно. Мы тебя не обидим. Ты же сам знаешь. Он знал. Поэтому, когда понял, что сможет открыть рот, не рискуя дать петуха или пустить слезу, просто сказал: - Спасибо. И тоже заулыбался. * * * Разреветься он все-таки разревелся, уже ночью, лежа на своей раскладушке. Ну, или не разревелся, а так, всплакнул слегка, глядя на небо и чувствуя, как горячим печет виски. Как-то всего навалилось за день, и хорошего и плохого, и все это ворочалось в нем нерастворимым комом, путало мысли. Избитый Мик, козел Артем, внезапные перспективы - не Москва, конечно, но и не отсосы по углам с риском нарваться, радостное предвкушение как встанет на ноги, поднимет свое дело, и страх, что мент Сережа ждет свою плату, придется отмазываться, а как это сделать, чтобы не убили, хрен поймешь. Ванька лежал, закутавшись в одеяло, шмыгал носом и все думал, думал, то купаясь в красочных фантазиях, то обмирая от накатывающей жути, пока не разболелась голова. Тогда он осторожно, чтобы не перебудить весь дом, сходил умыться, а возвращаясь к себе на балкон, под скрип пола и похрапывание стариков, вдруг понял, что Артем знал. «Может они тебя усыновить решили». Он знал и завидовал, и осознание этого вдруг сделало Ваньку сильным и смыло остатки обиды. Таким он и засыпал в эту первую ночь у себя дома. Сильным и уверенным, что все у него получится и это все, непременно, будет хорошо.