***
Семья Кайзеров — стеклодувов из Вуртбада — славилась своими изделиями на весь Штирланд. Глава семейства Вильгельм Кайзер души не чаял в своем ремесле, что сумел привить и своим детям — сыну Дитриху и дочери Виктории. С юных лет они помогали отцу в мастерской, впитывая в себя секреты стекольного мастерства. Огонь, дарящий стеклу всевозможные фантастические формы, завораживал брата с сестрой, и они проводили у волшебной печи все свободное время, наблюдая, как отец легкими отточенными движениями преображал обычные куски стекла, превращая их буквально во все, что только могла себе позволить человеческая фантазия. Ремесло было кропотливым и сложным, но приносило неплохой доход. И господин Кайзер надеялся, что когда-нибудь сын продолжит его дело. Собственно, все к этому и шло. Дитрих подрос, и если его сестра уже давным-давно утратила интерес к выдуванию стекла, то он все так же проводил все свое свободное время в отцовской мастерской. А потом семью постигло несчастье. У Виктории начались припадки, причину которых никто не мог объяснить. Господин Кайзер истратил огромные суммы денег на множество ученых умов и на прописанные ими лекарства, но все было тщетно. Приступы, если и прекращались, то совсем ненадолго. Иногда их могло не быть целый месяц, зато потом, будто с лихвой наверстывая упущенное, они повторялись по несколько раз за день. В такие дни Виктория почти не покидала свою комнату, а кто-то из семейства обязательно дежурил у ее кровати. Что только не делали врачи, чтобы облегчить состояние девушки. Кровопускание, пиявки, разнообразные порошки, которые нужно было принимать в определенное время строго по расписанию, — помогало все это слабо. Виктория продолжала угасать, и если мнения лекарей в чем и сходились, так это в том, что, если болезнь будет и дальше прогрессировать в том же темпе, то жить девушке осталось совсем немного. Дитриха ужасно раздражало бессилие врачей, только и умеющих тянуть деньги из его отца и обещать, дескать «вот это лекарство уж точно поможет». В конечном счете, лекарство не помогало и все начиналось сначала. Парень понимал, что его сестру может спасти только чудо, но проводить, как его мать, дни и ночи в храме Шаллии, бесполезно молясь о выздоровлении Виктории, ему казалось пустой тратой времени.***
Дитрих не помнил, когда впервые ему в голову пришла эта мысль. Может, во время посещения их дома очередной жрицы, молящей свою богиню о здравии, или одной из особо тяжелых бессонных ночей, когда у сестры случалось обострение. В любом случае — чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что другого варианта может и не быть. Хотя, конечно, его до ужаса пугала сама только мысль о путешествии в восточные земли. О Сильвании ходила дурная слава, и кому как не ему — жителю Штирланда — понимать всю опасность путешествия туда. Но в конечном счете, собравшись с духом, Дитрих отправился в путь.***
— Забавно, - графиня сидела в кресле у потухшего камина и, немного склонив голову набок, внимательно смотрела в лицо стоящего перед ней человека, - в основном смертные боятся немертвых. Ты же пришел ко мне сам, – она улыбнулась, плотно сжав губы. – Довольно… необычно. Дитрих сглотнул ком, застрявший в горле. Ему было страшно до одури, до дрожи в коленках. Однако же, Дейтрисс фон Карштайн — имя, внушающее ужас всем, слышащим его — ему дарило надежду. Ведь кому как не графине из рода Карштайнов знать способ побороть смерть? Он рассказал вампирессе все — о болезни сестры, бессилии врачей и о желании спасти Викторию любой ценой. При этом Дитрих не очень понимал, что может предложить графине взамен, и не знал, чего ему бояться больше — того, что она ему откажет или, собственно, платы за свою помощь. Какое-то время графиня молчала, а затем задала вопрос, вкорне изменивший жизнь Дитриха: — Что ты знаешь о некромантии, человек?***
Он не знал, что послужило тогда причиной расположения к нему графини. Может, ей показалась забавной просьба человека посвятить его в таинство жизни и смерти, а может, был какой-то иной мотив. В любом случае Дитриха это мало волновало. Понимая, что ему придется задержаться в замке Карштайнов несколько дольше, чем он рассчитывал изначально, парень отослал весточку о своем здравии родным в Вуртбад, а потом буквально поселился в графской библиотеке. А домой вернулся лишь спустя год. О том, где был и чем занимался, умолчал. Сказал лишь, что искал лекарство для сестры. Поверили ли ему родители, Дитрих не знал. Да это его и мало волновало. Мастерская отца была забыта, теперь все свое свободное время парень посвятил изучению совсем иного искусства. Из Сильвании Дитрих привез с собой книги, исследованием которых занимался буквально днями и ночами напролет. Вот и сейчас — давным-давно пропели первые петухи, но Дитрих еще даже не собирался ложиться. Он читал свои конспекты — то, чему его научила собственно сама графиня, сопоставлял с тем, о чем писалось в книге, делал какие-то свои пометки на полях и там и там. Поэтому не сразу услышал, как в комнату кто-то вошел. — Дит, - голос сестры заставил его резко — может, даже несколько резче, чем следовало — захлопнуть книгу и вскочить на ноги. — Ты чего не спишь? – Дитрих постарался, чтоб его голос прозвучал как можно мягче и поймал себя на мысли, что в последнее время он всегда так делал, когда разговаривал с сестрой. — Приснился кошмар и теперь не могу уснуть, - Виктория сделала несколько неуверенных шагов по направлению к брату, - можно я посплю у тебя? — Конечно, можно, - парень кивнул в сторону своей кровати, - располагайся. Все равно мне не спится. — А ты не посидишь со мной, пока я усну? — Конечно, посижу. Ложись. …На следующий день Виктории не стало. Ее похоронили в фамильном склепе на городском кладбище. И Дитрих понял, что должен попытаться сделать хоть что-то, прежде чем за душой сестры и тело ее рассыплется прахом.***
Будто раскаленными прутьями пронзило тело. И Дитрих погряз в своей чудовищной полусмерти — не живой и не мертвый, балансирующий где-то посредине, ищущий и взывающий. Боль пульсировала и обжигала, проникала в самое сердце, словно обоюдоострый меч, пронзающий и доходящий до разделения души и тела. Парень кричал, но крик этот будто звучал откуда-то издалека. И на какой-то миг ему показалось, что он смотрит на себя сверху — на молодого парня, стоящего в обрамлении зажженных свечей на холодном каменном полу фамильного склепа семейства Кайзеров. Он видел, что лицо его, исписанное кровавыми символами, искажено от боли, и что нечистые печати, которыми он изрисовал пол, загораются одна за другой. Слова вырывались из его груди вместе с криками, принося с собой недолгое облегчение. А затем падали камнями, волоча его за собой — куда-то вниз, все ниже и ниже. Дитрих упал на колени, не в силах больше стоять, и вскинул руки над головой. Уста его повторяли страшные слова заклятия, и парню казалось, что это получается само собой и что он больше не владеет своим телом. Кажется, он давал какие-то обещания — ужасные и безумные. Но для чего и кому, парень не знал. Да и остановиться уже тоже не мог. Сердце колотилось в груди как бешенное, в голове все смешалось, перед глазами пульсировали кроваво-красные круги. И вдруг — будто кто-то острой бритвой взрезал крест-накрест его запястья. По рукам хлынула кровь, и Дитрих взвыл от боли. В грудь словно вонзили крюк и дернули вверх. Парень вскинулся, снова закричал и, окончательно обессилев, рухнул на пол. А потом наступила темнота.***
Он не помнил, как проводил обряд, не помнил, как потом добирался домой. Все произошедшее с ним в ночь после похорон сестры было как в тумане. Очнулся он от стука в дверь. Какое-то время лежал на кровати, тупо уставившись в темноту и силясь вспомнить, что произошло. Мысли путались, а тело ныло от малейшего движения. Стук повторился, а затем скрипнула дверь, и Дитрих понял, что в комнату кто-то вошел. — Дит, можно мне поспать у тебя, а то мне одной страшно…***
На рассвете Дитрих и его немертвая сестра покинули Вуртбад. Парень не хотел, чтобы его родители узнали о том, что он натворил. И было лишь одно место во всей Империи, куда они могли пойти — Сильвания.