Acanthophis antarcticus

Кирхайс всегда думал, что ненавидит кайзера Фридриха. Но лишь после его смерти понял, что такое настоящая ненависть. Фридрих походя разрушал чужие жизни, так же случайно и бездумно, как сел некогда на трон Рейха, не до конца понимая, что творит. Кукла с минимумом собственной воли, радостно берущая подарки от кукловодов, кукла, играющая с людьми, по-своему даже бережно. Куклу невозможно ненавидеть. А вот подонка, который превращает в такой же пустой механизм дорогого тебе человека, – можно. Сложно простить себе, что не выстрелил в него тогда, когда мог. Когда змея, пряча клыки, виляла жалом, стараясь казаться полезной. Но Райнхард не отдал такого приказа, и Оберштайн стал частью их команды. Пятым колесом, как иногда казалось Кирхайсу. Он не мог вспомнить ни одного совета от этого человека, который не вел бы к очередной крошечной трещинке на броне из света, всегда окружавшей Райнхарда. Тактика выжженной земли во время вторжения Альянса. Грязная игра с Линчем. Зигфрид чувствовал себя испачканным после того обмена пленными. Это было необходимо, чтобы выиграть время для победы в гражданской войне, и все же ему казалось, что его собственная рука покрыта чужим ядом. Советы Оберштайна были эффективными, они приводили к нужным результатам, поэтому Райнхард прислушивался к ним. Но Кирхайс верил в Райнхарда, и поэтому выполнял приказы, стараясь не задумываться о том, сколько в них змеиного яда. Поэтому он оставил Райнхарда наедине со змеей, такой домашней, такой полезной, и отбыл на свой фронт. И все же с каждой победой во славу друга и командующего в груди шевелился росток сомнения. Выдержит ли броня Райнхарда лишний день? Лишний час? Змее невыгодно убивать хозяина, но изменить – не значит убить. Изменить его, а не ему – хотя в конечном итоге от того человека, который брал на службу монстра, не останется ничего, кроме оболочки. «Так не бывает», – упорно говорил себе Зигфрид, отгоняя кошмарное видение – Райнхарда с глазами, пустыми, как у той марионетки на троне, ненадолго оживающими лишь на поле битвы. Говорил вплоть до Вестерланда. Просто чудо, что он успел вмешаться, что напоролся на тех перебежчиков... А Райнхард не делал ничего. Появился лишь в самом конце, когда все было кончено и Кирхайс уже занимался описью запрещенных к применению бомб, оставшихся на целых кораблях. Он ждал, что Райнхард пригласит его на «Брунгильду». Но тот ограничился видеосвязью, объяснив это необходимостью поскорее двигаться к Гайерсбургу. Пришла информация, что Брауншвейг убит собственными людьми после новостей с Вестерланда. «У Райнхарда все это время был информатор в ставке врага», – отметил Кирхайс почти машинально, и только после этого сердце его обдало ледяной волной. Райнхард знал о бомбардировке. И не предпринял ничего. Ничего. Словно ждал, пока Брауншвейг нанесет удар. Знакомая, Локи побери, тактика. Ждать удобного момента, затем нанести один точный укус, когда противник подставится. У каждого полководца свой почерк. И это, – боги видят, у Зигфрида нашлось достаточно времени, чтобы обдумать все, – была не рука Лоэнграмма. Ей кто-то беззастенчиво водил. Сложнее всего оказалось сохранить способность размышлять. Так хотелось броситься в шаттл, прилететь незваным, встряхнуть друга за жесткие наплечники и спросить, почему он был готов пожертвовать мирными людьми. Не зачем – это было понятно, – а почему. Хотелось услышать, как это обоснует Райнхард. Своими словами – или чужими? Но этот порыв Кирхайс сдержал. А потом был Гайерсбург. Церемония сдачи крепости, чуть не превратившаяся в бойню. К счастью, Зигфрида никто не лишил права на ношение оружия, а стрелял он всегда метко. Оказалось, что куда страшнее безумца с десантным бластером будет посмотреть в глаза Лоэнграмму. Увидеть вспышку радости – и то, как она гаснет падающей звездой, тонет по мере того, как Кирхайс подходит ближе. Как лицо застывает маской, а почти видимое сияние, которое Зигфрид привык видеть за плечами друга, превращается в мертвый лед. «Что он сделал с тобой?» – закричал про себя Кирхайс. Райнхард не сделал ни шага навстречу. Наоборот, развернулся к Оберштайну, отдал вполголоса какие-то распоряжения и покинул зал быстрым шагом. –Кирхайс? – Миттельмайер первым заметил, что с ним что-то не так. Что в этом зале, йотуны бы его разгромили, все не так, как должно быть, и дело не в крови Ансбаха на полу, которую сейчас замывают. –Мне тоже кажется, что это надо запить, – произнес Ройенталь, но в разных глазах светилось хищноватое понимание. Непрозрачный намек на то, что им стоит уйти вместе. Прикрыть друг друга, как всегда. – Пойдем ко мне? –Эй, а почему не на мой «Королевский Тигр»? – а вот Биттенфельд если и ощутил ледяную паутину, точно упавшую с потолка после ухода Лоэнграмма, то вряд ли расшифровал свои чувства. Но и ему здесь не по себе. – Мы с Фаренхайтом тоже хотим кое-что отметить. –Куда угодно, лишь бы отсюда, – бывший пленный проводил взглядом капсулу с телом, которую как раз выкатывали из зала, и добавил чуть громче: – Это было великолепно, генерал-адмирал Кирхайс. –Можно без чинов, – Зигфрид попытался улыбнуться, но не вышло. Где-то в глубине его души светловолосый юноша, откинувшись в командирском кресле, смотрел на звезды и просил похвалить его. Этот образ таял, расплываясь дымом. Кирхайс позволил им увлечь его наружу, но на одном из поворотов, шепнув пару слов Ройенталю, отстал от компании и встал на ленту транспортера, ведущего к докам. Туда, где бок о бок стоят два корабля, красный и белый. «Брунгильда» выглядит больной. Нет, белая броня не повреждена, но от корабля несет тем же холодом, обжигающим душу, пахнущим, как яд. Кирхайс поднимается на борт, ожидая – почти боясь, – что его приказано не впускать. Но люди, которых он знает в лицо, а многих и по имени, всего лишь приветствуют его. Он ведет себя уверенно, как всегда, и это успокаивает их. Заставляет думать, что Кирхайс был приглашен. Он видит улыбки на их лицах, и у него наконец-то получается ответить так же. Хотя внутри все болит. Это не его боль. Зигфрид окончательно понимает, когда подходит к знакомой двери каюты. Охраны нет. Кирхайс вежливо стучится – и тут же слышит звук закрывающегося замка. –Уходи, – говорит Райнхард из-за двери. Зигфрид почти видит его – опирающегося с той стороны на створки, дышащего с присвистом. – Я знаю, что ты хочешь. Уходи... –Лорд Райнхард, – Кирхайс на самом деле не надеется, что получится убедить его открыть. – Вам действительно нечего мне сказать? –Нет! – почти кричит Райнхард, и Зигфриду становится еще больнее. Это только тень чужой боли – вдруг осознает он. Так же ясно, как и то, кто ранил его друга и старательно растравлял рану, стараясь, чтобы в кровь попало побольше яда. –Вам нужна помощь, – выходит не очень уверенно. Но это и неважно – пока Кирхайс говорит это, он сдвигает неприметную пластинку на двери и вбивает код на клавиатуре, быстро, но стараясь не ошибиться из-за спешки. Аварийный протокол, чтобы его использование не засекли, нужно вначале ввести личный код. Райнхард не сменил пароли, он поразительно небрежен. Возможно, подсознательно оставил лазейку. Сердце иногда умнее разума. Зигфрид входит в полутемную гостиную. Райнхард скорчился на полу, обхватив себя руками. В луче света, падающего из коридора, тени на его лице кажутся трещинами, глубокими и кровоточащими. –Райнхард, – тихо произносит Кирхайс, обнимая его, поднимая, как ребенка. Райнхард невозможно горячий, и этот жар пугает сильнее, чем лед. – Я все понимаю... Это не твоя вина. –Моя, – скорее шелест, чем шепот. – Моя победа... и я не хочу ее делить. –Мне не нужна слава, ты же знаешь, – Зигфрид укладывает его на диван. Дверь снова закрывается, и становится совсем темно. –Почему? – отчаянно шепчет Райнхард, цепляясь за его китель. –Твоего света мне вполне достаточно. Ты всегда это знал. Райнхард выдыхает. Кирхайс чувствует, как буря под кожей его друга потихоньку утихает. Но жар никуда не уходит. Зигфрид понимает: если бы он не пришел сейчас, спустя несколько часов из этой комнаты вышел бы живой мертвец. Выгоревшая, промороженная насквозь оболочка. –Ты все еще видишь свет? – это не издевка. Райнхард действительно удивлен. –Ничего непоправимого не случилось. –Я пытался убить тебя, – друг с трудом переводит дыхание. – Я знал, что он попытается... и не сказал тебе. –Как будто ты сам это придумал, – Кирхайс осторожно проводит рукой по его лбу. – Райнхард, тебе нужен врач. –Пустяки, – и все же он даже не пытается приподняться. – Сейчас пройдет. –Нет, вот это как раз не пустяки, – Зигфрид потянулся к комму. Райнхард сухо рассмеялся, но не попытался помешать. –Я глупее Флегеля, Кирхайс, – тихо сказал он. – Я чуть было не потерял тебя. Они продолжили разговор, когда врачи ушли. Райнхард пообещал им собственноручно расстрелять каждого, кто проболтается об этом вызове, и от его жесткого тона у Зигфрида пробежали мурашки по спине. Но все же Райнхард оставался Райнхардом – незаметно от них он подмигнул другу, развеяв напряжение. Жаропонижающее уже начало действовать. С точки зрения обоих медиков, подъем температуры был вызван сильным перенапряжением и ничем больше. Кирхайс слушал их внимательно, но продолжал при этом думать о яде. Об укусе змеи, поначалу обманчиво безобидной, ведь действие токсина очень медленное. Такие змеи водятся на некоторых планетах, и без сыворотки большинство укушенных погибает через день или два. –Ты ничего не сделал, – повторяет он, и Райнхард качает головой. Золотые волосы рассыпались по подушке – Зигфрид уже помог ему перебраться в постель. –Да, когда должен был действовать. Отправиться на помощь Вестерланду, рассказать тебе об угрозе покушения... Я не хочу, чтобы ты прощал меня за это, Кирхайс. Я сомневался в тебе, сомневался в том, что Оберштайн может ошибаться, и я виноват перед тобой, – вздох. Рука тянется вверх – и бессильно падает на одеяло. –Отдохни, – Кирхайс гладит его ладонь. Завтра он снова будет с другом на «вы». Завтра они начнут претворять в жизнь очередной план по устранению мрази, по недосмотру пролезшей наверх. – Тебе понадобятся все твои силы, Райнхард.