***
Начинался прилив. Солнце еще не взошло, и ветер был теплый, с берега. Береговой бриз – Лорас помнил, как он называется, потому что иногда все-таки слушал дядюшку Редвина с его корабельными рассказами хотя бы вполуха. «Вы, Тиреллы, безнадежно сухопутные души» – заявлял он всегда, когда обнаруживалось, что вполуха слушают все. Отец смеялся, и через несколько дней этот разговор обычно повторялся. Ветер бросал на лицо волосы, взметывал гриву Серой и сухо шелестел травой на обрыве. Лорас пустил Серую в галоп – и почувствовал ее радость, и твердую землю ее ногами, и ветер ее ноздрями, и высокие метелки – ее боками. Штормовой Предел остался за спиной, на горизонте громоздилась и росла темная туча, и гребень прилива там, внизу, близился и серебрился, а ветер дышал теплом в затылок и спину. Они были совсем одни здесь, и Лорас мог петь. Серая все равно время от времени прядала на него ушами, но не жаловалась. «Не что некоторые, особо переборчивые». Мысль была теплая и счастливая, и Лорас рассмеялся воспоминанию. («Ну вот зачем Семеро наградили тебя таким отличным, громким голосом, и напрочь отняли слух?» – жалобно спросил лорд Ренли. «Боги непостижимы, лорд Ренли» – ответил он как можно назидательнее и, подумав, добавил честно: «И суровы»). В Хайгардене Лорас искал бы дикую лаванду – лорд Ренли любил ее запах – но она не росла здесь, зато розовый вереск цвел повсюду и сладко пах медом. Интересно, если попробовать прямо с седла?.. Вереск высокий, Серой достает до боков. Не такой это сложный трюк, в Дорне им никого не удивишь. И сейчас некому сказать: «Да ты шею свернешь!». Получилось с третьего раза. Стебли вереска царапнули руку и остались в кулаке. Серая, умница, даже почти не сбилась с шага. Сердце прыгало, воздух стал вкусным, и запах меда от трех тонких веточек был опьяняюще сильным. Ну вот же. Сами вы – шею. А мы, подменыши из холмов и тюлени-перевертыши… Хотя вот это вряд ли, не самый тот трюк для тюленя. Даже если получится каким-то чудом усадить его верхом. Лорас обнаружил, что всерьез изобретает способ пристроить ни в чем не повинного тюленя в седло, и рассмеялся Серой куда-то в гриву, а она дернула ухом и покосилась на него своим большим, прекрасным золотым глазом. Так, оставить в покое тюленей. И теперь – еще раз. …Лорас спрятал вереск – дар, добытый с трудом, как подобает настоящему дару, и это была веселая мысль – за пазуху. Стебли щекотались, и рубашка сразу же намокла от росы. Когда Лорас повернул Серую к замку, прозрачная тень бежала впереди, ветер касался горячих щек, и утро занималось за спиной. Он старался не топать слишком громко, хотя и знал, что это лишняя предосторожность: лорда Ренли нельзя было разбудить на рассвете. Ничем. Он спал почти что носом в подушку – растрепанные волосы топорщатся во все стороны. Лорас положил руку ему на плечо и ощутил под пальцами ровный, сильный, уютный жар. Под складками одеяла проступала линия спины, бедро, согнутое колено. Лорд Ренли ведь всегда спит нагим, так что если сейчас нырнуть к нему… Лорас закусил нижнюю губу и вздохнул. – Где ваша совесть, юный оруженосец, – сказал он себе нравоучительным шепотом. – Ваш рыцарь утомлен трудами и заботами, дайте ему поспать, во имя Семерых. И нет, целовать его в шею не надо тоже, неважно, насколько притягательна вот эта мерно бьющаяся жилка. Лорас сел на край кровати. Рыцарь, да… Еще год назад он, конечно, не так представлял себе своего настоящего возлюбленного. Что уж там, совсем не так. Мысленно он всегда видел безупречного рыцаря – под стать себе. Неважно, чей герб он будет носить, и будет ли, важно лишь то, каким будет он сам: бесстрашным, доблестным, непревзойденным на ристалище и в битве, великодушным, с благородным, справедливым, щедрым сердцем. Да, конечно, Лорас понимал, какая редкость люди стольких достоинств, и тем более не надеялся, что будет легко отыскать среди них того, кто посмотрит на него не только глазами дружбы и братства, но и глазами любви. Почти невозможная удача, единственный человек из тысяч и тысяч, драгоценный дар судьбы. Что ж, ему и нужен – единственный. И когда они найдут друг друга, узнают друг друга, они разделят все: любовь, страсть, верность, славу, честь. А если доведется – то и несправедливый позор, и отчаяние, и поражение, и смерть. Когда-то давно он даже… Воспоминание было непрошенное, и Лорас слегка покраснел, радуясь, что некому его увидеть. …Горячий туман клубился в голове, грудь была полна раскаленных углей, и он бродил по Хайгардену, блуждая и натыкаясь на стены, потому что вокруг него были Драконий Камень, и Трезубец, и алый трехглавый дракон скалился с черных знамен, и Лорас отчаянно сочувствовал вовсе не тому, кому было правильно сочувствовать. Хорошо, хорошо, очень наивно и нелепо, но это было вечность назад. И Лорас собирался унести с собой в могилу то, что в двенадцать лет был несколько недель подряд всерьез и безнадежно влюблен в Рейегара Таргариена. Лорд Ренли вздохнул в подушку, что-то пробормотал – он иногда разговаривал во сне – и перевернулся на бок, дрыгнув пяткой. …Алайо был куда больше похож на безупречного возлюбленного. Но Лорас никогда не чувствовал, глядя на него, этого уютного, теплого комка – даже не в груди, где-то в животе. Лорд Ренли, не просыпаясь, повел носом на запах, когда Лорас положил вереск на подушку. Воображаемый рыцарь улыбнулся грустно, но понимающе.***
Ренли покосился на веточку вереска, приколотую булавкой к камзолу. Ему нравился тонкий медовый запах, нравилось время от времени просыпаться с цветами на подушке, да и вся игра в прекрасную даму, но… Было в этом что-то… неправильное. В этом, и, например, во взгляде, который Ренли иногда ловил, когда они были наедине. Лорас явно… любовался им. Любоваться было его, Ренли, делом. Вести ладонью по спине, оставлять дорожку поцелуев вдоль позвоночника (две родинки прямо под левой лопаткой…), обводить линию подбородка (темные волоски щекочут ладонь…), скул и губ, перебирать локоны (надо лбом смешной короткий пух…), так чтобы он текли сквозь пальцы. Ренли делал это самозабвенно, а Лорас был создан, чтобы им любовались. «Но я-то – нет». Ренли поймал свое отражение в витражном окне. Ничего нового, как и следовало ожидать. Ренли не довелось побывать прекрасным миловидным юношей, он как-то сразу и быстро раздался в плечах, оброс мясом и шерстью и превратился в молодого оленя. Ничего не поделаешь, кровь. К оленю Ренли привык. Оленя можно было причесать, надушить, повязать ему шелковую ленту на шею и отполировать рога до блеска, так что его будет приятно трогать и смотреть на него можно будет с удовольствием. Но одно – «смотреть с удовольствием», и другое – «бережно любоваться». Было что-то неуютное в мысли, что Лорас может, хотя бы иногда, смотреть на него теми же глазами, какими он смотрел на Лораса. Почему-то. «Что он все-таки хочет сказать мне своими цветами?». Ренли вздохнул и вернулся к своему завтраку.***
Любовь говорит на семи языках, и каждый из них – язык божества. Кто бы мог подумать, что будет так сложно найти подходящий. Лорас обдумывал и примерял слова. Мысленно представлял, как будет их говорить – на ухо, как лорд Ренли говорил их ему. Получалось в лучшем случае слегка нелепо, в худшем – совсем смешно. И знание нежных объяснений из баллад почему-то не выручало. Лорас немного завидовал умению лорда Ренли так легко находить эти слова и словечки – одно за другим. Но нельзя же в самом деле – а жаль – попросить его придумать ласковое прозвище самому себе. И Лорас продолжал приносить цветы. Это ведь, по крайней мере, было совершенно понятно.***
…Лорас уже дышит прерывисто и тяжело, и глаза у него потемнели и подернулись знакомой, восхитительной дымкой. Особенно не церемонясь – Ренли любит, когда он так делает – он хватает Ренли за запястье и недвусмысленно тянет вниз. «Сейчас». – Погоди, моя радость. Я знаю кое-что лучше. Ренли сдувает локон с его уха, прихватывает зубами мочку и шепчет свое предложение. Лорас настораживается. Слегка. К этому Ренли готов. – Только пальцы, – обещает он. – Больше ничего. Лорас все еще колеблется. И Ренли продолжает целовать ухо, что, конечно, не совсем честно, потому что ему прекрасно известно, как это действует на Лораса, но… – Я только хочу сделать тебе хорошо, мое сокровище, – шепчет он чистую правду. – Просто позволь мне, ты не пожалеешь. И тогда Лорас улыбается и тянет его к себе: – Ну, если вы так говорите… А мне что делать? «Есть!» – Ничего, моя радость, – отвечает Ренли торопливо, не скрывая ликования. – Просто дай мне обо всем позаботиться. Но стоит Ренли потянуться рукой под подушку, как Лорас снова настораживается, поворачивает голову вслед за движением и придерживает его за локоть. Ренли на всякий случай замирает и смотрит на него вопросительно. – Давайте я вам помогу, – говорит Лорас вдруг. Ренли моргает от удивления. – Хорошо… если хочешь. И потом Ренли завороженно наблюдает, как Лорас берет его за руку и тщательно, сосредоточенно смазывает пальцы маслом. От кончиков к ладони и обратно, и Ренли вдруг чувствует эти пальцы так остро, как будто... Да это же просто приготовление, это вообще не должно быть настолько… настолько… Ренли шумно вздыхает. Лорас бросает на него быстрый взгляд, улыбается и закусывает губу. – Хватит? – спрашивает он, не отпуская руку. – Еще, – говорит Ренли. «Да-да, сделай так еще…» – Всегда чем больше, тем лучше, – добавляет он зачем-то и одергивает себя. Вовсе не обязательно обсуждать подробности. Но что-то непохоже, чтобы у Лораса испортилось настроение. Потому что он крепко берет Ренли за шею горячей ладонью – нагретое масло неожиданно сильно пахнет розой у самых ноздрей – целует, и Ренли видит – словно во сне – как он сам раскрывает колени. …Торопиться незачем, напоминает себе Ренли, потому что в ушах шумит. И он опускает руку чуть выше завитков в низу живота. Лорас охотно, всем телом, подается в прикосновение. И тогда Ренли сжимает скользкую ладонь и слышит счастливый стон. Некуда, совершенно некуда торопиться.***
Поначалу ощущения… странные. Слегка неприятные, но больше просто непривычные. Лорас несколько раз морщится, и тогда пальцы замирают, пока он не расслабляется снова. Это очень… особое прикосновение, невольно забеспокоишься. Но лорд Ренли мерно дышит ему в шею, время от времени покусывает ухо, свободной рукой оглаживает и сжимает плечо – и Лорас постепенно привыкает, и, кажется, даже начинает понимать, почему это должно быть приятно, хотя странно все равно. А вот потом… «Ого!» Лорас хватает ртом воздух. Лорд Ренли вскидывает голову и заглядывает ему в лицо, пристально, нетерпеливо, сияя. – Так… так и должно быть? – выдыхает Лорас. – Если нравится – да, – отвечает лорд Ренли, и Лорас слышит торжество в его голосе. – Видишь, сокровище мое, я же обещал… Хочешь еще? – Да, – удивляется вопросу Лорас. – Да, конечно, зачем вы… а-ах… спрашиваете… Это хорошо настолько, что Лорас не знает, куда ему деться. Ничего и никогда он не хотел так сильно, он почти зол, когда пальцы в нем хотя бы на миг замирают. Он вцепляется одной рукой в простыню, другой – в напряженную, взмокшую спину лорда Ренли, и чувствует под рукой мелкую дрожь. Нестерпимо хочется схватить что-нибудь и губами тоже, и Лорас кусает подставленную шею. – Погоди, моя радость… сейчас будет еще лучше… – слышит он торопливый, хриплый шепот. Еще лучше? Как может быть еще лучше? Но лорд Ренли ныряет ниже, прикусывает сосок, нежную кожу на сгибе бедра, наконец, с довольным, жадным вздохом обхватывает губами свою цель, и Лорас понимает – может. Еще как может. В мире не остается ничего, кроме Ренли – его пальцев, его губ, его спутанных волос под руками.***
Лорас с силой вцепляется в его волосы, но Ренли и не думает освободиться. В ушах шумит, и когда он поднимает глаза, зрелище прекрасно почти невыносимо. Время становится медовым, тягучим. Свободной рукой Ренли проводит вверх по тяжело вздымающейся груди, запрокинутой шее, с наслаждением гладит подбородок в шелковистом юношеском пуху. Находит приоткрытые, горячие губы, и Лорас хватает его пальцы ртом и прикусывает до боли, с протяжным, мучительно сдерживаемым стоном. …Кто-нибудь услышит, не настолько у замка толстые стены. «В пекло. Пусть слышат». Ренли поднимает голову от своего упоительного занятия, только чтобы сказать, голосом, которого он сам не узнает: – Это мой замок, Лорас. И добавляет: – Кричи.***
Лорас приходит в себя – так вот что имеют в виду, когда так говорят – совершенно счастливый, оглушенный, благодарный. Лорд Ренли держит его в объятиях, улыбается, и Лорас чувствует бесконечную, бескрайнюю любовь к нему, и боится, что захлебнется. Должно быть что-то равноценное, что он может сделать… Ну конечно. Это же очевидно.***
У Лораса полная голова вереска, лицо прекраснее, чем когда-нибудь, и весь он – сплошное счастье. «Ну же, мое сокровище. Ну же, скажи это, и бесконечно хорошо будет уже нам обоим» Ренли старается думать громко. Очень громко. Лорас бросает быстрый взгляд вниз – да уж, очень трудно не заметить, потом обнимает его, целует в плечо, между ключиц, и произносит: – То, что вы делали со мной… Это сложно? Ренли смаргивает. Не совсем то, что он ждал услышать. – Да нет, не слишком. А почему ты?.. Лорас обнимает его крепче и знакомо закусывает нижнюю губу. – Тогда научите меня, – говорит он. – И я сделаю для вас то же самое.***
Эта мысль заманчива настолько, что довольно ее одной – и низ живота снова начинает наливаться жаром. Заставить лорда Ренли запрокинуть голову, застонать в голос, вцепиться в его, Лораса, плечо, вернуть ему хотя бы часть этой радости, сделать его настолько же, запредельно счастливым, держать его в объятиях, пока… Конечно, без подсказок не обойтись, но вот уж чему Лорас был готов учиться… …Лорас понимает почти сразу – он сказал что-то не так.***
Ренли застывает. И чувствует внезапное и сильное желание отшатнуться. – Ты?.. – переспрашивает Ренли. – Но я… Лорас смотрит на него озадаченно. – Я не… – говорит Ренли, вдруг чувствуя себя неуютно под его взглядом. – Это не совсем… Взгляд не меняется. – Знаешь, мне это… Мне это просто не приносит удовольствия. Ренли говорит чистую правду. Но почему-то чувствует себя так, словно лжет. – Поэтому… давай как-нибудь иначе, – Ренли улыбается, и улыбка выходит неловкой. «Ну что ты так на меня смотришь?» -А. Да. Хорошо, – говорит Лорас с непонятным выражением. Потом его лицо меняется, он придвигается ближе и улыбается. – Как скажете… лорд Ренли, – говорит он, и его шепот щекочет ухо. – Я знаю… много того, что вы любите. Ренли выдыхает. – Еще бы, – улыбается он в ответ. – Ну что же, показывай. Руки у Лораса горячие, уверенные, внимательные.