Бред

       А в аду горячо. Никому не хочется, но все в итоге там окажемся, потому что грешим все. И молимся так же, втихомолку, потому что по-другому никак. Все на небо смотрят с надеждой, пытаются разглядеть, а что разглядеть? И есть там кто, или нет — без разницы, но верить то надо.        Пока живём, никому по сути нет дела до рая. Да и до ада тоже. По той простой причине, что момента смерти сквозь сутолоку особо и не заметно. Ни своей, ни чужой. Понимание всегда приходит неожиданно. Кто-то раньше с ним столкнётся, кто-то позже, вот только итог всегда один — пустота. И вечная тьма.        Жизнь никогда не стоила дорого, пока не оказывалась на кончике иглы, а для многих она и тогда не прибавляет в цене. Хотя ценить нужно, и ценить стоит, потому что живём мало. Шестьдесят — семьдесят лет, не такой уж большой срок. И то не все доживают. Костлявая с собой забирает лучших. Жаль.        Солнце светит не для того, что тепло было, не только для этого. Символ жизни никогда на земле не поменяется, пусть даже оно и вовсе утонет навсегда за линией горизонта. Его будут помнить. Даже те, кто не видел ни разу, всё равно будут, не помнить, так чувствовать. Такова наша природа. И такой останется.        Финал истории обычно прост, потому что зачем мудрить. Закатывается за лес багровое светило, мир погружается во тьму. Тихо. Так тихо, аж до звона в ушах. Вечерняя заря бросает последний луч на серый камень, стрекочет дрозд, открывается бесшумно далёкая волшебная дверь, и так же, без единого скрипа затворяется. Всё спокойно спит до утра. Ночь.