Ночь. Луна. Звёзды.

Ньют лежал в своём спальном мешке, слушая мерное сопение друзей, которые уже давным давно спали. День выдался тяжёлым и изнурительным, но он только ворочался, в тщетных попытках забыться во сне. В его мыслях прочно закрепился новенький, прибывший в Глэйд около недели назад. Он сразу показался Ньюту странным, отличающимся от остальных ребят, но даже сам себе не мог объяснить почему так решил, что уж говорить о высказывании своих мыслей. Томас с первых дней рвался в Лабиринт, желая узнать о нём всё, и блондин помнил как его сердце пропустило удар, когда Минхо согласился брать его с собой. Лёгкий шорох отвлёк юношу от своих мыслей, он повернул голову вправо, откуда доносился шум. Это был новенький, который вынырнул из своего спальника и достаточно уверенно направился на выход из Хомстеда. Его шаги были лёгкими и одновременно с этим быстрыми, и он вскоре скрылся за деревянной дверью. Ньют нахмурился, обдумывая то, что сейчас происходило, он хотел пойти за ним, хотя сам не понимал зачем. Однако, смутное желание взяло верх, и парень, как можно тише, побрёл на улицу. Он старался не наступить на глэйдеров, что было достаточно сложно, ведь все они распластались на земле, раскинув руки и ноги в стороны. Ньют видел как Томас устраивается возле кострища, где ещё есть несколько тлеющих поленьев. — Не спится, Шнурок? — все знали, что новенькому не нравилось, когда его так называли, но это ещё больше подначивало их называть его именно так. Томас ничего не ответил, шумно выдыхая. Ему было страшно от того, что он видел в Лабиринте, с чем столкнулся здесь, в Глэйде, но он не хотел признаться этом даже самому себе. Но когда Ньют осторожно сел рядом с ним, комок со всеми проблемами будто растворился, оставляя на душе только приятное чувство спокойствия. Новенький с первых дней пребывания здесь заметил, что этот парень действует на него не так как на всех, поэтому и старался пересекаться с ним как можно реже. И теперь, когда был слышен лишь свист ветра, а Ньют находился настолько близко, ему становилось неловко до той степени, когда лицо становится ярко-красным, а в голове становится пусто и ни одной мысли. — Мы все боялись, — хмыкнул блондин, ехидно улыбнувшись, — Ты не особенный, мы все одинаковые. И страх – это нормально для человека, который потерял память и оказался в непривычном для себя месте. Для брюнета эти слова были словно удар под дых, он никак не мог сориентироваться, ведь ему действительно казалось, что остальные глэйдеры не чувствовали того, что испытывал он. Томас не задумывался об этом, но сейчас посчитал себя чёртовым эгоистом, который никак не хочет задуматься о ком-нибудь другом кроме себя, и дуновение особенно сильного ветра, от которого по спине пробежался холодок, заставило его в этом убедиться. — Прости, просто здесь мне действительно очень тяжело! — выдохнул новенький, зажмуриваясь, закрывая лицо руками. Он чувствует как Ньют по-дружески хлопает его по плечу и чуть ли не сквозь слёзы, улыбается. Рука блондина остаётся на его спине, а он сам смотрит в ночное небо. Оно словно холст, на который вылили целую банку тёмно-синей краски, а поверх высыпали большую горсть мелких блестящих жемчужинок. Над Глэйдом, висела огромная жёлтая, словно головка сыра, луна, которая едва ли не светилась, в траве стрекотали кузнечики, создавая причудливую песню. Томас не отвлекается на ночную красоту, он слишком увлечён тем, что думает о своих проблемах и трудностях, которые, конечно, никак нельзя решить. Он оторопел, когда почувствовал как Ньют плечом толкает его, видимо, чтобы развлечь, и они оба валятся на бок, ведь он думал что парень сдержит удар. — Что ты творишь?.. — брюнет хотел сказать ещё пару недовольных слов, но будто проглотил язык, когда посмотрел в глаза шоколадного цвета, которые буквально прожигали в нём дыру. Бывший бегун навис над ним, упираясь в землю ладонями, и закусил губу. Том зажмурился, пытаясь отогнать от себя пошлые мысли, которые уже несколько дней подряд лезут ему в голову. И самое постыдное в этом то, что в этих фантазиях принимал участие Ньют. Он смотрел на парня, лежащего на траве, и он чувствовал как внизу живота затягивается плотный узел. И блондин не отдавал отчёта своим действиям, сваливая всё на пойло Галли, когда тянется к Томасу. И он совершенно ошарашен, когда Томас отвечает на осторожный поцелуй. А потом, когда проходит шок, начинает действовать смелее, не боясь того, что тот его оттолкнёт. А в разуме Томаса рушатся барьеры, он был абсолютно уверен в своей гетеросексуальности, но сейчас, когда чувствует горячие сухие губы Ньюта, готов послать всех девушек мира к гриверам. Он тянет светловолосого парня ещё ближе к себе, так, что тот теперь опустился на локти. — Эй, Томми, да ты, похоже, входишь во вкус, — от низкого шёпота он вздрагивает, осознавая что сейчас делает. Но его это, кажется, полностью устраивает, и плевать что в двадцати метрах от них спят другие парни. Последний тлеющий уголек медленно погас, оставляя весь Глэйд в свете луны и звёзд. Темнота окутала каждый уголок этого места, про которое Боги явно забыли, где не действовали общепринятые устои, где каждый мог жить только если приносил пользу другим. Всё это на словах кажется простым, но найти место, где ты не будешь чувствовать себя лишним – сложно. А Том нашёл, он чувствовал себя комфортно здесь, под Ньютом, ощущая его горячее дыхание на своей щеке и шее. И он снова наклоняется, целуя в этот раз более настойчиво, требовательно, а Томас гладит плечи, сильные руки и проводит пальцами по скулам. Сильный ветер гонит тучи, которые вскоре закрывают ночное светило, оставляя глэйдеров в абсолютной темноте. Они не очень хорошо видят, поэтому ориентируются на тактильные ощущения, и Томас в испуге вздрагивает, когда чувствует как Ньют, опираясь только на одну руку, проводит пальцами по его животу, вниз и останавливается на на бугорке, который так явно выпирает из брюк. Кажется, парня это нисколько не смущает, будто он всю жизнь делал такое, и он расстёгивает пояс, две пуговицы и ширинку. Томас дёргается, но уже не может выбраться, ему становится слишком приятно от лёгких покусываний Ньюта на своей шее, чтобы от этого так легко оказаться. Он едва не кричит в голос, когда парень пробирается рукой под резинку его боксеров и проводит рукой по всей длине напряжённого члена, и он попросту не в силах промолчать, бездействовать, поэтому выгибается дугой и пытается толкнуться парню в руку. — Тише, Томми, тише, — они оба не хотят разбудить других ребят, им не нужны чужие глаза, поэтому Ньют кладёт ладонь парню на рот, оставляя ему возможность лишь постанывать. Брюнет запрокидывает голову назад, оголяя шею, подставляя её для ласк, и он получает то, чего хочет, на бледную тонкую кожу, сквозь которую видны синие венки, обрушиваются грубые покусывания, влажные поцелуи. Он скулит, чувствуя как Ньют проводит пальцем по налившейся кровью головке члена. Том, воспользовавшись тем , что блондин убрал руку со рта, умоляет его прекратить томительную пытку. Парня не нужно было умолять, он быстро стащил с Томаса его футболку и штаны вместе с нижним бельём, а после принялся стаскивать одежду с себя. И блондин переворачивает новичка на живот, и тот шипит, чувствуя как горячий напряжённый орган касается холодной травы и земли. Они слышат как где-то недалеко от них кричит ворон, пытаясь выклевать что-то из земли, но вскоре сдаётся и, взмахнув огромными крыльями, улетает в ночную мглу. А его оглушающий крик ещё долго был слышен, стоял в ушах долгим эхом, будучи единственным, что возвращало парней в реальность, заставляя их вспоминать о том, где они находятся. Ньют подносит руку ко рту Томаса, заставляя того облизать длинные, влажные от возбуждения и волнения. Том входит во вкус, ему нравится несмотря на то, что ему страшно. И когда юноша вытаскивает пальцы, то от его губ тянется длинная блестящая ниточка слюны. А в следующую секунду он чувствует как Ньют проникает в него одним пальцем, и стонет от необычных, но тягостно-приятных ощущений. — Ты же не хочешь, чтобы нас заметили? — кажется, парень ничуть не смущён тем, что он делает, словно всю жизнь этим занимался, зато Том явственно чувствовал как пылают его уши и щёки. — Ньют, пожалуйста... — от сдавленного полухрипа-полустона блондину сносит крышу и он точно знает, что теперь его ничто не остановит, пусть даже все глэйдеры будут угрожать им выдворением за стены Лабиринта. Томас едва не кричит, когда чувствует что Ньют медленно входит в него, спасается только тем, что зубами вцепился в руку, прокусывая кожу почти до крови. И блондин тоже не сдерживается, издавая довольный стон, когда входит до конца. Он боится причинить Тому боль, даёт ему даже больше времени, чем нужно, чтобы тот привык к новым ощущениям. Новоиспеченный бегун вскоре совсем расслабляется, давая чувствам верх над мелкой толикой здравого смысла. Он сходит с ума, когда Ньют начинает двигаться в нём, медленно, но с большой амплитудой. А сам юноша едва не срывается, желая ускориться, но не может, и вместо этого оставляет на голой спине новичка ярко-красные засосы, следы от зубов, длинные влажные дорожки. Оба парня стонут от удовольствия, которое разрывает их изнутри. Томас дышит рвано, тяжело, вцепившись пальцами в холодную землю, зажмурившись. Он не хочет видеть того, что происходит вокруг, опираясь лишь на слух и тактильные ощущения. — Прости, Томми, — Ньют этим словами скорее предупреждает, чем извиняется и начинает сильнее, более остервенело долбиться в парня. Он чувствует что вскоре кончит, потому двигается с каждой секундой всё с большей амплитудой, с большей страстью. И Том кричит в руку, когда Ньют изливается в него, чувствуя как и сам скоро последует за ним. Ньют переворачивает Томаса на бок и опускает руку на возбуждённый член новичка. У того перед глазами пляшут звёздочки, а в ушах стоит звон, будто в тысячу колоколов бьют прямо сейчас. Он не чувствует как Ньют гладит его по волосам, шепчет ему что-то на ухо, он смотрит на небо. Такое красивое звёздное небо, на половину луны, с которой сползли тучи, и Томас знает, что это самое прекрасное, что он видел. Ньют уверен в том, что теперь новичок чаще, чем обычно будет сидеть возле кострища после отбоя. И он совершенно не против этого.