Пять слов

Оказалось, это было хорошей идеей — увезти Джошуа как можно дальше от Блэквуд Пайнса. Потому что тьма, смертоносным паразитом вцепившаяся в его душу, после этого будто впала в анабиоз. Тело Джоша перестало мутировать, а разум — деградировать. Он не стал монстром. Вопреки опасениям Криса, он остался человеком, хотя отмершие по вине проклятия клетки мозга было уже не восстановить. Кристоферу до одури хотелось верить в чудесное исцеление, но доктор, которому он вывалил все свои сбережения в обмен на неразглашение, ясно дал понять, что не стоит питать каких-либо иллюзий на этот счёт. Крис не видел ни единой причины не верить его словам, хотя всё его существо просто молило восстать против логики. Но, в конце концов, большой удачей было уже хотя бы то, что проклятие явно ослабило своё влияние на Джоша. Но «ослабило» вовсе не значит «исчезло». Каждый раз, когда Крис возвращался домой, его неизменно встречали двое — Джош и его тьма, которая совсем обессилела за прошедшее время и была едва жива, но всё равно не хотела сдаваться. Тьма щерилась, тьма скалилась, тьма хотела впиться клыками в глотку Криса и вспороть её от края до края, чтобы тёплая, такая сладкая кровь наконец коснулась языка и потекла по гортани, обжигая пищевод. Джош забивался в угол, боясь проиграть тьме, и тихо, давясь беззвучными рыданиями, шептал своё исступленное «прости». Это было второе из единственных пяти слов, которые Джош всё ещё мог говорить. «Прости-прости-прости-прости». А первым было «Крис». Оно и стало той невидимой нитью, которая оплела этих двоих крепче самой толстой стальной цепи. «Крис». Грубое, хриплое, гортанное. Больше похожее на нечленораздельное животное рычание. Посторонний и не услышал бы в этом страшном долгом звуке имени: он не услышал бы там вообще ничего, кроме рычания обезумевшего от голода зверя. Но Крис чужим не был. Напротив, сейчас он был единственным близким для Джоша человеком, равно как и Джош — для него. Третьим словом было «нет», которое впервые после той роковой ночи на горе сорвалось с губ Джоша в вечер, когда Крис едва не сломался под тяжестью навалившегося на него отчаяния и гнетущего чувства ответственности за произошедшее. Тогда-то Джош и рявкнул, необъяснимым образом разгадав сокровенные мысли Криса, своё «нет». Именно рявкнул, с силой вцепившись пальцами в его колени и грозно вперив взгляд в бледное, заметно похудевшее осунувшееся лицо. Успокоился он только тогда, когда Крис, поддавшись странному желанию, порождённому толком не осознанным ещё чувством, осторожно обхватил руками его голову, зарываясь пальцами в короткие жесткие волосы, и мягко поцеловал в лоб, словно давая себе и Джошу какое-то молчаливое обещание. Четвертым словом было слово «голод». Как бы ни хотелось Крису верить, что Джош без проблем справляется с тьмой в своём теле, тьма эта иногда всё же одерживала верх над остатками его разума. И слово «голод» было словно предупреждающим сигналом. В первый раз Крис не смог понять его значения — и после попытки подойти тотчас оказался распластанным на полу. Джош навалился на него сверху и глубоко впился зубами в голое, не защищённое даже одеждой плечо. Болезненный вскрик Криса моментально привёл Джоша в себя, но было уже поздно. Непонимание в его глазах сменилось настоящим ужасом, когда он увидел сначала изляпанную алым белую майку Криса, а затем и саму рану. Он рвано дёрнулся, порываясь вскочить и сбежать, но Кристофер просто судорожно прижал его к груди, тихо пробормотав: «Всё в порядке. В порядке». Они пролежали так, наверное, с полчаса: Крис — всё так же прижимая к себе Джоша, Джош — часто и шумно дыша ему в шею и плотно сомкнув веки. Здравомыслие подсказывало Крису, что нужно было встать, обработать и перевязать рану, но он решил, что небольшая кровопотеря — не самая высокая цена за попытку не дать Джошу отдалиться хотя бы теперь, не дать ему сломаться. Вскоре после случая с укусом появилось и пятое, последнее слово. Пожалуй, самое важное из всех. То, с которым вскоре пришло, наконец, и осознание, до сего смутно терзавшее Криса изнутри. «Люблю». Такое короткое и такое… тёплое, уютное слово, вобравшее в себя всё то человеческое, что осталось в Джоше. Хотя — уют с клыками и когтями? Скажи кому — ни за что не поверит. Крис и сам-то поверить не мог, просто спустя какое-то время на «люблю» Джоша абсолютно искренне ответил точно таким же «люблю». И всё. Никаких тебе длинных признаний, од или романсов. «Люблю». Хочешь — прими, не хочешь — оттолкни. Выбор простой. Джош не оттолкнул. Подошёл ближе, наклонил голову и вопросительно повторил: «Люблю?» «Люблю». Тогда глаза Джоша просветлели, и он неловко шагнул к Крису. Обхватив его руками за плечи, он уткнулся лбом ему грудь и замер, будто готов был простоять так целую вечность. Этот жест был таким настоящим, таким человеческим, что Крис понял: вот она — панацея. Лекарство. Пятое слово Джоша. «Люблю». Крису казалось, что он слышит, как тьма в душе Джоша впервые за всё время начинает беспокойно ворочаться. Он зло хмыкнул. Пожалуй, ей всё-таки придётся отступить. Потому что Крис этого не сделает никогда. Теперь — нет. Они достигли критической точки.