Кого-то ждут дома.

Норвегия сидел на кухне и медленно пил чай. Нервно поглядывая на часы, парень с каждой минутой все больше начинал волноваться. Навряд ли он это кому бы то ни было покажет, но пока ты один... «И где он только шляется! - Кетиль просто бушевал от негодования, - что вообще возомнил о себе этот датчанин? Вообразил себе, что может делать, что ему вздумается?! Нет уж. Так не пойдет! Якобы то, что он является посреди ночи – нормально. Лишь ты!» Книжка в руках Норвегии уже больше не являлась предметом для увлекательно провождения воскресных вечеров, и даже могла стать орудием убийства, если Дания задержится хотя бы на полчаса. За окном все еще не прекращая, лил дождь. Небо уже начинало темнеть. Серые тучи, запорошив все небо, только сильнее угнетали атмосферу. Музыка, звучавшая из колонок, все больше расшатывала нервы, нашептывая какую-то грустную, романтическую мелодию. Как Норвегия не пытался отвлечься чтением, получалось у него, по правде, провально. «И где он только ходит? Ну, что можно делать в такую погоду? Если он где-то и задержался, то этому должно быть разумное объяснение. К примеру, он мог разбирать документы и позабыть о времени. Нет, на него это не похоже. Если он куда-то с Гилбертом пошел. Вот это уже более вероятно. А если это действительно так, то они так собираются только для того, чтобы … Ну, тогда я его прикончу, как только придет!» Размышления Норвегии были прерваны громкими возгласами, доносившимися из-за дверей прихожей. «Наконец-то! Явился!» Норвегия сорвался с места и быстрым шагом направился по коридору в прихожую. Через несколько минут он уже был готов начать злостную тираду, на тему «ночных прогулок» его любимого датчанина, но увиденное повергло его в шок. *** Несколькими часами ранее. - Долго ты еще выбирать будешь? – Гилберт больше не мог ждать, пока Дания наконец определится с букетом. «Ну чем ему тот, первый, не угодил? Букет, как букет. Нормальный вроде. А ну этого датчанина с его гребаной любовью!» Немец уже начинал выходить из себя. Дело в том, что в этот вечер Пруссия с товарищами действительно решили немного выпить. После собрания вся честнАя компания завалилась в ближайший бар, и по чистой случайности прихватила с собой задержавшегося и жутко уставшего шведа. Понятное дело, эти четверо (учитывая Англию и удачно вписавшегося Швецию) не напиться не могли, и потому только за полночь каждый вспомнил о времени. Бервальд опомнился первым и, взяв себя в руки, распрощался с остальными и нетвердой походкой побрел в сторону дома. Вслед за ним засуетился и Артур, что-то бурча о некормленых кроликах и прочей нечисти. Оставшиеся сидеть за столиком в баре Гилберт и Хенрик затолкали память куда дальше своих коллег, да и идти им (как оказалось по прошествии) было куда сложней. И если прусс, привыкший к такого рода посиделкам мог не переживать о возвращении домой, то Дания серьезно опасался за свою жизнь. В его голове беспорядочно всплывали воспоминания о недавнем таком же случае: «- Еще хоть раз придешь в таком состоянии, - кричал, срывающимся голосом, Норвегия примерно неделю назад, - я тебя на порог дома не пущу! И мало того, спущу с лестницы, и ночевать ты будешь на улице! Но никак не дома! Я не потерплю в своем доме пьянь и гопоту!» Да… Тогда Томансен разошелся на славу! Дания давно не слышал такой отборной ругани от норвежца, да еще и размахивающим дубинкой над многострадальной датской головой. Дания невольно улыбнулся, припоминая, как мило тогда выглядел Норуве... В такие моменты он становился не похож сам на себя. Безразличная маска куда-то исчезала и на ее место приходила куча разнообразных эмоций, которые все до одной можно было прочесть на его лице. - Эй, ты чего лыбишься? – окликнул датчанина Пруссия. Ему было все равно, как и когда возвращаться домой. Его уже давно никто не ждал. – Ты чего молчишь? - Да так… Случай один припомнился, – все также мечтательно отмахнулся Дан, крутя в пальцах пустую прозрачную стопочку. - Ладно. Пора и нам с тобой по домам, - с этими словами Бальдшмидт поднялся со своего места и сразу же схватился за спинку соседнего стула, дабы не упасть. На что Хенрик лишь издал странный смешок и сам попытался встать. Поднявшись, наконец, на ноги, парни медленно побрели к выходу из злополучного заведения. Очутившись на улице, Пруссия остановился посреди тротуара, блаженно вдыхая ночной воздух и умиротворенно щуря глаза. - Гил, - как-то уныло окликнул его друг, смахивая с лица капли накрапывающего дождя, на что тот резко развернулся, немного пошатнувшись, повернулся лицом к Дании, - А ты можешь мне кое в чем помочь? - И в чем же? Да, такое положение дел заметно удивило Пруссию и даже заинтересовало. Он мог ожидать чего угодно, но не просьбы о помощи. Датчанин немного замялся и, сделав пару шагов в сторону Гилберта, продолжил: - Тут такое дело, в общем, если я сейчас так приду домой, то ничего хорошего мне не светит…. – Дания запнулся, услышав хихиканье прусса. - А то я не догадался! – Пруссия уже откровенно издевался над Хенриком, лукаво щуря кровавые глаза.- Что, любимый, о котором ты нам весь вечер втираешь, домой не пустит! Дания начинал злиться, но одеревенелое тело не давало ему нормально шевелиться и оставалось только прикусить язык и слушать. - И что предлагаешь? – процедил Дания сквозь зубы. - Да купи ты букет, дубина! А как придешь, можешь начать извиняться и, это, как его, попробуй на колени встать, что ли. Может и простит тебе твою маленькую слабость! – И прусс опять залился истеричным смехом, но пошатнувшись, кривя лицо замахал руками аки ворон. Тут уж очередь смеяться перешла к Дании. - Ага, спасибо… - промямлил он. - И где сейчас мы по-твоему можем купить цветы? - Мы? – Пруссия явно не ожидал такого поворота событий. Он уже было понадеялся, что дав совет, сможет спокойно добрести до дома и скоро уснуть… Но не тут-то было. - А как же! – Дания неуверенно прошлепал к другу по ново выступившим лужам и ухватив того под руку поволок дальше по мостовой. Через какое-то время подвыпившие гуляки все же нашли-таки один открытый цветочный магазин. Зайдя внутрь, парни остановились посреди небольшого, но уютного помещения уставленного горшками и вазами с самыми разнообразными растениями. Прусс остановился у двери, разглядывая ближайшие цветы в высокой белой вазе. А Дания прошел дальше, подходя к прилавку и поглядывая на красиво упакованные букеты, расставленные вдоль стен. - Здравствуйте, девушка! - подал он голос, опираясь на тумбу прилавка. Из-за высокого прилавка показалось заспанное лицо милой молодой девушке, явно не ожидавшей ночных гостей. - Здравствуйте, - неуверенно ответила она, поднимаясь с пыльных мешков и отряхивая передник. – Чем могу помочь? - Мне бы букет, - обаятельно улыбаясь, оповестил Дания, оглядывая небольшое заставленное вазами помещение. – Можете что-нибудь нам подобрать? - Да-да, конечно, - засуетилась девушка. Где-то через полчаса, а то и больше, когда Пруссия от нечего делать устало покуривал на улице, прячась под навесом, то и дело заглядывая в магазинчик, из-за стеклянных дверей послышались радостные вопли пьяного датчанина и лепет замученной привередливым покупателем цветочницы. Заинтересованный Прусс заглянул в лавку. Весь пол и без того небольшого зала был заставлен подтащенными поближе вазочками и различными обертками. Дания опирался обеими руками на несчастный деревянный прилавок и улыбаясь от уха до уха внимательно и как-то ошалело взирал, как бедная продавщица заворачивает в нарядную упаковку очаровательный букетик из разных тюльпанов и тонких веточек гипсофилы. Девушка, умело обвязала цветы красной и белой лентами и подала датчанину. Тот счастливый как ребенок выхватил букет и, чуть не забыв заплатить, вылетел из магазинчика. *** Зажмурив глаза и протягивая перед собой букет недавно купленных тюльпанов, Дания замер на крыльце собственного дома. - Ну что, мне звонить? – почти серьезно поинтересовался Прусс, протягивая руку в перчатке к дверному звонку. Над их головами все еще бушевал разошедшийся дождь. - Давай, - отважно согласился Хенрик, встряхивая головой. Гилберт надавил на черную точку звонка. Где-то в глубине дома началось движение. Слышно было, как звякали ключи, и кто-то тихо ругался, с трудом ворочая ключом в замке. В прихожей включился свет, почти сразу распахнулась дверь. - И где ты … Дания рухнул на одно колено, наугад протягивая цветы. Воцарилось молчание. По крышам и мощеным дорожкам стучали капли дождя. - Гхрр, - тактично прервал эту немую сцену Пруссия. Но уловив на себе строгий и неодобряющий взгляд Норвегии, он торопливо проговорил. – Я пойду, наверное. И он, махнув рукой на прощание, осторожно спустился с узкого крылечка и зашагал прочь. - А с тобой мне что делать? – так же серьезно спросил Норвегия, переводя взгляд на вымокшего, стоящего на коленях Данию, который проводив взглядом Гилберта, виновато обернулся к парню. - Я не.. – попытался оправдаться он, но был прерван схватившем его за шиворот куртки Кетилем. - Заходи, давай. Повинуясь, датчанин ввалился в прихожую и привалился плечом к стене. Хлопнула дверь. Они молчали. В комнате тускло мерцала лампочка в чуть раскачивающимся старинном бра. За окном шлепал непрекращающийся дождь. - Нор… - тихо позвал Хенрик, отлепляясь от стены и понурив голову глядя на прислонившегося к двери Норвегию. Тот не ответил. – Прости… Как тихо звучал голос в темной узкой прихожей, так же неуловимо скользнула мягкая улыбка по губам Кетиля, так же незаметно для них рухнула в угол увесистая книга. Еще один широкий шаг от стенки, чуть ближе, протянутые цветы на вытянутой руке, виноватый взгляд глаза в глаза. И будто не было этого дикого вечера, лютой ненависти, придуманных тысячами жалких оправданий. - Ты совсем промок, - вкрадчивый шепот над ухом и цепкие пальцы путаются во влажных прядях. - Да наплевать, - жаркий ответ и сильные руки обнимают за тонкую талию. Жадные поцелуи вырывают остатки затаенной злобы и обиды. Спиной парень давно упирается в прочное дерево входной двери. - Постой.. – несерьезное сопротивление, дрожащий голос. - Куда ты дел цветы? Такой неуместный вопрос заставляет Хенрика удивленно моргнуть и прервать сладкий поцелуй. - Это важно? – раздосадовано бурчит Дания, целуя в шею неугомонного любовника. - Да, - уже твердо возражает Норвегия, с трудом сопротивляясь умелым ласкам. Хенрик чуть удивленно поднимает взгляд на серьезное лицо норвежца и, отпуская того из объятий, угрюмо сводит брови. Не успевает Кетиль что-то еще сказать, как поднятый с пола букет прилетает к нему в руки, а Дания, скинув мокрую куртку, скрывается в дверях. И ему ничего не остается, как укорить себя за опрометчивость и, сунув букет на ближайший столик, последовать за датчанином. - Хееенриик! Дания, отчетливо расслышав зов Норга, морщится и садится на край постели, пряча лицо в ладони. Прогулки под дождем не вытеснили из него весь хмель, и сейчас голова неприятно кружилась, подбадриваемая шалящим сердцем. Скажем, убежать в другую комнату не получилось. И полумрак спальни никоим образом от собственных поступков и мыслей спасти его не мог. -Какого черта!? – исступлённо шипит он, жмуря глаза и сжимая зубы. Горько, противно от собственного же поступка. – Дурак. Ой, дурак.. Идиоты.. Неслышно скрипит дверь в спальню, не слышны и мягкие шаги по ковру. Только заметно прогибается кровать под весом чужого тела. На плечи датчанина ложатся невесомые ладони. По спине под мокрой рубашкой пробегают стада мурашек от легкого прикосновения. Норвегия обнимая со спины датчанина крепче прижимается, будто силясь согреть. Дания только сильнее стискивает зубы, дабы вновь не сорваться. Как говорится и хочется, и колется.. - Все хорошо, - шепчет Кетиль и ласково трется о щеку датчанина. Хенрику чудится, будто Норвегия сейчас улыбается. И вдруг кажется, что не все так погано, как он только что себе рисовал. И он улыбается в ответ. *** Устало бредший по узким улочкам Гилберт тихо напевал себе одну из самых веселых песенок, но на душе становилось все противней. - Ich bin so schon… ich bin so toll… ich bin das Anton aus Tirol… - уныло напевал Балльдшмидт, растягивая каждое последнее слово в строчках песни. - Scheize… Прогулка уже не радовала, хотя планировалась как оздоровительная. Пруссия смачно чихнул и, подумав о надвигающейся болезни, ускорил шаг. Улицы пустовали. Кое-где стояли припаркованные машины, изредка проезжали мимо такси и одинокие автомобили. Прусс уже в сотый раз проклял этого чертового датчанина, потащившего его выбирать этот чертов букет ради своего чертового Норвегии, пропади они пропадом! Да и наглому водителю позднего такси, окатившего Его Величество с ног до головы придорожной грязью… Устало и почти на автомате подмечая проезжающие мимо машины Пруссия шагал в сторону собственного дома. «О, такая же как у братика,» - подумалось Гилберту, когда навстречу прошумела по лужам темно-серая BMW. Ничего необычного. Такая же как многие другие. И Прусс продолжил свою «прогулку», кутаясь в пальто и стараясь выдавить из вымокшей ткани чуточку тепла. Он даже не сразу расслышал голос за спиной и не сразу услышал в шуме собственное имя. И уж только потом поймал знакомые интонации. - Брат! – громогласный вопль, из-под черного зонта. - Ой, а ты чего это тут делаешь? – удивленно приподнимая брови, спрашивает Гилберт, словно забывая о наводняющейся одежде и дрожащем голосе. Людвиг чуть морщится, как от грязного оскорбления и, накидывая на плечи брату теплую, заботливо захваченную с собой куртку, кивает в сторону машины. - Да дойду я! – начинает отпирания Пруссия, но с удовольствием прячет замерзший нос в пух воротника куртки. - Поедем, - твердо поправляет Германия, подталкивая брата и приобнимет его за плечи. - Чего привязался-то! – взрывается Гилберт, сбрасывая руку с плеча и намеренно выходя из-под широкого зонта. – Сказал же, сам дойду! Нечего тут! - Хватит, Гил, - спокойно произносит Людвиг и, обхватывая брата одной рукой, ведет к машине. И наконец усадив брыкающегося Гилберта на заднее видение и заперев двери (он-то знает, что буйный Бальдшмидт способен и на ходу из машины выскочить) Германия спокойно заводит автомобиль. Они едут молча, только радио нашептывает какую-то попсовую песенку. Пруссия на заднем сидении, кутаясь в теплую куртку, из-под капюшона с пышным воротником поглядывает на брата и старается не думать о том, что совсем недавно только и мечтал о подобном. Но на то он и Гилберт, чтобы идти наперекор даже благосклонной к нему судьбе. - Ich bin nur fur dich mit dir in Briget Jones gegangen. Ich hab’ nur fur dich mit dir joggen angefangen. Ich lief stundenlang in diesem Park. Ich aß nur für dich fettreduzierten Früchtequark... – нашептывает радио, и Гилберт не замечает, как начинает подпевать. Прежде подавленное настроение вырастает в сладкую негу. Ему становится откровенно хорошо, но сознание подсказывает, что долго это все длиться не может. Поэтому Гилберт опасливо начинает вглядываться в окна. Мелькают знакомые кварталы и понятно, что пара поворотов и он дома. И очень возможно, что этому минутному наслаждению придет неумолимый конец… Гилберт плотно заворачивается в куртку и огорчённо хмурит брови. - Что такое? – настороженно спрашивает Германия, поглядывая на скрючившегося брата в зеркало заднего вида. В ответ Пруссия только мотает головой и прячется под капюшоном. - Что случилось? – помрачнев снова спрашивает немец. Ответа не последовало. Германия не на шутку взволновавшийся о состоянии прусса резко тормозит у тротуара и оборачивается назад. - Гил, - негромко зовет он. – Что случилось-то? - Ничего, - голосом маленького ребенка бурчит Пруссия. Из-под воротника только сверкают яркие алые глаза недобрым блеском. Сейчас Великий больше походил на обиженного мальца, у которого отобрали любимую игрушку. И Германия молча наблюдает за братом, точно зная, что долго молчать Гилберт не сможет точно. И Прусс вскоре вправду сдается. - Куда мы едем? - Домой, - не раздумывая отвечает Германия. – А что? - Ничего, - снова мотает головой Гилберт. Догадываясь о происходящем Германия добро ухмыляется, тянется к кульку из курток и откидывает капюшон. Гилберт опять хмурится и совсем по-детски надувает губы. - Спрашивай, - спокойно произносит Людвиг. Еще с минуту Пруссия мнется, а после выдает (по-другому не скажешь): - Куда ты ехал? - Когда? – ошарашенно уточняет Германия. - Когда меня подобрал, - так же серьезно поясняет прусс. Не удержавшись немец искренне улыбается (что было очень ему не свойственно) и, протянув руку, треплет Гилберта по мокрым волосам. Тот недоумевая, что в сущности происходит, только таращит глаза на брата. - Тебя я искал, - честно признается немец, возвращаясь на водительское место и не переставая улыбаться. – Еще есть вопросы? Гилберт трясет головой, мол нет, нету. И снова кутается в куртки. Машина дальше катится по улицам. Квартал, другой. И автомобиль тормозит у серого подъезда. - Приехали, - оповещает Германия. - Понял, - тихо отзывается Пруссия не спеша выбираться из теплого автомобиля. Людвиг его не торопит, он только выжидающе смотрит на брата в зеркало заднего вида. А тот выглядывает из-под капюшона и так же тихо произносит: - Вопрос есть. Людвиг вопросительно приподнимает бровь. - А ты останешься, запад? На такой глупый с одной стороны и уже полчаса волнующий Пруссию с другой стороны вопрос Германия не нашелся бы что ответить, но эта ночь уже по определению не могла быть нормальной или обычной. И потому он только по-отечески тепло улыбается и, глуша мотор, произносит: - Давай, вылезай. Пойдем отогревать тебя, чудо ты замерзшее. И Гилберт в первый раз за этот вечер рад тому, что произошло. Ведь все таки его ждали, пусть даже не совсем дома.