Ломаясь изнутри

Очень хотелось кричать. Кричать так, что бы услышали все: все эти люди, весь этот грёбаный ненавистный мир. Избавиться от переполняющих тебя эмоций посредством крика. Как бы это глупо не звучало. Боль разрывала изнутри. Бесконечная и невыносимая, к такой нельзя привыкнуть. Можно только смириться. Это как заключить сделку с Дьяволом, только ещё хуже. Стать поверженным и ослеплённым. Прожить во мраке всю оставшуюся жизнь. Хотя нет, не жизнь. Существование. Продолжить влачить своё жалкое существование на свете. В мире людей, страха и боли. Только ты больше не будешь чувствовать боли. Ты теперь вообще ничего не будешь чувствовать. Сделка состоялась, душевные терзания больше не тронут. В твоём мире теперь только холод, равнодушие и пустота. Честер знал, что такое жизнь. Такая вязкая, неприятная и грязная, эта жизнь. Почти как болото. Только в болотной топи умираешь быстрее, а здесь смерть растягивается на несколько лет. На долгое – долгое время, которое называют жизнью. Вот и у Честера Беннингтона тоже сначала была самая настоящая жизнь, пока он не раздолбал и не превратил её в самое настоящее дерьмо. Честер знал, что сам виноват, но от осознания вины легче не становилось. Наоборот, с каждым днём всё хуже, всё тяжелее. Встречать рассвет с бутылкой в руке, с искусанными кровоточащими губами и опухшими от бесконечных слёз глазами – самое, что ни наесть, обыденное утро Честера Беннингтона. Опустошенного и разбитого Честера Беннингтона. Топить боль и воспоминания в алкоголе – единственное спасение. Далеко неверное, но единственное. Раньше помогала Саманта, но теперь и она ушла. Очередная ссора, очередной скандал, а ведь они всего пару месяцев как поженились. Честеру не хватает тепла, Честеру не хватает поддержки, Честера вообще скоро не станет. Он просто исчезнет и никто не вспомнит о нём, потому что он один. Всю свою жизнь один был, и так будет всегда. Все надежды пустые, а мечты несбыточны. Мечта - трюк, мечта – обман, мечта уже труп. В глубине души Честер Беннингтон всё ещё надеется на чудо, - возвращение Сэм, на её тёплое «здравствуй, давай начнём всё сначала. С чистого листа». Только этого не произойдёт, Беннингтон понимает, но продолжает верить. Беспомощная и слепая вера в чудо. Так или иначе, но рокер не отключил сотовый, и он надрывается уже второй день подряд. Это звонит лучший и, наверное, единственный друг Беннингтона – Майк. Майк Шинода. Значит ещё не всё потеряно, кто – то до сих пор помнит о Честере и даже волнуется. Честер, конечно, не отвечает, но ему всё равно приятно. О нём помнят, он кому – то нужен. Тонкие честеровские губы сами собой расплываются в болезненной улыбке, когда рокер вспоминает о японце. Майк Шинода, этот сгусток невероятного оптимизма и немного безумной гениальности считает, что знает о Беннингтоне всё, хотя здорово ошибается. Честер никогда не рассказывал Шиноде и половины того, что пережил в прошлом. Зачем? Всё равно МС вскоре надоест возиться с капризным рокером, и он забудет о его существовании, как и все до этого. А пока, Честер искренне рад такому другу как Майк, он искренне рад просто знать такого человека как Майк. В распахнутое настежь окно пустой, неуютной комнаты внезапно врывается холодный, осенний ветер. Подхватывает исписанные стихами песен листы, заставляет их кружиться в непродолжительном хаотичном танце и медленно опускаться на пол, притягивать к себе взгляд. Происходящее на полу действо, наконец, выводит Честера из некого ступора в коем рокер, находится уже, наверное, пару часов. Остекленевший, пустой взгляд, тонкие холодные черты лица кажутся искусным творением какого-нибудь художника – скульптора, который решил запечатлеть в своей работе одну из глубочайших человеческих эмоций – грусть. Самую сильную, которую только может вынести человеческое сердце: с неиссякаемыми страданиями и бесконечной болью. Честер вначале сильно жмурится, а потом часто моргает, дабы окончательно прийти в себя. Первой мыслью, которая посещает голову рокера - мысль о сигарете. Невыносимо хочется курить. А ещё, истощённый громадными порциями алкоголя и никотина, организм требует еды. Нормальной человеческой еды. Только любая мысль об этой самой еде вызывает у Честера острое ощущение отвращения и тошноту, так что от идеи поесть сразу приходится отказаться. И ничего, что он не принимал пищу уже двое суток. Переживёт, как всегда. А не переживёт – похуй. Даже лучше, наверное. Честер вообще плевать хотел на себя и на свою жизнь грёбаную, которую терпеть не может. Тяжело быть Честером Беннингтоном. Хуево быть Честером Беннингтоном. Рокер делает ещё одну глубокую затяжку и запрокидывает голову назад, закрывая глаза. Первые несколько минут Честер думает о Саманте, но потом, его мрачные воспоминания и почти философские размышления о всей паршивости нынешней ситуации и жизни в целом, совершенно бесцеремонно влезает Майк Шинода, напоминая о себе очередным телефонным звонком и внезапной головной болью, что следует за ним. Честер зло ругается сквозь зубы, мысленно проклинает себя за то, что не выключил, чёртов мобильник сначала. Рокер пытается подняться с дивана, опираясь на подлокотник и преодолевая нешуточную слабость в ногах, которые, впрочем, не смотря на все усилия Беннингтона, тут же подгибаются, заставляя Честера судорожно цепляясь за спасительный подлокотник забраться обратно. Жутко болит голова, Честера тошнит, а ещё он боится пошевелиться, так как любое из движений отзывается в конечностях электрической болью. Рокер замирает, глубоко вдыхая прохладный, утренний воздух, приносимый в комнату частыми порывами ветра. Честер иногда думал о смерти, о той спасительной темноте, о том бесконечном забвении и банальном отдыхе от обыденной серости будней и не иссякающих проблем. Честер думал о смерти и представлял её именно такой. Чем – то светлым и добрым. О да, рокер всегда отличался неординарностью мышления. Честера никто не понимал, или не пытался понять, с самого детства. Даже собственные родители. Даже собственная мать. Он вообще был для всех психом, или просто очень странным в лучшем случае. Для всех, кроме Шиноды. МС группы всегда старался всячески поддержать, выслушать Честера, помочь ему. Майк называл своего друга гением, когда тот внезапно выдавал какую – нибудь занятную необычную мысль. Ту же самую, которую другой человек не воспринял бы всерьёз, посчитав Честера очередным сумасшедшим фанатиком своих больных идей. А ещё, Шинода был единственным в группе человеком, которому рокер всегда позволял прикасаться к себе, обнимать. Когда плохо или хорошо, неважно. Рэпер всё время был рядом, на него всегда можно было положиться, и ему можно было доверять. Беннингтон понял это почти сразу после их знакомства и теперь жалел о том, что не поведал Майку о своём прошлом и нынешних существующих проблемах. Идиот. Рокер чувствует, как к глазам горячими волнами подступают слёзы. Необходимо как – то отвлечься. Впрочем, как именно Честер знает с самого начала. У всех есть свои секреты, не так ли? А у Честера их уйма и, как бы он не хотел от них избавиться, у него не получается. Он не может вот так просто взять и рассказать всё, что так бережно хранил в себе годами знакомому, приятелю, даже лучшему другу, которому он всецело доверяет. Честер не может рассказать всего. Цепкий взгляд рокера медленно скользит по комнате, в поисках нужного предмета. - Чёрт, где же оно? - нетерпеливо шепчет Беннингтон и глаза цвета крепкого кофе жадно впиваются в бесформенную груду вещей на рабочем столе у противоположной стенки. Среди сваленных в огромную кучу тетрадей, книг, дисков и журналов виднеется небольшое железное лезвие. Удивительно как Честер смог заметить его с такого расстояния, ещё и с его-то зрением. Но это неважно. Рокер несказанно рад находке, теперь только бы добраться до неё. Конечности до сих пор будто свинцовые, поэтому двигаться довольно сложно. Честер поднимается с дивана рывком и, сильно пошатываясь, то и дело, спотыкаясь, делает несколько неуверенных шагов в сторону своей новой цели. Спустя несколько секунд Беннингтон уже вертит в руках свою счастливую находку, рассматривая её, наслаждаясь гладкой холодной поверхностью лезвия, в предвкушении интересных событий и старых, уже почти забытых ощущений. Честер вытягивает свою правую руку вперёд, осматривает её, аккуратно дотрагивается до бледной, почти прозрачной кожи лезвием, слегка надавливает, оставляя на предплечье едва заметные красные следы. Честеру нравится причинять себе боль. Она всегда помогает ему забыться лучше всяких наркотиков или спиртного. В такие вот дни глубоких депрессий, как эта, рокер всегда находил время на это довольно странное занятие. Он резал руки, ноги, иногда даже лицо, всякий раз находя новые ответы на вопросы, встревоженных его физическим состоянием ребят. Это что – то вроде терапии, довольно успешной, кстати. Только такое «моральное оздоровление» слишком дорого обходится Честеру. С каждым новым прикосновением лезвия к телу просыпается желание большего: хочется надавить сильнее, порвать тонкий, защитный слой кожи, проникнуть глубже, почувствовать запах крови, запах смерти. Железо приятно холодит кожу. Рокер судорожно вдыхает, пытаясь избавиться от подобных мыслей, от столь необычных и пугающих одновременно желаний, но уже поздно. Честеру Беннингтону слишком надоело терпеть месяцы беспощадной и пустой моральной боли, пусть она, наконец, уйдёт, уступит место чему – то более значимому, более важному. Отпустит исстрадавшиеся по свободе тело и душу навсегда. Честер проводит лезвием по внутренней стороне предплечья, задевая вены, оставляя после него аккуратный, но довольно глубокий порез. Электрическая боль горячими волнами растекается по всему телу, парализует конечности на несколько мгновений, заставляет закрыть глаза и прислушаться к ощущениям. Так необычно приятно. Наверное, даже, хорошо. Темно – алые капли свежей крови стремительно стекают вниз по запястью и пальцам, падают на серый, скучный, как и всё в этой комнате, пол. В это время, в голове роятся самые разные мысли: о Саманте и об отце, о бывших одноклассниках и об осени, о солнце и о недавних концертах. А ещё о Майке. И этих воспоминаний больше всего, пожалуй. Но теперь это неважно, они тоже вскоре уйдут. Вместе с последними каплями крови. Рокер делает ещё один порез и наблюдает за тем, как из раны тут же начинает сочиться кроваво – бардовая жидкость. Рука словно горит, но эта боль всё так же приятна. Она опьяняет, лишает рассудка. Сладкая боль. Честер оседает на колени, чувствуя, что больше не может держаться на ногах. Говорят, что перед смертью перед глазами пролетает вся жизнь. Но рокеру в этом убедиться так и не удаётся, потому что упрямый японец всё никак не хочет оставлять Честера в покое. Беннингтон непрерывно перематывает в воспоминаниях все те дни и вечера, которые друзья проводили вместе за работой или отдыхом, главное вместе. На глазах непроизвольно выступают слёзы и начинают течь по щекам, оставляя за собой длинные мокрые дорожки. Такие солёные и горячие, эти слёзы. Они тоже надоели Честеру, но он не может удержаться, да и не нужно. Теперь не нужно. Тем временем, багровая жидкость становиться всё более тёмной и густой, а количество её на полу возрастает. Ещё немного и конец: спасительная, тёплая темнота, о которой так мечтал Честер Беннингтон. Рокер уже не чувствует боли. Только душераздирающий холод и равнодушное удовлетворение, которые теперь медленно разливаются по пустеющим венам. Откуда-то далеко, из-за призрачной пелены тумана, который почему – то никак не хочет рассеиваться, доносятся громкие, продолжительные удары. Стук в дверь? Или Честеру просто, кажется. Он потерял уже много крови, он вообще, по идее, здраво мыслить сейчас не в состоянии. Но удары не стихают, становятся только громче и отчаяннее. Бледные честеровские губы расплываются в улыбке, хищной такой улыбке, безумной. В улыбке самоубийцы. За ним всё - таки кто – то пришёл. От внезапного осознания нужности Беннингтону становиться немыслимо хорошо. Тепло. Смерть предстаёт перед ним именно такой, какой он её представлял. Стук прекращается, а потом, по квартире разноситься сильный грохот, видимо выбиваемой кем – то, хлипкой двери честеровской квартиры. Только Честер уже ничего не слышит: голову, будто сжимают стальные тиски, в ушах звенит, слёзы застилают глаза, а новая волна холодной боли сознание. Рокер падает на пол, из последних сил пытаясь сфокусировать взгляд на дверном проёме и на тёмной фигуре, внезапно появившейся там пару секунд назад. «Майк?» - стремительно проноситься в умирающих мыслях Честера…Темнота. Из реальности рокер выпал всего на несколько минут, судя по состоянию всё ещё сильно кровоточащих порезов, шума в ушах, убийственного холода, головокружения и внезапно подступившей комом к горлу тошноты. Рокеру безумно захотелось вновь провалиться в забытье, кануть в Лету, встретить, наконец, смерть. Беннингтон болезненно дёрнулся на залитом кровью полу при новом раскате оглушающей ледяной боли. Сзади послышались торопливые шаги и чьи – то тёплые руки опустились на плечи рокера, встряхивая его как тряпичную куклу: – Чес, Честер, всё будет хорошо, слышишь?.. – срывающийся на крик, до боли знакомый голос эхом отдаётся в сознании. Голос Майка Шиноды. Он всё-таки пришёл, Честеру не показалось. Честер почти счастлив, он больше не хочет умирать. Хотя бы сейчас, он хочет побыть с Шинодой ещё немного. Японец, тем временем, возиться с правой рукой Честера, перевязывает её чем – то клетчатым (что после оказывается куском ткани его собственной рубашки) чуть выше порезов, а потом носится по комнате, бесцеремонно вытряхивая на пол содержимое всех встречающихся Майку ящиков и полок, видимо, в поисках аптечки. Вся эта суета выглядит довольно забавно и Честер улыбается. Вернее пытается улыбаться, что довольно проблематично в его состоянии. Шинода возвращается с пустыми руками, ну и не удивительно, нет, и не было никогда у Честера никакой аптечки, помогает другу подняться, перекинув его левую руку через своё плечо; ведёт к дивану и усаживает Беннингтона там, стараясь не задевать больное предплечье. Майк уходит и вскоре возвращается с тёплой водой и одеялом. «Интересно, где он взял его» - рассеянно смотрит на тёплое, шерстяное одеяло Честер, слушая бешеный непрерывный стук в висках и часто-часто моргая в попытках избавиться от наползающих на глаза тёмных пятен. – Что же ты делаешь с собой, дружище. Ведь мы все беспокоимся о тебе, Честер, - Майк пытается говорить спокойно, но его голос дрожит. Интересно, что творится сейчас с его глазами, огромными темно – карими глазами. Но рокер уже давно не в состоянии увидеть лицо друга, только разноцветные мутные пятна, то и дело перебиваемые темнотой, так что приходится только гадать. Внезапно тело сводит судорогой, и Честер сгибается пополам. Из горла непроизвольно вырывается нечто вроде хриплого полустона – полукрика. По венам и иным кровеносным сосудам вновь растекается невероятный пугающий холод. Беннингтон вновь вот – вот провалится в темноту, но он не хочет. Рокер судорожно хватается за руки Шиноды, тянется к нему, к такому тёплому, такому родному Майку, словно он сможет спасти Честера от ледяных пальцев вездесущего мрака. – Всё будет хорошо. Чес, Честер, - шепчет на ухо рокеру Шинода. Обнимает, прижимает к себе, гладит по спине, успокаивая. – Всё будет хорошо, - последнее, что слышит Честер, прежде чем снова провалиться в бесконечную, пустую тьму.