моменты абсолютной ясности накатывали на меня несколько раз в жизни, на несколько секунд. всё заглушает тишина, и я не думаю, я чувствую. и всё кажется таким настоящим, и мир кажется таким юным, словно всё на свете наконец пришло в порядок. эти мгновения невозможно удержать, и я цепляюсь за них, но они ускользают... только на этом и держится вся моя жизнь. (одинокий мужчина)
момент наивысшего счастья захлестывает уилла, и тот не может сделать и вдоха. всё естество сгущается в точку, как вселенная до большого взрыва, мысли останавливают свой ход, остаются лишь терпкие чувства, размывающие его самого, подобно океану, размывающему обрыв. трепетной нежности во взгляде ганнибала хватает, чтобы уилл не сомневался ни секунды, сталкивая их с края. волны атлантического океана взрезают воздух с убаюкивающим шелестом, и уилл закрывает глаза в блаженстве ожидаемого конца. он и ганнибал падают вниз не двумя телами, а символом счастья. солёная вода проникает вглубь их душ, этот океан непролитых слёз встречает их, как приветливая собака, машущая хвостом у порога. когда они врезаются в толщи воды, и их тянет дальше, океан кажется полным битого стекла, а уилл уверен, что они будут падать, пока не ворвутся в ад, окровавленные, завораживающие и влюблённые, чтобы отобрать у дьявола его место. ганнибал оплетает его, как виноградная лоза, между ними нет места ни единой молекуле, и это прекрасно. впервые в жизни уилл чувствует себя поистине свободным и правильным. выживание бесполезно и бессмысленно, уилл тянется к смерти как к доброму другу. пульс стучит в висках, отсчитывая секунды: тик-так, тик-так, тик- уилл растворяется в темноте, вцепляясь в плечи ганнибала ногтями и сожалея лишь о том, что не может раствориться в нём. тик-так. * пробуждение в жизни уилла, сколько он себя помнил, означало избавление от ночных кошмаров. грэм открывает глаза, видя вокруг самый худший. медсестра что-то спешно бормочет мужчине в белом халате, отчаянно жестикулируя. мерный стук капельницы отсчитывает секунды, пока боль возвращается к уиллу раньше сознания. клетка за клеткой, конечность за конечностью, уилл горит. медсестра увеличивает дозу морфия, и уилл снова теряет себя в темноте. второе пробуждение приносит с собой осознание. уилл – сгусток ноющих ран - жадно обхватывает губами соломинку в протянутом стакане воды. вместе с жидкостью по его телу растекается жажда иссохнуть до конца, вернуться назад, не видеть, не слышать, не чувствовать. джек – старина джек, почему – хмурится и трёт ладони о брюки. уилл читает в глубине его глаз сожаление, гнев и приглушённую гордость. уилл готов простить ему всё за то, что она не сверкает, как бриллиант его карьеры. слова пробиваются наружу хрипло и медленно: - ганнибал. где он? уилл ненавидит всполохи тщетной, но такой цветной надежды в своей душе. - на кладбище гринмаунт. его больше нет, уилл. тик-так. уилл не чувствует ничего. ни боли, ни отчаяния, ни себя, ни жизни. кто-то говорит его языком: - джек. - да? - спасибо. кто-то вместо уилла просит позвать медсестру и умывается в забвении, которое ему дарит снотворное. * уилл ощущает свою физическую оболочку как колючий костюм, который хочется содрать с себя, порвав его на лоскуты. молли приходится тринадцать раз напомнить ему про пальто. уилл не видит в этом никакого смысла, потому что осеннего холода он не чувствует. выписка из больницы – суматоха из лиц, слов, движений и пожеланий. уилл со стороны видит себя садящимся в машину, и думает, что именно так ощущается смерть. уилл играет в прятки с миром: моргнуть один раз – обеспокоенное лицо молли и ветер в лицо, моргнуть ещё раз – чья-то рука, сжимающая его руку, моргнуть – сломанное дерево у автомобильной трассы, моргнуть – ганнибал, моргнуть дважды – ганнибал, моргнуть – крыльцо дома молли, пушистые спины собак, боль под ребрами. уилл засыпает под треск камина и голос молли, читающей сказку уолтеру. уилл молится впервые за последние двадцать лет, чтобы никогда больше не просыпаться. волны океана забирают его к себе на эту ночь. *you’re the one that I love and I’m saying goodbye.
уилл достает из шкафа немного потёртый костюм, обжигается об утюг, смотрит на себя в зеркало и почти слышит довольный голос лектера у себя за спиной. молли не говорит ничего, когда он собирает сумку, говорит ей: «спасибо», берёт ключи со столика у двери и уезжает. она понимает, поэтому и выбрала. поэтому и отпускает. моргнуть – бесконечная лента дороги, моргнуть – морщинистое лицо владелицы цветочного магазина, моргнуть – ворота гринмаунта. осенние листья хрустят под его ногами, и уиллу кажется, что он идёт по костям. уилл видит Его могилу как свет в конце тоннеля, и тащит себя к Нему не через воздух – через битое стекло. в тени сосны гранитная плита чернеет среди пожелтевшей травы; солнце, редкими мазками ложащееся на неё сквозь иголки, напоминает уиллу о путавшихся в Его пшенично-пепельных волосах солнечных лучах. «ганнибал лектер» высечено цветом благородного серебра. уилл забывает, как дышать, и улыбается – кособоко, неправильно, будто его парализовало, потому что даже здесь, на забытом богом кладбище балтимора, в своей смерти, ганнибал прекрасен. ноги сгибаются как-то разом, и уилл осенним листом крошится на землю у могилы. впившиеся в руку шипы напоминают о себе, и уилл разгибает пальцы, бережно роняя две белые розы у надгробия, и закрывает глаза. когда маятник, качнувшись дважды, останавливается, уилл готов увидеть Его перед собой. моргнуть – надгробная плита, моргнуть – надгробная плита, моргнуть - уилл рушится на землю, задыхаясь в беззвучном крике, кровь и слёзы смешиваются в одно – а разве когда-то с Ним бывало иначе? слова без смысла рассыпаются глыбами умирающего горного массива. - мой хороший, мой милый, мой любимый, мой, мой, не смей- он захлебывается океаном, бушующим внутри него, и видит перед собой разбивающуюся вдребезги чашку. их история – история осколков. - доволен? теперь доволен, ублюдок? уилл не знает, обращается он к ганнибалу или к самому себе, не видит смысла разделять неделимое. он переворачивается на спину, смотрит в безоблачное небо, вцепляется в траву непослушными пальцами и позволяет себе утонуть в чувствах. когда сумерки скрывают контуры кладбища серой вуалью, уилл целует холодную землю, и на шатающихся ногах бредёт к выходу. слишком поздно. * уилл просыпается один каждый день под плеск океана внутри него. самое страшное в саморазрушении, как и в любви, это не достигнуть дна.