Под одеялом.

Собираясь позвать Романо к ужину, Испания приоткрыл дверь в его комнату. Ловино будто бы не услышал, он сидел на полу, укутавшись в одеяло, с его стороны доносились тихие всхлипы. — Лови... — тихо позвал Тони, — ты плачешь? Теперь, заметив опекуна, парень встрепенулся, но сразу же отвернулся к стене: — Нет, — пробурчал, желая отделаться от распросов, хотя знал, что Карьедо так просто не отстанет. Тони уже прошел в комнату и сел рядом. — Эй, что случилось? — произнес он с теплой улыбкой, потрепав Романо по волосам. — Ничего... — юноша снова отвернулся и укутался с головой в одеяло. — Просто... просто оставь меня одного ненадолго, — донеслось бормотание из своеобразного убежища. Недолго думая, Испания приподнял край одеяла, заглянув внутрь. — Эй, Лови, — позвал он, Антонио и правда очень хотелось узнать, почему Романо так расстроен. — Ч..что? — полумрак скрыл вспыхнувший на щеках Южного Италии румянец. — Могу я войти? — тихо спросил Фернандес. — Хорошо, — чуть помедлив, разрешил его воспитанник и ещё больше покраснел. Испания, довольный тем, что добился своего, залез под одеяло. Его слегка удивляло, что Романо не прогнал его сразу, не накричал на него, ведь обычно так и бывало. Забравшись в эту импровизированную "палатку", Тони приобнял Ловино, который совсем не сопротивлялся, а напротив сам уткнулся в плечо Карьедо, всё ещё иногда всхлипывая. Так они просидели несколько минут, пока парень не успокоился, и только потом Испания осмелился спросить: — Так что случилось? Романо что-то невнятно пробурчал, но потом уже более разборчиво произнес: — Какое тебе дело, голова томатная? Фернандес снова принялся ерошить волосы воспитанника. — Просто я не хочу видеть, как мой милый маленький Ловино плачет. — Н..не называй меня маленьким! — тут же возмутился тот, отпрянув от Испании. Мужчина ничуть не смутился и спросил: — А "милым" можно? — Можно... — Спасибо, — улыбнулся Антонио, — И всё же... — Всё из-за Феличиано, — перебил Романо, но потом отвернулся и сдавленно пробормотал, — Хотя нет, всё из-за меня... — он замолчал ненадолго, но потом продолжил, — Просто я всегда завидовал брату и... и вечно я его обвиняю, хотя сам виноват... — Прости, — прервал его Карьедо. Он знал, как не любит Ловино говорить на эту тему. Наверняка кто-то снова задел больное место юноши, который считал себя никому не нужной обузой почти с самого детства, в отличие от Феличиано, которого многие в детстве сравнивали с Древним Римом, не замечая на его фоне маленького Романо. — Давай не будем об этом, я зря спросил, — примирительно улыбнулся Испания, взглянув на расстроенного воспитанника, и снова обнял того, уже не удивляясь его необычному сегодня спокойствию. Ловино сразу притих, он и сам не хотел говорить об этом. Сейчас был один из тех немногих моментов, когда парню необходимо было понять, что он нужен хоть кому-то. И этим кем-то был Испания. Ведь несмотря на всё, на все те неприятности, которые пришлось перенести Фернандесу из-за своего воспитанника, несмотря на все трудности воспитания и отношений, Антонио всё ещё был рядом. И для Ловино это было прямым подтверждением того, что в его обществе, его существовании нуждается хоть кто-то. Да и сам он привязался к Испании не меньше, чем тот к нему, и представить себе жизни без его улыбки, вечных тисканий, его томатов, звонкого смеха испанца и многого другого уже не мог. Сегодня совсем не хотелось грубить опекуну, хотя и в обычные дни это происходило уже скорей из привычки, чем из цели оскорбить. Наверное, Романо и сам бы себе не признался, что испытывает не совсем обычную привязанность к Фернандесу, хотя может быть он и сам этого ещё не понял. Да и к тому же, сейчас было так тепло в объятиях опекуна, так спокойно, и все проблемы будто отступали на второй план. И тогда... " Почему бы и нет ", — подумал парень, прикрыв глаза. Уже сквозь полудрему, он почувствовал легкое касание мягких губ к своим, Но так и не смог понять, почудилось ли ему это в полудрёме или нет, вместе с тихими словами: — Люблю тебя...