Добряки долго не живут

      Добряки долго не живут.       Клаус усмехается. Такая простая истина! Много раз доказанная на практике. Лично им доказанная. Даже в PW, прибежище жестоких наёмников, попадались те, кто хотел сойти со скользкой дорожки. Бедные дурачки не понимали, что уйти можно, только сорвавшись в пропасть забвения, и их туда заботливо подтолкнет добрый-злой коллега. Сейчас кажется таким ироничным, что именно он, Хайда, смог первым дойти до конца, не сорвавшись в бездну, в то время как все заботливые коллеги гниют там, на дне. На самом деле, он не лучше их. Тоже весь в крови, виновных и невинных. Но, может, ему был дан шанс на очищение?       Хочется засмеяться в голос. Так, чтобы до слёз. Ведь нет ничего глупее! Впрочем, Теренция бы, наверно, не смеялась…       Иногда, задумываясь, Клаус жалеет, что встретил её. Если бы не она, он бы так и блуждал во тьме, оставляя за собой кровавый след, привлекая внимание завистливых падальщиков и с игривой усмешкой убивая и их тоже. Это не так плохо – быть одиноким хищником, если поэтично, и продажным убийцей, если по факту. Это просто работа, такая же, как у всех. Клаус бы так и прожил, занимаясь ей. Навряд ли бы он дожил до старости. Скорее всего, его бы со временем убрали за ненадобностью, а, может, прикончили бы и раньше. Например, какой-нибудь малыш-карьерист взялся бы за это дело. Но что толку размышлять: если бы да кабы? Теперь всё по-другому.       Теренция всё изменила, ворвавшись ослепительно ярким светом в тёмное логово волка. Настоящая добрячка. Такие люди не должны встречаться с их противоположностями. Это не приведёт ни к чему хорошему – только к трагедии. Но Хайда тогда отчего-то забыл об этой простой истине. Дурак. Правда, любовь – отвратное чувство. Она всех оболванивает, делает слишком… Пальцы до сих пор чувствуют, как они нажали на курок. Глаза до сих пор помнят, как в воздух взметнулись пшеничные волосы, окрашиваясь темно-алым, помнят, как россыпью всё украсили кровавые брызги. И сердце до сих пор помнит, как было нестерпимо больно. Хайда никогда не боялся боли, но он бы всё отдал, чтобы не испытать больше ничего подобного. Это слишком. Так можно сойти с ума.       Как эти глаза испуганно смотрят! Кажется, она вот-вот расплачется. Дурочка. Очередная добрячка. Везёт же ему попадаться на них.       Клаус улыбается. На её лице кровь, но он сотрёт её позже. Он быстро разворачивается, вытаскивая во время поворота пистолет, и стреляет, кажется, вслепую. Эхо выстрелов отражается от чёрных стен. Громко. Оглушительно. В ответ тоже слышится пальба, но все цели падают на пол. Живые. Раненные, но всё-таки пока живые. Она ведь не простит ему, если он убьёт кого-то. Он ведь обещал. Хотя, наверное, уже поздно учиться сдерживать свои обещания, но он попытается. Сделает это ради неё.       - Господин Хайда… - шепчет Курусу, голос её еле слышен, дрожит.       - Ты такая дурочка, Хиёко, - повернувшись к ней вполоборота, отвечает Клаус, опуская горячий пистолет. Карамельно-рыжие волосы девушки взъерошены, белая рубашка и чёрные шорты испачканы в пыли и крови, кое-где порваны, на щеке алеет синяк, разбита губа. Ей бы о себе в таком состоянии позаботиться, а не на него смотреть таким обеспокоенным взглядом. – Только я могу менять твои сны, балда.       Выдыхает с улыбкой Хайда и, вдруг почувствовав жуткую слабость, заваливается боком на пол. Хиёри успевает подскочить с места и, обхватив мужчину за плечи, падает вместе с ним. Голова Клауса покоится на сбитых коленях Курусу, он тяжело дышит, опаляя своим дыханием её кожу. Хайда чувствует, как руки Хиёри беспокойно ощупывают его плечи, грудь. Она не знает, что делать. Её ладони окрашиваются в вязкий алый, с каждой секундой всё сильнее пропитывающий рубашку мужчины. Девушка шепчет что-то в волнении, ругается на него.       - Хватит, нудить, Хиёко, - недовольно морщится Клаус и переворачивается с бока на спину, чтобы посмотреть в лицо провидицы. – Уже ничего не сделать, так что не мельтеши. Просто посиди… - устало протягивает он и, открыв глаза, с изумлением замечает, что слёзы катятся по пухленьким щекам Курусу, тёплыми капельками падают на его лоб, скулы.       - Зачем?! – всхлипывает она, качая головой. – Зачем?! Я знала, что так всё закончится! Я хотела вас оградить! А вы… А вы дурак, господин Хайда! Зачем вы решили спасти меня?!       Хиёри совсем не похожа на Теренцию. Она кажется ещё совсем ребёнком. Глупым и доверчивым. Хиёри очень похожа на Теренцию. Она такая же добрячка, как и она. Она тот же яркий свет. И на этот раз Хайда не даст ему потухнуть. - Не могла сказать чего-то поприятней, а, плакса? – усмехнулся Клаус окровавленными губами и, подавив болезненный стон, поднял руку и коснулся ладонью влажной щеки девушки. – В таких моментах обычно принято целоваться, а не накидываться с обвинениями.       Хиёри ошеломленно смотрит на улыбающегося мужчину. Она, конечно, не понимает, как он может быть таким спокойным в подобной ситуации. Хотя… Нет, похоже, понимает, потому что слабо улыбается в ответ. Она успела его хорошо узнать.       - Вы точно, дурак, господин Хайда… - произносит она сквозь слёзы и кладет свою ладонь поверх ладони иностранца, закрывает глаза. – Пожалуйста, не умирайте…       Губы не слушаются, дрожат так, что слов не произнести. Она всё ещё надеется на то, что Клаус, как и в первый день их встречи, увернется от лап смерти. Но мойры в этот раз предрешили его конец: одна наивно хотела спасти, другая планомерно хотела убить. Так нить и треснула – с дырой в сердце и лёгком не живут.       Хиёри открывает глаза и робко смотрит на мужчину. Он замечает её взгляд и улыбается, но совсем по-особенному, нежно и виновато. Рот его приоткрывается. Он хочет сказать что-то ещё напоследок, но слова гаснут в горле. Гаснет и взгляд.       - Господин Хайда! – испуганно вскрикивает Хиёри, и глаза иностранца проясняются, отчего улыбка расцветает на губах Курусу, и слезинки срываются с пушистых ресниц.       - Хиё…ко, ж..ви..до..л..о… - трепля девушку за щеку, невразумительно произносит Хайда и на выдохе медленно закрывает глаза.       Хиёри с ужасом чувствует, что рука иностранца слабеет. Громко всхлипнув, Курусу зажмуривается и сильнее прижимает тёплую ладонь к своей щеке.       - Господин Хайда, пожалуйста! – молит Хиёри, склоняясь всё ниже и ниже к лицу иностранца. – Очнитесь! – она пытается не смотреть на багровое пятно на рубашке. – Господин Хайда!.. Клаус… - жалобно обращается она, соприкоснувшись с ним кончиками носов, слёзы капают на его лицо. – Пожалуйста…       Правда, любовь – отвратное чувство. Она всех оболванивает, делает слишком добрыми. А добряки долго не живут. Простая истина.