Жена по обстоятельствам

Хэмфри Гудман по-настоящему хороший человек. Камилла даже не сомневается. Но его патологическая неуклюжесть и забывчивость — уже устоявшийся факт, с которым команде приходится смириться. Камилле было искренне жаль этого добродушного, немного стеснительного англичанина, и теперь, когда его жена оставила его, ей приходится принять решение присматривать за ним, потому что, со слов самого Гудмана, он никудышен во всём, что касалось быта. И это оказалось истинной правдой. Пиджак, покинутый им в отделении полиции, немедленно перекочевывает в руки француженки, туфли, так небрежно брошенные на самом пороге соломенного домика инспектора, оказываются бережно поставлены около самой кровати, а кружка остывшего чая заменяется на теплый. Камилла отвлекается на все эти вещи, выкладываясь со всей душой и твердым намерением помочь, а Хэмфри принимает это с опущенной головой и ненастойчивыми возражениями. Они помогают друг другу: пустота, что возникла в ней после смерти Ричарда, понемногу рассеивается, а он с восхищением и чуть ли не раболепством следит за всеми её ловкими манипуляциями, что она проделывает с его вещами в доме и на работе. Сегодня Хэмфри просыпается от холодных прикосновений лап ящерицы и приглушённого смеха. — Вы опоздаете на работу, — Камилла привычно проходит на кухню и готовит свежий чай по-английски. — Да… — Он ещё не до конца вышел из состояния сна, поэтому неловко кренится влево, когда садится на кровати и свешивает ноги на пол. Смотрит на будильник сощуренными глазами и хмурится. — Кажется, я заводил его на шесть… — Заводили, — подтверждает Камилла, проходя в спальню и вкладывая в открытые ладони мужчины нагретую чашку. Её взгляд насмешлив, сквозь смешинку которого проступает едва заметная нежность — Хэмфри после сна определённо мил. — Но не проснулись. Она ухмыляется ещё шире, когда англичанин не доносит чашку до губ, замерев в растерянности. — Как же так… — бормочет он, явно ища себе оправдание. Камилла понимающе хмыкает и отходит на кухню, дабы дать инспектору время переодеться. — У нас осталось пять минут, — громко напоминает она и тут же жалеет о сказанном: из спальни слышится грохот, кажется, упавшей тумбочки. Она удостоверяется в этом, когда слышит стон безнадёжности. — Вы там… поаккуратнее. — Она сдерживает своё любопытство, чтобы не взглянуть на Хэмфри, но фыркает, представляя, что, возможно, он как раз в это время переодевается. Она не станет этого делать, ни за что. Поэтому выходит на веранду через другую дверь и упирается руками в белые перила. Утреннее солнце теплое и ласковое, жара ещё не успела спуститься на их остров. Гудман выходит спустя три минуты через передний выход — взъерошенный, с небрежно накинутым на плечи пиджаком, — и приветственно улыбается подошедшей сбоку Камилле, которая словно заранее знала, откуда тот появится. Та всплескивает руками, поднимает одну бровь, показывая взглядом инспектору на неправильно застёгнутые пуговицы у воротника, и опережает его самого, оттеснив мягко, но настойчиво его большие ладони. Приведя в порядок его рубашку, Камилла поднимает взгляд и насмешливо качает головой, пока Гудман смотрит на неё как на восьмое чудо света. — Спасибо, — выдавливает он, неловко перекладывая портфель из одной руки в другую. — Идёмте, — Камилла разворачивается и направляется к машине, отчётливо слыша за спиной топот ботинок инспектора. Он не видит её лица, поэтому она может позволить себе маленькую, довольную улыбку. Ей определённо нравится заботиться об англичанине, и мысль о том, что она ведёт себя так, словно уже долгое время замужем за ним, ничуть её не смущает, потому что да — это ведь Хэмфри, и да — он очень мил.