"Причина"

Казалось, он сошел с ума. Столько конденсированной боли в одном человеке быть не могло. И если бы хоть причина была серьезной! «Причина» мельтешила перед глазами каждый день. У «причины» были веснушчатые щеки, кривой порез на коленке и острые лопатки. «Причине» было двенадцать лет. — Нет, через месяц мне тринадцать! — упорно настаивал мальчишка, смешно хмурясь и надувая щеки. Скрещивал руки на груди и смотрел злобно на взрослого, не понимая, как это он не разбирается в таких важных вещах. Старший мужчина только криво ухмылялся, с отцовской нежностью приглаживал вихрастые патлы и ничего не отвечал. Мальчишка сопел еще громче, злился еще сильнее. У него синяки по всему телу. Оно и не странно, — что взять с ребенка? Свалился с ветки яблони, пытаясь достать лакомый плод, или просто неудачно споткнулся. Синяки лиловые, желтые и бывают совсем черные. Мальчик шипит, если надавить на них, показывает язык, когда прикладывают холодное, и с широченной улыбкой идет получать новые увечья. Осенью, в то время как на улице идут дожди, а небо пасмурное настолько, что лучше и голову к нему не поднимать, ребенок отсиживается дома. Чихает-кашляет так громко и намеренно, так незаметно прикладывает градусник к батарее, что его взрослый готов поверить в болезнь. Им обоим нужно сегодня прогулять. Младшему из-за контрольной по непонятной математике, а вот старший использует шанс по-другому. Он может коснуться горячего лба губами, с видом знатока мерить давление и слушать дыхание. Может набрать целую ванную и приказать симулирующему согреться там. А еще он может безнаказанно любоваться полуголым несформированным детским телом. Угловатыми бедрами, тонкими запястьями и лодыжками, сутулой спиной. Намокшими кончиками волос и в блаженстве прикрытыми глазами. Может позволить себе разглядывать, а потом… Потом мужчина бредит. В своей комнате, закрывшись на замок и оставив мальчика, почти что своего сынишку, потому что быть рядом — это счастье, но это и пытка. В спешке расстегивает ремень и стискивает челюсти, ведь не приведи бог, вылезет из ванной раньше и станет искать человека, который сейчас в исступлении дрочит, представляя светлый образ. Быстро скользит руками по своей плоти, захлебывается и беззвучно стонет, представляя все те же острые лопатки и мальчишеские бедра. «Причине» теперь пятнадцать. Парнишка самостоятельный, такой же наглый и такой же веснушчатый. У него столько же синяков, а еще белесый шрам на ноге: однажды взрослый не уследил. Но это не страшно. Страшно то, кем стал парень. Он больше не протягивает руки к старшему, с гоготом запрыгивая и обнимая. Больше не приходит по вечерам, беспардонно вырывая из рук книгу и включая телевизор. Нет, это осталось в детстве. Сейчас же он сторонится. У него друзья, ровесники, а может уже и девушка. Хотя усмехающийся мужчина знает, что это вранье, знает, где просиживает пятую точку его сожитель. Он все такой же угловатый, такой же неказистый и смешной. Молодой. Юный. Готовый эмоционально взорваться в любой момент и потухнуть спустя секунду. Мужчина стареет. Жилистые руки со временем покроются морщинами и одрябнут. И без того не густая шевелюра полысеет. Взгляд же стает все более тусклым с каждым разом, как в поле зрение попадает парень. Для мужчины — его мальчишке двенадцать. Он любит доставать старших, он безответственный и неаккуратный, а еще под подушкой прячет шестеренку — свое величайшее сокровище. В реальности эта деталька давно потеряна, а образ растаял. В реальности прошло несколько лет, а не два дня. Не меняется только отношение. Добрый и мудрый наставник вместе с тем все так же желает своего почти-сына. Точно так же закрывает дверь кабинета или спальни, боясь быть раскрытым. И исправно приглаживает растрепанные патлы младшего. Самым большим желанием на Новый год для парня является путешествие в другую страну, мужчина просит у несуществующего бога убить его страсть. Он устал мучиться от этих чувств, желаний, вечной похоти к одному-единственному человеку, который, к тому же, еще совсем ребенок. Он обречен искать его на улице и в толпе, в комнатах дома и на пестром празднике. Обречен, но больше не может. Порывистый мальчонка и хамоватый подросток чудным образом переплелись в его сознании, рождая ужасающие мысли. А между тем, парень растет. Обещает почти-отцу, что их мечты сбудутся, хоть он и не знает какая не у него. Почему? Его зовут на соревнования, а это в другой стране. И это ожидаемо: у бывшего мальчишки нашли талант. И не просто какой-нибудь заурядный! Он — молодец. Он — уже третий месяц капитан футбольной команды. Мужчина привычно вздыхает и соглашается, не препятствуя. Парень болтает дальше, сбиваясь, удивляя ломающимся голосом и невероятной жизнерадостностью. — Знаешь, Маргарет сказала, что поедет со мной. Она симпатичная, хоть и верующая. Ты не злись, я не очень верю в её россказни о боге, но она пообещала свидание и уж как-то вытерплю. Мы поедем вместе на чемпионат и… Его мечта сбылась. Он не глупый ребенок, он завоевывает популярность и заслуженный успех. Его взрослый с неисчезающими синяками под глазами и морщинами в уголках губ. Он стал носить очки и лучшим развлечением считает тихий вечер дома. Не переносит громкую тяжелую музыку веснушчатого сожителя, но почему-то разрешает это. Конечно, парнишка его любит. Кто бы еще столько лет искренне заботился о нем? Любит, как семью, и уважает. Но сейчас парень готов вырвать дурацкую книгу из рук, прямо как в детстве. — Почему ты меня не слушаешь? Моя мечта сбылась! А ты не радуешься и не обращаешь внимания. Я думал… Очередной вздох его раздражает. Сколько можно строить из себя ледяную статую? Он открывает рот, набирая воздуха для очередного пылкого возмущения, как сухой голос мужчины останавливает. — Я рад за тебя. Жду просто исполнения своей мечты, если этот бог и впрямь есть. — Ну и что же это за мечта такая тайная? Ему не двенадцать, ему же семнадцать. И наверняка он слышал и не удивится. Да и обнимает по утрам, не смущаясь заходит в ванную, когда старший моется. Он не отстраняется, когда тот приглаживает пребывающие в хаосе волосы или поправляет воротник. Да, наверное, его мальчишка сможет понять и принять! — Я покажу. Он не считает, что это ошибка. Он только поманил парня к себе и поцеловал. В уголок губ, так, как хотел уже целых десять лет. И теперь у них все будет хорошо, бог есть и никакая верующая Маргарет их идиллии и счастью не помешает.. — Да ты больной! Отпусти меня, не трогай! Хрупкий гармоничный мир, полный уюта, покоя, любви и тишины, вдруг с треском рушится. Мужчина с удивлением видит перекошенное от злости и красное лицо вроде бы знакомого человека, почти-сына. Тянет руку и приглаживает волосы, но получает хлесткий удар по ладони и хлопнувшую дверь. Тишина. А снаружи сигналят, кричат словно апокалипсис. Там, на улице, галдят люди и продолжается жизнь. У мужчины нет жизни. Все это ошибка, он должен исправить, а проходит час, второй.. Взрослый сидит неподвижно. — Мой маленький мальчик двенадцати лет. Щеки в пятнышках, руки в ссадинах. Мой маленький принц с большими глазами… Оказывается, телефон давно разрывается от чьего-то звонка. Оказывается, на улицу давно подъехала скорая, а в дверь стучат. Его «причины» сегодня не стало. Импульсивный парнишка просто неосторожно выбежал на дорогу, попав под несущуюся машину. Это не странно, нет, и даже не страшно. Увидеть бледное лицо и отходящие от тела трубочки, пищащие машины в больнице, грустно-скорбные лица врачей — нет-нет, это тоже не страшно. «Да, возьмите как донора, ничего. Да, похороны послезавтра. Да, в таком-то часу обед. Да, со мной все хорошо». Это не страшно. Это просто раздирающе больно. Руки трясутся и взгляд остекленел. Кажется, будто это его мозг умер, его череп оказался раздавлен под шинами и весом машины. — Все хорошо, все будет хорошо… Ведь у него есть фотография. Конечно, та самая, где есть улыбчивый двенадцатилетний мальчишка. Он здоров и счастлив, а главное - жив. Нежно погладить фотографию и сделать сотни копий, обклеив стены и потолок, оставив парочку на рабочем столе, на гладильной доске, на стенке холодильника. Он жив и рядом. Они будут вместе. Бога нет. Он не убил его страсть, он убил саму причину. Виноват бог и глупая верующая Маргарет. А его мальчишка здесь, в его объятиях. Рядом с ним навсегда. А когда отчаяние раздирает грудную клетку, липкий страх просачивается наружу, плывет перед глазами, и кожа покрывается потом, когда боль становится нечеловеческой, — он находит взглядом улыбчивое веснушчатое лицо. И становится так хорошо, так легко. И совсем не страшно. Кажется, он действительно сошел с ума.