She. My (not)normal friend

Мы виделись пару раз в июле, но это были довольно короткие встречи. За чашкой кофе в местном кафе, увы, всё не расскажешь. К тому же, я собиралась в отпуск вместе с семьей. Давно мечтала побывать на севере Италии: слышала, что в храмах города Равенна сохранились в первозданном виде старинные фрески. Я не была преданным фанатом искусства, но времяпрепровождение в музеях привлекало меня куда больше тупого сидения в отеле. Клео приехала в аэропорт проводить меня; уже тогда я заметила какие-то странные перемены в ней, и перемены эти были не к лучшему. Неестественная бледность лица, широко раскрытые, будто застывшие глаза и постоянно дрожавшие губы насторожили меня ещё тогда, но подруга отмахнулась, как обычно, шутя, от моих тревожных замечаний и нырнула под мою руку, как цыпленок под крыло курицы. Пока ожидали самолет, мы не разговаривали. Когда пришло время посадки, Клео растерянно помахала мне рукой и, развернувшись, зашагала прочь, ссутулившись и непривычно низко опустив голову. Мне тогда показалось, что я уезжаю зря. Что она собиралась творить, одному Богу известно, но в тот момент мне захотелось бросить всё, заявить, что я никуда не полечу, выскочить из самолета и броситься за подругой. Однако осознав абсурдность собственных мыслей, я вздохнула и покачала головой. Она взрослая девушка. Она сама поймет, что ей во благо. Я ошибалась. * * * С погодой мы немного не угадали. Почти всё то время, что мы "отдыхали" в Италии лил такой дождь, что казалось, он затопит весь Апеннинский полуостров. По телевизору уже передавали, что начался сильный прилив, а жители островков близ Неаполя в критическом положении. Мне смутно казалось, что отдохнуть спокойно мне не даёт вовсе не погода. То и дело во сне передо мной проплывал туманные образ девушки с короткими тёмными волосами: губы были сжаты в тонкую линию, а глаза - широко распахнуты; в них искрился не то вызов, не то предупреждение. Я просыпалась в холодном поту, тяжело дыша, искала телефон и шла на веранду, где лучше ловил интернет. На мои сообщения Клео отвечала довольно живо, привычными фразами, разбавленными глупыми шутками. Всё было как обычно, но это-то меня и пугало. Я решилась спросить о фотосессии. Клео молчала прилично. Без моих нервов не обошлось, и не зря, кстати, потому что следующим сообщением была фотография рук. Её рук. Только на тыльной стороне ладони левой руки красовались два свежих пореза, кожа была почти прозрачной, и на ней стали отчетливее виднеться вены. "Я нашла способ сделать их красивее," - написала она и снова замолкла. Конечно, я её отругала, но какой толк? Кто я такая, чтобы она стала слушаться меня? Правда, я взяла с неё обещание никогда так больше не делать и дождаться меня, мол, решим вместе. Потом на ум мне пришла идея, которой я тотчас поделилась с подругой: фотошоп. Необязательно быть совершенной во всём, потому что всё можно изменить в этом огромном царстве эффектов и текстур. Она согласилась со мной. Больше я эту тему не поднимала. Испугалась. И правильно. Мне не стоило успокаиваться. Мы разговаривали каждый день. Вместе с моим настроением наладилась и погода на полуострове, поэтому мы с семьей оставили привычку сидеть в номере. Возвращались поздно вечером, перекусывали легким салатом с сыром и соком из красных апельсинов (изредка мама позволяла мне бокал-другой вина) и ложились спать; естественно, полночи я проводила на прохладной веранде среди шумящей в ночном ветре листвы. Иногда, включая скайп, я оставляла телефон на шезлонге, поставив его таким образом, чтобы фронтальная камера была обращена на меня, и ныряла в бассейн со всё ещё теплой водой. Клео тихо смеялась, называя меня больной, хотя на самом деле больна была она. Наивная. Думала, я не замечу её перевязанные запястья. Тщательно прятала их от меня. Но во время одной беседы она, зевнув, по привычке прикрыла рот ладонью. Я обомлела: кожа на кистях стала ещё бледнее, чем раньше, синяя сеть из вен проступала отчетливее, костяшки, казалось, торчали из-под тонкой ткани. Поняв, что я заметила, она сказала лишь короткое "Прости". В моей голове вертелись слова, выстраиваясь в бессвязные предложения, но произнести что-либо я не смогла. Только смотрела на уже погасший экран с надписью "пользователь вне сети". На следующий день я до неё не дозвонилась и не дописалась. Час от часа я переживала всё больше, кусая без того окровавленные губы. Не появилась она и на следующий день, что ещё в несколько раз разожгло мою тревогу. Я чувствовала, что причина в её бессмысленных истязаниях, и опасалась, что она зайдет слишком далеко. Знала её натуру: она могла отказаться от всего ради своей цели. Даже от своего здоровья, которое никогда не ставила выше интересов. Как же ещё мне было объяснить ей, что она поступает глупо? Да и с чего вдруг она послушает меня в третий раз, если уже не послушала дважды? В конце концов, она вообще мало кого слушала. Может быть, мне не слишком повезло войти в круг самых доверенных лиц. Клео ответила через три дня. Я не спрашивала больше ни о фотосессии, ни о руках. Лишь осторожно поинтересовалась о её самочувствии. Она сказала, что лучше ей будет тогда, когда Италия потеряет меня. Конечно, я не могла не растрогаться. Она тоже улыбалась. Я старалась понять, что с ней теперь происходит, вглядываясь в ни капли не изменившееся лицо. Бледное, как и обычно. Но серые глаза излучали... надежду? Неужели она решила прислушаться к моим советам? Или хочет, чтобы я помогла ей? Мне было нелегко сказать ей о том, что я скучала. Она не любила, когда ей признавались в подобном: всегда считала это ложью. Только потом, позже, я поняла, что мне всегда стоит говорить ей о том, что я чувствую. * * * Дома меня ждала куча писем, выгребленных из почтового ящика. Ненавижу это бесполезное занятие: я даже не могу воскресить в памяти внешность многих людей, которые пишут мне. Иногда мне кажется, что я не их заслуживаю. Я так легко позволяю себе забыть о тех, кто мне предан, что едва ли мне можно дарить своё время. Своё сердце. А моё принадлежало единственному человеку. Дружеская это любовь или обычная, я никогда не задумывалась. Не помнила, чтобы замечала за собой романтических чувств к девушкам, вернее, не могу с уверенностью говорить об этом, потому что моя любовь к друзьям мало отличалась от любви к малочисленным партнерам. Хотя, пожалуй, практически не отличалась. В обоих случаях меня как сильной и самостоятельной личности не существовало. Я преклоняла голову перед человеком, которого боготворила, ставила наравне с членами своей семьи. Так было и с Клео, несмотря на то, что она почти не заставляла меня убедиться во взаимности моих чувств. Хотя некоторые фразы, брошенные ею, её доверие давали мне слабую надежду. А, может быть, я просто заразилась от неё этой паранойей - полагать, что ко мне нельзя ничего испытывать, кроме жалости. Вот поэтому можно себе представить мою радость, когда среди пестрых конвертов я обнаружила один, на котором красовался незнакомый адрес, написанный знакомым почерком. Я почему-то не сильно удивилась, что адресу соответствовала клиника. Выехала немедленно, даже не став разбирать вещи. Только захватила письмо, чтобы найти место, что наверняка непросто с моим топографическим кретинизмом, и деньги. По дороге зачем-то купила букет красных гербер, таких больших, красивых и ярких. Они так и не вписались в тесную больничную палату, на тумбу рядом с больничной койкой, на которой, бледная и измученная, слабо, но искренне улыбающаяся, Клео лежала, положив руки, опутанные десятком проводов и трубочек, на живот. Она не поприветствовала меня словами, а лишь сдержанно кивнула. Видимо, ждала и точно знала, что я приду. Я тоже ничего не говорила. За всю свою, пусть и недолгую жизнь, я просто устала беспрестанно наставлять своих друзей, знакомых, родных жить согласно каким-то морально-нравственным устоям, не вредить себе и другим. Они мало когда меня слушали. Да и зачем было? В конце концов мне надоедало читать "проповеди" всем, кроме одной только Клео. Она одна была мне наименее всех безразлична. И эта странная её погоня за нелепым и даже глупым эстетическим идеалом действительно сильно взволновала меня. На то были причины. Клео любила это. Самобичевание. И оно выражалось, к сожалению, не только в порезах на руках.