Гуд бай, Ленин

      — Человечек песочный, всё исправит в конец, — просвистел Иван, подкрутив деталь.       — Офицерской шинелью, там, укроет отец, * — промямлил Гилберт, пытаясь отвлечься. — … Ты помнишь, что было дальше?       — Нет, я только припев знаю.       Гилберт отчего-то покачал головой, хотя Ивану иногда легко было угадать, что имел в виду Гилберт. Вот сейчас он мотает головой из-за ужасного автомобиля, который они вывалили из старого гаража их коменданта. А сегодня утром — из-за ужасно дорогой котлеты с гречкой.       — Кажется, готово, — пробормотал Гилберт, поднимаясь. — Заведи.       Опять садясь на водительское сидение, Иван повернул ключ зажигания (кстати, попытка номер три). Машина с непривычки захрюкала, вывалив из выхлопной трубы клубок чёрной пыли, словно потухающий дракон. Автомобиль был обшарпанной моделью повседневного Трабанта* — даже в шутку можно было сказать, что она наверняка возила их первого лидера ЦК Шпицбарта.* «Не конфетка, конечно, но если подкрасить кое-где», — начал прикидывать Иван, оглядывая машину целиком.       — Ух, ну вот, как новенькая! — откашлялся парень. — А ты говорил, что я криворукий.       — Мда, — оценивающе хмыкнул Иван, — а ты уверен, что она не развалится на запчасти?       — Не хнычь. Радуйся тому, что я вообще откопал эту машину, — фыркнул Гилберт, уходя обратно вглубь гаража. — Я еле-еле выпросил её у коменданта — будешь целый год драить полы в коридорах!       Иван покосился на друга, потом на светленький «Трабант», а потом снова на Гилберта. Ваня готов был поклясться, что всё держалось на клею или, по крайней мере, на чьих-то постоянных молитвах. Но всё-таки стоит отдать должное Гилберту, потому что отыскать студенту с дырками в карманах в их социалистическом городе машину нелегко.       Комендант Игорь Николаевич был мужиком принципиальным, поэтому было тяжко выманить у него какую-нибудь услугу за бутылку водки — как раньше, с прошлым. Не зря этот пройдоха Гилберт ещё на первом курсе умудрился поцапаться с жутчайшим из жутчайших — Иваном, и обозвал его дылдой. Сам он был студентом по обмену из дружественных им Советов. Кто знал, что через две недели он будет расхаживать возле Ивана и спокойно болтать о недавних лекциях?       — И на том спасибо, — душевно улыбнулся Иван, вертя и брякая ключами от гаража и самой машины, словно бы получал от этого какое-то удовольствие.       Гилберт показательно распахнул переднюю дверцу пассажирского кресла и плюхнулся на мягкую, пыльную обивку, отчего машина едва покачнулась. Он прямо-таки воспрянул духом, громко засмеявшись:       — Давай заскочим к Лиз. Она, поди, офигеет от этой тачки!       — Не забывай, что я ещё буду мыть наше общежитие целый год, — Иван ухмыльнулся, пихая локтём в Гилберта, — а ты составишь мне компанию. Ведь коллективный труд лучше, да, товарищ Байльшмидт?       — Ну и ладно! — прикрикнул Гилберт.       Они покатили по корявым, но всё же отремонтированным проспектам города, которые выходили к их универу и дешёвым кафешкам, где, по обыкновению, околачивались все их знакомые. Специально проезжали возле границы — так, чтобы отнять внимание у вышек, ну и, конечно, пустить в них неплохой плевок. (Наверное, у них уже есть солдат, специально отведённый для отскрёбывания плевков, он каждый вечер выходит с тряпкой и ведром и усердно моет белую Стену, пока всё не засияет.) Гилберту это развлечение очень нравилось, так как придавало хоть какого-то адреналина в нудные часы после лекций.       Столовка, где работала подруга детства Гилберта, вжалась на углу студенческого квартала возле районного Дома Культуры. По три марки в неделю — не очень-то много, но хватало на то, чтобы не сесть на мель окончательно. Лиз была довольна собой, тем, что свалила восвояси из собственного дома, не глядя на строгого папашу, пошла на факультет и устроилась в этой забегаловке. К счастью для неё, она всегда умела выкрутиться даже из самых сложных ситуаций. Словом, жизнью она распоряжалась как хотела и чем хотела.       Потолстевший управляющий вздохнул, поднимая свои выпуклые глаза на друзей — они только шугали первокурсников и брали только кофе.       — А, Гилберт, какой неприятный сюрприз! — просарказничала девушка, ведь он захаживал к ним почти каждые выходные, и это уже выматывало. — Привет, Иван!       — Здравствуй, — робко ответил парень, с трудом вжимаясь за тесный столик. Здесь вообще всё было крохотным, кроме него самого: — Мне и Гилберту, как всегда, кофе. У нас на большее не хватит, — хихикнул он.       — Кстати, Лиз, мы тут нашли кое-что раритетное, — Гилберт вытащил из кармана связку ключей, намеренно брякая ими прямо перед её носом. — Прокатаемся на этой развалюхе несколько раз возле старожил, покажем им языки или чего похлеще…       — Не могу. Я иду на концерт, — деловито сказала она, чуть не вылив на его рубашку кофе, но, к её сожалению, промахнулась.       — Да ну? — прищурил глаза Гилберт. Она редко отнекивалась, если Иван выдвигал какое-то развлечение: типа, тайком пробраться в универ и подсмотреть будущие тесты, или зайти в подпольный клуб через чёрный вход. Помолчав, он снова спросил: — С чего это ты-то намылилась?       — В Доме Культуры, возле самых Браденбурских ворот, будет выступать Родерих Эдельштайн. Он мой давний знакомый, — уточнила она, заметив, как Гилберт двусмысленно вертит пальцами - мол, шуры-муры.       Кофе был, как всегда, растворимым и ужасным. Но они настолько привыкли, что, глядя на клиентов, которые гримасничали из-за вкуса, закрывая рот ладошкой, широко улыбались. Ужасный кофе, ужасное недосыпание, ужасная недостача денег — всё это составляло жизнь бедного студента в социалистической стране.       Медленно отсчитав деньги, они поплелись обратно к машине, хотя им явно было неохота выходить на холодный воздух, но Лиз от них отстала, а управляющий буквально выжигал их взглядом. На выходе оба чуть не упали задницей на землю на скользких ступеньках, но в нужный момент Гилберт схватился за поручень, умудрился схватить друга, изрядно выругнувшись под нос.       — Ну, куда покатили?       — Что-то как-то неохота, — протянул Гилберт, ёрзая на месте, — сегодня погодка ещё противнее.       — У нас, в Мурманске, в это время бывает и снег, — как-то флегматично заметил Иван, внимательно глазея на дорогу. Да уж, с таким автомобилем надо быть поосторожнее, так как может что-то отвалиться в любой момент.       — Ну-у-у, всё, что я узнал о твоей стране, это то, что моя учительница русского из Москвы весила больше тонны!       Иван печально вздохнул, наигранно нахмурив брови, выдавил:       — И это всё, что ты знаешь о русских? Я в тебе разочарован, ты третий год дружишь со мной.       Гилберт ничего не ответил, просто завалился на кресло и время от времени шмыгал носом или чихал.       Удивительный был вообще тот факт, что у них единственных в комнате стоял обшарпанный телевизор, который вертел только три или четыре канала (четвёртый постоянно не работал). И, конечно же, их блок часто был проходным двором, куда стекались все прогульщики, которым было охота посмотреть что-то по телевизору. Обычно Торис околачивался у Феликса, его польского друга, но так как завтра будут расспрашивать по прошлой лекции, а преподаватель — ужасно кропотливый мужик, он засиделся тут с самого утра за учебниками.       Устало вытянув ноги, Иван грохнулся на жёсткий стул и тут же ойкнул. В тот же момент забрюзжал старый телефон, мужчина неохотно приподнялся и вымотанным голосом спросил:       — Да?       — Иван, — голос Элизабет смеялся, и кажется, она была на подпьяни. — Ты где?!       — Эм-м-м, в общежитии, конечно, — неопределённо промычал он. — А что случилось-то?       — Оу, — она снова захихикала, — ты ещё не знаешь? Включи телек — только не забудь присесть, потому что ты точно будешь в шоке.       Честно, он не поверил своим глазам. Скорее было похоже на фантастический боевик, а можно ведь поверить, так как даже спецэффекты есть по полной программе. Председатель что-то непонятно там болтал, Иван, поймав одной рукой Ториса, наклонил его к дивану и быстро пропыхтел:       — Ты тоже это видишь?!       — Д-да, Иван… — он шокировано промямлил, пялясь в экран телевизора. — КПП открыли!..       Отпихнув Ториса, он пошагал в раздевалку и трясущимися руками поднял трубку телефона. К счастью, рядом оказалась табуретка, и он тяжело повалился, голубой пластик неохотно прогнулся под его весом. В воздухе пахло переменами — даже нет, он вонял за многие километры от ГДР к другим странам.       — Гил.       — А?       — Ты был хоть раз на Западе? — Иван от нетерпения постукивал ботинком о ножку стула, накручивая шнур телефона на указательный палец.       — Не-а. А что? — его язык лепечет, и он несколько раз путает слова.       — Пропуск открыт. Я понимаю, что этому сложно поверить, однако…       После недолгого молчания, Гилберт со словами: «Я выхожу, Брагинский! Выгоняй свой Трабант!», швырнул трубку. Он даже не ожидал, что тот сразу же поверит, казалось бы, полной чуши, но, может быть, слухи уже добрались и до него. Торис уже выбежал из комнаты, поэтому пришлось ещё корпеть над этим ужасным доисторическим замком.       Грохоча тяжёлыми ботинками по ступенькам подъезда, он услыхал, как в некоторых квартирах распахивались входные двери. Студенты уже начали вываливаться из своих общаг, ведь телефоны трезвонили, и слухи за час распространились по всему кварталу. Даже комендант куда-то пропал со своего рабочего места. Внутри что-то переломилось и появилось воодушевление, перемешавшееся с восторгом — давненько он не ощущал такого адреналина в крови, когда хочется быть в самом центре толпы, орать вместе с ней или хлестать пиво целыми кружками. Он несколько раз из-за невнимательности проскочил одну-две ступеньки, чуть не проехавшись носом по лестнице.       Запыхавшийся и раскрасневшийся Гилберт показался при свете фонаря почти через пять минут. Ничего не высказав ему, он протянул какой-то грязный свёрток бумаги, уверенно пихая его в руки Ивану, а затем глухо приземлился на своё пригретое место, непонятно отчего снова слабо рассмеялся. Кажется, он будет делать так каждый раз, как только будет садиться в машину, гордясь своей короткой карьерой механика.       — Это ещё что? — покрутив в руках вещицу, парень вопросительно изогнул брови.       — Это фотоаппарат. Правда, чёрно-белый.       — Ого, где взял такое старьё? Они, наверное, исчезли, когда мне было лет пять…       — У старика на дешёвой барахолке выменял, — довольно ответил он. — Клёво, правда?! Его, правда, так и не использовали и провалялся где-то на складе. Я всё хранил его в чулане для какого-то важного события, потому что он уже забарахлил и хватит максимум на одну плёнку.       — Понятно, — кивнул он, вставляя ключ зажигания.       Вокруг много человек дымят, Гилберт даже кашляет, но отчего-то всё равно высовывает голову из окна.       — Слушай, клёво же! Может быть, будут раздавать бесплатное бухло, — он пытается переорать толпу, крича ему прямо на ухо.       Они застряли в пробке где-то возле границы, но даже отсюда доносились вопли людей, повисших гроздьями на стене, крики удирающих от солдат молодых студентов и всплеск водомёта. К несчастью для них, было невозможно продвинуться хотя бы на миллиметр, а сидеть здесь, пока где-то за сто метров разворачиваются такие события, что обоим становилось стыдно от этой мысли. Чёрт бы побрал их за то, что они не пошли пешком, а вцепились в эту развалюху на колёсах.       — Здесь ещё больше легавых, — заметил бородатый мужик, стоявший справа от них в ярко-жёлтом «жуке». Но в его сторону и никто ухом и не повёл, ноги шагали, разум даже ничего не говорил.       Все рвали свои глотки, вваливаясь в коридоры пропускных, до первых решетчатых заграждений. За ними — смущённые всем этим пограничники, сгрудились в одну кучу на вышке и смотрят вниз. Они пытаются вдуплить себе в головы, что их сверхохраняемую границу разнесут вдребезги, и от этого у некоторых появляется румянец на щеках. Иван подумал, что, может быть, кто-то из них точно шлёпнется в обморок, глазея, как западники и восточники охотно крушат стену тяжёлыми молотками. Трезвые и вечно точные немцы сошли с катушек.       Ни Иван, ни Гилберт не могли больше ждать — в кои-то веки нужно наступить на газ, а не держать всё вечно на тормозе.       — Поехали! — заорал Гилберт, колёса автомобиля резко крутанули влево.       — Стань во-о-о-н там! Да, да, чуть-чуть левее… Не, теперь правее, — распоряжался Гилберт, расстравляя их по стене как попало. — Памятное фото же. Наши предки, наверняка, не будут и знать об этом событии.       Иван только хмыкнул, заходя за Лиз и её знакомого Родериха, как самый высокий из всех. Кстати, этот Родерих, как отозвался Гилберт, конечно, полный ботан, но раз он сегодня даже не отказался от кружки пива, то тот может закрыть глаза, но только в первый и последний раз. По мнению Ивана, он был вполне неплохим парнем, но, правда, слегка странноватый, так как говорил всё время в какой-то уважительной форме, в отличие от Элизабет. Вскоре их задавят толпы людей, поэтому стоило бы побыстрее закончить с этим делом. К несчастью Ивана, Трабант не проездил и недели и сейчас застрял в проволочном ограждении, но уже без бампера и одного колеса. Об их машину уже разбили шампанское или пиво, откупорили что-то и несколько раз пофотографировали какие-то журналисты.       — Итак, скажите что-нибудь с буквой «ы-ы» посередине! — прохрипел он, потом добавив: — Мне лень придумывать.       Щёлкнув несколько раз, Гил был ещё больше доволен собой, так как не мог же обычный человек придумать такую гениальную идею. Может быть, лет этак через десять или двадцать это станет ужасно дорогой вещью, типа раритета, а он будет приводить к себе домой всех знакомых и хвастаться.       — Ага, получилось! — крикнул он, махая в воздухе фотоаппаратом. — Фото десятилетия сделано!