Чем славится Окенден.

Окенден много чем славится. Одно из его главных достоинств - дружелюбность. Паскаль отметил это про себя, наблюдая за Леоном, общающимся с репортерами. Он размахивал руками, восторженно что-то щебетал о том, как проходило создание игры и постоянно смеялся над своими же словами, заставляя людей в округе заряжаться его безграничной энергией и улыбаться. Сам же Паскаль был человеком спокойным, миролюбивым, поэтому просто стоял чуть позади Леона и молчал. Иногда его спрашивали, но Окенден умудрялся и тут втиснуться, ответить на поставленный вопрос и вопросительно посмотреть на Лангдейла. Тот кивал, подтверждая его слова, и Леон лучезарно улыбался, довольный своей правотой. А потом поворачивался к журналистам и снова что-то говорил. А Паскалю только и оставалось, что с восхищением на него посматривать и понимать, что улыбка Леона - второе, чем он славится. Третье, чем славится Окенден - бисексуальность, которую он без зазрения совести всем демонстрировал. Он мог говорить о своей личной жизни, совершенно не заботясь о том, какой пол у его нынешнего партнера и не обращал внимания, если кто-то это осуждал. Однако Лангдейл этого не знал. И уж очень удивился, когда случайно услышал кусочек из диалога репортерши и Леона: - А если отвлечься от взаимоотношений персонажей игры и посмотреть в личную жизнь актеров, играющих их? Вы не против? - Нет, что вы! Только я не смогу вам сказать ничего об остальных, потому что не знаю! - Окенден, продолжая улыбаться так, что глаза были почти зажмурены, пожал плечами. - Ну разумеется. - Коротко кивнула журналистка.- Скажите, вы с кем-нибудь сейчас встречаетесь? На тот момент Паскалю показалось, что Леон погрустнел. За все время создания игры Лангдейл начал различать подлинные эмоции Леона за его вечной улыбкой. Он мог продолжать улыбаться рефлекторно, притом испытывая совершенно другие эмоции. Это не было лицемерием, это был Окенден – такой, какой есть. Вот и сейчас Паскаль уловил, что Леон чуть приуныл. - Нет, к сожалению. Но есть человек, который мне небезразличен, если вам интересно. - Безусловно, интересно! - журналистка заметно оживилась. - Скажите, кто этот человек? Мы его знаем? Это из актеров «Heavy Rain»? Какого он пола? Вот именно сейчас Паскаль и удивился. Всмысле «какого пола»? «А что, Леону нравятся представители обоих полов?» - промелькнуло в голове Лангдейла, прежде чем Леон кивнул на ее слова и окончательно добил Паскаля ответом. - Мужского. - Как мужского?! – Хрипло, даже полуистерически спросил голос со стороны. На Паскаля обернулись журналисты и сам Леон, который уже не улыбался. В этот момент Лангдейл понял, что этот вопрос задал он сам. На мгновение Окенден грустно на него глянул, но потом принял прежний умиротворенный вид, слегка улыбнулся и пожал плечами. - Вот так. Мужского. «Мужского. Мужского. Мужского!» - Мысли в голове Паскаля мелькали с неудержимой скоростью, и лишь одна мысль прочно сидела и никуда не сдвигалась. Леону нравятся мужчины. Лангдейл сидел в своем номере, в который сбежал сразу после премьеры, хотя обещал Леону, Джеки и Сэму пойти с ними отмечать в бар. Ему просто необходимо было все это переварить, а значит - не общаться ни с кем вообще. Уходя, он заметил расстроенный взгляд Джеки, удивленный Сэма и… Леон. Он смотрел на него так, как не смотрел никогда за период всего их общения. Такое ощущение, будто в Леона вселилась его роль – Норман, суровый и вспыльчивый детектив. Паскалю ничего не оставалось, кроме как помахать рукой на прощание, быстро накинуть на себя куртку и смотаться, пока Окенден не побежал за ним, кидаясь всеми попадающимися под руку предметами. Окончательно в безопасности Паскаль чувствовал себя только в номере. Он устало вздохнул, швырнул куртку на вешалку, в надежде, что она зацепится за крючок в полете, снял ботинки, наступая носком на пятку и только потом, устало ввалившись в комнату, упал на диван. Конечно, Паскаль думал, что провалится в сон, но куда там. Мозг сразу начал судорожную работу и в итоге мы вернулись к тому, с чего начали. Паскаль уже полтора часа валялся на диване и, безумно рассматривая потолок, размышлял. «Да какого черта меня вообще должна волновать ориентация друга! Он хороший парень, и это главное в человеке! А гей он или натурал – меня не волнует! Не я же с ним в постель пойду!» - эта четкая мысль словно громом ударила по каше из мелких различных мыслишек и Лангдейл решительно встал, вдохновленный ею. Он уже было собирался направиться обратно в кафе и извинится, но в дверь робко постучали. Паскаль удивленно повесил куртку обратно на крючок и открыл дверь. На пороге, к его великому удивлению стоял Окенден. Он робко переминался с ноги на ногу, красный как рак и отводил взгляд. Паскаль был весьма ошарашен, и все, на что его хватило, было: - Леон, почему ты не в кафе? В ответ Окенден лишь икнул и глупо хихикнул. И до Лангдейла с ужасом дошло, что он пьян. Глаза блестели, румянец на щеках, неустойчивость... Даже пальцы, которые держались за дверной косяк, мелко дрожали и соскальзывали, отчего Леон постоянно налетал на Паскаля, неловко бормотал извинения, и снова возвращался на свое место. - Леон. Почему ты не в кафе? - Паскаль попытался сказать все более настойчиво, но ничего не мог поделать с беспокойством в голосе. Так и не дождавшись ответа от бормочущего что-то Окендена, мужчина взял того за локоть и провел в свой номер. Леон был настолько в беспамятстве, что до кровати Паскаль его дотащил почти насильно. Пихнув все еще ворчащее тело на мягкую перину, Лангдейл вернулся в коридор, закрыл дверь в номер и снова прошел в комнату. Леон на кровати неуклюже перевернулся. Глаза его были закрыты, однако губы шевелились, что-то неясно шепча, иногда даже подрагивали, то в усмешке, то в гримасе. Паскаль невольно умилился этой картине. Мужику тридцать третий год, а он ведет себя, как мальчишка. - Паскаль, мне нужно тебе кое-что сообщить… - тихо пробормотал Леон и открыл глаза, устало посмотрев в никуда. Паскаль снова улыбнулся и помотал головой. - Нет, Окенден, я не собираюсь слушать твои пьяные бредни. - Это… не пьяные бредни. - Все еще тихо и хрипло, заплетающимся языком и с дефектами речи, появившимися от переизбытка алкоголя в крови, отвечал ему Леон. Светло-голубые глаза, казавшиеся в вечернем полумраке серебряными, взглянули на Паскаля совершенно трезво, пусть Лангдейл и был уверен, что обладатель этих красивых глаз вусмерть нажрался. - Мне нужно кое-что тебе сказать. Паскаль все так же ласково улыбался, как улыбается мать на рассказы ребенка про подкроватного монстра, или как улыбается врач психически больному. Кивнув на серьезный тон мужчины, он присел на кровать рядом с ним, приготовившись выслушать. - Ты.…Наверняка помнишь тот момент на интервью… - голос Окендена становился все тише и тише по мере того как он говорил, а глаза следили за пальцами, теребящими подушку. Кстати, одно из того, чем славился Леон, пусть только и в голове Паскаля - пальцы. Он всегда завидовал дружеской завистью Леону, а скорее его рукам. У Лангдейла были руки обычного мужика, широкие, грубые и немного темнее, чем все тело. У Леона же были руки пианиста. Изящные длинные пальцы, в которых будто бы и не было мяса. Кожа была словно натянута на кости, настолько торчали костяшки. И этим Паскаль восхищался до безумия. - Так вот, - робкий голос вывел Паскаля от мыслей о руках Окендена, и он рассеяно глянул на смущенного мужчину. - Паскаль, через несколько дней мы вернемся, наконец, в наш родной город, и сможем разойтись, как в море корабли. Я пойму. Но… это ты должен знать… - Леон сел на кровати и пристально посмотрел в глаза Паскаля, от чего тот почувствовал себя неуютно. Неуютно он себя чувствовал еще от того, что Леон затронул тему своей ориентации и от того, что принял настолько официальный вид, насколько он был возможен в его состоянии. Его все еще качало, а глаза были полуприкрыты. Еще Окенден прославлен тем, что любит неожиданности. Всегда любит сюрпризы, и любит устраивать их сам. Как в мелочах, так и в серьезных делах. Вот и сейчас Лангдейл ну никак не ожидал, что после долгой напряженной паузы Окенден, повиснув у него на шее, изогнувшись в непонятной позе, вопьется ему в губы. И куда больше Лангдейл удивился тому, что ему дико это понравилось. Понравились черные кучеряшки, мягко касавшиеся лба, понравился запах одеколона и алкоголя, нравились мягкие губы, мягко и робко касающиеся его. Нравился Леон, нравился весь. Поэтому Паскаль расстроился, когда Окенден оторвался от него, с испугом осматривая лицо мужчины, думая увидеть там злость, разочарование или даже отвращение. Но Паскаль лишь облизнул губы, задумчиво посмотрел на него и изрек: - А прикольно. Окенден опешил. Он хотел задать вопрос, который потребует от Паскаля максимальных объяснений, но все, что он смог из себя выдавить, было: - П-прикольно? - Ну да, - беспечно кивнул Паскаль и потрепал Леона по волосам. Он и сам не понимал, почему на душе вдруг стало так весело и легко. Или в его голове что-то решилось без его ведома, или он просто опьянел от алкоголя с губ Леона. Но факт оставался фактом - ему было по-ребячески весело после того, как Леон его поцеловал. А еще один кусочек мозаики, который тревожил его помимо его воли встал на свое место, смахивая камень с плеч. Тогда, на интервью, Леон говорил про Лангдейла. - И тебе совсем не противно? Я же мужчина! - Удивленно пискнул Окенден, натянувшись как струна и мило краснея, видимо, уже не только от выпитого. - Ты, видимо, хочешь, чтобы я испытал отвращение. - Спокойно, но немного насмешливо ответил ему Паскаль, улыбаясь тому, как Окенден отрицательно помотал головой на вопрос. Но вдруг Леон резко остановился и засмеялся. Мальчишеским, звонким и счастливым смехом, заражая и Паскаля, который тоже начал тихо посмеиваться. Уже, будучи притянутым к Леону его же руками за новым поцелуем, Паскаль отметил про себя, что Окенден много чем славится. Глазами, пальцами, характером, внешностью, ориентацией. И всем этим он славился не только на публике, но и в душе, а возможно, и в сердце Паскаля. И Паскаль был рад, что тоже «славится» у Леона.