Бедное, наивное дитя...

      Уже давно отгремела свадьба.       Она была так счастлива и так любима, но прошли года и всё не так. Уже не смотрит принц на неё с обожаньем, не целует ей руки, шепча жаркие признанья любви. Он лишь проходит мимо, храня хмурое молчанье, избегает её взгляда. Теперь всё не так. Раньше она была полна забот: готовка, грядки, уборка, а затем заново всё. И лишь под вечер устало она садилась перед помутневшим от времени зеркалом и расчёсывала тонкие светлые, словно пшеница, локоны. А закрывая глаза, слышала заботливый и нежный голос матери, шептавший: «Мила, мила моя Элла…». И тогда, лёжа на твёрдой кровати и накрывшись старым одеялом, она часами мечтала о том, что какой-нибудь богатый герцог, знатный барон или храбрый рыцарь приедет однажды к ним в дом. И встав на одно калено, попросит её руки. Так и случилось… почти. К ней прискакал её прекрасный принц. Но вместо кольца надел он на неё хрустальную туфлю, страстно говоря о том, что для него она навсегда останется самой любимой и единственной. А она стыдливо стояла, опустив голову, пряча за спиной мозоли на руках. О, как она его любила, как боготворила в тот момент, теперь же всё не так.       Бедное, наивное дитя. Мечтала она о прекрасном муже, любви и свободе, а получила лишь заточенье. Да, хоть клетка золотая, инкрустирована драгоценными камнями, но даже так это всего лишь тюрьма, пусть и дорогая. Бедное, наивное дитя. Теперь она словно кукла сидит на высоком троне, одевают её слуги в шелка и бархат, украшая волосы алмазами. На балах принц её целует, но больше для знати, пусть видят счастливую пару, чем из-за остывшей любви. А ночью он уже целует уже другую, так искренне, так нежно, как когда-то целовал её. И уже другой он шепчет слова любви, а ей лишь остаётся натянуто улыбаться, сдерживая подступающие слёзы, думая о том, сколько уже было этих других и сколько будет. Бедное, наивное дитя. Она совершила ошибку, поддалась глупой мечте, но не заметила, как прекрасная сказка превратилась в ужасный кошмар. О, как она скучает по грядкам, по нежным белым розам, по воркованью голубей в часовне, по писку мышек в её чулане. Теперь всё не так, и этого уже не вернуть - слишком большая цена была заплачена за её мнимое счастье. Бедное, наивное дитя. Она пыталась убежать сегодня в полночь, надеялась, что получиться как в тот раз, но так глупо получилось поскользнуться на тыквенной кожуре и упасть прямо у ворот. Она так и лежала там до рассвета, заливая слезами и смотря, как осколки хрусталя впиваются в её нежные ножки. Это был последний раз, когда ей довелось плакать. Уж выплаканы все слёзы.       И теперь всё не так. И снова она как кукла ходит, говорит, улыбается, шепчет, целует. А вечером садится перед зеркалом, расчёсывает волосы и слышит тихий, сочувствующий голос мамы: «Бедная, наивная моя Синдерэлла…». Она не может спать, ведь совсем не устала. Ведь она уже давно не перебирала гречку, не поливала цветы, не мыла окна и не стирала пыль с портретов. Ведь уже давно не было на её руках мозолей. А теперь всё, что она делает - это имитирует интерес к жизни. Поэтому ночью она просто лежит в кровати и смотрит, как лунный свет играет радугой в её хрустальных туфельках. Они стоят на полке, на мягкой атласной подушке, как на пьедестале. Бедное, наивное дитя. Она ни капли не подозревала, что добрая тётушка в алом плаще могла обречь её на проклятье. Но ведь откуда она могла знать, что туфли, чей блеск так завораживал, когда-то были частью хрустального гроба*. И откуда было ей знать, что добрая фея на самом деле окажется ведьмой, а алый плащ от того так ал, что впитал в себя реки волчьей крови, убитых в порыве мести**.       Бедное, наивное дитя. Она бы сбежала да страшное заклятье не даёт, ибо не может она обуть ничего кроме проклятого хрусталя. Она подходит к воротам и уже чувствует как хрусталь, словно ледяные иглы, начинает вонзаться ей в ноги, окрашиваясь в розовый цвет.       Совсем недавно они ездили на море. Там она впервые почувствовала хотя бы иллюзию свободы. Она равнодушно смотрела, как её муж бесстыдно флиртует с прекрасной русалкой***, которая, похоже, даже этого не понимает. Она беззаботно плескалась у самого берега, её зелёная чешуя переливалась радугой, а капли воды стекали, словно жемчуг, скатывались по её молочно-белой спине. Русалка лишь смеялась, откидывая мокрые рыжие пряди с лица, и мечтательно прикрывала свои голубые глаза, предаваясь раздумьям о том, что было бы будь у неё ноги. Но зачем ноги, если у тебя нет даже возможности сбежать, и всё, что тебе остаётся – это терпеть боль от хрустальных оков. А русалка продолжала свой рассказ о том, как бы она танцевала, ходила, гуляла, совершенно не обращая внимания на предвкушающую улыбку принца.       Бедное, наивное дитя, оно даже не подозревает, что скоро станет ещё одной пташкой в драгоценной клетке, лишённой не только свободы, но и голоса.