Чаша терпения

Странник медленно шёл опираясь на посох. За спиной плескалось море, а впереди нависали древние скалы, облепленные пеплом вулканов. Ветер, скучавший среди редких кустов и низкой травы, трепал полы шляпы, надвинутой на лицо, шевелил длинную седую бороду и надувал, словно парус, тяжёлый синий плащ. Странник любовался бледной красой северного края — давно он не был в Мидгарде. Он приблизился к скалам и поднялся вверх, остановился возле небольшого родника. Присел на холодный камень, прислушался. Это безмолвное место скрывало много тайн, неведомых смертным. Ручеёк, звонко прыгающий вниз, нёс мёртвую воду и бежал в Гьёлль — реку, что текла в Хель — мир мёртвых. Ни травинки не росло у родника, не пили из него птицы. Странник взглянул в небо. Сквозь тучи пробивался одинокий солнечный луч. Давным-давно под землёй жили громадные тролли, по ночам вылезали к морю, ловили рыбу, изводили людей. Но однажды асы обманули троллей, и те не успели уйти в норы до рассвета, так и застыли, окаменели в первых лучах Соль, навечно остались на берегу. Из трёх поваленных скал, что были пальцами троллей, асы сотворили пещеру... Внезапно земля зашаталась, затряслась, загрохотали скалы. Странник продолжил сидеть, он не искал укрытия, не уворачивался, словно знал наверняка, что ни один из летящих сверху камней не посмеет ударить его. На море поднялись волны и набросились на дрожащую землю. Но вдруг в гремящей и свистящей тяжелым каменным градом земной буре послышался ласковый шорох одежд, и в расщелине скалы появилась женщина, будто расцвела красно-белая лилия. Когда земля успокоилась, женщина шагнула вперёд. Она ступала медленно, в руках несла чашу, боялась пролить хоть каплю на тонкие пальцы. Заметив сидевшего у родника странника, она остановилась. — Привет тебе, Сигюн, — сказал странник. — И тебе привет, — тихо, совсем без радости ответила женщина. — Холод и мрак не сгубили тебя, как и прежде ты прекрасна. Сигюн молчала, стояла недвижно, точно сама обратилась в камень. Странник продолжил: — Ты не должна мешать воле асов. Оставь Локи, пусть свершится назначенная ему казнь, пусть отравленный ядом, он сойдёт в Хель. А ты, Сигюн, возвращайся в Асгард. Мужа твоего никто не вспомнит без проклятий, но тебя асы почитают и любят. Дай себе жить, освободись, среди асов ты встретишь достойного верности мужа. Синие глаза Сигюн на миг потемнели. — Тех, кого я любила больше жизни — моих сыновей — асы убили. Но жив их отец — его и буду любить. А любовь асов мне не нужна. Странник вздохнул. — Упрямая глупая женщина. Морок чар застелил твой разум, Локи — зло и смута, его нельзя любить. За все козни он заслужил смерть! — Козни Локи — лишь отражение славных подвигов асов. Вспомни о том, сколько сокровищ Локи принёс в Асгард. Забыл? Земля снова загудела. Странник встал, посох в его руке превратился в могучее копьё, над головой появились два чёрных ворона. — Вижу, ты научилась у мужа дерзости. Сигюн глянула на вещих птиц с презрением, затем, стараясь удержать дрожащую чашу, сказала: — Пронзишь меня копьём, если не пойду с тобой? Отдашь на растерзание волкам и воронам? Не боюсь тебя! Прежде, чем погибну — выплесну этот яд тебе в лицо, совсем ослепнешь, как будешь в час Рагнарёк биться с Фенриром? Уйди с дороги! Странник молча стукнул копьём о землю, всю ярость вложил в этот удар, развернулся и пошёл прочь. Удаляясь, он обернулся. — Жаль тебя! Пропадёшь с ним! — Жалость отнеси своей жене! — крикнула Сигюн в ответ. Она подошла к роднику и вылила из чаши. Вода зашипела, вспенилась, над ручьём поднялся зловонный туман. Пока возвращалась в пещеру, земля содрогнулась ещё раз, но теперь, когда чаша была пуста, Сигюн не остановилась. Она села возле Локи и подставила чашу как раз в тот миг, когда следующая капля падала с зубов змеи — успела поймать. — Я пришла, я здесь... Сигюн взглянула на Локи. Лицо его было искажено от мучений и разъедено ядом до крови, руки и ноги, скорченные судорогой, натягивали путы. Вид его был жалок, но длинные волосы, раскиданные по камню, по-прежнему хранили силу и красоту застывшего в них огня, и Сигюн невольно залюбовалась им. Даже такой: поверженный, истерзанный, беспомощный, он вызывал в её душе приятное волнение. — Я знаю, что ты здесь, — Локи приоткрыл глаза, — слышал, как шуршало твоё платье, когда вошла. Тебя не было долго. Всегда падает две капли, а сегодня — три. — Один поджидал меня возле ручья, — сказала Сигюн, — звал в Асгард, копьём грозил... Локи сжал губы, но прежде, чем заговорить, пришлось отдышаться — он хрипел, давился воздухом. Но судорога, наконец, отпустила, и он шепнул жене: — Не бойся. Одряхлевшее копьё давно не может обнажить острие и воткнуться в живот. Сигюн грустно улыбнулась и с ласковым укором ответила: — Всё шутишь и шутишь... — Как же иначе?.. Немыслимо без шутки говорить о моём побратиме. Локи слабо улыбнулся, глубоко вдохнул сырой, пахший мхом воздух и закрыл глаза. Боль уходила, и хотелось отдохнуть после пытки. Сигюн глядела на дремлющего мужа и облегчённо улыбалась. В тишине пещеры слышалось биение двух сердец, будто идущих друг за другом. И вдруг она ощутила, как вокруг что-то изменилось, когда уходила, всё было не так... Сигюн оглядела пещеру, но всё казалось обычным. Осмотрелась ещё — внимательнее. И только на третий раз она поняла, что стало светлее, намного светлее. Она начала разглядывать своды и увидела, что скала пошла трещинами, а вверху разломилась, и через скол пробивались лучи солнца. Сигюн засмотрелась, залюбовалась светом, но вскоре пришлось закрыть глаза, заслезившиеся с непривычки. Под веками вместо привычной черноты расплывались радужные пятна, в которых Сигюн грезилось мерцание далёкого будущего. Она видела, как дёргающийся в судорогах Локи постепенно разрушает скалы, как от тряски они трескаются и крошатся. Однажды она вернётся от родника с пустой чашей и увидит, что Локи вырвался и давит босыми ногами змею, что висела над ним. В день, когда рухнут скалы, начнётся Рагнарёк. Чаша в её руке медленно наполнялась ядом. Падая, капли словно отмеряли время до заветного часа. Сигюн склонилась над обожжённым лбом Локи, слегка подула на свежую рану и шепнула: — Терпи. Ты доживёшь, ты должен дожить. Иначе, напрасны будут смерть наших детей, твои муки и мой труд. Не дай асам взять верх. Терпи...