По ту сторону листа

...осталось только нанести последний штрих - но он отдёрнул руку. В коридоре послышались шаги, и Кирен быстро убрал незаконченный лист под ворох других бумаг. В отличие от папы, у которого между стуком в дверь и входом в комнату всё-таки оставались символические несколько секунд, мама заходила сразу же, и если видела хоть что-то похожее на рисунок, требовала показать. А именно это Кирен показывать не хотел совсем, никому. Особенно маме, наверное. Он начал рисовать его давно, ещё при жизни, лет в четырнадцать. Герой в сияющих доспехах, рыцарь, защитник слабых и обездоленных. Это было глупо и по-детски, но Кирен привязался к своему персонажу. Год за годом истории из жизни светлого паладина множились, заполняя собой сначала неприметную папку, засунутую между альбомами, а потом, когда папка стала мала, уже и целую коробку. Мир вокруг него разрастался, в нём появлялись новые люди и новые земли. Кирену нравилось рисовать его в мельчайших деталях, продумывать историю каждого предмета, не говоря уж о жителях ставших многочисленными городов и деревень. Кирен нашёл коробку среди прочих своих вещей на чердаке. Судя по всему, её даже не открывали. Он перебирал листы, пока не добрался до одного из самых старых, где ещё совсем неумелой рукой был сделан набросок: фигура в нелепых доспехах с торчащими во все стороны металлическими щитками, над протянутой вперёд ладонью парил шарик света. Кирен покопался в листках и вытащил ещё один, уже в красках - двое рыцарей, один в светлом наряде, худой и рыжеволосый, другой - в ярко-бронзовой броне, темноволосый и крепко сбитый, опирающийся на меч. Губы Кирена дрогнули, и он разворошил рисунки, заталкивая набросок поглубже между ними. А потом он поймал себя на том, что бездумно выведенные на бумаге линии складываются в знакомые контуры башни - башни придуманного им ордена Древа жизни. Кирен усмехнулся иронии судьбы, но зачем-то продолжил рисовать, придавая башне всё более и более реальный облик, накладывая тень на камни и отблики заходящего солнца - на черепичную крышу. Он посмотрел на законченный рисунок и несколькими штрихами набросал в одном из окон силуэт человека, склонившегося над чем-то - книгой, или, быть может, над письмом. В следующий раз на бумаге появился близнец самого первого рисунка, сделанного много лет назад. Доспехи стали аккуратнее и словно уменьшились, облегая фигуру. Изменилось и лицо - в мир смотрели нарисованные светлые глаза. Рука, над которой раньше светился магический фонарик, была повёрнута, словно чертя в воздухе что-то незавершённое. Кирена вновь затянуло в этот мир, он и сам удивился тому, насколько, оказывается, успел по нему соскучиться. Тогда, когда он впервые придумал своего паладина, он сочинил героя, живущего в мире, полном приключений, опасностей и волшебства. Он был кем-то значимым там, в земле с высокими башнями, где обитают маги и рыцари, и маленькими домиками, в которых коротают вечера обычные люди. Это было настолько далеко от повседневной рутины, к которой привык Кирен, насколько он только мог вообразить. И пусть рыцарь в светлых доспехах тоже был одинок, но у него была его сила и его миссия. Он прекрасно понимал, насколько наивны выдуманные им истории о тёмных магах и светлых воинах, но когда он рисовал, ему становилось легче, он словно уходил туда, где нарисованный рыцарь творил свою магию. Только теперь рыцарю, как и Кирену, пришлось умереть. Кирен прикоснулся карандашом к рисунку… ...ещё штрих. Рука молодого человека замерла над бумагой. Он и сам был словно нарисован - широкие светлые мазки шёлковых рукавов, яркие всполохи медно-рыжих волос, серо-металлические точки и блики - кольца кольчуги. И растекающееся по гербу на груди серебро Древа жизни, горькая ирония - единственного живого, что осталось в этом юноше. Слишком светлая кожа, слишком светлые глаза. Немёртвый. Немёртвый в одежде светлого паладина с карандашом в руке. Кирен оторвал взгляд от листа и перевёл его за окно, где закатные лучи солнца расплёскивались по блестящей черепице дозорной башни, раскрашивая её багровым. Он вновь посмотрел на изображённого спящего юношу, очень похожего на него самого. Сон юноши нельзя было назвать мирным, его лоб бороздили морщины, а губы были сжаты и страдальчески искривлены, словно от сильной боли. Его окружали странные вещи, какие-то коробочки и отходящие от них тёмные будто бы побеги, уходящих в толщу стен. Другой мир, не знакомый никому, кроме Кирена, немёртвого паладина ордена Древа жизни. Магистр вновь будет недоволен, если узнает, что Кирен рисовал свои картины, вкладывая в них частицу силы - он не мог иначе. Магистр уже не раз давал понять, что дар Кирена не принадлежит ему одному, особенно сейчас, когда орден позволил ему остаться в своих рядах после всего, что случилось. Кирен этого не просил. Но оказалось, что после Катастрофы и первого Пробуждения в нём, нечистой нежити, сохранился огонь его дара. Кое-кто говорил, что даже непробуждённым, блуждая, подобно дикому зверю, по разорённым городам, он рисовал, и выходившее из-под его рук оживало. Может, это были сказки, а может, так было и на самом деле, Кирен не знал. Воспоминания о том, что было до Пробуждения, были внезапными и болезненными, жаля, иногда слабо, как пчелиные укусы, а иногда невыносимо больно, как стрелы. Он не хотел вспоминать. Он не хотел и пробуждаться, но Катастрофа не спрашивала согласия у мертвецов. Тогда они просто встали из своих могил там, куда дотянулась власть неведомого некроманта, и родная деревушка Кирена пала первой, оказавшись на острие его удара. Светлые маги, в их числе и магистры ордена Кирена, собрали силы и знания и сумели сотворить то, что после назвали Пробуждением. Тогда к некоторым из мертвецов вернулась память, но, увы, не жизнь. Сотни, тысячи мертволиких и мертвооких людей подняли головы и ужаснулись тому, что они успели натворить. Они возвращались в свои дома, снедаемые тоской и раскаянием, но родные бежали от них в страхе. Сестра Кирена, Джемайма, которую он помнил крохотной девочкой, во время Катастрофы взяла в руки оружие, чтобы охранять живых от нежити. Она не приняла Кирена и после Пробуждения, а Кирен не настаивал. У него не было на это права, он отказался от своей жизни тогда, когда ушёл в свой последний самоубийственный поход, не скрывая того, что его целью была только смерть. Он ещё раз взглянул на рисунок. Спящий юноша был так похож и одновременно так непохож на него. В той, иной реальности, на его плечах не лежали судьбы мира. Ему не нужно было сражаться, чтобы выжить, и он никому ничего не был должен. Он не нёс ответственности ни за кого, кроме себя. Кирен завидовал своему нарисованному двойнику, чья жизнь была, быть может, не слишком легка, но гораздо более спокойна и проста, чем у него. Наверное, ему и правда следовало бросить это баловство, как настаивал магистр. Но Кирен не мог оставить этого героя и свой придуманный мир, в котором эхом повторялось то, что происходило с ним самим. Он дотронулся кистью до изображённого лица… ...и с раздражением отодвинул лист. Руки и карандаш словно издевались над ним, выводя линии, фальшивые до последней доли дюйма. Кирену казалось, что если он решит начертить круг, то на бумаге появится квадрат, треугольник, а то и вовсе прямая. Некоторые дни просто не созданы для творчества, но как назло, именно сегодня Кирену нужно было немного отвлечься от того, что происходило вокруг. На часах было полвосьмого утра, но он не спал с шести. Удивительно, как мало времени ему теперь требовалось для сна. Кирен не хотел думать, что он просто боится ложиться в постель, потому что именно во сне к нему приходили воспоминания - те, которые потом он пытался заменить нарисованными историями из другой жизни. - Милый, пора просыпаться! Кирен привычным движением перевернул лист. Дверь скрипнула. - О, ты уже встал. - Да, мам. - Большой день. - Да, мам. - Не волнуйся, всё будет хорошо. - Да, мам, - он надеялся, что последняя реплика прозвучала не слишком резко, и тут же добавил: - Тебе помочь с завтраком? Я сейчас спущусь. - Конечно, дорогой. Не торопись, приводи себя в порядок, сколько нужно. Дверь закрылась, а Кирен прижал ладони ко лбу. Конечно, привести себя в порядок. Мама деликатно называла так его грим - даже слово “тональник” она вслух не произносила. И всё-таки мама не могла смотреть на него, когда этого грима на нём не было. А он так увлёкся собственными переживаниями, что забыл накраситься раньше, чем кто-то в доме проснётся. Он выглянул в коридор, первым делом посмотрев в сторону комнаты Джем. Никаких звуков слышно не было, значит, минимум десять минут у него ещё есть, Джем всегда была соней и подолгу возилась после того, как её разбудишь. Кажется, эта привычка у неё сохранилась. Кирен крадучись прошёл в ванную, заперся на задвижку, уже привычно отвёл глаза и набросил на зеркало полотенце, потом поставил перед собой крохотное карманное зеркальце, в который было видно только один глаз. Он успел вставить линзы и наполовину наложить грим, когда в дверь забарабанили. - Я сейчас! - крикнул он и услышал удаляющиеся шаги. Конечно, Джем не пожелает сталкиваться с ним даже на выходе из ванной. Он быстро замазал остававшуюся бледной часть лица, сгрёб свои банки, поднял глаза и сдёрнул полотенце с зеркала. Похоже на человека. Плохо нарисованного, слишком грубо закрашенного, чтобы быть настоящим, но всё-таки это больше похоже на человека, чем бледная нежить. Когда он спустился, Джем демонстративно отвернулась, а отец преувеличенно бодро начал зачитывать результаты футбольного матча из утренней газеты. Учитывая, что футболом Стив Уокер никогда не интересовался, получалось ещё хуже, чем если бы он молчал, как Джем. Отец обращался вроде бы к Кирену, но при этом настолько старательно смотрел поверх его головы, что Кирен почти физически ощущал его усилия. А ещё Стив постоянно, как раньше, традиционно спрашивал, как маме удался завтрак. И первым он обращался к Кирену, который улыбался, кивал и бормотал что-то неразборчивое. - Удачи, сынок, - сказал отец, уходя на работу, и похлопал его по спине. Мама наклонилась, чтобы чмокнуть его в щёку, но вместо этого просто обняла. Кирен улыбнулся - заставил себя улыбнуться - и пошёл наверх, к себе. Он вновь перевернул лист с неудачным наброском - сосредоточенное лицо, тщательно прорисованные руки с неестественно выгнутыми пальцами. Паладин на рисунке пытался сотворить какое-то волшебство. Кирен невесело хмыкнул. Хоть у кого-то ежедневная рутина веселее, чем у него, - этому парню явно не приходится ждать милости от соседей, которые и при жизни смотрели на тебя, как на плешивого пса, которого противно даже пнуть ногой. Он потёр карандашную линию, затушёвывая участок… ...и распрямился, критически оглядывая получившееся. Закрыл глаза, положил ладонь на рисунок, сосредоточился - и отнял её. По рисунку пробежала рябь, и волосы замершего посреди пустого зала юноши на портрете словно шевельнуло сквозняком, а блик света скользнул по бесцветным нечётким лицам сидевших перед ним людей. Кирен грустно улыбнулся рисунку, захлопнул папку и убрал её под матрас. Не то чтобы он не доверял заговорённому замку на сундуке, просто он знал, что именно его будут в случае чего вскрывать в первую очередь. Потерять отрисованные боевые знаки он не боялся, они всё равно уже жили в его руках и голове, а вот окошки в придуманный мир были ему гораздо дороже - восстановить их было бы значительно сложнее, он это чувствовал. Хотя вроде бы в эти рисунки были вложены крохи силы, несопоставимые с тем, что он творил для Ордена, отчего-то он он ощущал, что именно в этих листах бумаги живёт часть его собственной души. За такие слова магистр бы заставил его прилюдно сжечь то, что лежало под матрасом, а старший его отряда выгнал бы подметать двор. Но они ничего не узнают. Он успел вовремя - в дверь постучали, сначала тихо, а потом отчаянно замолотили со всей силы. Кирен распахнул её, и в комнату чуть ли не кубарем вкатился мальчик лет девяти - послушник из числа недавно набранных. Дитя широко распахнуло глаза, глядя на Кирена, и оттараторило: - Магистры вызывают светлого паладина Кирена в зал советов. - Спасибо. Дал бы тебе сладкого, но увы, не держу. Мальчик вытянулся по струнке и старательно таращился в окно, хотя видно было, что больше всего ему хочется осмотреться. Ещё бы - он потом будет рассказывать друзьям в спальнях на чердаке о том, как выглядит комната единственного немёртвого паладина Ордена! - Можешь идти. - Мне велено сопроводить светлого паладина Кирена до зала. Это уже что-то новенькое. Раньше за ним никогда не высылали эскорта - дорогу до зала Кирен прекрасно знал. Неужели старшие ордена боялись, что Кирен потеряется где-то по дороге? Или действительно готовится что-то очень большое. Кирен открыл шкаф, где хранилась его кольчуга. В зал совета следовало являться в полном доспехе, древняя традиция, которую он не мог себе позволить нарушить. Доспех Кирен недолюбливал, в нём было трудновато двигаться, не говоря уж о том, чтобы свободно выводить знаки. Однако если и был в его состоянии хоть какой-то плюс, так это то, что теперь неудобство доспехов докучало гораздо меньше. Он натянул кольчугу, закрепил наручи и втиснулся в тяжёлые латные сапоги. Наощупь оправил кольчугу и дотронулся до герба ордена на груди. - Ну, веди, - скомандовал он парнишке. Тот припустил по коридору, но затормозил через пару шагов и дальше шествовал чинно, иногда ускоряясь, но тут же явно одёргивая себя. Кирен шёл за ним, пытаясь вспомнить себя в его возрасте: тогда он больше всего боялся, что о его способностях узнают соседи, и тогда его начнут обходить по дуге даже те немногие, кто ещё не стеснялся с ним знаться. В орден он попал почти случайно, искру силы почувствовал в нём заехавший в родную деревушку паладин по имени Орион. Вернее, это было не имя, а прозвище, но об этом он узнал гораздо позже. Орион не был похож на паладина - собравшиеся в трактире местные судачили о том, что у него и меч-то какой-то хлипенький, и щита нет, какой же это воин, если без щита. Да и сам он - соломиной перешибёшь, как только кольчугу таскает. Тогда Орион посмотрел на паренька, вместе со всеми пришедшего на площадь, чтобы послушать, о чём расскажет заезжий паладин. Он смотрел на него чуть дольше, чем на других его односельчан, и Кирен что-то ощутил. На следующее утро он собрался в дорогу, сообщил родителям, что уходит, - никто и не подумал его удерживать, - и отправился в город. А через три дня он уже стучал в ворота орденского замка. К одиннадцатилетнему Кирену вышел Орион. Он тепло улыбнулся ему - единственный, пожалуй, кто так улыбался Кирену, - взял его за руку и повёл за собой. Орион погиб незадолго до Катастрофы, как рассказали потом Кирену. Кирен так и не успел попросить у него прощения за то, что сделал. Сопровождавший его мальчик распахнул тяжёлую дверь, и Кирен вошёл в зал совета. За столом, подковой изогнувшимся вдоль круглых стен, сидели все, кто управлял орденом: все старшие магистры и все главы отрядов, включая и непосредственного старшего над Киреном. Кирен быстро оглядел собравшихся и остановил взгляд на главе ордена. - У ордена есть для тебя задание. Ты отправишься в Рортон. До нас дошли слухи, что туда начинают стягиваться слуги Пророка, и не только они. Твоя задача - разведать, в чём дело, и выяснить, что они затевают. Кирен выдержал паузу, чтобы убедиться, что никаких уточнений не последует, и только после этого спросил: - Когда мы выдвигаемся? Архимагистр посмотрел ему в глаза. - Ты. Ты поедешь один. Кирен не поверил своим ушам. - Один? Туда, где собираются приспешники некроманта? - Туда стекаются многие. Несколько членов ордена привлекут к себе лишнее внимание. А твоя внешность позволит оправдать твой интерес к Рортону без лишних вопросов. Ты ведь и родом из тех краёв, если я не ошибаюсь? - Да. - У тебя будет месяц. Если тебе понадобится больше времени - пришли весть. - Слушаюсь, архимагистр. Кирен коротко поклонился, развернулся, вышел из зала и отправился в свою комнату. Складывать ему было особенно нечего: смена одежды, пара сапог, несколько листов бумаги. Он подумал и вытащил папку со своими рисунками, присел на кровать и открыл её. Последний набросок лежал сверху, и рука Кирена сама потянулась за карандашом - подправить кое-что… ...но лучше рисунок от этого не стал. Можно было сидеть над ним сколько угодно, но действительность никуда бы не делась. Вчерашний экзамен - или, вернее сказать, допрос на совете прихода он, кажется, выдержал. О результатах должны были сообщить сегодня - от этого зависело, допустят Кирена к дальнейшей, как говорилось в документах, “интеграции в общество”, или всё-таки нет. Для этого нужно было опять тащиться в огромный запылённый зал, где ему придётся стоять под пристальными взглядами тех, кто не слишком любил его при жизни - и уж тем более терпеть не мог после смерти. Кирен спустился вниз и вытащил из нижнего ящика буфета семейный ноутбук. Ему казалось, что отец не одобрил бы то, что он взял ноут без спроса, но, как выяснилось, за пять лет пароль так и не изменился. В отличие от интернета - Кирен впервые за всё это время вышел в сеть. Раньше он никогда особенно не интересовался в интернете ничем, кроме фильмов, музыки и расписаний выставок и концертов, на которые он всё равно бы никогда не попал. Сейчас он искал хоть что-то, что было бы связано с тем, что сказал вчера викарий Одди. Но никакой информации о том, что кого-то из страдающих PDS могут не допустить до жизни в обществе, он так и не нашёл, по крайней мере, в официальных актах, вывешенных на сайте министерства по делам неживых. Частично живых. Кирен захлопнул крышку ноутбука, но вовремя спохватился, открыл его снова, закрыл все вкладки и очистил историю в браузере. Родители вряд ли догадались бы её проверить, но вот Джем - вполне возможно, а лишний раз нервировать сестру Кирену не хотелось. Он выглянул в окно. В Норфолке ему казалось, что он заперт в тюрьме, где всё одинаковое, дни похожи один на другой, и из четырёх высоких стен одинакового серо-синего цвета некуда выйти. Он боялся приезда родителей, но радовался ему: покинуть Норфолк казалось ему тем же самым, что выйти из тюрьмы. Но даже тогда, в Норфолке, он не ощущал такого бессильного отчаяния, как сейчас. Его будущее зависит от нескольких завистливых и озлобленных мужчин и женщин, у которых нет ни малейшего права на это. И он, Кирен, ничего не может с этим поделать. В зале царил тот же сумрак, что и всегда, когда Филипп пригласил его войти. Кирен сразу заметил, что викарий был очень мрачен, а Перл Пиндер, напротив, сияла, как начищенный пенни. Дождавшись, пока Кирен встанет перед столом, она вскочила и защебетала: - Мы долго совещались, но, приняв во внимание безупречную репутацию твоей семьи, огромные заслуги твоей сестры, и то, что раньше ты был очень хорошим мальчиком, мы решили, что ты достоин шанса доказать свою полезность как член нашей общины. Викарий Одди громко кашлянул, и Перл быстро поправилась: - Как допущенный в нашу общину. Кирен перевёл взгляд с Перл на Дункана Ланкастера, потом назад на Перл. Она стояла, сияя всё той же торжественной улыбкой, и выжидательно смотрела на него. - И… что это значит? - хрипло спросил Кирен. Улыбка Перл сделалась неуверенной, она оглянулась на викария Одди, который поджал губы, посмотрела на Дункана, и заговорила снова, но уже более сбивчиво: - Это значит, Кирен, что тебе нужно будет выполнять поручения, которые мы тебе дадим, и если ты будешь паинькой, то докажешь, что ты не один из этих, - Перл сделала неопределённый жест, - и что ты действительно исправился. - Но ведь я ничего не сделал, - сказал Кирен. - Парень, помолчи, не порть себе жизнь, - вмешался Дункан Ланкастер. Он выждал пару секунд и вдруг расхохотался. Викарий и Перл посмотрели на него недоумённо, но он только ткнул Перл локтем в бедро. - Жизнь! Я сказал - “не порти себе жизнь”, а? Перл хлопнула глазами, сдвинула брови - и тоже засмеялась, к ней присоединились остальные. Викарий с шумом отодвинул стул и вышел, не глядя на Кирена. Кирен разглядывал хохочущих членов совета, и больше всего ему хотелось зажмурить глаза и очнуться хотя бы в Норфолке. - Завтра поможешь мисс Роуз вскопать огород, - отсмеявшись, сказала Перл. - А чой-та мой? - вскинулась Роуз. - Пусть кому-нибудь другому для начала вскопает. Вон, пусть к Фёрнессам идёт, у них мать такая же. - Ладно, - сказала Перл. - Завтра утром пойдёшь к Фёрнессам и поможешь им с отелем. Что скажут - то и будешь делать, ясно? - Ясно, - пробормотал Кирен. - И не бурчи. Тебе тут сделали великое одолжение, а ты морду корчишь. Потом, может, у меня поработаешь, по старой памяти. А теперь иди. Дома Кирен снова взялся за альбом. Сначала он набросал фигуру в доспехах, драющую пол. Невесело хмыкнул, смял листок и принялся за следующий рисунок. Уж паладину-то точно не приходилось доказывать свою полезность как члену общины, вскапывая чьи-то огороды. Кирен подумал, и карандаш начал очерчивать контуры зданий, складывающиеся в узкую улочку.... ...но на сегодня с рисованием нужно было заканчивать. Тем более, что рисунок получался какой-то невесёлый, он вторил настроению самого Кирена. В таких случаях обычно говорят “сердце не на месте”, но это выражение для живого человека, а не для немёртвой нечисти. Ехать не хотелось. Не потому, что Кирен боялся покидать безопасные башни Ордена, но потому, что он знал - в Рортоне его не ждёт ничего хорошего, потому что там осталось слишком много прошлого. Отправляться сейчас смысла не было, хоть Кирен и не чувствовал жары, но месить пыль на нагретой дороге было не слишком приятно, а шансы встретить какого-нибудь доброго крестьянина, который возьмётся подвезти в нужную сторону человека со знаком Ордена на груди, были ничтожно малы. Особенно если учесть, что человеком Кирен не являлся и не питал иллюзий по поводу того, что уважение и страх перед орденом пересилят отвращение и страх перед нежитью. Он решил, что дождётся рассвета, а пока можно было выйти в город - зайти в пару лавок и кое с кем повидаться. Кирен редко появлялся в городе - не было нужды, всё, что ему было необходимо, предоставляли орденские кастеляны. Да и магистры не слишком одобряли прогулки вне стен цитадели, это касалось не только Кирена, но Кирена - в особенности. Пусть здешние люди относились к немёртвым с большим спокойствием, нежели простые крестьяне, кое-кто даже получил работу, однако лишний раз подвергать их доброе отношение проверке никто не хотел. Да и не паладины занимались общением с простонародьем, а маги и лекари. Он прошёл несколько перекрёстков, свернул в неприметный переулок и открыл тяжёлую дверь под выцветшей вывеской “Товары для исцеления тела и духа”. Брякнул колокольчик, Кирен поморщился: он не любил этот резкий неприятный звук. В лавке было темно, но глаза Кирена быстро привыкали к отсутствию света, это было ещё одним из немногих преимуществ его состояния. Вдоль стен были расставлены тесно придвинутые друг к другу шкафы, часть с открытыми полками, на которых красовались склянки и банки с плотно прикрытыми крышками, часть - с закрытыми дверцами, украшенными витиеватыми надписями, стилизованными под магическое письмо. Два высоких шкафа отгораживали часть комнатки, оставляя между собой пространство для небольшого прилавка. - Мэтра Делимарио сейчас нет, но вы можете зайти ближе к ужину, мы закрываемся только с восходом луны, - сообщил звонкий голос из-за шкафов. Кирен вздохнул с облегчением, хотя воздух ему нужен не был. - А я и не к нему, - произнёс он. В следующий момент один из шкафов сдвинулся с места, открываясь, как дверь, и на Кирена вылетел настоящий вихрь из лент, оборок и цветов. - Кирен! Сто лет тебя не видела! Всё такой же красавчик, как и был, а может, и получше стал. Я уж думала, что ты нашёл себе другую продавщицу травок на улице Москательщиков! - Тебя сложно заменить, Эми. - То-то же! - Эми легко щёлкнула его по носу, а потом потрепала по щеке. На самом деле Эми звали Эмилией, но она сердито отмахивалась от полного имени, говоря, что так её называют только те, кто на самом деле её не знает. А для друзей она Эми и только Эми, а не какая-то там официальная и серьёзная Эмилия. - Я зашёл попрощаться, Эми. Эми замерла и отстранилась от него, по-прежнему держа руки у него на плечах, её жёлтые светлые глаза, глаза немёртвой, сощурились. - Куда это вы собрались, господин светлый паладин? - В Рортон, - быстро выговорил Кирен. - И когда? - Завтра на рассвете. - Один? - Один. - Вот уж и нет! - палец Эми замелькал в опасной близости от его глаз. Кирен даже мотнул головой. - Вот уж и нет, господин светлый паладин, - повторила Эми. - Так просто вы от меня не отделаетесь! Замыслил приключение и решил захапать всё себе? - Это не приключение, Эми! Это задание Ордена! Последние слова он сказал уже ей в спину. Многослойные юбки Эми хлестнули его по лодыжкам, скрипнул шкаф-дверца. - И не вздумай уходить без меня, Кирен! - донесся приглушённый голос Эми. - Попробуешь тут, - вполголоса пробормотал Кирен и опустился прямо на пол у двери. Почему-то он почувствовал страшную усталость. Эми появилась несколько минут спустя, в руках у неё была холщовая сумка. - Я готова! - сообщила она. - Эми, ты не можешь пойти со мной. Это слишком опасно! В Рортоне… - Расскажи мне о Рортоне, светлый паладин, - фыркнула Эми. - Я там родилась, - она сделала коротенькую паузу, - и умерла. - Но… я тебя не помню. - Я тебя тоже. Но это и неважно. Важно то, что мы отправляемся домой! - Там сейчас хозяйничают слуги некроманта. - А здесь меня постоянно донимает Делимарио, который готов был бы разрезать меня на части ради своих опытов, если бы не знал о моей дружбе с тобой. - Но почему ты никогда не говорила? - А зачем? Ладно, чего расселся, пойдём. - Ночь скоро, я собирался выйти на рассвете. - А выйдешь сейчас. Представляешь, как здорово - пустая дорога, звёзды, луна… И только мы с тобой. - И десяток-другой разбойников. - Но ведь со мной будет мой светлый паладин ордена Древа Жизни! - Я не воин, Эми. - Тебя послушать, так ты и не красавчик совсем, и даже не паладин. - И всё-таки давай подождём рассвета. Тут Кирена осенило. Сам он собирался идти как есть, один немёртвый в тунике Ордена, может, и привлёк бы пару косых взглядов, но большая часть просто бы эти взгляды отвела. Но вот двое немёртвых, один из которых к тому же ещё и девушка… Это было бы вдвойне вызывающе. А он не был уверен, что его сил хватит на то, чтобы держать маскировку на двоих сразу. - Эми, я не смогу обеспечить нашу безопасность. Ты же понимаешь, кто мы. А я… Я не смогу навести морок на нас обоих на такое долгое время. - Думаешь, я себя в зеркале не вижу, дурачок? Ничего с нами не случится. Кто из нас двоих паладин, а? - Эми ткнула его локтем в бок. - Зайдёшь за мной на рассвете. И даже не думай уйти без меня, я тебя всё равно догоню и тогда ты пожалеешь, что не сидишь в своей неприступной орденской башенке! С этими словами Эми вытолкала его, уже улыбающегося, за дверь. Сидя в комнате, он бездумно водил грифелем, растрачивая драгоценную бумагу, и думал, как было бы здорово, если бы у того, другого, был бы такой друг, как Эми… ...которая совершенно не желала получаться на рисунке. Это было совершенно в её характере, и Кирен понимал, что Эми нельзя нарисовать, потому что рисунок - момент, который нужно запечатлеть, а для этого нужно, чтобы модель хотя бы на секунду замерла и позволила себя зафиксировать. Эми останавливаться не хотела или не умела, а может, и то, и другое вместе. А вслед за собой она тащила и Кирена, потому что жизни в Эми хватало на двоих. Хватило бы и на троих, и на четверых, вот только почему-то получалось так, что остальные немёртвые сторонились Эми почти так же, как и Кирена. Кирен в чём-то их понимал: Эми своей неуёмной энергией заставляла всех ещё острее ощущать собственную опустошённость. Вот только сам Кирен чувствовал рядом с Эми совершенно другое. Правильнее сказать - он просто чувствовал. Иногда ему даже удавалось забыть о том, что он фактически находится в рабстве у рортонского приходского совета. Эми была везде - и в то же время, она была в отрыве от всего Рортона настолько, что казалась принадлежащей какому-то совсем иному миру. Может, даже тому, что жил на листах в большой коробке. Кирен поймал себя на том, что Эми - единственная, кому он мог бы показать мир светлого паладина ордена Древа Жизни, и она бы поняла его, целиком и полностью. Дни отличались один от другого только тем, куда Кирена посылали на его отработки. И ещё тем, что замышляла Эми после них. Она появлялась всегда неожиданно - как сегодня, когда он в очередной раз драил пол в “Легионе” - почти так же, как делал это при жизни. - Привет, красавчик! - Привет. Ага, особенно сейчас. - Ну почему, тебе очень к лицу швабра. И вот эта вот грязь на носу - тоже. Эми протянула руку и потёрла пальцем кончик носа Кирена. Кирен от неожиданности отпрянул, споткнулся о ведро и немного грязной воды выплеснулось на пол. Не обратив на это внимания, Кирен оглянулся, чтобы поймать кусочек собственного отражения в оконном стекле. - Ну вот, стёрла мне тональник. - Знаешь, Кирен Уокер, из нас двоих о макияже должна переживать я, а не ты. И вообще, так тебе лучше. Эми положила руку ему на плечо, а второй несколько раз провела по его щеке. - Гораздо лучше, - удовлетворённо сказала она, а когда Кирен попытался возразить, прижала палец к его губам и строго добавила: - Не спорь со мной. Мне виднее. Кирен обречённо вздохнул и тут же вздрогнул, потому что скрипнула дверь, ведущая в кухню. - Прячься! - шепнул он и толкнул Эми за игровые автоматы. - С кем это ты тут разговоры разговариваешь, Кирен Уокер? Перл Пиндер вплыла в зал и подозрительно осмотрелась. - Сам с собой, миссис Пиндер, - быстро ответил Кирен и подобрал с пола упавшую швабру, одновременно пнув ведро, чтобы заглушить сдавленное фырканье, доносившееся из-за автоматов. - Всё-таки повредили вам там головушки, - сочувственно сказала Перл. - Но ты всё равно ведёшь себя хорошо. И знаешь, что я подумала? Перл хитро улыбнулась и посмотрела на Кирена. Тот, как с ним часто случалось в последнее время, опять пропустил момент, когда должен был отреагировать. Перл поджала губы, и Кирен быстро спросил: - Так что же вы подумали, миссис Пиндер? Перл вновь засияла улыбкой и провозгласила: - Я собираюсь снова взять тебя на работу. Сюда, в “Легион”. - Сп-пасибо, - выдавил Кирен. - Конечно, я сначала должна обсудить это решение с советом прихода, и с посетителями, но я замолвлю за тебя словечко. А моё слово чего-нибудь да стоит! Перл подошла к Кирену и вдруг нахмурилась. - Только вот этого чтоб не было. Кирен, всё это время старательно поворачивавшийся к Перл правым боком, чтобы стёртый тональный крем был меньше заметен, виновато потупился. - Извините. Я просто заработался. - Я и вижу. Молодец. Я всегда говорила, что ты хороший мальчик. Миссис Пиндер протянула было руку, чтобы потрепать Кирена по голове, но её ладонь замерла на полдороге, а потом неловко опустилась. - Ты закончил? - Не совсем. Мне нужно ещё немного времени. Перл достала из кармана ключи и задумчиво на них посмотрела, а потом с громким стуком опустила их на соседний столик. - Вот. Сам закроешь. Помнишь же, как это делается? - Конечно, миссис Пиндер. - Вот и умница. Смотри тут у меня! Шутливо погрозив Кирену пальцем, Перл вышла из паба. Из-за автоматов послышался заливистый смех. Кирен ждал, оперевшись на швабру. Эми выползла из своего укрытия на четвереньках и села на пол, продолжая смеяться. Внезапно она остановилась, выпрямилась, сложила руки на коленях и торжественным тоном произнесла: - Кирен Уокер, хранитель ключей! - она с явным трудом подавила смешок и добавила ещё более торжественно: - И швабры! Тут не выдержал и Кирен. Он протянул Эми руку и помог подняться. - Ну что, теперь у тебя есть важная миссия? - По хранению ключей и швабры? Пожалуй. Мама и папа обрадуются. - А ты? Кирен пожал плечами, наскоро вытер лужицу с пола, выплеснул за порог грязную воду и взял со стола ключи. Грифель царапал, едва не рвал бумагу. Безумная злость - на самодовольство Перл, на непонимание родителей и их упорное игнорирование действительности, на упрямство Джем, на непоколебимую жизнерадостность Эми, на самого себя, - вот что выплёскивалось сейчас на бумагу. Кирену хотелось вернуться назад, туда, где он ничего не помнил и не осознавал себя. Ему хотелось вернуться в Норфолк, где у него было хотя бы подобие надежды на нормальную жизнь. Ему хотелось вернуть себе хотя бы мечты об этом. Фон на листе становился всё темнее, фигуры едва проглядывались… ...Кирен вовремя отвёл руку от бумаги и поднял глаза. Эми спала, по-детски подложив руку под щёку, отблески костра делали её кожу розоватой и живой. А Кирен опять изводил бумагу, потому что он не мог иначе. Частички его силы жгли ему пальцы, искорками вспыхивая под кожей, и это было самым близким к человеческим ощущениям, что было доступно Кирену. В Рортон они вошли после полудня следующего дня. Деревня выглядела иначе, чем помнил её Кирен, и она жила обычной жизнью. На первый взгляд. Было в домах и людях что-то, что было заметно только тому, кто знал, куда смотреть. Наклонённые под углом к улице заборы с заострёнными кольями. Затворённые ставни с начерченными поверх уже почти незаметными знаками. Прислонённые к стенам домов вилы и косы, которым надо было бы лежать в сарае. И лица людей, сощуривавшихся в попытке распознать знакомые черты в немёртвом, облачённым в одежду Ордена. Пока один из этих людей не изогнул в презрительной усмешке губы. - Вы только гляньте, великий паладин явился нас спасать. От кого - от самого себя, что ли? Парень оглянулся в поисках зрителей, и те не заставили себя ждать. Для того, чтобы весть разнеслась по деревне, не нужно было много времени, и толпа уже начала собираться. Из таверны вывалили мужчины, отдыхавшие после работы в поле. Кирен успел пожалеть, что они с Эми зашли в деревню со стороны главных ворот, надо было обойти с другой стороны и выйти к дому родителей с заднего двора. Но он вовремя вспомнил, что деревня была теперь обнесена частоколом, и иначе, чем через ворота, попасть в Рортон было нельзя. - Позднёхонько вы явились, господин паладин, - с издёвкой продолжал парень. Кирен узнал в нём Гэри, сильно изменившегося с того времени, как он видел его в последний раз. Тогда Гэри был коренастым подростком, охочим до выпивки и драк, как и любой в Рортоне. Потом он должен был встретиться с ним уже после Пробуждения, но это время Кирен помнил плохо, толком он очнулся только уже в башне Ордена. - Помолчи, Гэри, - вперёд протиснулся запыхавшийся староста. Он отодвинул Гэри, отдышался и уставился на Кирена. - Добро пожаловать, господин светлый паладин. Я от всей нашей деревни выражаю благодарность господам магистрам и господам магам Ордена, вас приславшего. Где вы разместитесь на ночлег? Кирен рассеянно блуждал взглядом по толпе, пока наконец не увидел тех, кого искал. - Я остановлюсь у… - он запнулся. - У Уокеров. - А, - сказал староста. - Конечно, как вам будет угодно. - Прошу прощения, Барри, но у нас нет подобающей господину паладину комнаты. Кирен выпрямился. Отец смотрел только на старосту, не оборачиваясь к Кирену. Мама пыталась взглянуть украдкой, но как только Кирен встретился с ней глазами, тут же отвернулась - и Кирен видел, как она сильнее вцепилась в руку отца. - На постоялом дворе вам выделят лучшую комнату, господин паладин, - сказал староста и перевёл взгляд на Эми. - А ваша… спутница… - Спутнице господина паладина не нужна комната, если домик бабки Дайер не снесли и не заняли. - Да кто ж позарится на дом старой ведь… - староста оборвал себя и взглянул на Кирена чуть ли не в ужасе. - Ну и отлично, - заявила Эми. Она лучезарно улыбнулась сначала Кирену, а потом всем собравшимся, и шагнула по направлению к толпе. Толпа расступилась, и Эми прошествовала по открывшемуся проходу, как какая-нибудь особа благородных кровей. Лучшая комната в постоялом дворе оказалась достаточно большой, чтобы не называться каморкой, и достаточно чистой. Для осмотра Кирену хватило и минуты. Он бросил на кровать котомку, прикинул, стоит ли носить при себе что-то из её содержимого. Потом решил, что вещи “господина паладина”, да ещё и немёртвого, вряд ли кто-то тронет, сунул в сумку на поясе лишнюю пару грифелей и отправился на разведку. Родительский дом почти не изменился, если смотреть на него издали. Но вблизи было хорошо заметно, как поработало над ним время, а вслед за ним - жертвы Катастрофы. Кирен поднял руку, чтобы коснуться дерева с облетевшими чешуйками краски, но опустил её, так и не дотронувшись. Несколько движений, несколько слов - и этим стенам вновь вернулась бы прежняя яркость, ещё жест - и исчезли бы щели, из которых наверняка тянуло сквозняком, ещё частица силы - и потускневшие окна засияли бы светом. Но у него не было на это права, и его матери и отцу и особенно - Джемайме, которую он не видел на площади, это не было нужно. Они боялись всего, что он делает, и боялись его - и до Катастрофы, и тем более после. Пальцы сами собой сжались в кулак, он замахнулся для удара, но вовремя вспомнил, что всё равно не почувствует боли. Надо было навестить Эми, посмотреть, как она устроилась, всё ли у неё в порядке. Он попытался припомнить, что она говорила о месте, где жила её бабушка. Выходило, что идти надо в сторону кладбища. Туда Кирену совершенно не хотелось, но он знал, что так или иначе, а на погост ему сходить придётся. Магистр выразился весьма однозначно, хотя Кирен никак не мог понять, зачем в Рортон отправили его - паладина, чьи знания о некромантии и вообще любой магии подобного толка исчерпывались парой прочитанных интереса ради книг. Конечно, его просто хотели услать подальше, но ведь Ордену дейсвительно нужно разузнать, что здесь произошло и что здесь ищут слуги некроманта по имени Пророк, по слухам - тоже немёртвого. Домик Эми выглядел совсем заброшенным - покосившийся, заросший травой до самых ставней, но в треснувшей раме окна виднелось ярко-жёлтое пятно - занавеска, причём явно только что повешенная. Кирен постучал в дверь - негромко и осторожно, по большей части потому, что боялся за сохранность досок. - Заходи, только учти, что воровать здесь нечего! - Вор вряд ли бы стал стучать, - заметил Кирен, входя. - А вдруг это очень вежливый вор, а я ему не отвечу? Эми была чистым мазком света в сером пространстве дома, и Кирен невольно ей залюбовался. - А если это не вор, а варлок? Они тут бродят. - Ой, был у меня один знакомый варлок в городе. Такой милый. - Милый? - Кирен рассмеялся. - Ох, Эми, из всех людей мира только ты можешь назвать варлока “милым”. - Ничем от тебя не отличался, кроме цвета одежды и набора того, что ему требовалось для работы, между прочим. И тут тоже варлоки милые, настоящие джентльмены. Я одному предложила у меня остановиться. - Ты - что? - Кирен обернулся вокруг своей оси. - Тут варлок? - Нет, он куда-то убрёл. Да что ты так испугался, он очень симпатичный парень. - Эми, он слуга некроманта! Ты представляешь… - Представляю, - оборвала его Эми. - Мне он ничего плохого не сделал, кроме неудачного комплимента. Может, он и к некроманту твоему отношения не имеет. Может он… сам по себе варлок, вот. Благородный. Как ты - благородный паладин. - Эми, ты совершенно не понимаешь! - Зато ты понимаешь! - взвилась Эми. - Вот что, господин светлый паладин, садитесь тут и не мешайте мне заниматься уборкой. Иначе будете убираться вместе со мной и запачкаете свою чудесную одёжку. - Прости, Эми, - покаянно начал Кирен. - И слушать ничего не хочу, сиди тут и жди. Я скоро. Кирен послушно сел на шаткий деревянный табурет. Руки сами потянулись к поясу, где лежали в сумке его рисовальные принадлежности. У него было время, ему нужно было отвлечься и сосредоточиться, - все условия для творения знаков, кроме разве что полного уединения, были соблюдены. Отточенный кончик грифеля коснулся бумаги, но вместо ровной линии знака по белому полю побежали тонкие штрихи… ...которым здесь было совершенно не место. Кирен быстро убрал рисунок под стойку, воровато оглядевшись и убедивишись в том, что его никто не заметил за рисованием. Его смена скоро заканчивалась, как раз в тот момент, когда в “Легион” начали бы подтягиваться люди. Перл явно чувствовала себя его благодетельницей, о чём не уставала напоминать ему по несколько раз в день. Кирену было уже настолько всё равно, что он реагировал на её реплики кивками и редкими “ага”. Перл хватало. Мама и папа делали вид, что всё по-прежнему, хотя Кирен видел, как вздрагивает мама, когда он оборачивается к ней по утрам. И знал, что отец ни разу не приходил будить его с тех пор, как он вернулся из Норфолка. Даже самое простое действие, такое как посещение ванной, завтрак или сборы в магазин, превращалось в спектакль. Родители старательно играли роль обычной семьи, где ничего не изменилось за последние пять лет, а Кирену полагалось играть роль обычного сына. Это доводило до полного отчаяния. Особенно сейчас, когда куда-то подевалась Эми, оставив его совсем одного. Тот же спектакль разыгрывался и в “Легионе”. Перл Пиндер разговаривала с ним так, как будто он неделю назад взял у неё выходной и теперь вновь вернулся на работу. Изредка, когда в разговоре проскальзывало что-то, что действительно касалось реального состояния вещей, Перл просто обрывала фразу и меняла тему, словно ничего не случилось. Казалось, ведь этого Кирен и хотел, - чтобы всё было как раньше. Чтобы к нему вернулась его прежняя жизнь, или хотя бы её подобие. Но непреодолимый зазор между тем, кем он был сейчас, и тем, чью роль ему приходилось играть, был невыносим. Кирен слишком хорошо чувствовал нервозность отца и постоянное беспокойство матери, которое они маскировали - у мамы получалось лучше, у отца не получалось совсем. Не притворялась одна Джем, и хотя это причиняло сильную боль - единственную боль, которую сейчас Кирен мог чувствовать, он уже не первый раз ловил себя на мысли, насколько бы ему было проще, если бы мама и отец честно признали, что боятся его. В этом отношении было чуть легче с посетителями паба. Разумеется, чужих в “Легионе” не было - откуда бы взялись чужие в Рортоне, - а вот местные делились ровно на две части. Одни, как Перл, считали своим долгом лишний раз подчеркнуть “нормальность” Кирена и собственного к нему отношения. Они спрашивали, починил ли отец ограду и не барахлит ли у него пила, передавали привет маме. Их было немного. Большинство же смотрело сквозь Кирена и перешёпытвалось между собой, всё-таки не решаясь вслух обсуждать решение члена совета прихода, которым Перл являлась. В конце концов Кирен перестал понимать, где ему лучше - в пабе, где ему часто удаётся побыть одному по утрам, но где потом приходится не замечать косых взгядов, или дома, где он каждую минуту подсознательно готовится к тому, что зайдёт мама или отец, и надо будет прикладывать все усилия, чтобы ни словом, ни жестом не разрушить так тщательно выстроенный родными образ. Возвращение Эми, столь же стремительное и неожиданное, как её отъезд, показалось Кирену глотком воздуха, как будто он действительно снова научился дышать. А её таинственные намёки на кого-то, кого она привезла с собой, сумели пробудить в нём интерес. Он снова достал лист, критически повертел его перед глазами: светлый паладин стоял на открытом пространстве, вдали угадывалась ограда, похожая на кладбищенскую. А вот рядом с ним Кирен с удивлением увидел фигуру, совершенно чёрную от множества штрихов, словно обросшую вороньими перьями. Кирен не помнил, чтобы рисовал её, и решил, что задумался, а руки сами сделали работу за него. Он даже не понял, почему потянулся к загадочному силуэту снова, чтобы что-то подправить… ...но понял, что из этого ничего не выйдет. Он зашёл в тупик. Они оба - и он сам, и его нарисованный двойник. У парня из того мира, в отличие от Кирена, были любящие мать и отец, которые хотя бы пытались принять его. Были люди вокруг, хоть какие-то. И главное - он хотя бы примерно знал, что ему нужно делать, в отличие от Кирена, который совершенно этого не понимал и придумать ничего не мог, однако ответственности за происходящее с него никто не снимал. Вернее, что-то он, конечно, знал. Кладбище - то, откуда точно стоило начать. Кирен вздохнул и решил подчиниться неизбежному. Ограду вокруг кладбища выше не сделали, но вдоль неё теперь тоже красовались заострённые колья. Вокруг закопанных и не закопанных могил были растянуты цветные ленты. Когда-то Кирен, как и все жители Рортона, верил, что кусок яркой ткани с написанными на ней знаками действительно убережёт покойника от того, чтобы встать из могилы. Теперь в это наверняка не верил никто, но ленты весело шелестели на ветру, придавая кладбищу неуместно праздничный вид. Кирен огляделся и понял, что ошибся в предположении, что на кладбище пришёл он один. Возле одной из могил стояла высокая фигура в тёмном плаще. Никто из местных такой плащ бы не надел, да и надгробие, которое изучал незнакомец, вряд ли принадлежало кому-то действительно значимому. Кирен прищурился - и обомлел. - Простите, но что вам нужно от моей могилы? - Вот уж не ожидал встретить здесь её хозяина. Мужчина обернулся, и рука Кирена сама собой взлетела, чертя знак. На груди мужчины тревожным зеленоватым светом светился соулшард - камень душ. - Эй, полегче! Варлок поднял вверх обе руки. - Я не собираюсь причинять тебе зло. - Неужели? - усмехнулся Кирен, но про себя подумал, что, может, варлок и говорит правду. Если бы он действительно хотел ему навредить, то Кирен бы уже испытал это на себе. - Тогда зачем ты здесь? - Мне говорили, что все паладины уверены, будто мир вращается только вокруг них. - Варлок опустил руки и ухмыльнулся. Соулшард на его груди блеснул, и Кирен заметил раскалывающую его трещину. - Представь себе, ты - не единственное на этом кладбище, что могло бы меня заинтересовать. - Назови хотя бы одну причину, по которой я не должен тебя связать сию секунду. Варлок закатил глаза к небу. Светлые, с жемчужным отливом глаза. До Кирена только сейчас дошло, что, возможно, неизвестный варлок искал на этом кладбище собственную могилу. - Пожалуй, эту причину зовут Эми. Она мне вчера все уши о тебе прожужжала. Кирен ошарашенно уставился на него. Точно. - Так ты и есть Саймон? - К твоим услугам. В качестве ответной любезности я мог бы предложить тебе назвать причину, по которой мне не стоит связывать тебя. Но не буду, потому что уверен, что мы здесь с одной и той же целью, и уничтожение друг друга в наши планы не входит. - Говори за себя. - Ах да. Я же ужасный слуга некроманта, совсем забыл, прости. Головоломка в сознании Кирена продолжала защёлкиваться. Варлок, который называет себя слугой некроманта, варлок по имени Саймон. С расколотым соулшардом на груди. Апостол Пророка. Кирен отшатнулся, а брови варлока по имени Саймон сошлись у переносицы. - Я не ем младенцев и не пытаю людей, если тебе об этом рассказывали. - Ты послан Пророком. Этого достаточно. - Я этого и не скрываю. Но Пророк тебе не враг. - А кто же? Друг? Это из-за его дружбы наши магистры неделями не выходят из башен? - Кирен прикусил язык, думая, что сболтнул лишнего. - Он не враг тебе, Кирен. Пророк хочет дать нам то, чего не сумели дать твои магистры - новое Пробуждение. Для всех. - Это невозможно. - Потому что тебе так сказали? - Саймон развёл руками, раздвинув полы плаща. Так он напомнил Кирену огромного ворона, насмешливого, но всё-таки грустного. - Потому, что я видел, чего это стоит. - Попробуй посмотреть с другой стороны, Кирен. В конце концов, сейчас ты гораздо ближе к некромантии, чем любой из ваших живых некромантов. Саймон обошёл его, мимоходом дотронувшись до плеча, а Кирен остался, глядя на камень с собственным именем на нём. Он хотел зайти к Эми, чтобы поговорить с ней как следует насчёт Саймона, но ему вдруг пришло в голову, что Эми может не оказаться дома, а вот этот варлок наоборот, будет там. Сталкиваться с ним ещё раз не хотелось. Кирен не то чтобы боялся его, скорее чувствовал странную неловкость, как будто отвечая на экзамене он сказал совершенную чушь. И, как ни было ему стыдно перед самим собой, сильно волноваться за Эми не получалось. Этот варлок действительно как будто не излучал опасности. Кирен уселся над чистым листом, пристально глядя на него. Поставил руку с грифелем, прикрыл глаза, - и рука сама двинулась, рисуя сложную линию… ...которая совершенно ничего не означала. Кирен потряс головой. Он уже давно разучился рисовать бессмысленные завитушки, обычно, даже сильно задумавшись, он начинал набрасывать что-то вполне конкретное. Чем сильнее он задумывался, тем большими деталями оно обрастало. А то, что было нарисовано на листе сейчас, не являлось совершенно ничем. Кирен хотел скомкать и выбросить лист, но повернул его ещё раз и понял - линия на самом деле была профилем. Понятно, чьим: Кирен уже два дня не мог отделаться от воспоминаний о той встрече на кладбище, хотя казалось бы, что такого, парень и парень, не особенно приятный даже. Конечно, он - приятель Эми, и Эми говорит только о нём, но разве это повод рисовать его профиль? Да ещё и на листе с “другим миром”. К дому Эми он тоже завернул для того, чтобы обсудить нарисованный профиль, но, переступив порог, понял, что найдёт не только Эми. Он хотел было выйти, но его заметили, и спасаться бегством от компании было уже поздно. - Пойдём, - глядя на него горящими глазами, сказала Эми и протянула ему руку. - Послушаешь его. Кирен нехотя подчинился. - Они заставляют вас притворяться теми, кем вы не являетесь. Они думают, что так им будет проще - если вы замаскируетесь, сделаете вид, что всё так, как прежде. Но теперь всё иначе, и жизнь никогда не вернётся к прежним порядкам. Мы - другие. И мы не должны потакать им. С чего бы нам прислушиваться к тем, кто не желает прислушаться к нам? Саймон обвёл взглядом притихших немёртвых. - Мы - спасённые. Мы были избраны, нам был дан второй шанс. Не для того, чтобы всё отведённое нам время прятаться за этим, - Саймон провёл пальцем по щеке сидевшей у его ног девушки. - А для чего? - робко спросил один из подпиравших стенку парней. - Подумайте сами, - улыбнулся Саймон. Кирен боролся с собой. С одной стороны, Саймон озвучил всё то, о чём думал он сам на протяжении долгого времени. С другой стороны, Саймон был слишком напорист и слишком самоуверен для того, чтобы Кирен проникся симпатией к его словам. Он покосился на Эми. Та смотрела на Саймона с настолько неприкрытым восторгом, что Кирен просто не смог ничего скзать. Он выпрямился - последние несколько минут он стоял, облокотившись на дверной косяк, - и хотел было уйти, но Эми схватила его за рукав. - Ты куда собрался? - Домой, - соврал Кирен. Домой ему сейчас хотелось меньше всего. - Погоди. Я хочу, чтобы вы поболтали с Саймоном. Чем ближе вы познакомитесь, тем лучше мне будет, правильно? Как раз в правильности этого утверждения Кирен не был уверен, но не кивнуть Эми в ответ было невозможно. Эми потащила его за собой в коридор, где Саймон прощался с расходящимися немёртвыми. Кирен невольно поморщился, когда Саймон отечески погладил по голове одну из школьниц. А потом он обернулся к ним. - Кого я вижу! - Саймон широко распростёр руки, словно раскрывая Кирену объятия. - Правильно-правильно, обними его! - Эми подтолкнула Кирена к Саймону. - И меня тоже! А ты не дуйся. Она ухитрилась ущипнуть Кирена за щеку, когда руки Саймона действительно легли обоим на плечи. Кирен вывернулся из его объятий и остановился поодаль. - Эй! - возмутилась Эми. - Мы так не договаривались. Мы все должны дружить, и вы двое - в особенности. - Брось, Эми. Молодой человек хорошо воспитан и не позволяет себе обниматься с полузнакомыми людьми, - тон голоса был насмешливым, едва ли не издевательским. Эми фыркнула и отстранилась от Саймона. - Тогда я вас запру в комнате и не выпущу, пока вы не выйдете оттуда полностью знакомыми! - Эми, я пойду, - вмешался Кирен. - А я прогуляюсь. Заодно и познакомимся, - Саймон подхватил с вешалки куртку. - Не скучай! - Я не умею, - ответила Эми. Идти вместе с Саймоном до дома Кирену не хотелось совершенно, но осаживать его в присутствии Эми не позволила совесть, девушка бы наверняка расстроилась. Кирен сунул руки поглубже в карманы и зашагал как можно быстрее, вымешивая тяжёлыми ботинками раскисшую рортонскую дорогу. Саймон в своей городской обуви должен был увязнуть почти сразу. Но Кирен просчитался - мистер апостол спокойно поспевал за ним, даже без видимого труда. - Ты ведь думаешь о чём-то подобном, - заговорил Саймон. Кирен молчал, он решил, что если не реагировать на попытки Саймона заговорить, то он поймёт их бесплодность. - Я видел твоё лицо, когда ты слушал меня. Кирен прикусил язык, чтобы не ответить: “Я тебя не слушал”. - Я знаю, что раздражаю тебя, и ты согласился на моё общество только чтобы не обижать Эми. Ты можешь сколько угодно уговаривать себя, что я неправ. Но правда в том, Кирен, что они боятся нас. Все они, все живые, даже те, кто пытается убедить тебя и себя в обратном. Тебе ещё сложнее, Кирен, потому что ты талантлив. А они не принимали и не понимали при жизни и тем более не поймут и не примут сейчас. Кирен резко остановился и повернулся к Саймону. - Чего ты от меня хочешь? Чтобы я присоединился к твоей секте? - Я хочу, чтобы ты перестал бегать от самого себя и наконец признал, что ничто не будет как раньше. - Ты знаком со мной пару дней, и уже решил, что всё обо мне знаешь? - Не о тебе, а о себе, Кирен. Я сам прошёл через это, и всем тем, кто был сейчас с нами, рано или поздно тоже придётся через это пройти. Лучше, когда ты не один, Кирен. - Лучше уж одному, чем в компании людей с промытыми мозгами! - Ты сказал “людей”, Кирен. Но мы не люди. - Ты, может, и не человек… - А ты человек? И все твои милые соседи с тобой согласны? Они объявили нам войну, Кирен, и они не успокоятся, пока не выиграют её или не запрут нас в клетках, как животных. - Я не собираюсь воевать. - Единственный, с кем ты воюешь сейчас - это ты сам. Мы только хотим, чтобы нам дали жить, а не загоняли в резервации. Но мы не сможем заставить их признать наши права, пока добровольно будем поддерживать их игру, прикидываясь, будто верим в собственную второсортность. Мы - не второсортны. Ты не второсортен, Кирен. И ты не человек, ты - Восставший. Ты - спасённый. Саймон ушёл, а Кирен заставил себя развернуться и продолжить путь в направлении дома. Он пытался выбросить из головы слова Саймона, повторяя про себя, что тот просто умеет дурить людям головы, а как какая-то часть сознания эхом отвечала: “Не людям”. На столе так и лежал лист с линией-профилем. Кирен с ожесточением смял его и выбросил в корзину, пододвинул к себе чистый, взял карандаш… ...и отложил его, так и не коснувшись им больше бумаги. Настроение юноши из другого мира слишком сильно резонировало с его собственным. Он почти незаметно для себя врисовал в жизнь своего двойника Саймона - странного варлока, который вёл с ним странные разговоры. До этого Кирену мало приходилось общаться с теми, кто представлял иную сторону магии. Время, когда некроманты жили бок о бок со светлыми магами, и они, заключив негласный пакт о ненападении, не мешали друг другу заниматься исследованиями, прошло вместе с Катастрофой. Были люди, которые шли за помощью в цитадели, такие, как башни родного ордена Кирена, умоляя вернуть память их родным, но таких было мало. Были и иные, которые шли к некромантам, умоляя их оживить ушедших близких, так и не вставших из могил. Но ни те, ни другие не были счастливы, если их мольбы бывали услышаны и исполнены. Кирен привык к тому, что некроманты занимали нейтральную позицию по отношению к делам орденов, а если и строили козни - то исподтишка, и, судя по обмолвкам Ориона, светлые маги платили тёмным тем же. О варлоках Кирен знал то, что знали все: их магия чрезвычайно сильна, потому что они подпитывают её силой украденных у живых существ душ, которые они хранят в соулшардах. Те немногие варлоки, которых Кирен встречал, были тихими людьми, их соулшарды были крохотными, а души, которые они туда помещали, принадлежали всякой мелкой мошкаре. Силой от этих варлоков не веяло. Не веяло ей и от Саймона, хотя обычно Кирен хорошо чувствовал чужую магию. От него тянуло чем-то совершенно другим, и Кирен был сбит с толку. Если бы сейчас шла война и ему бы пришлось пользоваться военным словарём, он бы сказал, что они с варлоком Пророка встретились на ничьей земле. И ещё одним словом в пользу Саймона было то, что ему поверила Эми, а Эми всегда видела хорошее в людях. И в нелюдях тоже. Ничья земля. Кирен понял, что на самом деле он неправ. Это была его земля. Он родился здесь, и здесь его похоронили. Здесь он встал из могилы. Здесь живут его родители, хоть они и предпочли бы ими не быть. И именно поэтому, из-за его связи с этой землёй, на которой началась Катастрофа, Орден прислал его сюда. Ему пора заняться тем, чем должно. Кирен поднялся, положил в сундук листок с незаконченным рисунком, захлопнул крышку и вышел из комнаты. Он вновь направился к кладбищу, но не дойдя до него увидел на горизонте знакомый силуэт в длинном чёрном плаще с прозеленью. Саймон сидел на поваленном дереве и задумчиво смотрел перед собой. Кирен остановился рядом, наблюдая, как тот проводит ладонью над цветком, едва касаясь его. Кирен поймал себя на мысли, что подсознательно ждёт, что цветок почернеет и увянет. И тут он заметил, что варлок улыбается. Саймон слегка повернул голову - так, чтобы искоса взглянуть на Кирена. - Всё ещё веришь в сказки о варлоках, забирающих жизнь у всего живого? - Он бережно дотронулся до лепестков и отвёл руку. - Нам не нужны чужие души, Кирен. - Так твой соулшард на самом деле пуст? - усмехнулся Кирен. - Нет. - Тогда что там? - Душа. - Саймон улыбнулся ещё шире и добавил: - Моя. Пауза была слишком долгой. Кирен сел, потому что ноги перестали его держать. - Я отказался от неё ради Пророка, - продолжил Саймон. - Теперь она стала источником моей силы. Единственным словом, которое смог выдавить из себя Кирен, было слабое: - Зачем? - Покой, Кирен. Когда ты отдаёшь Пророку свою душу, тебя больше не мучают ни боль, ни чувство вины, ни разочарование. Разве не этого ищем мы все? Это и даёт нам Пророк. Мы обретаем мир. Они сидели молча - светлый паладин, полный сомнений и вопросов, и тёмный варлок, спокойный и безмятежный. Саймон по-прежнему гладил кончиками пальцев цветы - нежно, словно на самом деле чувствовал невесомые прикосновения лепестков. - Удивительно, мы можем создавать гигантские огненные шары, но не создаём ничего подобного, - Саймон качнул головку цветка ладонью. Кирен раскрыл ладонь левой руки, начертил правой знак в воздухе - и над его ладонью вырос тонкий стебель с бутоном, сотканный из едва заметно светящихся линий. Кирен шевельнул рукой, и цветок поплыл вверх, замерев на уровне их глаз, а потом опустился в траву, где и остался, покачиваясь под слабым ветерком. Саймон заворожённо следил за ним. - Имаджин… - прошептал Саймон. - Ты - имаджин! - Да, - кивнул Кирен. - И сейчас я совершаю должностной проступок. Теперь настала очередь Саймона смотреть непонимающе. - Моя сила. Я не имею права тратить её на такое, - Кирен шевельнул пальцами, и лепестки цветка, уже не светящегося, самого обычного, живого цветка, раскрылись. - Почему? - Моя сила должна нести в этот мир свет и приносить пользу. - Но если это не свет, тогда что? Кирен пожал плечами. - Вы обвиняете нас во всех смертных грехах. Но я не видел ни единого греха хуже, чем запирать дар имаджина и не давать ему творить то, ради чего он был рождён. - Не видел ни единого греха? Ты не убивал людей? - Это не мой грех. Мы не в ответе за поступки, что совершили до Пробуждения. В голосе Саймона была настолько непоколебимая уверенность в каждом сказанном слове, что Кирен ощутил горькую зависть. Он дорого бы дал, чтобы испытывать такую же уверенность. В этот момент Кирен понял, что Эми так понравилось в Саймоне и какой странной силой так веяло от Саймона. - Так твоя сила - в твоей душе? Саймон кивнул. - Но твоя магия… Я её не чувствую. - Ты имаджин, ты и не должен её ощущать. Саймон положил руку ему на запястье. - Я не охочусь за душами, Кирен. Спасённые приходят к Пророку сами. Я лишь указываю им путь. Кирен хотел отдёрнуть руку, но голос Саймона словно укутывал его тёплым одеялом. Тёплое одеяло. Он забыл, каково это - ощущать тепло или холод, как приятно протянуть руки к огню, вбежав в дом с уличного холода. А о том, что такое прикосновение чужой руки, дотрагивающейся до тебя не для того, чтобы отодвинуть с дороги или показать правильное начертание знака, он забыл ещё раньше. Он сидел, растворяясь в непривычных ощущениях, слушая чужой голос, убаюкивающий и успокаивающий. И вдруг всё кончилось. Саймон отнял ладонь и заглянул Кирену в лицо. - Прости, - вдруг сказал он и резко поднялся. - В чём дело? - Ничего, мне просто нужно идти. Я сюда прибыл не для того, чтобы прохлаждаться и коротать время за беседой с симпатичными светлыми паладинами. Хотя знаешь, ты странный паладин. В тебе нет их отречённости и преданности цели, их прямоты и непоколебимости. Ты не уверен в том, что ты делаешь. Если бы я увидел тебя впервые, то решил бы, что ты ближе к варлоку, чем к паладину. Кирен судорожно пытался подобрать слова, которые опровергли бы сказанное Саймоном. Это было чудовищно неправильно, но слова отчего-то нужные слова не находились. Саймон нахмурился. - Я неправ. В тебе есть преданность - и это преданность смерти. Я чувствую её так же ясно, как аромат этих цветов. - Ты не чувствуешь их аромата, - сказал Кирен. Прозвучало слишком по-детски, но больше ему было нечего ответить. - Может и так. Но я знаю наверняка, что у них есть аромат. Варлок ушёл, а Кирен, подумав, опустился назад, на поваленное дерево, рядом с которым по-прежнему подрагивали лепестки сотворённого им цветка. Посмотрев на него, Кирен почувствовал внезапную усталость. Он должен был что-то сделать, именно здесь и именно сейчас, но в голову лезли только мысли о варлоке, рядом с которым ему было так уютно. Кирен зажмурился и открыл глаза. Вот оно. Вот она, сила Саймона. Это магия слов и прикосновений, магия, для которой действительно требуется немного энергии, но она - одна из самых опасных. Стены огня и порывы насланных сильнейшими стихийными шаманами и магами ураганов не сравнятся с тем, что делают псионики, подобные Саймону. Они заставляют людей делать странные и страшные вещи, и люди, совершая даже самые отвратительные деяния, уверены в том, что были движимы лишь собственной волей. Он идиот. Он подпустил к себе этого варлока и позволил наложить на себя чары. Но почему тогда он так спокойно рассуждает об этом, ведь жертвы заклинаний псиоников не ощущали давления на свою волю. Выходит, Саймон снял с него заклятие. В собственной способности сопротивляться псионикам Кирен сомневался, хоть он и был паладином. Слишком прав был варлок Пророка, говоря о непоколебимости паладинов, которой не было у Кирена. Его вера умерла вместе с ним, но так и не восстала из могилы. Так и не ожила - как и сам Кирен. Саймон был прав и в другом - слишком много было в жизни Кирена того, что он хотел бы забыть. Вынуть собственную душу из груди и заключить её в прозрачный камень, чтобы избавиться от постоянной ноющей боли, от которой у него не было надежды избавиться до конца своего существования. А ещё он невольно задумался о том, какой же силы боль терзала Саймона, если он согласился отказаться от своей души. Кирен вытащил обрывок бумаги и положил поверх жёсткого бока сумки. Он знал, что здесь не время и не место для другого мира, но ему слишком нужно было отвлечься от своих мыслей, а сделать это полностью он мог только там, среди иных людей и домов. Угольный грифель скользнул по листу, разделяя его на две части… ...но граница оказалась полустёртой. Кирен смотрел на лист, с краёв которого смотрели друг на друга две фигуры. Варлок и паладин были непохожи, но их руки были подняты и словно тянулись друг к другу. Линия, делившая лист напополам, как Кирену казалось раньше, стала почти незаметной. Он не помнил, что стирал её, но сейчас она скорее напоминала дымку, чем чёткую границу. Кирен поджал губы, глядя на положение рук нарисованных героев. Конечно, заколдованное чудовище из сказки обязательно должно оказаться прекрасным принцем, и… Что и? Даже в вымышленном мире не бывает таких заезженных сюжетов. Злой волшебник останется злым. Хотя назвать этого варлока злым волшебником у него не получалось. И назвать злым Саймона, с которым он не так давно расстался, тоже не выходило. Саймон говорил вещи, которые совершенно не нравились Кирену, но он не мог отрицать, что какие-то его фразы находили отклик в его собственных мыслях. Он думал о Саймоне. Саймон раздражал его. Но больше всего Кирена раздражали эти протянутые руки. Кирен злился, но не только на Саймона - на самого себя. Он мог сколько угодно говорить себе, что Саймон ему неинтересен, что он вызывает у него только досаду и отторжение, что Саймон манипулирует всеми, включая Эми и его самого. Вот только рисунок, вышедший из-под его карандаша, врать не мог. Он только поднял карандаш, как едва не выронил его из-за резкой трели телефонного звонка. Следующий час прошёл как в тумане. Гараж Фредди Престона, лицо самого Фредди, искажённое изменением, страх в его глазах, прорезающийся даже через безумие “бешеного”. И отчаяние, с которым Фредди смотрел на всех них, когда Гэри забросил его в свой пикап. Кирен знал, что он ничего не смог бы сделать, и ему хотелось выть от бессилия. Ему хотелось сбить в кровь руки о стенку гаража, но останавливало только сознание того, что он всё равно не почувствует боли. Он почти не помнил, как оказался у домика Эми, как постучал в дверь. И больше всего он не понимал, как получилось так, что его губы соприкоснулись с губами Саймона… ...и почему в его ответном взгляде была такая растерянность. Кирен готов был к чему угодно, даже к удару любым разрушающим заклинанием - он осознал это спустя долю мгновения, когда к нему вернулась способность мыслить. Он отступил от Саймона на шаг, а Саймон сделал странное движение - он попытался взять его за руку, но отдёрнул её, словно наткнувшись на невидимую стену. - Почему? - одними губами спросил Саймон. Кирен едва заметно покачал головой. Он не мог объяснить. Он не мог сказать Саймону, что творилось в его душе, когда он видел толпу с факелами, идущую к дому Фредерика. Он мог бы остановить их, наверное, мог бы. Он мог бы смести их всех одним ударом, его силы бы хватило, в этом он был уверен, но тогда он причинил бы вред людям - опять. Он не имел права применять свою силу по отношению к ним и тем более для защиты нежити. Такой, как он сам. Он видел, как по его руке стекают тёмные капли того, что заменило ему кровь - короткие ногти сжатых в кулаки пальцев пропороли кожу. Тёмные дорожки путались, рисуя непонятный узор, и Кирен с усилием стёр его, боясь, что он воплотится во что-то, минуя его мысли, только силой его воли. А его воля сейчас сравняла бы с землёй весь Рортон, не деля его на правых и виноватых. Он знал, почему его отец и мать боялись его, и почему сестра отворачивалась, увидев его на улице. Он понимал тех, кто убивал подобных ему после Катастрофы и до Пробуждения. Но он не видел оправдания убийству Фредерика сейчас. У этих людей не было затуманено сознание, в отличие от них, несчастных, пробуждённых Катастрофой. Эти люди ведали, что творили, и от этого Кирену было ещё страшнее и горше. Тогда он побежал к домику Эми потому, что боялся того, что его разум не выдержит и его сила вырвется из-под контроля, и потому, что сейчас он как никогда ощущал собственную инаковость и оторванность от людского рода. Он не мог объяснить это Саймону. Но за то время, что они смотрели друг на друга, стоя на пороге полуразрушенного домика Эми, Саймон понял это сам. В тот вечер Кирен долго рассматривал собственные запястья, перепачканные тёмным, силясь разглядеть что-то в бороздивших кожу следах, обрамлявших рваные раны. А потом он бросился к умывальнику и тёр запястья ледяной водой, смывая кровь, едва не раздирая кожу заново, ещё глубже. А потом он рисовал, так же ожесточённо, продирая бумагу грифелем, потому что там, в другом мире, всё должно было быть иначе, совсем иначе, ведь того, другого Кирена не связывали путы его дара, и он мог свободно… ... смотреть на изображение юноши в светлой одежде с тёмными пятнами. Кирен завидовал его силе. Если хотя бы на миг представить, что он ей обладает, - о, как легко бы было исправить то, что произошло вчера. Если бы всё было так легко, как здесь, одно движение кисти, один мазок углём - и мир уже изменён. Какое детство. Кирен швырнул лист и уголь в угол. Его соседи, милые обитатели Рортона, не понимают их, и потому боятся. Он усмехнулся тому, как легко он перешёл на местоимение “мы”, противопоставляя его местоимению “они”, которым он обозначил соседей, а вместе с ними и Филиппа, Джем и маму с папой. Он как будто встал на сторону Саймона. Но его путь тоже закончится тупиком, и если мистер апостол этого не видит, то значит, что он так же слеп, как и те, против кого он ведёт борьбу. Кирен привычно взял полотенце, чтобы занавесить зеркало, но перед этим взглянул себе в глаза, первый раз за долгие месяцы увидев собственное лицо не украдкой, а по собственному желанию. После этого зеркальную поверхность скрыла ткань, а Кирен принялся накладывать грим, даже тщательнее, чем обычно. После вчерашнего разговора на маленькой кухоньке Эми в нём теплилась слабая надежда на то, что Саймон всё-таки придёт на объявленное Максин собрание. Он помнил, как смотрел на него Саймон, и каким был его голос, когда он попросил - не велел, а попросил, - Эми не суетиться и сесть. И Эми, впервые на его памяти, не стала пререкаться, а послушалась и села. Кирен почти не помнил, что именно он говорил, весь вечер расплывался в памяти мутным пятном. Одно воспоминание обжигало его изнутри - их с Саймоном поцелуй и то, как Саймон сначала крепко обхватил ладонями его лицо, а потом отступил в сторону, словно опомнившись. Кирен оглянулся на Зоуи и спросил её, куда подевались Саймон и Эми. Зоуи презрительно фыркнула, что у Саймона есть дела поважнее. Кирен подождал ещё немного, но он уже знал наверняка, что Саймон не появится. Когда он шёл к домику Эми, он гадал, какой будет их следующая встреча. Скорее всего, Саймон просто сделает вид, что ничего не произошло. А может, выразит презрение из-за того, что Кирен сдался людям. Вот только Кирен знал, что сейчас он полон решимости довести до конца своё дело единственным способом, который он считал возможным. Победить их же оружием. Но может, всё будет не так? Ведь взгляд, который теперь смотрел на него с портрета Саймона, этот взгляд не мог лгать… ...как не мог лгать ни один из его рисунков. Иногда Кирену даже хотелось обратного, но ещё Орион укорял его за подобные мысли. Сейчас ему не хотелось выходить из комнатушки в таверне, где он мог хотя бы на время нырнуть в другую реальность, отгородившись от того, что происходит за окном. Но Кирен ненавидел малодушие, и больше всего он ненавидел его в себе. Возле дома старосты он увидел нескольких людей в поношеной и грязной одежде. Подойдя поближе, он увидел, что они ставили на место покосившийся во время вчерашних событий забор. Сначала Кирен подумал, что это батраки или просто бедняки с окраины, согласившиеся помочь за пару монет или тарелку с едой. Но он понял свою ошибку, когда на работников прикрикнул долговязый парень, явно бывший тут в качестве надсмотрщика. Все собравшиеся около дома были немёртвыми. - В чём дело? - спросил Кирен у верзилы. - Да эт, господин паладин, решили нечисть эту гнусную хоть как к делу приспособить. Ой, простите великодушно, не хотел обидеть. По лицу верзилы расползлась подобострастная улыбка, демонстрировавшая, что обидеть он явно хотел, но побаивался. - Вы им заплатите? - Ещё чегой. Это ж указ такой вышел, значит, чтобы вся нежить, то есть простите, немёртвые, помогали всем, чем могут. Чтоб, значит, польза была. - Вся нежить? - странным голосом переспросил Кирен. - Как есть вся, господин паладин, - подтвердил уверенный голос. Кирен обернулся к подошедшему старосте, который держал в руках свиток пергамента. - Вот, извольте ознакомиться. Кирен пробежал глазами текст. Разжал начавший вновь сжиматься кулак. Отдал свиток старосте и сделал шаг к забору. - Эй, господин паладин, вы куда? - Я нежить, староста. А значит, должен работать на благо людей и поселений, как сказано в указе. - Но… - глаза старосты выкатились из орбит, он хватал ртом воздух, пытаясь подобрать слова. Верзила просто застыл, как изваяние. Кирен вспомнил: его, его звали Дин, он был в компании тех, кто донимал Кирена и его сестру много лет назад. В другой жизни. Оборванные бледные люди сначала шарахнулись от Кирена. Но когда он упёрся ладонями в занозистое дерево, помогая выправить его, немёртвые поняли, что Кирен настроен серьёзно, и вновь подключились к работе. - Господин светлый паладин, так, может, вы магией? - наконец выдавил из себя староста. - В указе сказано “оказывать посильную физическую помощь если таковая понадобится”, - через плечо бросил Кирен. - Там не говорилось про магию. Саймон встретил его на дороге к кладбищу. - Я видел тебя, - без приветствия начал он. - Мог бы подойти и помочь, - повёл плечом Кирен. - Нет, не мог. Ты знаешь, что это… - Знаю, - оборвал Кирен и остановился. - Знаю, что ты вбил себе в голову, что доказать наше превосходство можно только силой и магией. Тебе нужно подмять людей под себя, вместо того, чтобы встать рядом с ними. А ведь ты мог бы, Саймон, я знаю, что ты мог бы быть прекрасным человеком, если бы позволил себе побыть нормальным хотя бы пару мгновений! - И что делают нормальные? - взорвался Саймон. - Я серьёзно. Скажи мне, чего ты от меня хочешь. Я сделаю это. Потому что есть то, во что я верил всё это время - и есть ты. Кирен повернулся к нему. Он слишком много хотел сказать Саймону, но слова застряли у него в горле. В глазах Саймона плескался ужас, а его руки судорожно хватались за расколотый мертвенно-зелёный камень на груди. - Я чувствую… - едва слышно прошептал Саймон. - Этого не должно быть! Кирен схватил его за руку, нарушая десяток запретов одним этим жестом. - Ты чувствуешь? Что? - Моя душа… - Саймон потерянно посмотрел на Кирена, а потом - на соулшард. - Её здесь больше нет. - Твоя душа вернулась к тебе? - спросил Кирен, толком не понимая, что именно он спрашивает. - Она вернулась к Пророку. Я нарушил данное ему слово. Пальцы Саймона крепко обхватили запястье Кирена. - У меня больше нет моей силы. - Но как? - Я отказался от того, чему служил. И теперь я буду наказан, - Саймон вдруг слабо улыбнулся. - Но это того стоило. Кирен замер на мгновение, а потом резко впечатал ладонь в камень на груди Саймона. - Никто больше не умрёт из-за меня! - крикнул он. - Никто, слышите? Его левая рука бешено плясала в воздухе, вычерчивая бесконечные контуры, воздух вокруг искрился сотнями крохотных огоньков, собиравшихся в замысловатые образы, распадавшиеся через долю мгновения. Столб света прорезал небо, ударив в две стоящие неподвижно фигуры. Кирен уронил руки. Его грудь ходила ходуном, словно он тяжело дышал. Саймон держал в ладонях мягко светившийся зелёный камень без единого изъяна. Он поднял на Кирена взгляд, полный благоговейного страха. - Как ты это сделал? - Я не знаю, - честно ответил Кирен. - Это соулшард, Кирен. Ты сотворил соулшард. На это способны только варлоки. Кто ты, Кирен? Кто ты? - Я не знаю, - повторил Кирен, и его колени наконец подогнулись и он тяжело опустился на траву. Бывший варлок по имени Саймон встал рядом с ним, обняв его за плечи. На его груди сиял соулшард с заключённой внутри душой. ...Кирен отложил кисть. Если бы всё было так просто, и проблемы решались бы одним-единственным магическим заклинанием. Саймон стоял у порога, в угол был брошен его рюкзак. Он смотрел на Кирена, и неуверенность постепенно уходила из его взгляда, когда он наконец понял, что Кирен говорил серьёзно. Они оставались в Рортоне - вдвоём. Вдвоём против всех, если понадобится. ...Кирен поднял карандаш. Если бы всё было так просто - без магии, великих противостояний и нарушений равновесия. Но его жизнь изменилась, и он чувствовал это, ведь... Саймон, сбросивший свою броню. Лишённый своей магии. Теперь был рядом с Киреном. И Кирен был ему нужен. ...Грифель вновь коснулся бумаги...