Flesh And Blood

Сначала он думал, что ему лишь почудилось. Потом, приглядевшись, решил, что дело в закатных бликах, алых и золотых, пляшущих по всей комнате. Так получилось, что за весь тот год, что они провели вместе, он ни разу не видел Сайфера без одежды. Билл никогда не раздевался полностью: он стягивал с Диппера всё, до мельчайшей детали гардероба, и откровенно наслаждался как его наготой, так и связанным с ней чувством незащищенности, инстинктивным страхом — но сам не снимал даже перчаток. Он определённо не видел причин объяснять своё странное поведение, Диппер же предпочитал не задавать лишних вопросов. Ему нравилось чувствовать, как ткань рубашки и брюк Билла касается разгоряченной кожи. Нравилось, как скользила по члену рука в кожаной перчатке. В подчинении как данности не было ничего приятного — но со временем Билл приучил его получать удовольствие даже от этой полной отдачи. Так продолжалось до тех пор, пока в один из вечеров Пайнс, не удержавшись, не потянулся к пуговицам на рубашке Сайфера. Билл, чьё лицо вдруг лишилось всяческого выражения, замер. Янтарно-желтый глаз, неприкрытый повязкой, вспыхнул рубиновым; Билл перехватил запястья Диппера и, до боли заломив их за спину, сильным рывком перевернул Пайнса на живот. — Держи руки при себе, Сосновое Деревце, — тихо и отрывисто сказал он Дипперу на ухо, одновременно толкаясь в него и заставляя сдавленно вскрикнуть. — Или держать придётся мне. Теперь всё было иначе. Билл, с ногами забравшийся на кровать Диппера, сидел, повернувшись к нему спиной. Он низко склонил голову, и только по тому, как пальцы, обтянутые черной перчаткой, отбивали нервный ритм на согнутом колене, можно было понять, что Сайфер чувствует себя не в своей тарелке. Диппер и без этого знал, что Биллу категорически не понравилась его просьба, но тот факт, что тот дал согласие, выявлял в нём сдержанность, которая, казалось, не была свойственна Биллу ни в прежней потусторонней, ни в нынешней человеческой форме. Это было удивительно и потому — особенно волнующе. Навряд ли происходящее между ними можно было считать проявлением доверия. Диппер не был дураком, и он не сошёл с ума до такой степени, чтобы доверять Биллу Сайферу, сам же Билл навряд ли вообще был способен испытывать чувства подобного рода. Но, тем не менее, здесь и сейчас Диппер испытывал непонятный ему самому трепет. Билл впервые не брал его сам и не вёл — но позволил Дипперу вести. Пускай даже речь шла только о разрешении снять с него рубашку. Для их отношений это — уже несомненный шаг вперёд. — Это что, веснушки? — Диппер огладил пальцами шею, открытую над воротом рубашки, словно надеясь собрать со светлой кожи бледно-охровую россыпь. — Настоящие? С ума сойти. Никогда бы не подумал, что у тебя могут быть веснушки. Билл в ответ лишь раздражённо повёл плечом. Завороженный золотыми брызгами, скрывающимися под одеждой, Диппер положил ладонь на острый перекат плеча и потянул на себя уже расстегнутую рубашку. Та легко соскользнула на кровать, открывая спину. На секунду Диппер ошеломлённо застыл. Протянул руку, но коснуться так и не решился. — Доволен? — хмуро поинтересовался Сайфер, когда стало понятно, что молчание в комнате затянулось. — Теперь мне можно одеться, или собираешься сделать пару снимков на память? — Подожди, — остановил его Диппер, заметив, что Билл уже тянется за рубашкой, — еще немного, я… хочу посмотреть внимательнее. Он не видел лица Билла, но знал, что тот наверняка ощерился злым оскалом. За последний год он успел хорошо изучить многие его реакции, несмотря на внешнюю непредсказуемость. Сегодня, по крайней мере, Билл с ним не спорил, и это было несомненным прогрессом. Еще месяц назад Сайфер пришёл бы в ярость, услышь он от Диппера просьбу раздеться полностью. Прошлой осенью — зашёлся бы издевательским смехом, а потом скрутил бы ему руки и, развернув к себе спиной, толкнул бы к ближайшей стене, у которой отымел бы его с нарочитой грубостью, жестко и больно, до крови прикусывая тонкую кожу спины и оставляя уродливые отметины на крепко сжатых запястьях. Сегодня Билл лишь нехорошо ухмыльнулся и, обхватив подбородок Диппера пальцами, заставил того посмотреть в свой единственный зрячий глаз. — Любопытная маленькая Сосенка, — нараспев произнёс он. — Кто сказал, что увиденное придётся тебе по вкусу? Но сейчас чем больше Пайнс смотрел на него, тем больше понимал — ему нравится то, что он видит. Пожалуй, даже сильнее, нежели это было необходимо. Сильнее, чем было позволено. Диппер осторожно, точно на пробу, огладил оголённую спину кончиками пальцев. Медленно провёл ладонью от шеи до выступающих позвонков и почти мимолётно коснулся границы между бледной кожей с золотистыми крапинками веснушек и рваной алой полосой. Спина под его пальцами дрогнула. Прикусив губу, Диппер с нажимом очертил круг, вырезанный на коже, подушечкой большого пальца. Кожа на краях разреза, покрасневшая, горела под его ладонью, и каждое прикосновение наверняка было крайне болезненным. Он увидел, как Билл, чья рука упиралась о кровать, судорожно сжал в пальцах край простыни, а потом склонил голову и зашёлся тихим смехом. — Ты сам это сделал? — спокойно уточнил Диппер. Рваные раны не были похожи на застарелые шрамы. Тёмные порезы не кровоточили, но зажить еще не успели. Багряные линии выписывали на тонкой коже узорчатый рисунок — круг, украшенный символами. Тут были как хорошо знакомые Дипперу элементы — сосна с его кепки, звёздочка Мейбл, знак вопроса, — так и неизвестные знаки. Возможно — шифры или надписи на мёртвых языках. Возможно — странные цифровые коды. Спина, изувеченная, на первый взгляд показалась жуткой. На второй — завораживающей. И вдруг Диппер понял, что никак не может отвести от неё взгляда. — О, ну разумеется, — выдохнул Сайфер, когда Диппер положил ладонь на изображение в центре круга — прямо на треугольник с единственным глазом и узким вертикальным зрачком посередине, — что может быть веселее самоистязания? По пятницам я, как правило, режу вены тупой бритвой твоего драгоценного дяди, в субботу слушаю синтезированную музыку с дисков Звёздочки, а в воскресенье упражняюсь в изобразительном искусстве. На собственной спине, само собой, потому что на приличный мольберт мне категорически не хватает денег. — Раны выглядят свежими. — Не совсем так, Сосновое Деревце, — Билл всё-таки обернулся к нему и недобро осклабился, — просто они никогда не заживают. — Тебе больно? — Боль — это весело. — Это я уже слышал, — Диппер, неосторожно задев кровавую корку, замер, наблюдая, как набухает на краю пореза густая алая капля, — значит, ты специально оставил их на своём теле? Тебе нравится… чувствовать? — Речь не идёт о том, что мне нравится, а что нет. Я это тело создавал не по личным предпочтениям. Выбор, знаешь, был невелик. Либо так, либо существовать дальше в своей привычной форме. Я, разумеется, привязан к ней всем сердцем, но вашему измерению она подходит самым паршивым образом. — Это не ответ, Билл. — Верно. Что ж… да, Деревце, мне нравится их чувствовать, — Билл вдруг резко повернулся на кровати и оказался с Диппером лицом к лицу. Тот испуганно выдохнул — Сайфер толкнул его, укладывая на лопатки, и тут же навис сверху, вжимая всем телом в постель. — Ты даже не представляешь, как сильно. Повинуясь неожиданному порыву, возникшему скорее интуитивно, нежели осознанно, Диппер, положив одну руку на шею, второй скользнул за спину, где, с нажимом цепляя ногтями, провёл ладонью по краям рисунка. Билл сдавленно ругнулся, зажмурился, до боли сжал пальцы на его плечах. Пайнс, завороженно глядя ему в лицо, снова огладил кровоточащие порезы. Почувствовал при этом, как пальцы пачкаются горячей кровью — от этого ощущения бросило в дрожь, и низ живота налился густым, тягучим, как патока, возбуждением, стоило только представить, как выглядят сейчас эти багряные разводы на бледной коже. Он попробовал, не глядя, на ощупь определить, какой рисунок находится под его рукой. Невесомо пробежал кончиками пальцев по спине, обвёл выступающие края рваной раны. Очертил её контуры. Падающая звезда. Диппер не сдержал улыбки, когда Билл, открыв полыхающий золотом глаз, издал низкий протяжный стон и чуть прогнулся в позвоночнике, подставляя спину под его руки. — Зря не рассказал мне прежде, — осмелев, хмыкнул Диппер, с силой сдирая края очередного рисунка — теперь это, кажется, было сшитое из двух половинок сердце, — до сих пор ни разу не видел, чтобы ты так реагировал на прикосновения. Вместо ответа Билл отпустил его плечи. Провёл всей ладонью ниже, чтобы огладить возбуждённый член через плотную джинсовую ткань, а пальцы второй руки запустил в волосы Диппера, сжимая кулак и оттягивая назад так, что Пайнсу пришлось запрокинуть голову. — Мне не хотелось пугать тебя больше необходимого, — хрипло выдохнул он Дипперу на ухо. — Мне нравится, когда ты боишься, но я умею соблюдать меру, что бы ты там не думал. Мясные мешки склонны считать физические увечья уродливыми. Для вас уродливо всё, что не вписывается в рамки надуманной нормы. — Я — не просто мясной мешок, — Диппер кинул на него оскорблённый взгляд, и Билл в ответ негромко рассмеялся: — Верно, Сосновое Деревце. Не просто. Он всё равно перехватил запястье Диппера, когда тот протянул руку, чтобы коснуться повязки на его правом глазу. — Билл, — настойчиво сказал Диппер, — пожалуйста. Он знал, как на Сайфера действует вид его — умоляющего, возбуждённого, с потемневшим взглядом. Билл прижался к нему, впился зубами в оголённую шею над воротом футболки и рвано выдохнул, пряча лицо в перекате его плеча, когда Диппер, словно в отместку, прошёлся ребром ладони по разодранной спине. В следующую секунду Диппер надавил Сайферу на грудь, заставляя его отстраниться. Затем медленно поднёс ладонь, перепачканную кровью, к своему лицу. Не отводя взгляда от Билла, чьё лицо вдруг застыло непроницаемой маской, Диппер коснулся ладонью щеки. Алые полосы на его коже казались слишком яркими; он знал это, видел во взгляде Сайфера. Диппер, не переставая смотреть на Билла, мягко обхватил два своих пальца губами. Если бы не сделал это сам, Билл, несомненно, заставил бы его силой, а теперь Сайфер лишь одобрительно хмыкнул и обхватил его запястье, не позволяя убрать руку. Легко надавил, с жадностью глядя на то, как пальцы входят в рот, глубоко, до второй фаланги. От густого металлического оттенка крови во рту голова пошла кругом, хотя этот привкус сложно было назвать приятным. А вот пьянящим — запросто. Тщательно облизав пальцы, собрав языком всё до последней капли, Диппер с трудом сдержал приглушённый стон. — Билл, — упрямо прикусив губу, повторил он. Руки Сайфера забрались ему под футболку и с нажимом прошлись по напряжённому телу, оглаживая бока, плоский живот и грудь с отвердевшими сосками. Прижавшись теснее, Диппер нетерпеливо потёрся пахом о бедро Билла. Обычно Сайфер не поощрял подобного проявления инициативы. Ему нравилось видеть Диппера полностью послушным, поддающимся, не пытающимся вести. Очевидно, сегодняшний день был из ряда вон выходящим: Сайфер рывком поднялся на колени и потянул его на себя, так, что теперь Диппер, будучи ниже ростом, смотрел на него снизу вверх. — Сегодня твой день, Сосновое Деревце, — ухмыльнулся Билл, нагибаясь к самому его уху. — Развлекайся. Вместо ответа Диппер запустил пальцы в волосы Билла, как Сайфер еще пару минут назад поступил с ним самим, и, заставив вскинуть подбородок, прижался губами к ритмично пульсирующей жилке на шее. Обвёл её языком — тело Сайфера вздрогнуло, ощутимо напряглось. Руки, удерживающие Диппера за бёдра, судорожно сжались. — Не тормози, душа моя, я и передумать могу, — нетерпеливо фыркнул Сайфер и скользнул ладонью выше, к самой ширинке, где легко надавил на рельефно выступающий под тканью член. С мучительной неторопливостью огладил прямо сквозь джинсы, отчего Диппер несдержанно выдохнул и подался вперёд, стремясь прижаться как можно ближе, — расстёгивай уже штаны и… На его глаз, прикрытый повязкой, падали светлые волосы, и Диппер не отказал себе в удовольствии медленно поднести руку к его лицу и завести выбившуюся прядь за ухо. — Билл, — почти ласково сказал он, — сделай одолжение: заткнись. Его голос, прозвучал, пожалуй, недостаточно твёрдо — Билл не замер в изумлении и не стал притворяться, будто готов поддаться приказному тону. Вместо этого Сайфер весело рассмеялся, но говорить, действительно, перестал. Веселье с его лица не исчезло даже тогда, когда Диппер протянул руку и осторожно провёл подушечкой пальца по черной ленте, ведущей от наглазной повязки к уху. — Давно хотел её снять, — мечтательно улыбнулся Пайнс и осторожно потянул за ленту вверх. После изувеченной спины, покрытой шрамами, он ожидал увидеть нечто действительно страшное — то, что сможет отвадить его, напугать. Развороченную рану там, где должна была быть глазница, или гниющую впадину, или… Сайфер лениво, широко ухмыльнулся. Он не пытался ни отвернуться, ни отвести взгляда. — Нравится? — мягко спросил Билл. Вместо ответа Диппер лишь приблизил своё лицо к лицу Билла. На месте глаза, обычно скрытого тканью, зиял глубокий тёмный провал. Казалось, у провала не было дна, у темноты — границ насыщенности чёрного цвета. На лице Билла, скуластом, с острыми чертами, впадина глазницы казалась не пугающей и не уродливой — но гротескной, немыслимо неправильной, невозможно… Завораживающей? Диппер, никак не решаясь сделать вдох, осторожно коснулся большим пальцем края острой скулы. Очертил её полукругом, поднялся к надбровной дуге и только тогда, почувствовав, как порывисто втянул воздух Билл, позволил себе улыбнуться. — Это красиво, — сказал он как можно твёрже. — Это всё — очень красиво, Сайфер. Я совсем не боюсь. Он видел, что зрачок в видящем глазе Билла сузился настолько, что стал едва различимым, а сам Билл мимолётно скользнул кончиком языка по тонким губам и вдруг зашёлся сухим, лающим смехом. Прежде, чем Диппер успел опомниться, сильные руки крепко обвили его за талию и рывком подняли выше, заставляя оседлать стройные бёдра. — Не боишься меня, — не переставая смеяться, шепнул Билл прямо в полураскрытые губы Диппера. — Моё храброе Сосновое Деревце. Глупое и отважное. Меня нужно бояться, дитя. В следующую секунду Билл упёрся лбом о его лоб и, надавив ладонью Дипперу на затылок, прижал того еще ближе. — Не закрывай глаза, — приказал Билл. От плохо сдерживаемого напряжения и злости голос Сайфера вновь приобрёл потусторонние электрические нотки, свойственные его прежней форме, и от этого звучания по телу Диппера невольно пробежала дрожь. От услышанного — и оттого, что он не смог бы закрыть глаза, даже если бы очень захотел. Оттого, что тёмная впадина, бездна на бледном лице притягивала взгляд, и отвлечь от неё внимание было невозможно. Потому что на языке всё еще отдавался солёный, с холодным металлическим оттенком, привкус крови, и стоило ему вспомнить об этом ощущении, как Билл вдруг ощерился злым и хищным оскалом. — Значит, тебе нравится, когда я такой? — преувеличенно спокойно поинтересовался Билл. — Или самому нравится быть таким? Он неторопливо стянул футболку с худых плеч Диппера и бросил на пол, отстранившись от его лба лишь на короткое мгновение. — Облом, Сосновое Деревце, — вдруг ухмыльнулся Сайфер, — акция была одноразовой, призов для участников не предусмотрено. Разве что для победителей, но… я бы своё получил в любом случае, не так ли? Когда в глубине глазницы, там, где тьма казалась непроглядной, бездонной, густой и вязкой, вдруг вспыхнула алая точка, Диппер действительно испугался. Вздрогнув от страха, он инстинктивно дёрнулся в сторону, дальше от Билла, но ладонь, снова опустившаяся на затылок, не позволила отстраниться ни на сантиметр. Билл поцеловал его первым — без вступительного пробного касания губ, а сразу жадно и глубоко, вылизывая горячий рот, срывая рваный скулеж, когда, прижимаясь теснее, задевал уже давно вставший член под слоем одежды. Сайфер лизнул его открытую шею, обвел языком ушную раковину, чуть прикусил мочку и одновременно с этим свободной рукой расстегнул молнию на джинсах Диппера и, легко подтолкнув того, чтобы поднялся с его колен, потянул брюки вниз. Диппер, не удержавшись, вывернулся, прижался губами к чуть влажному виску Билла и зажмурился. То ли от удовольствия, то ли от страха, потому что огонёк в тёмной глазнице разгорался с каждой секундой всё более пугающе и ярче, смотреть на него было чертовски жутко, а чужие пальцы на члене чувствовались невероятно хорошо – обводящие мягкими подушечками головку с выступившей смазкой, касающиеся уздечки, туго и скользко насаживающиеся кулаком по всей длине. А потом Билл толкнул его в грудь, снова заставляя рухнуть спиной на кровать, и Диппер подумал, что теперь-то уж точно сойдет с ума. Сайфер, неотрывно глядя на него и зрячим, ярко-жёлтым глазом с узким зрачком, растопленным в золоте радужки, и пугающим чёрным провалом на бледном лице, опустил руки ему на колени и развёл его ноги шире. Сам опустился ниже; без лишних церемоний облизнул головку члена Диппера широким языком, влажно и невыносимо медленно, и затем обхватил губами и взял в рот сразу до середины. В том, чтобы доводить Диппера до тягучего, жаркого исступления, Билл всегда был хорош. Он отсасывал старательно и умело, так, что голова шла кругом. У него получалось огладить языком член по всей длине, обвести каждую венку, ласкать чувствительную уздечку, брать за щеку, где кожа была особенно потрясающей, непривычно упругой и бархатистой, и расслаблять горло так, что член проходил в рот глубоко, по самые яйца. Диппер, не сдерживаясь, стонал в голос и, кажется, комкал простыни в пальцах, едва перебарывая желание надавить Биллу на затылок, заставить двигаться быстрее, ритмичнее, и кусал губы, и не мог отвести взгляда от Сайфера – устроившегося между его разведённых ног, сильного, гибкого, с черной дырой вместо одного глаза и жёлтым огнём в другом, с членом во рту, с пальцами, неспешно оглаживающими внутреннюю сторону бёдер. Поймав его взгляд, Билл чуть сощурил глаза и остановился. Всего на пару секунд, но этого хватило, чтобы на лице Диппера отразилась искренняя мольба. Это, разумеется, не помогло — кажется, Билл, разозлённый его восторженной реакцией там, где не должно было быть ничего, кроме страха, решил воздать ему сполна. На этот раз Сайфер принялся сосать еще медленнее, широким языком лаская член по всей длине, тесно сомкнутым ртом выпуская головку изо рта и заново ловя губами. Когда Диппер, зажмурившись от яркого, почти болезненного удовольствия, несдержанно ударил кулаком по кровати, Билл провёл языком последнюю длинную полосу от основания до самой головки и, наконец, отпустил его. Кончить в таком темпе было невозможно, и всё же Диппер не сдержал тихого разочарованного выдоха. Билл оборвал его, обхватив за талию, и с силой перевернул на живот. Диппер почувствовал, как моментально затекает в этом положении шея, и с трудом поменял положение головы, а Билл тем временем грубо заломил руки ему за спину. Он быстро скрутил запястья мальчишки брючным ремнём. Острый край ремня врезался в тонкую кожу, вспыхнувшую болью. Диппер зашипел, попытался вырваться, но Билл с силой надавил ему на спину, и юный Пайнс замер, не зная, чего ожидать дальше. Он лежал на кровати, связанный и абсолютно беспомощный. Попытался было позвать Сайфера по имени, но слова оказались проглочены неудобной позой и сорванным голосом. Диппер не мог видеть Билла и потому испуганно вздрогнул, когда рука в перчатке вдруг скользнула по спине над скрученными запястьями, а тёплые и сухие губы, изогнувшись в улыбке, прижались к одному из верхних выступающих позвонков. — Не нужно дёргаться, Сосновое Деревце, — мягко шепнул Билл ему на ухо и коротко поцеловал в висок. — Если начнёшь сопротивляться — будет только больнее. Он резко потянул за ремень, стягивающий запястья, и Дипперу пришлось подняться на кровати. Теперь он стоял на коленях — прогнувшись в пояснице и упираясь лбом в смятые простыни. Пальцы Билла, точно в качестве поощрения, снова сомкнулись на возбужденном члене, медленно провели вверх тесно сжатым кулаком и подушечкой большого пальца размазали по всей поверхности каплю смазки. Диппер заскулил, толкаясь в сомкнутую ладонь, но Сайфер отстранился быстрее, чем он успел войти во вкус. — Не сейчас, дитя, — с заметной насмешкой, певуче произнёс Билл, — для начала попробуем сделать с тобой кое-что... занимательное. В конечном итоге тебе даже понравится, я уверен. Впрочем, это не так важно — лично меня куда больше будоражит тот факт, что это понравится мне. Диппер не мог видеть, что делает Билл, но он услышал тихое потрескивание магического пламени и тревожно вздрогнул, из-за чего Сайфер, негромко рассмеявшись, огладил его напряжённые плечи, заставляя расслабиться. Выстуженные сквозняком простыни приятно холодили разгорячённый лоб, и поза с широко разведенными бедрами и приподнятой задницей, наверное, показалась бы Дипперу чертовски унизительной в любое другое время, но сейчас он был слишком возбужден и слишком напуган, чтобы мыслить здраво. Билл тем временем приблизился снова. Брючная ткань прижалась со спины к обнаженной коже, а затем послышался звук расстегиваемой молнии, и горячий член упёрся между ягодиц. Сайфер склонился над ним, приблизился, сводя до минимума разделяющее их пространство, коротко и сухо поцеловал в плечо, отстранился и сразу же, резко и без предупреждения, вставил в Диппера два пальца, обильно смазанные каким-то маслом. Диппер вскрикнул и инстинктивно попытался уйти от проникновения, но свободной рукой Билл крепко удерживал его на месте, а на постели было не так много пространства для попыток вырваться. Пальцы в нем, горячие, слишком объемные из-за кожаной перчатки, замерли, давая время привыкнуть к новому ощущению, а затем Билл медленно вытащил их и вставил обратно. И еще раз. И еще. Боли не было, и Диппер далеко не впервые чувствовал себя под Биллом настолько беспомощным и напуганным, но сейчас Сайфер сводил его с ума, и всего было слишком много, и ощущения накатывали волнами, слишком сильные, странные, обволакивающие. Он застонал, неловко заерзал, скользя коленями по постельному белью, и попробовал глубже насадиться на трахающие его пальцы. Сначала получилось неудобно и слишком порывисто, но вскоре он нашел верный ритм, и свободная рука Билла одобрительно потрепала его по загривку. Когда к двум пальцам добавился третий, Диппер уже почти был готов умолять о большем. Именно в этот момент Билл сделал первый надрез. Поначалу не было ни боли, ни даже дискомфорта — просто нечто холодное полоснуло кожу спины над связанными руками, и Диппер приглушённо вскрикнул от неожиданности. Боль накатила парой секунд позднее — острая, обжигающая, она окружила место пореза горячей пульсацией и усилилась, когда пальцы в перчатке пробежались по краям раны, собирая стекающую кровь, и с нажимом прошлись вдоль самого разреза. — Нравится, дитя? — шепнул Билл, вновь склонившись над ним. — Я говорил, что боль — это весело. Это то, что я чувствую. Каждую чёртову секунду, каждое мгновение. Я научился получать от этого удовольствие. А ты? Он извлёк из Диппера пальцы, и тот застонал, громко, протяжно, почувствовав, как юркий кончик языка касается пореза на его спине. По телу пробежала дрожь, искристая, колкая — Билл с голодной жадностью слизывал с его спины каждую каплю крови, и когда язык с нажимом проходился по самому разрезу, больно становилось так, что всякий раз Диппер хрипло вскрикивал. Он знал, что Сайфера забавляет его несдержанность, но сделать с этим ничего не мог. Когда лезвие ножа во второй раз коснулось дрожащей спины, Диппер попытался было дёрнуться под Биллом, вырваться, но Сайфер держал его слишком крепко, и всё, чего он добился — это ленивого, сильного шлепка ладонью по ягодице, от которого Пайнс невольно замер и зажмурился изо всех сил, кусая кровоточащие губы. — Пожалуйста, — умоляюще выдавил Диппер, едва слыша собственный севший голос, — Билл, прошу тебя, хватит, я больше не хочу. Пожалуйста, Билл, только не... Билл делал второй надрез куда дольше. Он начал с того, что прижал край лезвия к нижнему концу первой раны и, примеряясь, замер. Каждая секунда промедления казалась Дипперу нестерпимой. Страх дурманил, кружил голову до слабости в коленях и дрожи внизу живота, до горячего кома в горле, до бешеного сердцебиения. Когда нож начал скользить по коже, Диппер захлебнулся собственным криком. Этот порез был глубже и шёл под прямым углом к позвоночнику. Там, где под тонкой кожей выступали позвонки, прикосновение ножа было особенно мучительным, и всё это длилось слишком долго, растянуто, и, казалось, не имело конца. Билл убрал нож, когда Диппер не мог уже даже кричать — лишь скулить, задыхаясь, до боли напрягая мышцы и выворачивая суставы в попытке высвободиться. — Тише, тише, — успокаивающе шепнул Билл, протягивая руку, чтобы потрепать мальчишку по щеке. — Потерпи, Сосновое Деревце. Осталось совсем немного. Он вошёл в Диппера одновременно с тем, как начал делать третий надрез. Там, где на коже уже пылали кровавые полосы, спина горела, вспыхивала болезненной пульсацией. Билл толкнулся в Диппера, совсем неглубоко, и того бросило в дрожь, на этот раз — остро смешанную с удовольствием, неправильным, жгучим. Теперь то, как лезвие вспарывало кожу, ощущалось не так больно по сравнению с острым кончиком языка, собирающим кровь из предыдущих порезов. Язык дразняще оглаживал пульсирующие края царапин, успокаивал лёгкими ласкающими мазками, а потом касался горячей полосы на распоротой коже, и Диппер кусал кровоточащие губы, и впивался ногтями в собственные ладони, и душил крик в простынях, и, кажется, действительно сходил с ума, потому что других слов для описания этого невозможного круговорота ощущений у него решительно не находилось — Кричи, если хочешь, — с напускным участием посоветовал ему Сайфер, целуя в плечо мокрым от крови ртом. – Мне нравится слышать, как ты кричишь. Диппер упрямо стиснул зубы, и Билл, почти ласково проведя кончиками пальцев по дрожащей пояснице, резко вставил в него член до самого основания. Нож, теперь уже ненужный, упал на пол. Диппер не видел своей спины, но чувствовал тонкие линии разрезов, пульсирующие жгучей болью. Он знал — алые полосы складывают на его спине треугольник. Такой же, как на спине Билла. Его клеймо еще не успело обрасти узорчатыми рисунками, неизвестными символами, но теперь дело за этим, несомненно, не постоит. Просто нельзя получать всё сразу. Он — не Билл Сайфер, он бы не перенёс, и Билл понимал это, очевидно, даже лучше него самого. Ох, чёрт… Диппер сдавленно и протяжно застонал, чувствуя, как чужой член движется в нём, растягивает, заполняет без остатка. Билл трахал его упоенно, сильными и глубокими толчками. Пальцы впивались в бедра, не позволяя отстраниться, хотя отстраняться, несмотря на боль, уже не хотелось. — Знаешь, а ты был прав, — смеясь, выдохнул Билл ему на ухо, — это красиво. Да это просто дьявольски привлекательно. — Билл, — сдавленно шепнул Диппер; в горле у него пересохло от крика, от стонов, от невыносимого желания и боли, от которого темнело перед глазами, — Билл, пожалуйста… На этот раз ему не пришлось просить дважды. Сайфер ухмыльнулся — его ухмылку можно было почувствовать, даже не глядя, — ожесточённо и зло укусил дрожащее плечо, коснулся губами шеи прямо под мочкой уха, коротко лизнул и снова впился зубами, заставляя вскрикнуть. Когда он нагибался над Диппером так низко, двигаться было затруднительно: толчки получались слабее, медленнее, зато — такими глубокими, что от захлестнувшей волны ощущений впору было забыть собственное имя. Боль в спине постепенно притихала. Её заглушали искры острого и яркого удовольствия, возбуждение, усугубляющееся невозможностью прикоснуться к себе, и то, что Билл, чьи руки неспешно скользнули от плеч по бокам, тонкой талии, узким бёдрам, наконец-то позволил Дипперу короткую передышку, окончательно заставило Пайнса забыться. Пальцы сжались вокруг возбуждённого члена, тесный, узкий кулак провёл по всей длине быстрым рывком, от которого Диппер застонал еще громче. После этого Билл замер, но Диппер уже знал, что от него требуется. Он сам принялся насаживаться на член Сайфера. Ослабшие колени с трудом выдерживали его собственный вес и тяжесть Билла, навалившегося на него всем телом, но спустя пару секунд неловких попыток Пайнсу удалось приспособиться к неудобному положению. Он раскачивался, подаваясь назад и вперёд, размашисто, ритмично трахая себя чужим членом и вбиваясь в ласкающую его тесно сжатую руку. Это было неудобно, болезненно, и Диппер чувствовал, что начинает задыхаться, когда Биллу, наконец, наскучило наблюдать за его неловкими попытками заглушить боль. Рука в перчатке зарылась в растрёпанную копну на затылке, сжалась, стискивая волосы в кулаке, и резко дёрнула на себя, из-за чего Диппер, едва сумевший сделать вдох, вскинул голову и судорожно зажмурился. Билл толкнулся в него глубоко и сильно — сердце глухо ударилось о рёбра и вдруг застыло. Это повторилось, а затем снова и снова, и еще раз, так, что Дипперу показалось, что нет больше ничего, кроме Билла, трахающего его, Билла, держащего его; ничего, кроме его рук, пальцев, ритмично и умело ласкающих член, и сухого смешка у самого уха, и горячего рта, прикасающегося к виску, и тела, жмущегося к изувеченной спине, заставляющего и без того горящие порезы гореть сильнее, больнее, ярче. Диппер кончил, когда Билл потянул его на себя, помогая принять почти вертикальное положение, повернуть голову вбок, и накрывая полураскрытые в протяжном стоне губы смеющимся ртом. Язык скользнул внутрь одновременно с особенно глубоким, порывистым толчком, и Диппер почувствовал, как тело бьёт конвульсивная дрожь, судорожный излом вдоль позвоночника, яркая вспышка, полоснувшая по закрытым глазам, по мыслям, скомканным в горячий нераспутываемый узел. Смесь удовольствия и болезненной искры, пронизавшей всё тело протяжным электрическим разрядом, заставила Диппера вскрикнуть в последний раз и обессиленно обмякнуть в тесном кольце чужих рук. Биллу хватило пары лишних толчков — его пальцы судорожно сжались у Диппера на талии, и Сайфер кончил прямо в него, зло впиваясь зубами в подставленную шею и тонкую кожу под абрисом челюсти, и по-мальчишечьи острый перекат худого плеча. Много позже, когда Диппер лежал, отвернувшись от Билла и пряча лицо в сгибе собственного локтя, Сайфер, улыбаясь, обводил рисунок у него на спине мимолётным прикосновением пальцев. — Это будет изумительно, Сосенка, — пообещал он, вырисовывая ребром ладони размашистые косые черты вдоль болезненно ноющих граней треугольника. — Я ношу на себе твой знак, а ты будешь носить мой. В отличие от меня, на тебе всё заживёт, не бойся. Рано или поздно, но… останутся только следы. И это будет прекрасно. Немыслимо красиво. Правильно. Рука в перчатке поднялась выше, осторожно коснулась разгорячённого лба, и Билл вдруг негромко рассмеялся — его смех Диппер, уставший, проваливающийся в сон, услышал словно издалека, сквозь мягкую и непроницаемую завесу тумана, — и легко коснулся губами щеки. — Устал? Спи, Сосновое Деревце. Отдыхай. Этой ночью тебе, — и пальцы скользнули к запястью, где с обманчивым ощущением надёжности крепко сжали ладонь в ладони, — будут сниться только хорошие сны, обещаю. Ты заслужил. Сегодня я остаюсь с тобой.