Пламя

Пальцы у Зои гибкие, как паучьи, усыпаны кольцами, словно цветами ветвь, на тонких запястьях фенечки, ленты, бусы – звон гулким эхом разносится при ходьбе. В мае на станции душно и многолюдно, пыль забивается в лёгкие и в глаза, Зоя сидит на уроках, кусает губы: что-то внутри неё рвётся к большим камням, хочется лезть через горы, спускаться к рекам, чтобы под вечер не чувствовать рук и ног. Солнце играет с тетрадью и скоро лето, тонкая книга за пазухой жжёт ребро – Зоя нашла её в старой библиотеке: «Травы и талисманы. Озёрный край». На двадцать пятой странице вложили ленту – чешутся руки всё это прочитать. Звон разрезает удушливый спёртый воздух – уроки закончились, завтра последний день. Борис уже пару часов ждёт сестрёнку дома, бабушка греет оладушки на обед, и Зоя летит сквозь дворы, через тротуары, в дом забегает с улыбкой во всё лицо. Боре недавно исполнился годик пятый: щёчки румяные, глазки – небесный свод, только болезнь поедает родное тело. Зоя чуть хмурится, брата целуя в лоб, смотрит на бабушку, мол, ведь прошла неделя, почему до сих пор не прислали нам докторов. Бабушка только вздыхает, сжимая губы: «Нам остаётся молитвами жечь уста». Зое от вкуса оладушек сводит зубы, ведь неизбежность – худшая из приправ. Строчки в ушах отдаются зловещим эхом, солнце давно опустилось за кромку гор, на двадцать пятой странице вложили ленту: крылья раскинул во весь разворот дракон, текст тонкой вязью украсил края страницы: «Драконий цветок расцветает раз в сотню лет. Чтобы его отыскать нужно потрудиться: выходить горы на несколько миль окрест, но когда взглядом уловишь горящий призрак трёх лепестков, заплетённых в резной бутон, любое желание сразу же воплотится - только в ладонях сомкни лепестковый шёлк, к сердцу прижми, отрешаясь от прочих мыслей и заплати ему равную дань взамен». Зоя задумчиво гладит края страницы, время цветенья высчитывая в уме, и числа сходятся: на пятый день июня пламя драконье проснётся в щелѝ меж гор. Спящий Борис тихо хнычет во сне от боли, Зоя решается, брата целуя в лоб. *** Утро врезается в память ужасным шумом, Зоя слетает с кровати, бежит на звук. Ночью Борису значительно стало хуже, бабушка плачет меж башенок из кастрюль. Зоя вздыхает, сжимает её в объятьях, шепчет: «Всё будет, нужно лишь подождать». Бабушка слабо кивает, стремясь подняться и пряча слёзы в дрожащей руки кулак. Шесть дней проходят похуже жестокой пытки, Зоя молчит, вещи складывая в рюкзак. Пятого на рассвете ей нужно выйти, любою ценою спасение отыскать. Бабушка смотрит внимательно, словно в душу, с лукавым прищуром покачивает главой: «Ты не задумала ли не дай боже, внучка, в Горы Зелёные нынче идти в поход? Ты это брось, дорогая, мы выход сыщем, знаю я это сказание про цветок. Помню, мы девками вычитали из книжки, будто любое желанье исполнит в срок, и донимали вопросами тех, кто старше. Благо тогда время было не то – цвести, но нам по тайне поведал Григорий дядька, будто лет двадцать назад его брат погиб, в горы отправившись с целью найти спасенье: страшная хворь ела Гришке, ребёнку, кость. Так и не видели больше того в селеньи – будто бы испарился меж этих гор, но дядька мал был, не помнил всего подробно, только с тех пор не берёт его тело хворь. А через день, как исчез его брат, в озёрах будто бы поселился большой дракон». Бабушка тихо смеётся: «Чего ни свидишь с пьяных-то глаз. Это сказки, конечно, но будь осторожна, и если цветок отыщешь, я заклинаю, не трогай его рукой». Зоя кусает губу и кивает скупо, дверь закрывая и плюхаясь на кровать, смотрит на фенечки, ленты, цветные бусы, кольца на пальцах, и знает: она должна. *** По темноте тропы стелются тонкой лентой, велосипед остаётся лежать в камнях. Зоя как сгусток энергии, батарейка – сама мотивация, мужество и азарт, взгляд зорко смотрит на все шестьдесят и триста, ищет меж трав и деревьев заветный свет. В сердце горит благороднейшая из миссий, за каждым шагом – высшая из побед. Зоя не знает, что ждёт её на дороге и почему она верит словам легенд, но ногти впиваются судорожно в ладони, уверенность крепнет: пути отступленья нет. Солнце лениво ползёт по картонке неба, мышцы свинцом наливаются и болят, перед глазами смазанным силуэтом скользят бесконечные камни, плывут назад, словно в дешёвых картинах дурацких фильмов. Зое сложнее двигаться и дышать. Надежда сгорает, как свечка из парафина, плавится и изгибается на руках. Небо темнеет – пора доставать фонарик, думать о том, как вернуться суметь назад: за каждым высоким деревом, каждым камнем взгляд не цепляется за лепестки цветка, но Зоя шагает вперёд и кусает губы, дабы не портить обзор мутной плёнкой слёз. Хочется просто вернуться домой и чтобы всё сразу стало мирно и хорошо. Но так не случается – Зоя отлично знает, и потому продолжает идти вперёд. Солнце уже шмыгнуло как прыткий ящер за серо-синее кружево облаков, сумерки мир заливают туманной дымкой, прохладой ночной наполняется летний лес. Зоя едва ли способна ногами двигать, мурашки бегут от холода по спине, и всё расплывается, кружится пред глазами, теряется смысл, надежда уходит в ноль. Зоя на камни медленно оседает, касается их гудящею головой и вдруг замечает осколочным взглядом отблеск оранжевых искр в расщелине между гор. Тело само подскакивает, несётся в нужную сторону, словно его зовёт голос неслышимый. Зоя сбивает ветви, носками кроссовок цепляет коряг мосты. Что-то её останавливает за метр до исполнения самой большой мечты, и, подогнувшись, колени ныряют в травы, кольца на пальцах мерцают в лучах цветка. С мира вокруг вымывается яркость красок, все забываются бабушкины слова и кажется, будто бы жаждой скрутило горло: хочется сжать между пальцев чудно̀й бутон. Зоя огонь смыкает между ладоней, крик разъедает лёгкие кислотой и небо меркнет, в последний раз вспыхнув белым, тело сгибается, корчится и горит. Дома у бабушки ёкает больно сердце, вздрагивает внезапно малыш–Борис. *** Тонкие пальцы, увенчанные когтями, почву взрыхляют, отталкиваясь с земли, крылья ещё неокрепшие раскрывая выше деревьев и собственной головы, красный дракон разрезает ночное небо, в лёгких бушует пламя, кипит в зобу. Это возможно: настолько быть человеком, чтобы пожертвовать кожу на чешую? Это возможно: поверить в такую сказку? На станции паника, пыль, суета и гам. Борис улыбается так широко и ясно, будто бы кости не ломят и не болят. Бабушка охает только и тихо плачет, алый фантом растворяется между гор. У Зои почти получается улыбаться. Из зеркала озера смотрит в глаза дракон. *** Верить ли мне – каждый сам за себя решает. Странная сказка. Счастливо-больной конец. Только Борису пятнадцать, в посёлке май и стук глухим эхом разносится при ходьбе: запястья Бориса увешаны сотней чёток, в сумке всегда лежат маркеры и блокнот. С каждого завершённого разворота пахнет озёрами, травами и сосной, там чудеса и создания разных мифов: гордый кентавр, сирин и алконост. Борис всё никак не поймёт, ну, чего он ищет, а с Гор Зелёных как будто его зовёт голос знакомый – дороже всех звуков мира. Ноги считают тропинки, плетут пути. В горной расщелине светятся два сапфира, бьётся в висках: «Убегай же, Борис, беги!», но по сосудам спокойствие мирно льётся. Чётки стучат – пальцы тянутся в темноту. Это прекраснее сирина, алконоста – это теплом разливается по хребту, и из расщелины медленно вылезает алый, как кровь и большой, как душа, дракон, тычется носом, льнёт трепетно к тёплой длани и выдыхает тоскливо и горячо. Сердце Бориса в груди создаёт помехи, влага блестит на карминовой чешуе. Быть настоящим любящим человеком – значит им оставаться в любом из тел.