"Дождь... Как я люблю его..."

«В тот роковой день я не успел ничего сделать…» — крутилось в голове Ивана, пока он покорно шёл за своим вождём в глубь тюремных коридоров. «Если бы я пришёл раньше, если бы успел…» — но мысли не суждено было сформировать чувство своей вины в произошедшем. Они остановились. Камера перед ними отличалась от остальных — в ней не было никаких источников света, дверь была сплошной, без решётчатого окошка. Иван знал, что здесь держат Людвига, но он его сейчас не интересовал. — Иван, — раздался властный голос перед ним, — жди здесь, это тебя не касается. — Как скажете, — тихо проговорил он в ответ, сил говорить громче не было, война выкачала его моральные силы совершенно. Когда дверь захлопнулась, Россия вздохнул и, развернувшись, молча пошёл дальше по коридору. Туда, где за обычной деревянной дверью находился тот, на ком война отыгралась сильней всего. Когда Ваня зашёл в комнату, его сердце болезненно сжалось. Гил… Гилберт… Пруссия. Перед глазами всплыли образы красноглазого парня с постоянным оскалом вместо улыбки. Гордый и непокорный Гилберт совершенно не походил на того, что сидел перед ним: волосы растрёпаны, из-за спёкшейся грязи вперемешку с кровью не было видно их белизны, правая рука была выгнута под неестественным углом. «Сломана» — промелькнуло в голове у Ивана. — Гил, — и никакой реакции, — Гилберт, — и снова его не услышали. Россия тихо присел рядом с бессознательным альбиносом. Наручники, которыми он был прикован, казались Ивану сарказмом — как труп может убежать. Вдруг веки Пруссии слегка дрогнули, и он медленно — с заметным усилием — распахнул глаза. — Иван, — еле различимый шёпот. — Что ты здесь забыл? — даже в таком состоянии поверженный и разбитый Байльдшмидт всё равно старался сохранить гордый вид. — Да так, — неуверенный голос, — пришёл увидеть тебя. — И зачем, — холод и сталь в голосе Гилберта поражали Россию, — Брагинский, ты ведь знаешь мой приговор, — сердце Вани пропустило удар. — Скажи мне, просто скажи, что со мной сделают?! — Ты… Тебя ну… — Брагинский совершенно не знал, как сказать об этом. — Тебя… собираются… — Уничтожить? — перебил его Гилберт. — Ожидаемо ничего не скажешь, — смешок. — Знаешь, Вань, я наверно не успею попрощаться с Западом, — тихо сказал он. — Передай ему… — голос предательски дрогнул, — передай ему… — на щеках слёзы, — что… Но договорить он не смог, Ваня, нежно подняв его лицо, поцеловал альбиноса, слёзы сорвались с его ресниц. Поцелуй был нежным, успокаивающим, хотя оба понимали, что это конец. Когда Ваня разорвал поцелуй немец тихо прошептал: «Передай ему, что я всегда буду рядом».

***

Все страны собрались рядом с развалинами рейхстага. В тишине доносились шаги приближающегося эскорта. Через мгновение собравшиеся увидели мрачную процессию. Пруссия опустив голову, прихрамывая и весь в крови, придерживая сломанную руку, тихо шёл, в окружении «почётной охраны». Иван наблюдал за этим из толпы стран, которые, как псины в ожидании мяса, окружили площадь в ожидании шоу. Сердце ныло всё сильней. — Гилберт Байльдшмидт, Пруссия, Великогерманская империя, — начал вещать Америка, — За совершённое покушение на мировые устои и порядки, за геноцид и террор Вы приговариваетесь к уничтожению путём расстрела. Людвиг опустил голову. Иван передал ему слова брата… — Офицеры готовься, — звучно отдал приказ Джонс, — целься… Иван посмотрел на Гилберта, тот стоял, смотрел на него и улыбался. Губы Пруссии беззвучно произнесли слова… Из глаз Ивана полились предательские слёзы. Начался противный мелкий дождь… Прозвучал выстрел. Ich liebe dich — я тебя люблю.