Всего лишь устал

Руки чешутся в местах порезов, желудок снова свело от голода, а голова кружится так, что я бы закрутился на месте и упал, если бы не слабость в организме и не место, в котором я нахожусь, не ситуация, в которую я попал. Передо мною армия Волан-де-Морта, за мною — Хогвартса, а я... А я на перепутье и не знаю куда идти. Пойду за сердцем, за Хогвартсом, и моих родителей в ту же секунду убьют, без жалости и раздумий. Пойду за пожирателями и всегда буду мучиться, презирая самого себя, ненавидя всё своё нутро. Конечно, есть ещё выход - увести родителей. Так я не предам пожирателей, но уведу сильнейшего подчинённого из армии Волан-де-Морта, в лице моего отца, Люциуса, да, я уведу единственного колдомедика, в лице матери, но я уже никогда не смогу помочь им, своим друзьям, как не смог помочь человеку, которого люблю. Которого люблю. Фред... На глаза наворачиваются слезы, порезы зудят сильнее и требуют себе нового соседа, желудок скручивает, и складывается ощущение, что желудочная кислота сейчас проест мне тело. Фреди, а, Фреди, где ты? Где ты, когда мне так нужен? Почему не рядом? Почему не со мной? Ты же обещал, обещал, что не бросишь меня, обещал. А в итоге... Что в итоге? Я стою один! Здесь! В самом центре ада! Без тебя! Я обещал больше не резаться, но я не смогу теперь сдержать это обещание, теперь, когда тебя нет рядом. Я также пытался побороть анорексию, ради тебя! Но и этого теперь не будет, ведь тебя нет, и смысла бороться тоже нету. А может ну это всё к чертям, ну нафиг? Всё. Всё это! Действительно. Зачем мне мир? Зачем мне жизнь? Зачем мне выбирать? Зачем? Если тебя нет рядом, зачем? Вот и я думаю, что незачем. Сажусь на землю и поднимаю взгляд в небо. Хочется выть, но сил нет даже на это. Их кое-как хватает на то, чтобы достать небольшую вытянутую коробочку, будто под дорогой браслет. Хотя, почему будто? Ведь именно ты мне его подарил, этот браслет, который я теперь никогда не снимаю. Помню, как я тебя отчитывал за это, ведь ты потратил все свои накопления на него, а мне не важна была цена, главное, что подарок был от тебя, тебя, моего Фреди. Сейчас браслет обжигает кожу, сейчас в коробке не украшение, а стилет. Тот самый стилет, которым я всегда резал вены. Я убрал его сюда и всегда носил с собой, чтобы помнить, что ради тебя я больше не должен им пользоваться. Но заметь вновь, тебя нет! И стилет прекрасно ложится в руку, как влитой, будто он и был создан для этого, для моей руки, для моих вен. Кое-как нахожу в себе силы снять пиджак и закатать рукава. Родители уже начали понимать происходящее и кричат мне что-то, хотят остановить. Я не слышу их за стуком сердца и журчанием крови в ушах, но вижу, как мама, несмотря на то, что её скорее всего сейчас убьют, бежит ко мне, но на середине пути останавливается и идёт медленно, будто боясь меня спугнуть, как зверька. Хотя, она в чём-то права, я и правда словно зверь, загнанный в угол, потерянный, испуганный, обреченный. Прости, мама, но я не остановлюсь, просто не смогу. Да ты и не волнуйся так, папа поможет тебе, он тебя согреет, ведь он у тебя есть, а у меня Фреда уже нет. И не будет. Лезвие резво скользит по коже, разрывая плоть, оно соскучилось по этому, и я тоже. Кровь бежит сначала медленно, но потом всё быстрее и быстрее. Будто из-под воды слышится что-то, отдалённо напоминающее крик, крик раненого зверя. Но это не мой зверь. Мой зверь урчит довольно, радуется, благодарит и хвалит, хвалит за то, что я ничего не ел и даже почти не пил воды, хвалит за то, что рука так резво делает второй разрез, и за то, что я на этом не останавливаюсь, делая третий, уже не такой параллельный. Слышу лишь бегущую кровь по венам и рукам и сердце, мерно стучащее сердце. Верно, оно не заходится в бешеном ритме, ведь я спокоен, и зверь внутри меня довольно пьёт кровь. Мне хочется выть и я... вою. Наконец-то вою. Во всю силу. Так, что рвёт горло от боли. Я вижу ужас в глазах людей, стоящих вокруг, я вижу, что никто не может пошевелиться, никто, даже родители, я вижу толику зависти в глазах Джорджа. Да, Джордж, ты же понимаешь меня, верно? Ты же чувствуешь то же? Конечно же да. Мне хорошо, и я уже готов уйти, уйти к тебе Фреди, но из-под мутной воды сознания меня резко вытаскивает твой голос. Твой, не Джорджа, ведь вы абсолютно разные, и голоса ваши тоже разные. Твой такой родной, тёплый и будто живой, настоящий, реальный. Будто вот ты, рядышком, позади меня, сейчас обнимешь меня, развернешь к себе за подбородок и поцелуешь. И вдруг меня резко обхватывают столь знакомые руки, аккуратно забирают стилет и убирают его обратно в коробочку. Эти руки меня обнимают, такие привычные, родные, со столь знакомым шрамиком на большом пальце, шрамиком, полученном на первом свидании, когда эти родные руки разрезали небольшой тортик и, по неуклюжести хозяина, порезали этот самый пальчик. По щекам бегут слёзы, не знаю давно или только пролились, но заметил я их только сейчас. А я улыбаюсь, и мне кажется, что я уже умер, и вот ты рядом, обнимаешь. Ты берёшь меня за подбородок и поворачиваешь мою голову в свою сторону, а я тону в твоих глазах, таких знакомых, тёплых, родных. И я уже готов поверить, что умер, тянусь к тебе, чтобы обнять за шею, и, коснувшись порезами твоей шеи и ощутив боль, понимаю, что жив. И я. И ты. Оба. Рядом. Живой! В миллиметре от меня! Меня охватывает счастье, и я уже реву в голос, а ты нежно проводишь по моей щеке ладонью и целуешь меня так, как умеешь только ты. Целуешь, прижимаешь к себе, и я таю, растворяюсь в твоих объятиях. А потом гулко жалею, что сделал всё это, заставил тебя видеть меня таким вновь, и начинаю извиняться, а ты просто целуешь меня снова и говоришь, что понимаешь, что всё хорошо, что всё будет теперь у нас всегда хорошо. И я верю. Верю. Полностью, весь, и душой, и телом. И не важно, что будет дальше, мы с тобой всё пройдём. И огонь, и воду, и анорексию, и тягу к саморазрушению, и Волан-де-Морта, и всех-всех, кто захочет нам помешать. Я расслабляюсь, отдавая себя в поцелуе, позволяя взять себя на руки и решить всё за меня. Пусть так, ничего. Я доверяю тебе, мой любимый Фреди. Доверяю всего себя. Доверяю нашу общую жизнь. Нас доверяю!