Многоцветье

Когда Неа просыпается, то вокруг него лишь море ярких цветов. Они о чём-то тихо перешёптываются, нежно напевают и ласково шуршат стеблями. Где-то вдалеке высится гора, размытая и сливающаяся с небом на горизонте, такая странная и отчего-то родная, но ему совершенно неинтересная. Неа вдыхает сладковатый, тягучий и густой аромат полевых цветов и слабо улыбается. Кажется, он всё-таки умер. Он помнит лишь свою кровь, такую же алую, как и окружающие его маки, слабость во всём теле и мягкий, взволнованный и чуть ли не истеричный шёпот всегда спокойного Аллена. Почему-то это воспоминание отдаётся теплом в душе, но Неа, как ни старается, не может вспомнить, о чём же так просил и даже умолял ярко-рыжий Уолкер. Слова рассыпаются, как только он пытается сосредоточиться на них, но память хранит горячие руки Аллена и не менее жаркие губы, судорожно целующие его в лоб, веки, щёки... Неа улыбается, глубоко вздыхая. Море вокруг него шуршит, переливается всеми красками мира, сверкает самоцветами и пахнет недорогим парфюмом Уолкера. Оно волнуется, шепчется и словно бы напевает неизвестные колыбельные. Неа удовлетворённо улыбается и ложится в это густое море, убаюкиваемый его мерным шелестом. И ему кажется, что ничего лучше на свете быть уже и не может. Когда рядом раздаётся осторожный шорох, Неа не спешит подыматься. Он наслаждается умиротворённостью, буйством красок над ним и единственным любимым ароматом сладковатого, едва заметного парфюма. Но мягкое покашливание, скрывающее то ли смешок, то ли ухмылку, моментально подымает его. Так может только один человек. Лишь один человек мог усмехаться лишь глазами, улыбаться лишь губами, заговаривать вежливыми речами и ласково целовать в висок на ночь, хоть и ненавидя проявлять слабость или нежность. Яркие, сочные рыжие пряди золотятся на солнце, и Неа то ли удивлённо, то ли восхищённо вздыхает. Аллен смотрит на него, легко и искренне улыбается, подходит ближе, аккуратно раздвигая пышные бутоны цветов бледными ладонями. И Неа срывается, порывисто обнимая его, сильно прижимает к себе, словно тот мог испариться в любую секунду, и судорожно целует лицо, без разбора клюя то в нос, то по щекам, то в губы. Аллен смеётся, отфыркивается, причитает на счёт телячьих нежностей, но не отталкивает и не отходит. Он лишь невесомо, словно прикосновения цветов, гладит Неа по спине, ласково смотрит в глаза и кивает, кивает, кивает... Море умильно перешёптывается, накрывая их волнами цвета, аромата и неуловимой горечи. Аллен задорно подмигивает, с силой сжимая хрупкими ладонями его лицо, и резко, одним смазанным движением впивается поцелуем в губы. Неа ошарашено дёргается, но уже через секунду довольно перехватывает первенство и забирается пальцами под рубашку, оглаживает бока, лопатки, пересчитывает позвонки. Аллен выгибается, тяжело дышит, облизывает искусанные покрасневшие губы и улыбается с неуловимой, едва заметной горечью и печалью. Он осторожно прикасается лбом к ключицам Неа и о чём-то шепчет, о чём-то просит и даже умоляет. Он такой хрупкий и нежный, такой почти эфемерный и даже иллюзорный, но думать о таком страшно и невыносимо больно. Словно всё это сон, и там, в грязном переулке, умер не он, а Уолкер. Аллен удручённо растягивает губы в улыбке, с горестью целует Неа в лоб, мягко проводит пальцами по щекам. И столько неприкрытой нежности, ласки скрывается в его серых, словно родниковая вода, глазах, что внутри всё сжимается от тоски и страха перед неизвестностью. Неа сглатывает, крепче сжимает Аллена в своих объятиях, но тот вдруг отстраняется, смиренно усмехаясь, и печально смотрит куда-то в сторону. Он криво ухмыляется, вновь становясь тем самым Алленом, которому плевать на всех, кроме себя и своей маленькой семьи, и спокойно, даже как-то отстранённо смотрит на Неа, замершего в ожидании. — Тридцать пять лет пролетели как одно мгновение... — Уолкер вздыхает и тяжело, неохотно поднимает лицо к небу. — Нечестно... Море вторит его шёпоту, переливаясь звоном то ли колоколов, то ли перепадами лесных ручьёв. И Неа неверяще вдыхает, когда Аллен протягивает ему бледную, красивую ладонь со смиренной улыбкой, но совершенно отчаянными глазами. — Идём, — шепчет он, смотря ласково, словно пытаясь запомнить всё до последней чёрточки. Неа непонимающе хмурится, неосознанно пятится назад, надеясь вновь утонуть в многоцветном море, но Аллен раздражённо фыркает и хватает его за плечо, сразу же направляясь к странной горе, что сливается с небом. Неа идёт тихо, несколько раз порывается обнять Аллена, чтобы остановить его, но что-то не даёт ему сделать этого. Он, словно закутанный в одеяло, беспомощный и лишённый движения, пытается хоть что-то спросить, чтобы успокоить тревогу и страх, что огромной волной накатывают на него с каждым шагом, но необъяснимая паника и смятение сковывают ему горло. Неа напряжённо сглатывает, когда Аллен удручённо и даже как-то слишком устало выдыхает. Он о чём-то говорит, что-то напевает, покачивая головой в такт, и алые маки тянутся к нему, словно провожая. Море вокруг них волнится, искрится всеми цветами радуги и мягко касается лепестками оголённой кожи. Сладковатый аромат горечи и потери витает густой патокой в воздухе, забиваясь в рот и нос, но Аллен продолжает упорно идти вперёд и тянет несопротивляющегося Неа за собой. Поле кончается резким, рваным краем в нескольких метрах перед ними. А там, за границей разноцветного моря, белые тусклые руины огромного то ли города, то ли замка. И Неа потрясённо вздыхает, когда понимает, что перед ним рушится Ковчег: опадает крупными обломками, рассыпается бесцветной пылью, грохочет и стонет от боли. Но взгляд в ту же секунду цепляется за нескладную фигуру, такую же бесцветную, бледную, как и руины за его спиной. У подростка угловатые плечи, острые локти и тонкая шея. Он тощий, невысокий и совершенно несуразный. У него седые растрёпанные волосы, торчащие во все стороны, и Неа видит, как паренёк медленно, словно каждое движение причиняет ему боль, поворачивается к ним. И вновь потрясённо вздыхает. Подросток — с неожиданно серыми глазами — мягко улыбается, но улыбка его совершенно лишённая красок, бледная и чуть ли не мёртвая. На его слишком тусклом, обескровленном лице ярко алеет кривой шрам, такой уродливый и притягательный одновременно, что Неа даже не понимает своих эмоций. Подросток перед ним — определённо точно Аллен Уолкер, но... в то же время и нет. Неа медленно, ощущая непонятный страх, поворачивается. Море вокруг тревожно перешёптывается, вторя его панике, и волнится судорожной рябью. Оно алеет в один миг, становясь багряным, словно переполненным кровью. Неа смотрит на Аллена и облегчённо, но непонимающе выдыхает. Его Аллен — яркий, рыжий, наглый и тёплый. Живой. Он может улыбаться искренне, ласково, но боится казаться слабым на людях. Он умеет видеть суть вещей и всегда беспокоится лишь о самых родных. Аллен же, что стоит за границей алого моря, холодный, бесцветный, бледный. Мёртвый. Он держит в правой руке фарфоровую маску с нарисованной улыбкой-оскалом и спокойно, ровно смотрит на них, утопающих в кровавом море. Ковчег позади него рассыпается песком, и он безмятежно наблюдает за улетающими лепестками и пылью. И Неа судорожно сглатывает, наконец-то понимая. — Пора просыпаться... — бескровные губы растягиваются в безразличной улыбке, и серые глаза, какие бывают у дохлых рыб, безэмоционально рассматривают их. — Да, — смиренно выдыхает вдруг ярко-рыжий Аллен, ласково проводя по затылку Неа. — Тебе уже пора. И алое море рассыпается кровавыми лепестками-брызгами, кружится вокруг мёртвого Аллена и густой жижей оседает на его левой руке. Неа удивлённо рассматривает красную, сморщенную, некрасивую ладонь с костяными наростами и зелёным крестом. Он недоуменно переводит взгляд на рыжего Уолкера, но тот лишь нежно улыбается и целует его в лоб со словами: — Прощай, я рад, что ты был со мной всё это время. И растворяется таким же песком, как и Ковчег. А Неа потрясённо смотрит на это и не может вымолвить и слова. Внутри у него словно бы всё разом взрывается, собирается вновь и леденеет. Он потерянно глядит по сторонам: вокруг лишь иссушенная пустыня, бледная, бесцветная, будто никогда здесь и не было яркого моря цветов. Неа сглатывает и вдруг вспоминает, что же шептал ему Аллен в подворотне. Он лихорадочно, словно в припадке, оседает на землю, не отрывая взгляда от тусклого лица с алым, кровавым шрамом и безразличными, но смирившимися глазами. И Неа искренне не может понять, кто же из них мёртв: то ли он, потерявший своё тело, то ли Аллен, разорвавший свою душу, чтобы спасти его. Ковчег ноет и стонет, словно его отламывают по кусочку, и Уолкер медленно раскрывает бескровные губы. — Иди, Четырнадцатый. Тебя ждёт Мана. И Неа вспоминает всё: и длинные волосы брата, и отчаянную ухмылку Аллена, и невыносимую боль в животе. — Значит... — шепчет он, почти содрогаясь от понимания и боли. Потому что там, в грязном переулке, умер не Неа, а душа Аллена. Ковчег опадает рваными кусками, рассеивается блёклой пылью и умоляет спасти. — Не жалей меня, — произносит Аллен тихо, спокойно и холодно. — Я сам захотел этого. А потому... не жалей. Неа сглатывает, и всё вокруг смазывается. Ему хочется кричать от безысходности, хочется подскочить к ещё-не-но-уже-почти-мёртвому мальчику и обнять его до хруста. Но когда Неа просыпается, вокруг него лишь разрушающийся Ковчег, а перед ним — Аллен с поразительно-серыми глазами и серебристыми волосами. И они не жалеют.