Грешные

Что же ищешь ты, девочка, в сумраке? Что ж ты любишь такого грешного?

Эта зима в Лондоне выдалась удивительно бесснежной и холодной, так что даже дышать больно, а уж кожу на лице и собственные пальцы и вовсе не чувствуешь. Только и спасаешься тем, что закутываешься в кокон одежды, надеясь хоть немного согреться. Вообще-то мне ничего не стоит применить согревающие чары, которыми я время от времени пользуюсь, но иногда этого не хочется делать. Хочется превращаться в ледышку, чтобы ничего не чувствовать. Приближаясь к месту назначения, невольно замедляю шаг и проговариваю нужный адрес, а затем гляжу, как передо мной вырастает особняк Сириуса Блэка, невидимый для прохожих. Прикусываю губу, не решаясь подняться на крыльцо, но затем всё же пересиливаю себя и стучу в дверь. Мне открывает Гарри, в растянутой футболке и свободных брюках, взъерошенный, он кажется родным и домашним и щурится, забыв надеть очки. Видимо, я застала его врасплох. — Гермиона, у тебя кровь на подбородке, — слышу вместо приветствия и машинально облизываю губы, ощущая металлический привкус. — И тебе доброе утро. Наверное, губа на морозе лопнула, — бормочу, стирая кровь платком. Мы проходим в прихожую, и меня обволакивают тепло и тишина старого дома. Правда, теперь тут уже не пахнет плесенью и чем-то ещё более неприятным, даже наоборот, чувствуется запах выпечки и чего-то цветочного. Я уже привыкла к этому за время пусть и нечастых, но продолжительных визитов, и не могу отрицать, что такие перемены мне по душе. Всё ведь меняется, разве нет? Гарри достаёт очки из кармана, а водрузив их на переносицу, внимательно разглядывает меня в немом вопросе а-ля: «Зачем пожаловала?» Да уж, неловко вышло, но дело действительно не требует отлагательств. — Прости, что без приглашения, но дело срочное. Мне нужно заглянуть к вам в библиотеку, поискать кое-какие редкие издания… Считай, что меня тут и нет, — прибавляю, чувствуя, что заявилась не в самое подходящее время. — Гермиона, ты можешь пользоваться библиотекой когда угодно, — разрешает Гарри, и у меня начинает щипать в глазах. Точно те же слова мне когда-то говорил с присущей ему любезностью прежний владелец особняка. — О, Гарри, ты так похож сейчас на Сириуса, — признаюсь, не выдержав. Острая боль от воспоминаний о его смерти уже давно померкла, и потому мы с приятелем можем спокойно говорить о дорогом нам человеке. Впрочем, ни Гарри, ни вообще кто бы то ни было никогда не узнает о моём истинном отношении к крёстному Мальчика-который-выжил. Мы смотрим друг на друга буквально несколько секунд, и мне даже чудится, что Гарри догадался — но нет, это чувство обманчиво, и в тот же миг где-то неподалёку слышится грохот. — Ой, Тедди, — спохватывается приятель, и я смеюсь, глядя на испуганное выражение его лица. — Совсем забыл. Если с ним что-нибудь случится… — То миссис Тонкс больше не позволит тебе забирать его к себе на выходные, — продолжаю за Гарри, и тот кивает, а затем срывается с места. — Пока что из меня выходит никудышный крёстный, — доносится из коридора. — В этом ты тоже похож на Сириуса, — хочу крикнуть ему вслед, но вместо этого молча поднимаюсь по лестнице наверх. Библиотека встречает меня ярким солнечным светом — старинные тяжёлые шторы раздвинуты, и комната наполнена морозной свежестью раннего утра. Корешки старинных изданий заманчиво поблёскивают, кресла у камина так и зовут опуститься в них, а ворс ковра — погрузить в него босые ноги. Да и хрустальные графины за стеклом услужливо предлагают попробовать их содержимое. Я же замираю на пороге, перед глазами у меня совершенно иная картина: полумрак той же комнаты, наглухо зашторенные окна, тусклые огоньки свеч в разных уголках библиотеки, одно из кресел повёрнуто спиной ко входу, а рядом с ним на столике стоит рюмка с крепким алкогольным напитком, и меня, не решающуюся войти, приветствует один из тех вопросов, какие всегда служили началом этих ночных посиделок; кажется, эхо знакомого хриплого голоса до сих пор бродит по этому помещению, и я непроизвольно ёжусь, в который раз встречаясь лицом к лицу с призраками прошлого. — И гибель ждёт его, как всех, кто слишком верит в свой успех. Откуда это, мисс Грейнджер? — «Макбет» Шекспира, — с готовностью отвечаю, проходя и плотно затворяя за собой дверь. Я знаю, что меня ждёт очередная увлекательная дискуссия на тему определённой книги, которая обязательно затянется до рассвета, и предвкушение разливается по телу, от макушки до самых кончиков пальцев. Гляжу на своего постоянного собеседника, и улыбка невольно появляется на губах, а дыхание всё так же привычно перехватывает. С чего начались эти наши литературные беседы, без которых теперь не обходится ни один вечер? С того, что однажды я заснула в библиотеке, зачитавшись очередным редким изданием, а Сириус Блэк остро хотел напиться, при этом спрятавшись там, где вероятность обнаружить его была бы минимальна. Тогда нас привели в одно место разные цели, но потом нас туда вела одна цель на двоих. В тот раз, проснувшись, я не сразу осознала, где нахожусь, и какое-то время сонно моргала, щурясь на отблески разожжённого камина. Но ведь я не разжигала огня, точно это помню. Значит, это сделал кто-то ещё… кто-то, кто сейчас находится здесь. Непроизвольно вздрагиваю, неожиданно ощутив присутствие постороннего в помещении. Кресло возле меня повёрнуто спинкой к входу, на столике рядом с подлокотником — графин с золотистой жидкостью и стакан, в котором ещё осталось немного напитка. Мужская рука с гибкими пальцами тянется за стаканом, и я понимаю, кто решил сегодня заявиться в обычно пустующую библиотеку. Надо бы как-нибудь незаметно свалить отсюда, выражаясь языком Рона, но, похоже, это из разряда невозможного. Стакан между тем возвращается на место, от кресла доносится короткий вздох. Может, он настолько глубоко погружён в свои мысли, что даже не заметит меня? Поднимаюсь с кресла и при этом неосторожно роняю книгу. Тотчас же замираю, коря себя за неуклюжесть, и слышу хрипловатый голос Сириуса Блэка: — Ты знаешь, что болтаешь во сне? Машинально киваю, а затем, поняв, что он этого не увидит, подтверждаю его слова вслух: — Да, мои соседки по комнате говорили, и Джинни тоже… — и прибавляю: — Простите, мистер Блэк, я вовсе не хотела помешать вам. — Будь это так, поверь, мне не составило бы труда разбудить тебя и отправить в постель. Единственное, что мне сейчас мешает — невозможность покинуть этот дом. Твоё же присутствие скорее скрасило одиночную попойку. Интересно, как долго он тут накачивался огневиски солидной выдержки под бормотание спящей пятикурсницы? — Под крайне познавательное бормотание, — замечает Сириус, и я в ужасе понимаю, что озвучила свои мысли. — Например, до сегодняшнего вечера я не знал, что тригонометрические аксиомы можно озвучивать с такими неподражаемыми интонациями. — Простите, мистер Блэк, — снова повторяю, донельзя смущённая, и медленно отступаю спиной к двери. Сириус же наклоняется в кресле и поднимает с пола книгу, разглядывает страницу, на которой та раскрылась, и зачитывает вслух: — «В наши дни большинство людей умирает от ползучей формы рабского благоразумия, и все слишком поздно спохватываются, что единственное, о чём никогда не пожалеешь, это наши ошибки и заблуждения». Интересная мысль, не правда ли? — Не дожидаясь ответа, закрывает книгу и проводит пальцами по гладкой обложке. — «Портрет Дориана Грея»… В своё время это произведение скрасило мне немало тоскливых вечеров. — Мне тоже очень нравится эта книга, — решаюсь произнести и прикусываю язык: до того понравилась, что я заснула на середине её прочтения! Видимо, Сириус подумал о том же, но всё-таки протянул мне книгу, и я, подойдя к его креслу, взяла её. На мгновение наши взгляды встретились, я поразилась тому, до чего же пронзительной синевой отливают в полумраке глаза этого мужчины. Ещё на меня пахнуло алкоголем, и я невольно поморщилась, а Сириус откинулся в кресле так, что больше я не могла его видеть. — Как дочитаешь, поделись впечатлениями, — предлагает хозяин дома, когда я уже собираюсь выйти из комнаты. — Если что, ты всегда знаешь, где меня найти. — Буду рада, — соглашаюсь абсолютно искренне. — Спокойной ночи, мистер Блэк. Не могу сказать, что восприняла предложение Сириуса всерьёз, но после прочтения книги с трудом боролась с желанием в самом деле поделиться с ним впечатлениями, затеять обсуждение, ведь мне здесь даже не с кем поговорить о любимой литературе. Мы по-прежнему ограничивались приветствиями за завтраком и прощаниями за ужином, и хозяин дома ничем не давал понять, что действительно ждёт беседы со мной. Не вполне уверенная, что не застану снова Сириуса, я перестала заглядывать в библиотеку; судя по отсутствию реакции со стороны мистера Блэка, его всё вполне устраивало. Только это не устраивало уже меня, и вот, изнывая от желания прочесть что-нибудь новенькое, под покровом ночи, вооружившись старинным канделябром, я снова направляюсь в сокровищницу редчайших изданий. На моё счастье, Сириуса там не оказалось, и я принялась выискивать на полках интересные произведения. От обилия разнообразных авторов и названий даже голова закружилась. Мне хотелось впитать в себя всё, что тут хранилось, прочесть каждую книгу от самой первой до самой последней страницы, раствориться в многообразии сюжетов и накопленных знаний. Слишком увлечённая, не сразу замечаю, как открывается дверь, и владелец всего этого несметного богатства нарушает моё одиночество. — Вот мы и встретились снова, мисс Грейнджер, — шутливо доносится с порога, и я замираю с книгами в руках, словно воришка, застигнутая на месте преступления. — М-м-мистер Блэк, — протягиваю, заикаясь, боясь обернуться. — Я уж думал, что ты грешным делом совсем чтение забросила, — продолжает пошучивать Сириус, и я спиной ощущаю его насмешливый взгляд, лениво скользящий по мне. — Мне показалось, что пока лучше не приходить в библиотеку. Боялась помешать вам, — поясняю, чувствуя себя ужасно глупо и неловко. — Ерунда, — отмахивается Сириус. Прям-таки чувствую, как он закатил глаза — он всегда так делает за спиной у отчитывающей своих чад миссис Уизли. — Что ж, вижу, что книжный голод вынудил тебя заглянуть, так что выбирай всё, что понравится, не стесняйся. Сам же он проходит к креслам у камина, взмахом волшебной палочки разжигает камин — в этом доме холодно даже сейчас, в разгар знойного июля — и усаживается на своё привычное место. Судя по стуку, принёс с собой очередной графин с чем-то, что поможет ему забыться в этот вечер. Набираю с полок несколько особенно заинтересовавших изданий и оборачиваюсь с тем, чтобы поспешить на выход. Останавливает меня лишь Сириус, приковавший к себе внимание расслабленной позой, хорошо просматривающейся из того угла библиотеки, в котором я сейчас оказалась. Он по-прежнему разглядывает меня — теперь сквозь призму плескавшегося в стакане напитка — и произносит задумчиво: — Я ведь не обучался легилименции, Гермиона, так что никак не могу залезть в твои мысли и узнать мнение по поводу «Портрета». — Неужели вам правда это интересно? Моя язвительность словно бы будит его и заставляет меня в который раз сгорать со стыда. — Я бы не спрашивал, не будь мне это интересно. Ну же, присядь рядом, я не кусаюсь по четвергам, — смеётся Сириус, и от этого хриплого смеха по коже бегут мурашки. — Тебе всё равно негде читать, ведь спокойно заниматься этим можно только здесь. Мы не помешаем друг другу. Это более чем странное предложение, но оно не лишено логики, и я, взвесив все «за» и «против», принимаю приглашение, кладу стопку книг на столик, прямо возле графина, а сама устраиваюсь в кресле и сижу, сцепив руки на коленях, пока Сириус цедит содержимое стакана. Направленный в мою сторону внимательный взгляд побуждает заговорить, и вот я уже сбивчиво от восторга делюсь впечатлениями от прочитанной книги, восхищаюсь слогом Оскара Уайльда и даже наизусть воспроизвожу несколько особенно запомнившихся цитат. В какой-то момент Сириус присоединяется, и наше обсуждение затягивается почти до утра. Часы бьют четыре, и я, отчаянно зевая и столь же отчаянно не желая прекращать увлекательный диалог, вынуждена прерваться и уйти в спальню, пообещав своему нежданному собеседнику, что обязательно загляну в библиотеку завтра вечером. И я заглядываю туда, само собой, и мы снова и снова обсуждаем книги, и алкоголь Сириус Блэк приносит всё реже, и всё чаще подшучивает надо мной, а я всё чаще, забываясь, называю его по имени, и чаще прежнего выслушиваю замечания Джинни по поводу мешков под глазами, вызванных, конечно же, недосыпом. Хорошо хоть она не знает, куда я пропадаю по ночам… «Это всё несерьёзно — так, развлечение», — успокаиваю себя, когда понимаю, с каким болезненным нетерпением ожидаю очередной нашей встречи или переживаю её невозможность из-за собраний Ордена. «Это только шутливые замечания», — уверяюсь, когда Сириус отвешивает комплименты моему уму, красноречию или блеску глаз, «по которому видно, как сильно тебе понравилась эта книга». «Это всего лишь банальная привязанность», — утверждаю, остро переживая по поводу близкой разлуки из-за возвращения в школу. «Это не может быть серьёзными чувствами, так, глупости», — убеждаю себя, смущаясь от случайных взглядов и прикосновений, вздрагивая от звуков глубокого голоса, краснея от его близости. И при всём при этом заставляю себя как можно меньше думать о крёстном Гарри и гнать из головы причудливые видения, из-за которых просыпаюсь, раскрасневшаяся и взмокшая, после серии запутанных снов. Много ли нужно, чтобы проникнуться симпатией к человеку? Если верить Рэю Брэдбери, для этого хватит короткого отрезка времени, проведённого вместе в беседах, касающихся всевозможных тем. Неудивительно, что я привязалась к Сириусу Блэку настолько, что не могу не думать о нём даже сейчас, находясь за сотни миль от него, не имея возможности написать ему из опасений выдать его местонахождение. Да если бы и была возможность, что б я могла сказать ему в письме? Прислать рассказ о прочитанной книге? Мерлин, это было бы смешно, не будь так обидно. У меня ухудшается аппетит, ускользает привычная внимательность, и когда Джинни однажды в шутку высказывает предположение о том, что я влюбилась (наверняка подразумевая под предметом моих симпатий Рональда), до меня наконец-то доходит то, что я столь долго и упорно отрицала. Глупая, наивная школьница по уши влюбилась в беглого несправедливо осужденного преступника. Смех да и только. Мерлин, это было бы смешно, не будь такой паршивой правдой. Чтобы отвлечься от лезущих в голову глупостей, загружаю себя учёбой, но в свободное время (а оно при всём при этом всё-таки остаётся) продолжаю запоем поглощать книги, невольно составляя обзор на каждую из них, планируя поделиться впечатлениями с Сириусом. Он мне по-своему видится в каждом из героев. То напоминает мне Хитклифа, этого мрачного героя «Грозового перевала» («Мой ум всегда так замкнут в себе, что меня наконец берет искушение выворотить его перед другим человеком»), то кажется Манфредом из одноимённой пьесы, прототипом Байрона, остро переживающим разлад с обществом («О нет — нет — нет! Я только тех губил, кем был любим, кого любил всем сердцем, врагов я поражал, лишь защищаясь, но гибельны мои объятья были»), и чем больше сходств с каким-либо персонажем я нахожу, тем больше увлекаюсь им, загадочным, непонятным и до безумия притягательным. С каждым днём это всё более походит на лихорадку. Я непроизвольно вздрагиваю, стоит Гарри невзначай упомянуть крёстного, на астрономии подолгу скольжу пальцами по созвездию Большого Пса и его главной звезде, а ночами, лёжа в постели, представляю, как его руки с длинными гибкими пальцами касаются моего тела, с придыханием шепчу в потолок его имя и прикрываю веки, пытаясь вызвать ощущение его тяжёлого взгляда, скользящего по мне как плотная ткань, с головы до ног. Стоит ли говорить, что я мчусь со всех ног на площадь Гриммо, узнав, что именно там сейчас находятся мои друзья — и Сириус? Я врываюсь в прихожую, раскрасневшаяся с мороза, и попадаю прямиком в гостеприимно распахнутые объятия владельца особняка. Снег с моей одежды летит ему в глаза и оседает искрами на чёрных волосах, когда он морщится и трясёт головой, по-прежнему не отпуская меня. Много ли нужно, чтобы сойти с ума от счастья? Мне бы хватило и пяти секунд в объятиях Сириуса Блэка, и, похоже, сегодня само Провидение желает этого не меньше меня. — С приездом, мисс Грейнджер, — приветствует меня объект моих тайных фантазий, и при воспоминании об этих самых фантазиях я краснею пуще прежнего. — Моему крестнику как раз требуется твоя помощь. Видишь ли, он решил податься в добровольные изгнанники, а ребятня никак не желает признаваться, в чём дело. А я стою и смотрю на него, не таясь, вглядываясь в каждую чёрточку, смутно понимая значение произносимых им слов, не осознавая даже, что замёрзшими пальцами крепко вцепилась в его плечи и стою едва ли не на носочках. Сириус демонстративно переводит взгляд с моего лица на мои руки, выказывая справедливое недоумение, и я разжимаю пальцы, позволяя ему отстраниться, и пошатываюсь на месте, когда он отступает шага на два от меня, соблюдая дистанцию. — Я попробую с ним поговорить, — выдавливаю неуверенно и как-то непривычно сипло. — Уж сделай милость. Не могу понять по его враз изменившемуся тону, шутит ли он, и корю себя за несдержанность. Такими темпами он станет тебя сторониться, а это было бы просто ужасно. Нервно сдёргиваю с шеи шарф, и кристаллики не растаявших снежинок летят на пол. Слежу за ними вплоть до соприкосновения с вытертыми половицами, а, подняв глаза, обнаруживаю, что Сириуса уже нет рядом, и это даёт мне возможность перевести дух. Так как насчёт возобновления вечеров, на которое я так надеялась, ничего не было сказано, я до последнего не решаюсь войти в библиотеку и долго мнусь перед заветной дверью, поглаживая латунную ручку и заставляя себя дышать хоть немного тише. Войти или нет? В этот момент мне чудится, что кто-то идёт по коридору, и я спешно ныряю в спасительную темноту библиотеки. К моему разочарованию, Сириуса здесь нет, и я чувствую себя до боли одиноко, сворачиваясь калачиком в кресле, хранящем аромат его одеколона, смешанный с виски и почему-то табачным дымом. В доме царит оживление: мы готовимся праздновать Рождество и украшаем комнаты, повсюду слышится смех, а близнецы Уизли с неподражаемым шармом превращают всё это в сущий хаос. Сириус тоже включается во всю эту кутерьму, и я частенько слышу, как он напевает забавные гимны, развешивая украшения. Но ночью в библиотеке по-прежнему пусто, темно и тихо, там только я, привычно засыпающая в его кресле. Чёрт возьми, я даже не знаю, как привлечь его внимание! На людях Сириус подчёркнуто вежлив со мной, даже шутит в мой адрес, но не более того. И почти не смотрит в мою сторону, в то время как я глаз от него отвести не могу, не в силах контролировать себя. Что же это за наваждение-то такое?.. В какой-то момент вспоминаю о том, как Чжоу подловила Гарри под омелой и поцеловала, и это кажется мне отличным решением проблемы. Запасаюсь украшениями и заглядываю в библиотеку — Кикимер, не стесняясь в выражениях, бурчал в коридоре, что его хозяин там целый день уже торчит. Сириус действительно там, и у меня сладко замирает сердце, пока я украдкой любуюсь им, зная, что он не видит — уж слишком увлечён чем-то. Когда он поднимает голову, я нервно сглатываю и стучу кулаком по дереву дверного косяка: — Можно? Сириус кивает и косится на коробку в моих руках. — Я хочу немного украсить библиотеку… — Не стоит, — резко обрывает меня, так что я вздрагиваю, как от пощёчины. — Если хочешь, можешь взять эти книги, только не отвлекай меня. Холодный тон вводит в ступор. Вздохнув, я прохожу в библиотеку, теперь кажущуюся мне чужой, и отстранённо гляжу на книги, указанные Сириусом. Тиснёные золотом обложки выдают древность и ценность фолиантов, и у меня снова перехватывает дыхание. Я же сверлю взглядом спину хозяина библиотеки и достаю из-за пазухи волшебную палочку. Когда-то Сириус говорил, что в его доме можно безнаказанно колдовать, никто не придерётся, и этим сейчас грех не воспользоваться. — Омела, мистер Блэк, — произношу с деланной наивностью, словно это не моими тайными стараниями она вдруг появилась над нашими головами. Сириус поднимает глаза на волшебное растение, потом переводит взгляд на меня и подозрительно щурится, будто мой план шит белыми нитками (так оно и есть, в общем-то). Принимаю независимый вид и гляжу на него лукаво в ожидании, что же он предпримет дальше. Поздний вечер, полумрак библиотеки — всё это играет на руку, я бы и сама не придумала лучше и теперь уж точно не упущу свой шанс. Точно читая мои мысли, Сириус отрицательно качает головой. — Вы знаете традицию, — произношу тем же тоном, каким как-то раз уже доказывала ему, что глупо будет нарушать приказ Дамблдора. — Я не стану этого делать, — возражает Сириус с непроницаемым лицом. — А сейчас мне надо заняться более важными делами, Гермиона. Он поднимает волшебную палочку, легко проводит ею по воздуху, и плод моих трудов тает с лёгким дымком над его головой. Резко отворачиваюсь, сжимая пальцы в кулаки и кусая губы. Яснее он не мог бы выразиться, даже если бы и захотел. Господи, ну что же я за идиотка? Быстрыми движениями собираю со стола небрежно предложенные книги, спиной чувствую взгляд Сириуса — насмешливый, мрачный, вызывающий странные ощущения в животе. Наконец, поворачиваюсь к нему, киваю в знак прощания и собираюсь уходить, но на пороге меня нагоняет его хрипловатый голос: — И не приходи больше в библиотеку, Гермиона. Так будет лучше. Мне кажется, что всё рушится в одночасье. Пошёл ты к чёрту, Сириус Орион Блэк. Честное слово, я бы так и сказала ему — развернувшись, прямо в лицо, глядя глаза в глаза, с безумным желанием запечатать эти слова у него же на губах своим поцелуем. Выжечь их на его коже, как клеймо, чтобы избавиться от их навязчивого ритма в моей голове. Вместо этого я, как подобает примерной ученице, произношу: — Как скажете, мистер Блэк, — и ухожу, прижимая к груди эти злосчастные книги. Что за феерический провал! Как я могла подумать, что мне удастся… что он захочет… Кто в здравом уме согласился бы на это? Где были мои хвалёные мозги? С того момента сторонюсь библиотеки, как огня, и Сириуса тоже, да и он не делает тайны из того, что ему не доставляет удовольствия моё общество. Рождество проходит шумно, с улыбками и смехом, лишь мне одной не до веселья, хоть я и скрываю это. Дни до возвращения в Хогвартс летят с небывалой скоростью, и в этот раз, в отличие от лета, я радуюсь в ожидании отъезда. В последний вечер, однако, не могу удержаться и заглядываю в библиотеку, по-прежнему пустующую и полную воспоминаний. Наслаждаясь одиночеством и темнотой, по старой привычке сворачиваюсь калачиком в кресле Сириуса и утыкаюсь лицом в обивку, так и хранящую его запах, а затем проваливаюсь в сон. Не знаю, как долго дремлю, но просыпаюсь от настойчивого взгляда наклонившегося ко мне Сириуса Блэка. Оторопев, зачарованно гляжу на него, и к чёрту то, что я уже обещала себе не поступать так неосмотрительно: отвыкнув от его близости, наслаждаюсь лишним поводом побыть рядом. — Почему-то я догадывался, что найду тебя здесь, — задумчиво произносит хозяин дома. Темнота скрадывает острые черты его лица, оставляя лишь мерцающие синевой огоньки глаз, и он кажется резко помолодевшим и до чёртиков привлекательным для меня, особенно если учесть, что за сны с его участием мне снились не далее как несколько секунд назад. — Я как раз собиралась уходить, — бормочу, извиняясь и намереваясь встать с кресла. Сириус наклонился так близко ко мне, что даже неловко, руками упёрся в подлокотники и продолжает морочить мне голову своими до безумия синими глазами. — Ну да, я так и понял по твоему храпу. Интонация настолько мрачная, что я не могу понять, шутит ли Сириус, только нервно ёрзаю в ставшем неудобном кресле, не зная, как бы поделикатнее попросить хозяина дома позволить мне уйти. — Я пошутил, Гермиона, — произносит он снисходительно, разгадав по выражению моего лица, что шутку я не оценила, а затем отстраняется и направляется к соседнему креслу, которое раньше занимала я сама. Присев, произносит: — Почему ты пришла? — А разве непонятно? — вырывается у меня с горечью. — Мне жаль лишаться вашего общества по вечерам, вот я и прихожу сюда каждую ночь. — Я знаю, что каждую ночь, — кивает Сириус. Он приходил, пока я спала! Он видел меня… — Мне, по правде, тоже было жаль прекращать наши дискуссии. — Тогда почему же вы?.. — А разве непонятно, Гермиона? — парирует он. Ну конечно. Моя глупая выходка с омелой. Но он ведь мог и не воспринимать меня всерьёз! Поднимаюсь с места, потягиваюсь, разминая затёкшие конечности, а затем, решив, что достаточно уже молчала, говорю: — Мы могли бы забыть про то недоразумение, мистер Блэк… — Нет, не могли бы, — возражает Сириус, а затем запускает нервные пальцы в волосы. — Нам нельзя переступать черту. А то, о чём ты меня попросила — как раз переход. Я должен был догадаться заранее, как ты воспримешь эти ночные посиделки, не должен был допустить это. Но я допустил, а потому лучшим решением было прекратить то, что уже случилось. Он имеет в виду мои глупые «нежные чувства», об этом нетрудно догадаться. Комок в горле не даёт дышать. — Но почему? Я ведь не прошу у вас ничего сложного, всего лишь… Всего один поцелуй, — произношу, сгорая от унижения. — Просто поцелуйте меня, мистер Блэк. Пожалуйста. Сдавленно выдыхаю, напряжённо глядя на него. — И всё? — интересуется Сириус. Мои пальцы невольно сжимаются в кулаки от злости. — Вы ведь всё равно больше ничего не можете, — отвечаю с сарказмом, зная, что это не заденет его. Тихо тикают часы, приглушённый свет разлит в комнате, за окнами пугающая темнота. И нас тут трое — он, я и моё безумное, безрассудное желание. Сириус задумчиво разглядывает ковёр, не желая даже смотреть на меня, и это выводит из равновесия. — Зачем тебе это, Гермиона? — спрашивает он спокойно и непринуждённо, будто у нас чаепитие, и ему нужно знать, пью ли я чай с молоком. Упрямо молчу. — Ты ведь можешь попросить кого угодно — того же Рона, например, или… Гарри. — Ещё предложили бы Фреда или Джорджа, — вырывается у меня, и губы Сириуса трогает усмешка. — Это было бы забавно. Забавнее, чем просить о поцелуе меня. — Я сама могу решать, кого и о чём просить, — произношу, вздёрнув подбородок. — Уж этого у вас не отнять, мисс Грейнджер, — невозмутимо кивает Сириус. Мерлин всемогущий, да есть ли хоть что-то на этом свете, что может вывести его из того спокойствия, с каким он всегда со мной разговаривает? Пусть он язвит мне в ответ, пусть повышает голос, пусть смеётся надо мной, в конце концов! Всё, что угодно, только не эта снисходительность, заставляющая чувствовать себя жалкой. Когда его голос снова нарушает почти осязаемую тишину, я вздрагиваю и по-прежнему не решаюсь поднять на него глаза, лишь кутаюсь в звуки произносимых им слов. — Я просто не понимаю, Гермиона, — он как будто и вправду растерян, — почему именно я? Неужели ты не могла найти кого-нибудь получше? — Так ведь никого лучше вас и нет, — шепчу себе под нос, зная, что он не услышит, наплевав на все условности, устав от необходимости молчать о своих чувствах. — Откуда ты знаешь? — Слышу горькую улыбку в его голосе и борюсь с желанием взглянуть на него. Мне с ним рядом-то находиться больно почти физически, смотреть и так выше моих сил. — Я ведь мисс Всезнайка, — парирую, вспоминая излюбленное прозвище близнецов. — Раз так, тогда объясните мне, мисс Грейнджер, почему я? Объяснять ведь у тебя получается лучше всего. Да разве можно ему это объяснить? Что он сможет мне ответить? Ему-то даже воспринимать меня всерьёз трудно. От нелепости ситуации — мы вдвоём, люди с такой пугающей на первый взгляд разницей в возрасте, обсуждаем невозможность даже намёка на романтические чувства между нами — хочется закричать в голос. Хочется встряхнуть Сириуса, выговориться ему, и плевать, что там будет после. Это слишком тяжело, слишком пугающе, слишком больно, остро, горячо. Я думала, что смирилась со своим безумием, не находящим себе рациональных оправданий, я думала, что сумею это побороть — но нет, правда рвётся наружу, и никак её не спрячешь. В конце концов, что я теряю? И слова неуклюжего, вымученного признания сами вырываются у меня: — Мне кажется, я вас… — Не любишь ты меня, Гермиона, — отзывается Сириус с выводящим из себя равнодушием, точно он уже заранее заготовил ответ, зная наперёд мою реплику. — Ты любишь саму мысль о том, что могла мной увлечься. Не исключаю некоторую симпатию ко мне, но не более. Беда в том, что ты сама этого не понимаешь, наивно принимая влияние гормонов за серьёзное чувство. — Он наклоняется ближе ко мне и шепчет: — Не делай ошибку, о которой будешь жалеть. Их у тебя и так будет предостаточно, но эта окажется самой ужасной. Дрожу от негодования и сама даже этого не замечаю; голос звенит от обиды: — Самой ужасной ошибкой было то, что я рискнула вам довериться, а вы!.. — А я рискнул вправить мозги юной школьнице, запутавшейся в своих чувствах и даже не осознающей их абсурдность, — перебивает Сириус. Он хотя бы не злится, это радует. — О да, конечно, — подхватываю с презрением к самой себе, — наивная глупая девчонка… — Ты вовсе не глупая, Гермиона, — возражает мне. — Я ведь, кажется, уже говорил, что ты обещаешь стать величайшей ведьмой своего поколения, и ты ею обязательно станешь… Особенно если избавишься от привычки заглядываться на стариков вроде меня. Отчего-то его слова смешат меня, хотя это наверняка лишь истерические смешки как альтернатива безумному желанию расплакаться от собственной глупости. — А как это может мне помешать? — Ну-у-у… Предоставляю тебе самой придумать остроумный ответ. Мы смотрим друг на друга, чужие и близкие одновременно, и я умираю от желания открыться ему. Впрочем, почему бы и нет? Я слишком устала. — Послушайте, мистер Блэк, я… я никому не скажу, обещаю! Я просто перетерплю это, и всё. Никто не узнает! Может быть, это действительно пройдёт само собой. Мне бы только знать, что и вы знаете, что вы хоть немного, но понимаете меня. — Поднимаю глаза к потолку, чтобы скопившиеся слёзы не потекли по щекам. — Только не надо жалости и иронии. Мне просто нужно… хотя бы такая малость, как один-единственный поцелуй. Хоть что-то на память... Ну что вам стоит, Сириус? Стою перед ним, обнажившая свои мысли и чувства, и будто взаправду раздета перед ним, только смущения это вовсе не вызывает — одну лишь тягу, одно лишь желание. Слежу за тем, как он медленно поднимается с кресла и становится напротив меня, так что я гляжу теперь на него не сверху вниз, но снизу вверх, и это заставляет меня чувствовать себя полностью в его власти. Наверное, он тоже это понимает, потому что глядит уверенно и даже равнодушно. Но не отталкивает, когда я делаю шаг к нему навстречу. И, похоже, слушает меня, позволяет мне взять всё в свои руки. Вновь нервно сглатываю, покусываю нижнюю губу, тянусь к нему, и он не отшатывается, хотя именно этого от него и ждала. Ободрённая, шепчу: — Это ведь не страшно — обнять меня… вот так. Подсказываю, кладя его руки на собственную талию. Мне кажется, или Сириус сглатывает? — И привлечь к себе немного… ближе. Вздох одновременно срывается с наших губ. — И позволить мне немного привстать на цыпочки… вот так. Он, кажется, вовсе не имеет ничего против. — И дать мне возможность прикоснуться… Провожу дрожащими пальцами по его небритой щеке. Сириус прикрывает глаза на краткий миг, а затем я снова окунаюсь с головой в их пронзительно синие омуты. — И разрешить мне одну ма-а-аленькую вольность… поцеловать вас… вот так. Это случается. Мои губы легко накрывают его рот, и я не закрываю глаза — хочу видеть и чувствовать всё, впитывать в себя происходящее. Тепло его рук чувствуется даже сквозь одежду, взгляд так и вовсе оставляет ожоги, а губы у него сухие, потрескавшиеся и неподатливые. Словно целую мраморную статую — холодную и безразличную ко всему, в том числе и ко мне. — Ну поцелуйте же меня в ответ, — почти умоляю в его приоткрытые губы. — Разве я о многом прошу? Неужели я противна вам? Сириус… Вместо ответа он вдруг прижимается лбом к моему лбу, и я чувствую, как вспотела его горячая кожа, как подрагивает всем телом от сдерживаемого напряжения. Значит, его хладнокровие — лишь маска? Значит, он… — Какая же ты в сущности дурочка по части чувств, Гермиона, — шепчет он, и его слова оседают у меня на щеках. — Посмотри, до чего довела меня, и ещё утверждаешь, что противна мне. Будь это так, мы бы сейчас не находились в таком затруднительном положении. Не могу поверить собственным ушам. — Так вы… ты, — исправляюсь со смешком, — ты в самом деле… — С ума по тебе схожу, — этот шёпот слаще любой музыки. — Думал, что совсем уже свихнулся… — В это бы я охотно поверила. — Я чувствую себя растлителем малолетних, а мне только этого не хватало. Хотя с моей-то репутацией… — А я ощущаю себя намного старше своего возраста, — шепчу ему на ухо, дрожа от предвкушения, чувствуя, что он уже почти сдался. — Ужасно досадно, что мой нынешний возраст не соответствует настоящему. — Ужасно досадно, — соглашается Сириус, и его согласие горячим дыханием касается мочки уха, в то время как пальцы плавно скользят по спине, упорно не желая спускаться ниже грани дозволенного. — Так что можешь считать меня своей ровесницей, — предлагаю на свой страх и риск. — В это не так трудно поверить, если ты немного отвлечёшься или закроешь глаза… Тишина повисает между нами последней тонкой преградой, и я даже дышать боюсь, ожидая, что вот сейчас всё полетит к чертям. — Что же ты со мной делаешь, Гермиона? — наконец, обречённо спрашивает Сириус, и я тихонько смеюсь в его ключицу, пряча облегчение, вызванное его словами. — Свожу с ума. По крайней мере, пытаюсь это сделать. — Надо сказать, у тебя это получается просто превосходно. — Ну, это неудивительно, ты же сам признавал мои выдающиеся способности… — Не думал, что они проявятся и в области соблазнения взрослых мужчин. — Ужасно досадно, что ты меня недооценил. — Ужасно досадно, — снова соглашается Сириус. Запрокидываю голову навстречу его губам, надеясь, что он снова поцелует меня, и уже по-настоящему, но Сириус молча разглядывает моё лицо, изучает его, и у меня возникает чувство, что взглядами тоже можно касаться. Во всяком случае, Сириус Блэк умеет смотреть так, что и прикосновения не нужны, чтобы почувствовать. — Ты ведь понимаешь, на что идёшь? — спрашивает он почти безнадёжно, и я с готовностью киваю вместо ответа. Я понимаю, что это безрассудно и грешно. Но сопротивляться влечению уже попросту нет сил. С готовностью подставляю граду горячих поцелуев всю себя — губы, лицо, шею, и льну к нему, и дышу прерывисто, и задыхаюсь, и пальцами перебираю его волосы, а в голове лишь его имя сбивчивым пунктиром, оно гремит в ушах и, кажется, слышится в каждом уголке маленькой тёмной библиотеки. Когда Сириус отстраняется от меня, я чувствую себя опустошённой. — Не могу позволить себе большего. Это было бы нечестно, — шепчет он мне на ухо, губами касается виска, пальцами скользит по спине. — Я ведь даже на всё это боялась рассчитывать, — шепчу в ответ, дрожа всем телом от шквала доселе незнакомых ощущений, что во мне разбудили шальные поцелуи и прикосновения. — Иногда я умею удивлять, — смеётся Сириус. — Не будем торопиться, мисс Всезнайка. — Я подожду. Я терпеливая. И к тому же счастливая до одури грешница. Всё оставшееся время до утра мы проводим в библиотеке — говорим, шёпотом неверия обсуждаем планы на будущее — пока что ближайшее. Сириус приглашает меня приехать на летние каникулы, и я заранее отвечаю согласием — не могу не ответить. Да что там, я ведь даже мечтать о подобном не смела! А вот сейчас Сириус — мой до кончиков пальцев, и он рядом со мной, его голова на моём плече, а мои губы касаются его тёмных волос. Когда заря занимается, я нехотя выворачиваюсь из его объятий, с трудом веря в то, что ещё совсем недавно мечтала о возвращении в Хогвартс. — И что за недобрый бог заставляет тебя, прелестное дитя, вздыхать по такому дерьму, как я? — бормочет Сириус мне вслед и поясняет, когда я оборачиваюсь: — Джон Фаулз, «Волхв». Обязательно прочитай. У меня на языке вертится сотня ответов, но я молча киваю, скрываясь за дверью. Мы поодиночке спускаемся вниз, завтракаем вместе со всеми, не смея даже глаз поднять друг на друга, а затем крадём пару минут до отъезда, которые принадлежат лишь нам, укрывшимся под лестницей. Сириус закутывает меня шарфом, крепко обнимает и касается виска лёгким прощальным поцелуем — обещанием грядущего счастья, хрупкого и невесомого, но такого ясного, что плакать хочется от восторга. «И что за недобрый бог…» Меня душат воспоминания, и я с трудом выныриваю из их плотного кокона, дышу прерывисто, едва ли не задыхаюсь и смаргиваю выступившие слёзы, хотя могла бы и привыкнуть — не впервые же захожу сюда с того момента, как Сириус остался лишь в моём прошлом. Но, тем не менее, каждый раз — как в первый. Как бы мне ни хотелось, чтобы боль ослабла, она всё не желает отступать. Памятуя о важном деле, привёдшем меня сюда (попутно гоню прочь горечь видений прошлого), быстро ищу на полках необходимые книги, а затем спешно покидаю то место, в которое так отчаянно стремилась в пору юности. Встречаю Гарри внизу, демонстрирую ему взятые издания, обещаю заглянуть в «Нору» на очередной ужин, передаю привет Джинни и тороплюсь выйти на улицу, словно меня гонит оттуда тот же призрак, что в то же время отчаянно туда зовёт. Это больно, но у боли сладкий привкус. Покидая особняк на площади Гриммо, по привычке оборачиваюсь, и, как всегда, мне чудится, что Сириус Блэк из моих воспоминаний по-прежнему глядит мне вслед, небрежно прислонившись к дверному косяку, а долгий взгляд, тепло его рук и прощальный мимолётный поцелуй в висок ощущаются теплом на ледяной коже как привет из кажущегося далёким прошлого.