Моя жизнь была обидно короткой.

Предупреждение: Вдохновение и идеи для этой работы подарила книга: «Милые кости» (англ. The Lovely Bones) — роман 2002 года американской писательницы Элис Сиболд. Смерть персонажа. Гермио́на Джин Гре́йнджер 19.IX.1979 – 31.X.1991 Моя жизнь до поступления в Хогвартс была потрачена на несущественные с точки зрения моих сверстников вещи. Знаете, я очень смутно помню парк развлечений, наверное, я была там, когда была совсем маленькой, или возможно я видела парк развлечений в телерепортаже программы новостей, я не уверена. На всех фотографиях на стенах дома моих родителей, даже там, где я очень мала, я была изображена с книгами, грамотами, или на фоне исторических ценностей разных стран мира. У всех детей бывают ранние воспоминания: размытые, нечеткие, не полные, то ли сон, то ли явь, то ли мечта. Наверное, мне было года три, и я очень сильно хотела попугая - большого и зеленого с разноцветными перьями. Где и когда я могла его увидеть, я не помню. Я придумала ему имя – его бы звали Полли, я бы весело болтала с ним, а он бы мне отвечал: «Полли хочет крекер». Наверное, я говорила о попугае каждый день, потому что с попугаем у меня ассоциируется вымученная улыбка мамы, и снисходительный взгляд папы. И, кажется, я писала Санта-Клаусу письмо, чтобы мне подарили эту необычную, говорящую птицу, которой я была очарована. 25 декабря я летела к рождественской ели в ожидании чуда, бежала, не чувствуя ног, будто от этого зависела моя жизнь. Под елкой среди других подарков лежала орнитологическая энциклопедия с черно-белыми репродукциями… Даже сейчас, став волшебницей, я совсем не уверена, что я это было на самом деле. Но, кажется, она распалась в моих руках ворохом изумрудных перьев и пуха. Реакции своих родителей я не помню. Чего я еще не помню? Я не помню, чтобы мы с родителями ходили к кому-то в гости, я не помню, чтобы играла в парке с другими детьми, я не помню, чтобы ходила к другим детям на дни рождения. Что я не смогу забыть? Что на все праздники мне дарили книги: самые разные, большие и маленькие, толстые и тонкие, а самое главное, что в них было очень мало картинок, много букв и цифр. Единственную книгу с картинками подарила мне - в возрасте существующих воспоминаний - пожилая женщина. Я помню ее смутно: только легкий аромат духов и табака, а еще безумное количество браслетов, сплетенных из бисера или ниток, на ее руках. Особенно хорошо мне запомнилась чёрно-жёлтая полосатая фенечка. Кто была эта женщина, и что она делала в нашем доме я, увы, забыла. Книга с картинками – это сборник репродукций картин Клода Моне. «Маки в поле». Кажется, я стала одержима этим образом. Когда я разрисовала стену в прихожей маками, родители отвели меня к детскому психологу. Мы о чем-то разговаривали с приятной пожилой женщиной, а потом она дала мне восковые мелки и листок бумаги и, попросив быть хорошей девочкой, вышла из кабинета. От творчества меня отвлек сердитый мамин голос. Я была удивлена, потому что ни до, ни после, не слышала столь раздраженных интонаций в ее словах. Если мама мне что-то объясняла, она сажала меня на стул с ровной спинкой, а сама становилась напротив, и что-то говорила - монотонно, ровно, безэмоционально, так же она общалась с папой, клиентами, и продавцами. Сидя на том стуле, чтобы видеть мамино лицо, нужно было высоко запрокинуть голову, через несколько минут начинало ломить шею. Поэтому при слове "мама" я вспоминаю неизменный синий пиджак с белой блузой, ее воротник с высокой стойкой заколот брошью с темно-синим гранатом, обхваченным, словно паучьим лапами, червленым серебром. Потом была школа, из школьных лет я помню, что, когда другие дети шли домой, я шла на дополнительные занятия. В выходные занималась с репетитором, потом меня забирал папа и мы ехали в клинику. Окно личного кабинета отца выходило на оживленную трассу - бесконечно неслись куда-то авто, напротив было трехэтажное здание, где на первом этаже была аптека. В перерывах между книгами я смотрела на этот скучный пейзаж и мечтала о собаке. Если бы меня спросили о моем самом ярком детском воспоминании, я бы рассказала вам о щенке. Маленький, длинноухий, грязный, с рыжим пятном на правой лапе, и рыжими ушами, он прожил у меня в комнате целых два дня, прежде чем мама с папой его заметили. Щенка отвезли в ветклинику для «прививок», из кабинета вышли доктор и ее сын. Доктор широко улыбалась и благодарила, что я нашла собаку ее сына, что «А́стрид очень скучала по Лесси» - я спросила у упрямо смотревшего в пол рыжеватого мальчишки, почему на щенке не было ошейника, мальчик ничего не ответил, лишь начал упрямо ковырять носком ботинка идеально белый пол, клинику доктора Линдгрен мы покинули уже без щенка. Под кроватью, где эти два дня жил щенок, на обоях я нарисовала синим стержнем собаку, на ошейнике написала «Малыш». Сколько мне было, когда я перестала мечтать? Я не помню, когда я начала смотреть на собирающихся одноклассниц не с тоской, а с пренебрежением: «фи, это время лучше бы потратили на подготовку к контрольной». Когда моей целью стало поступление в Кембридж? И к 25 годам обязательно стать полноценным партнером в преуспевающей юридической фирме? Хогвартс ворвался в мою жизнь порывом теплого ветра, разбудил давно уснувшие мечты о друзьях, о посиделках с девчонками за чашкой чая и лимонными печеньями и волшебстве. С момента появления на нашем пороге профессора Минервы Макгонагалл мама и папа совершенно забыли о самом существовании Кембриджа, говорили только о Хогвартсе, сожалели, что нельзя найти репетитора, и каждый день проверяли, сколько книг я прочитала. А еще о том, что я закончу Хогвартс в числе лучших и к 20 годам займу место ведущего специалиста в отделе правопорядка, к 30 начальника отдела, а уже там… Они прочили мне факультет Когтевран, а я мечтала о друзьях, волшебстве и Гриффиндоре. Говорят, что если сорок дней повторять одно и тоже действие - это войдет в привычку, например, если сорок дней подряд каждый вечер тебе будут напоминать: в шесть часов заводить старинные часы, то в сорок первый ты это уже сделаешь без напоминаний, как и последующие дни. Я поступила на Гриффиндор, как и хотела, но подружиться с кем-либо у меня не получилось, видимо моя привычка все планировать и привитая любовь к чтению отпугивали от меня любого. Но я этого не понимала, я упорно продолжала свои попытки подружиться, помочь, объяснить, пока в первый магический праздник в моей короткой и спланированной жизни не услышала от рыжего мальчишки: - Неудивительно, что ее никто не выносит. Если честно, она - настоящий кошмар. Я долго плакала в женском туалете, вспоминая то попугая, то щенка, то картины Клода Моне, а слезы все не заканчивались и не заканчивались, и каждое новое воспоминание цепляло за собой следующее, и я плакала еще горше, нос заложило, глаза болели. Но на праздничный ужин попасть все еще хотелось, да и не пришел меня никто утешить, даже староста не искала меня, хотя я пропустила уроки, а сама находилась явно не в больничном крыле. Из-за заложенного носа я его не почуяла, и, увидев тень на полу, подумала, что за мной пришел кто-то из старшеклассников, а когда подняла голову... Это был лесной тролль, он был еще уродливее в настоящую величину, чем на картинке. Класс ХХХХ — Опасен, / требуются особые знания / обращаться с ним может только опытный волшебник. Лучше бы он просто хрюкал, как описывалось в книге, потому что я явно разобрала слово «Еда», а в его глазах прочитала удовлетворение охотника загнавшего добычу. Это «Еда» меня и отрезвило настолько что, вжавшись в стену туалета, я выхватила волшебную палочку, рассекла воздух взмахнула и произнесла заклятие, которое приводилось в книге: «Freeze». В книге, что я читала, было написано только название, и ссылка, на книгу заклинаний. Я не знала, какой должен быть результат и движение палочки, неудивительно, что заклинание не сработало, а тролль разозлился… Видимо он помнил, что означает это заклинание. В меня летели обломки раковин, в тролля весь арсенал заклинаний, что я разучила, но они отскакивали от тролльей шкуры, как горох от стенки. Я точно знала, что тролли едят сырое мясо и не особенно привередливы в выборе жертв, которыми могут стать все — от диких животных до людей. И так просто сдаваться я не собиралась, но когда тролль подошел совсем близко, безотчетный ужас затопил мое сознание - я закричала. Я видела, как от меня пошла волна магии, подхватившая с пола обломки раковины. Но обломки не причинили троллю явного вреда, а воздушная волна заставила отшатнуться на шаг назад, и его это разозлило еще больше. Но даже в этом я увидела свой шанс, и возможность сбежать. Я рванулась, но осталась на месте, из ослабевших пальцев выпала волшебная палочка, ноги были даже не ватными, а словно сделаны из киселя, я не могла даже закрыть рот открытый в уже безмолвном крике. Вместе с магической выбросом меня покинули физические силы, ноги не слушались. Огромная дубина приближалась. Я очнулась. Это было явно не больница. Палаты не бывают обклеены обоями и на стенах не висят картины. Я приподнялась на локтях. Я лежала на кожаной кушетке, рядом стояло кожаное кресло, у окна за моей спиной стоял стол. Это место мне было знакомо, только я не могла вспомнить: когда я здесь была. И где это здесь. Вдруг одна из картин на стене тускло засветилась, и меня потянуло с ней. Шаг, второй. И вот я смотрю на свою собственную картинку, нарисованную много лет назад в кабинете у психолога Мелани Кляйн. Под деревянной рамкой висит табличка. Гермиона Джин Грейнджер «Маковое поле в ложбинке близ Живерни». 1985 год. Вдруг картина стала ярче: маки начали распускаться, ветер заиграл с травой и погнал облака на восток. Меня обдало теплым эфиром, и я уловила аромат мака - запаха, которого не существует. Прямо из моря волнующихся маков вылетел Благородный зелёно-красный попугай, с западного склона раздался лай, и петля между кустов ко мне летел смешной лопоухий щенок, и я знала, что на ошейнике будет написано: «Малыш». Картина раздалась, стала во всю стену и я шагнула в жаркое лето, чтобы отдохнуть среди маков, оставив сожаления о том, что моя жизнь была обидно короткой.