Да что ты знаешь о любви?

Чонгук широко улыбается полному стадиону фанатов, кланяется, даже подмигивает, и Чимин на секунду задерживает дыхание, не сводя с него глаз. Он уже не выглядит тем неловким подростком, напрягавшимся при любом непрошеном прикосновении на камеру и злобно огрызавшимся, когда Чимин осторожно делал ему замечания. Сейчас он не торопится скидывать чужие руки с плеч, нависает над тобой – такой высокий, когда он только успел – и говорит все так же насмешливо, но гораздо, гораздо уверенней: «Почему ты трогаешь меня только при других людях, Чимин-ни хён?» Чимин моргает, отводит взгляд. Улыбка на своем лице ощущается фальшивой, и он быстро опускает голову, пытаясь успокоиться. Да, он вырос. Да, он стал намного уверенней в себе. Да, он в тебе больше не нуждается. Они уходят со сцены под бурные крики и радостный шум, но Чимин не ощущает привычной сладкой эйфории, не чувствует привычной покалывающей боли в мышцах. Он не чувствует ничего, кроме боли. - Чимин? Слишком быстро – он даже не успел собраться. - Эй, разве я не твой хён, Чон Чонгук? – голос хриплый. Чимин пытается рассмеяться в конце, но звук выходит больше похожим на плач, который он тут же прерывает. Чонгук слегка хмурится. При этом освещении видно фиолетовый оттенок его волос, мокрых от пота, и капли, скользя по шее, оставляют блестящие дорожки на смуглой коже, и Чимин. Чимин опять отводит взгляд. - Хён. Всё в порядке? Тебе плохо? Ты—ты ведь ел сегодня, да? - Все в порядке, Куки. – Он улыбается и на секунду почти тянется вперед, чтобы потрепать по голове. Почти. – Просто устал. Чонгук продолжает хмуриться всю оставшуюся поездку до отеля – Чимин чувствует его взгляд и тратит последние остатки сил на то, чтобы его игнорировать. ... Сначала Чонгук не понимает в чем дело. Когда он говорит о случившемся на концерте Хосоку, тот только кивает, замолкает на долгую минуту, прежде чем ответить: - Чимин, он… Я не думаю, что дело в этом, Куки. Он усвоил урок еще в августе. Сейчас он кушает столько же, сколько и все мы. Чонгук это знает, потому что неделю не спускал с хёна глаз, но все равно не сдерживает облегченного выдоха. - Разве ты не рад? - Что? - Он моргает. - Разве ты не рад, - Хосок спрашивает медленно, как будто разговаривает с непонятливым ребенком, - что он больше к тебе не лезет? Всё совсем не так, хочет сказать Чонгук. Почему вы все так думаете? Мне нравятся его прикосновения, мне нравится его внимание. Его руки всегда тёплые и ласковые, а волосы пушистые и очень, очень мягкие, ты знал об этом? Почему вы все думаете, что я его ненавижу? - Я просто хочу знать, что с ним не так. - Ах, посмотри на себя, весь переживающий и такой большой! – Хосок улыбается, тянет его за щеки. – Ты так изменился, наш макнэ. Может, Чимин тоже изменился? - Что это значит? – он не понимает. Он не любить не понимать. Странный взгляд Хосока возвращается, и Чонгук чувствует легкое раздражение – что он упускает? - Он тоже вырос, Чонгуки. Бред. Он не вырос, он стал грустнее, хочет сказать Чонгук. Он стал тише, грустнее, я не вижу его часами, днями, неделю, он не лезет ко мне, как раньше, он прикасается по-другому, я же чувствую, он не смотрит в глаза, он не садится рядом в автобусе, он не пытается поцеловать, он даже сам скидывает мои руки с плеч, он делает вид, что все в порядке, он притворяется, но я же чувствую, я же вижу— Вместо этого Чонгук молча идёт в свою комнату. ... - Я, - повторяет Чимин в сотый раз за вечер, - не буду смотреть ужастик. Или мы смотрим Тихоокеанский рубеж, или я пойду спать в комнату Юнги хёна. - Пф! Как будто он тебя пустит! – Тэхен задумывается. – Хотя, может и пустит. Ну, Чимин-ни! – он снова начинает ныть, делает жалостливое выражение лица. - Пожааалуйста! - Не делай так, тебе не идёт. – Закатывает глаза Чимин, но даже он слышит в своем голосе то, что уже сдался. Тэхен с победным криком бежит ставить диск. - Ты иногда такой ребенок, Тэ. - Но ведь кричать от страха в итоге будешь ты, хён, - произносят сзади, и Чимин застывает. Он застывает и продолжает стоять, как придурок, даже когда две сильные руки обвивают его за талию, а теплое дыхание касается шеи. На мгновение ему мерещится, что он чувствует легкое прикосновение чужих губ. Но этого просто не может быть, так? - Чонгуки! – радостно восклицает Тэхен. – Мы собираемся смотреть новый ужастик, ты с нами? - Хм… - Чонгук кладет холодный подбородок на его плечо - он пахнет улицей и сигаретами Юнги. Он должен беречь свой голос, но это не должно касаться Чимина. Верно? – Ты не против, хён? - Конечно, нет! - Против. – Шипит Чимин. Они с Тэхеном отвечают почти одновременно, и возможно Чонгук бы его не услышал, если бы его чертово лицо не было так чертовски близко. Дыхание Чимина прерывается, когда чужие руки с силой сжимаются вокруг его тела и тут же ослабляют хватку. - Хён, - Чонгук говорит тихо, нерешительно, - мы можем поговорить? Нет. Боже, он хочет сказать «нет». Нет, нет, не можем, отстань от меня, уйди, оставь в покое, дай мне мучиться в одиночестве. Почему ты трогаешь меня тогда, когда я не трогаю тебя? Почему ты везде, куда бы я ни пошел? Почему ты не можешь уйти? У тебя есть всё, что ты хочешь, всё, что тебе нужно. Зачем тебя я? Пожалуйста, пожалуйста, просто уйди. Дай мне уже забыть. Хочет сказать, но не может. Чертов Чонгук, которому все еще тяжело отказать. ... Дверь закрывается с громким, неприятным звуком, и Чонгук, подумав, поворачивает ключ в замке. - Просто этот вечер должен был быть только наш с Тэ. Он разворачивается, вновь ощущая вспышку раздражения, когда видит, что Чимин смотрит не на него, а на свои ноги. - Чимин. - К тому же, я знаю, что ты смотрел этот фильм, так что... - Хён. Тот затыкается с открытым ртом и спустя мгновение выдыхает. Вдруг начинает смеяться, но Чонгуку не нравится этот жестокий, холодный звук, этот ненастоящий смех, который Чимин словно выдирает из своего горла. - Ты стал часто меня так называть. - Я всегда тебя так называл. - Нет, - качает головой Чимин, и Чонгук хочет стереть эту грустную улыбку с его лица навсегда, хочет взять его за плечи, потрясти – потому что какого черта, хён?! – и заставить смеяться как раньше. – Нет. Ты говорил это совсем не так. - Я…- он не знает, что сказать. Чимин никогда не казался ему хёном - скорее надоедливым младшим братом, затем менее надоедливым и подозрительно красивым парнем, чья улыбка буквально могла осветить всё и всех вокруг. – Прости. Глаза Чимина забавно округляются, словно он услышал что-то невообразимое. Прости, что никогда не извинялся перед тобой, хочет добавить Чонгук вслед, но сдерживается. В который раз. - Что ж. - Только и отвечает Чимин. Между ними повисает молчание. Оно совсем не такое, как раньше, когда Чимин прижимался к нему на диване, пытаясь разглядеть игру на сотовом, а потом засыпал прямо так. Чонгук мог долго смотреть на его профиль, пытаясь понять, зачем он вообще это делает, прежде чем разбудить, а затем скинуть умирающего от смеха Чимина с дивана. Боже, он так скучает по нему. - Хён. – Чонгук быстро смаргивает, как только чувствует готовые набежать на глаза слезы. Слезы? Какого хрена? – Я…я сделал что-то не так? Он ждет чего угодно от Пак Чимина в ответ – смеха, громкого «Ну конечно нет, Куки!», нежных рук в его волосах. Чего угодно, но только не молчания. Чимин напротив него вдруг становится холодным. Его голова уже не опущена вниз, но его плечи напряжены, его руки сжаты в кулаки, а взгляд…Чонгук никогда не думал, что хён может смотреть так на него. Только не на него. - Какая тебе разница? – его голос даже холоднее его глаз. Это тонна кусков льда, обрушивающихся на Чонгука, одновременно острых и холодных. – Разве ты не этого хотел? Чтобы надоедливый хён от тебя отстал? - Я...Хён, это же просто игра, для фанатов— - Для фанатов? – уголок рта Чимина дергается. – Ах, глупый я. Глупый, мелкий, страшный хён. - Я никогда…- Боже. Чимин действительно думает, что это всё было серьезно? – Я никогда так не думал. Это не правда. Ты же знаешь! Ты же знаешь, я делал так только при камере! Он звучит отчаянно, да, но сейчас он сделает что угодно, лишь бы вернуть все назад. Он был глупым ребенком, который не мог показать свою злость, волнение, неуверенность в себе. Пятнадцатилетний пацан, мечтавший о славе и боявшийся вида камер. Чимин это знал, Чимин знал всё, поэтому всегда оказывался рядом – хвалил его пение, называл красивым, пытался поцеловать. Осыпал любовью. Как легко было насмехаться над ним, зная, что Чимин никогда не ответит тем же? «Я всё просрал, хён. Прости меня». - Да. – Чимин словно подтверждает его мысли, и Чонгук с резким свистом вздыхает. – Ты говоришь и делаешь все эти вещи на камеру. Показываешь всем вокруг. Всему гребаному миру. Это слова режут сильно и глубоко. Почему, шепчет голос изнутри с издевкой, почему? Потому что это правда? И даже сейчас Чимин не кричит, хотя имеет полное право. Не бьет, хотя мог бы. Он говорит тихо, еле слышно, глядя в стену напротив. Он выглядит усталым и таким маленьким, что Чонгук хочет обнять его, прижимая к себе, никогда не отпускать. Извиняясь миллион раз, выцеловывать каждый сантиметр его кожи. Осознание бьет его так сильно, что Чонгук громко ахает, с трудом сдерживаясь от крика. Он должен это сказать, он должен, даже если Чимин возненавидит его сильней, чем сейчас. - Хён. Чимин вытягивает перед ним руку. - Хватит. Я выхожу. - Нет, хён, пожалуйста, послушай. – Он чувствует панику – это дается ему с трудом, хотя он и догадывался об этом, но заталкивал потаенные желания глубже. Всего слишком много, ему так тяжело, ему всегда было тяжело со словами, тяжело выразить ураган мыслей вслух, и он не готов признать свои чувства, но что-то подсказывает ему, что если Чимин выйдет из этой комнаты, то уже не вернется. – Я люблю тебя. Пустой взгляд Чимина пронзается болью. - Чонгук, ты не можешь так со мной— - Это правда. – Он делает шаг вперед, и спина Чимина утыкается в стену. Это хорошо, это значит, что пока ему некуда убегать. – Я-я люблю тебя. Он наклоняется, осторожно соприкасаясь лбами, и застывает. Чужое дыхание так близко, такое же прерывистое, как и у него, словно они часами тренировали новый танец. Глаза Чимина большие, такие, блядь, большие, красивые, как и он сам, они смотрят прямо на него, прямо в его душу. Но смотрят они с недоверием, и Чонгук слегка надавливает, пока их губы не оказываются в миллиметрах друг от друга. - Я был влюблен в тебя с пятнадцати лет, - шепчет он. Проходит секунда, час, вечность, и Чимин начинает дрожать. - Ты не можешь шутить об этом. – Он трясется, закрывая лицо руками. – Пожалуйста, Чонгук, ты—ты не можешь так мной поступать. - Я не шучу. – Он осторожно перехватывает чужие запястья, вынуждая посмотреть на себя. – Я не шучу. – Повторяет Чонгук, пальцами нежно оттирая дорожку слез. – Я не шучу. – Целует лоб, щёки, подбородок, нос. – Я не шучу. – Он останавливается в миллиметре от чужих губ, но это выбор Чимина, и это всегда будет выбором Чимина. - Я правда, правда люблю тебя. Чимин не целует его, но это ерунда. Это ерунда, потому что он тянется вперед, обнимает своими теплыми руками, начинает плакать, и Чонгук с силой обнимает его в ответ, ни на секунду не прекращая бормотать «прости, прости меня, прости, пожалуйста, я люблю тебя, я так тебя люблю, я люблю, люблю, люблю, прости». … Чонгук усмехается, не отрывая головы от сотового, когда Тэхен в очередной раз показательно вздыхает. Чимин хочет наклониться и сцеловать чужую мелкую ухмылку, но они не одни в комнате, хотя он и знает, что Чонгук не оттолкнет его в любом случае. - Ну почему, Куки? Ты ведь знаешь, как я люблю ужастики! - Прости, Тэхен хён. – Чонгук пожимает плечами. – Этот вечер запланирован только на двоих. – Тут он смотрит прямо на Чимина, и тот слегка краснеет. – Да, Чимин? - Эй, я твой хён, наглый макнэ. – Чимин мягко улыбается, прикусывая нижнюю губу. – И разве ты не говорил, что я убегу от страха? Чонгук издает странный звук, вытягивает руку на спинку дивана, пальцами касаясь его плеча, и Чимин не может отделаться от мысли, что они не такие уж секретные, как им кажется. - Зачем тебе убегать, когда я рядом, хён?