Годзилла, сёдзё и нейлоновые струны

У Акааши фанатки были воспитанными. В глаза не лезли, смотрели издалека, говорили приглушённо, а уж записки писали — сплошная романтика. Что-то о благородных рыцарях и сумрачных самураях. Кажется, эти глупышки были уверены, что он никогда не улыбается, на досуге читает исключительно Бусидо, питается только шоколадом, на тренировках не потеет и даже в туалет не ходит. Ну, собственно, да, какой уж тут туалет, если от сладкого всё слиплось. Когда только успевали подбрасывать? И как — в мужскую-то раздевалку? Наверняка, с менеджерами сговаривались. Или подкупали чем. Акааши с отвращением смотрел на очередной сладко пахнущий пакетик, притаившийся на полке шкафчика, и до одури хотел васаби. Зато Бокуто рядом разве что голодные слюни не пускал, ценитель. Как будто в детстве ему не говорили, что сладкое — удел девчонок. Всегда в карманах держал конфеты, в кафе заказывал десерты, а уж как соломинки от коктейлей обсасывал! Акааши прикрыл глаза, шире расставил колени и набросил на них полотенце. Не стоило сейчас вспоминать. В пакетике оказался очередной домашний шоколад, кажется, даже с какими-то лепестками. Бокуто потянулся к нему, но Акааши из вредности отвёл руку: — Посмотри у себя, Бокуто-сан. Я уверен, тебе тоже что-то подложили. Бокуто глянул обиженно: брови — горестным домиком, губы — в трубочку. — Я свой уже… давно… И вообще, тебе делают вкуснее! — Точно, — согласился Акааши, — в чужой тарелке всегда вкуснее. А ты, Бокуто-сан, в детстве вишни из соседского сада не воровал? — Почему в детстве? — искренне удивился Бокуто. — Я и сейчас… ну, то есть… Коноха и Коми уткнулись в свои шкафчики и зафыркали, как жеребцы на конюшне. Акааши сжал губы, со стороны, наверное, могло показаться, что презрительно, но на самом деле тоже очень старался не расхохотаться. Нельзя. Ладно, старшие — они Бокуто знали, как облупленного, привыкли. Но вокруг сновали первогодки, прислушивались, а Бокуто, какой бы ни был, капитан. Нехорошо подрывать авторитет. Так сразу. Бокуто, ничего не замечая, улыбнулся умильно: — Ты ж всё равно не любишь сладкое, Акааши. А у меня после тренировки уровень глюкозы упал. Жрать хочу — до обморока. Спаси! Повалился дурашливо на скамейку. Задрыгал ногами в предсмертных конвульсиях. Ноги были длинными, их плотно охватывали чёрные наколенники, между наколенником и краем шорт — светлая полоса голой кожи. — Акааши-и… Записать бы на мобильный. Дома ставить на повтор и дрочить, представляя, как яркие губы растягивают его имя. «Акааши-и…» Акааши опустил шоколад на скамейку рядом с растрёпанной головой. Привычно удержал себя, чтобы не провести пальцем по светлым ресницам зажмуренных глаз. — Перестань придуриваться. Не смешно. Бокуто приоткрыл жёлтый глаз, покосился в сторону угощения, вскочил, забросил в рот сразу несколько конфет, пачкая пальцы в разноцветной присыпке. — Ммм… Какие всё-таки у тебя девчонки, — мечтательно протянул он. — Заботливые, хозяйственные, милые, и в глаза не лезут. Вот бы мне такую. Он засунул пальцы в рот, облизал подушечки, скользя по ним шоколадным языком: — Чтобы маленькая такая была, — указательный палец, — и голос тоненький, тихий, — средний, — и губы, знаешь, чтобы мазала чем-то вкусным, фруктовым или мятным, — ещё палец… У Акааши зашумело в ушах. Губы у Бокуто шевелились, обнимали пальцы, выпускали их изо рта влажными, розовыми, и Акааши потерял нить разговора. Палец за пальцем. Слово за словом. Конфета за конфетой. — …и не фанатку, — закончил Бокуто, отодвигая от себя опустевшую упаковку, и Акааши, очнувшись, чуть слышно вздохнул. Ну да, не фанатку. За Бокуто девчонки тоже толпами ходили. Красивые, глазастые, юбки короткие, носочки туфель смотрят друг на дружку, волосы с крашеными прядями. Яркие, улыбчивые, шумные. Они обнимали Бокуто перед играми, делились сплетнями о противниках, подбадривали с трибун, прижимались круглыми щёчками, чтобы сделать селфи. Вся команда слюни на них пускала и пускает. Но нет, ему не такие нужны. Ему подавай милую, скромную, тихую, нежную, чтобы любила просто так, а не за волейбольные заслуги. Что он там ещё хотел? Чтобы готовила бенто, дарила талисманы к играм, слушала бы, приоткрыв от восхищения розовые карамельные губки. К слову, о восхищении. — А о чём ты с ней собираешься разговаривать, Бокуто-сан? Бокуто завис на пару секунд и расплылся в улыбке: — Не занудничай, Акааши. Была бы девчонка, а там найдётся, о чём. Это просто. Кстати, что думаешь о ненормальной быстрой атаке десятого из Карасуно? Тебе не кажется, что… «Ну да, — подумал Акааши. — И не фанатку». *** — В приют! Бокуто рвался туда, словно от этого зависела его жизнь. Неделю он выносил Акааши мозг, что в парке возле дома гуляет такая милашка — ножки, губки, глазки — с мелкой, толстенькой собакой. Вот если бы и у него была собака, они бы познакомились и гуляли вместе. Она — милашка эта — точно любит всяких пушистиков. Ну, и Бокуто за компанию тоже полюбит. Однозначно! Он уже обращался к нескольким знакомым: мол, погуляю забесплатно с вашим четвероногим другом. Акааши присутствовал при этом. Охреневшие лица как знакомых, так и их четвероногих друзей он будет вспоминать в грустные минуты жизни. — Не доверяют, — сокрушался Бокуто и вис на плече. — Прикинь, Акааши, не доверяют мне. Акааши замирал под тёплой тяжестью. Высветленные, сухие, как зимняя трава, пряди щекотали щёку и шею. Короткий нос сопел прямо в ключицу. Так бы и стоял. — Можно обратиться в приют, — вместо этого сказал он. — Но только… Кто бы слушал! Из приюта они вышли… ну да, собака и вправду была пушистая. Лохматая, огромная, и когда стояла на месте, было совершенно непонятно, где у неё зад, а где перёд. Не собака, а ковёр-переросток. Какой придурок мог завести такую? В Японии. Завести — и бросить в приюте, где её должны были усыпить. Завтра. Везучая тварь. Акааши терзали смутные сомнения насчет этого монстра и гипотетического знакомства с хозяйкой мелкой собаки, но он не успел их высказать. — Вот она, — азартно и умилённо прошептал Бокуто, указывая на тоненькую девушку, ведущую на поводке смешного бежевого мопса. — Я пошёл. Девушка с невнятным писком шарахнулась к обочине, подхватила зашедшегося истерическим лаем пёсика на руки, когда Бокуто, радостно скалясь, повёл чудовище прямо на них. — Уберите, пожалуйста, вашу собаку, — донёсся до Акааши дрожащий голосок. — Почему она у вас без намордника?! — Ну что вы, — искренне удивился Бокуто, — она же милейшая псина! Посмотрите, какие у неё добрые глаза. — По ней этого не видно, — не поверила девушка. — Пропустите меня. Бокуто расстроенно отступил, и девушка бросилась наутёк мимо Акааши, овеяв его сладковатым цветочным запахом. Бокуто посмотрел ей вслед, опустился на газон и заглянул в занавешенную шерстью собачью морду: — Охо-хооо… И что теперь с тобой делать? Акааши дал ему минуту пострадать, подошёл, протянул руку: — Вставай, Бокуто-сан. Давай-ка попробуем вернуться в приют. Вдруг примут обратно это чудовище? В конце концов, у собаки всё равно не было шансов. А вот у Бокуто глаза уже становились задумчивыми. Как бы не привязался… Чудовище с достоинством поднялось с земли, протопало к Акааши, поставило лапы на закаменевшие плечи, разинуло клыкастую пасть и — жарко и длинно лизнуло его в щёку, нос, лоб. — Ты ей понравился! — Бокуто, кажется, уже пережил свой провал со знакомством. Голос у него снова был обычный, радостный, звенящий энтузиазмом: — Я её оставляю. И назову Годзиллой! Собака улыбалась, свесив из пасти розовый язык. Бокуто улыбался. Глаза у обоих были жёлтые и хитрющие. Акааши осторожно снял широкие лапы Годзиллы со своих плеч — и хмыкнул в ответ. Что-то подобное он предвидел ещё в приюте, когда из всех возможных вариантов Бокуто выбрал эту… Годзиллу. «Потому что глаза у неё добрые». Эти глаза сейчас смотрели на Акааши сквозь густую чёлку и смеялись. — Приходи с нами завтра гулять. *** — Там такая! Такая…Ты даже не представляешь, какая. Бокуто закатывал глаза, двигал бровями, вытягивал губы в трубочку, надувал щёки. Понять из этой пантомимы, какая там «такая» девчонка снова поразила его воображение, было нереально. Акааши и не пытался. Перемена была длинной, но не настолько, чтобы совместить обед и подробные расспросы. — Там — это где? — всё же уточнил он, пережёвывая кусок сосиски. — В театральном кружке, — Бокуто сиял. — Я проходил мимо, а там — поют. Я только одним глазком глянул. А она… Акааши неловко куснул себя за щёку и почувствовал глухое раздражение. Ясно. Начался очередной виток поиска единственной. Месяца не прошло. — Поздравляю, Бокуто-сан, — держать голос под контролем было привычно. — Да погоди поздравлять, — Бокуто подтолкнул Акааши плечом, чуть не опрокинув стоящую на коленях коробочку с бенто, заглянул в глаза. — Так мы договорились? Ты мне поможешь, да? Кажется, Акааши снова всё прослушал. — Ну-у… — протянул он. — Ну, пожалуйста, Акааши. Я буду послушным. Акааши завис на этой фразе, снова теряя нить разговора. Послушным? Бокуто будет послушным? Подождите. — Я буду всё-всё выполнять! Что ты скажешь — то и буду. Перед глазами на сверхзвуковой скорости промелькнули соблазнительные картинки — Бокуто на коленях, Бокуто покорно снимает с себя рубашку и штаны, подходит поближе, становится между раздвинутых ног Акааши и — и Акааши до треска стиснул палочки в пальцах. Разговор же явно не об этом! А о чем? — Давай сегодня попробуем? — Сегодня? — Акааши не был готов пробовать сегодня! Или готов? — А чего тянуть? Я читал, что после болят пальцы, но завтра выходной, и если будет совсем плохо, то… — Погоди, — Акааши даже головой помотал. Пальцы? Пальцы!? Почему после болят пальцы?! После чего они болят?! — Пальцы? — Нет, ну если бы у тебя были нейлоновые струны, тогда нет проблем. Но я же видел — на твоей гитаре металлические. Ты не думай, я всё предусмотрел, — Бокуто откинулся на спинку скамейки, мечтательно прикрыл глаза. — Когда я научусь играть, то смогу подманить эту милашку. Я же быстро учусь, знаешь. Как думаешь, лучше сразу разучивать что-то такое… про любовь? Или… Акааши хотелось уткнуть лицо в ладони и расхохотаться. Гитара… О, боги… А он-то уже навоображал себе, идиот несчастный. Но, с другой стороны, Бокуто будет рядом. Можно будет держать его за руку, выставляя пальцы, прикасаться к спине, выравнивая осанку. Спрятать метроном и отбивать по предплечью или колену такт. И не так уж быстро он учится, как думает. А даже если и быстро — Акааши не собирался упустить ни минуты. — Сегодня в пять, — сказал он. — А после приготовишь ужин. Мои уехали на неделю к морю. Бокуто не опоздал. Принёс с собой бумажный пакет, который сразу же задвинул в холодильник, прошёл в комнату и потянулся к гитаре Акааши. — Руки! — Акааши редко повышал голос. Но после всех разговоров о послушании и обучении; после фантазий о том, каким бы мог быть Бокуто в одних только наколенниках, будто чулки охватывающих голые ноги; после возбуждения, накатившего от одной мысли о том, что Бокуто может позволить… — Руки, Бокуто-сан, — повторил Акааши уже спокойно, когда Бокуто отдёрнул руки от инструмента. — Эта не для тебя. Он достал свою старую гитару — первую, учебную. Акааши настраивал её всего полчаса назад. Струны на ней были нейлоновыми, мягкими. Бокуто положил инструмент на колени, провёл по струнам — и гитара отозвалась тихим мелодичным звуком. Вот и познакомились. Бокуто и в самом деле оказался послушным учеником. Он старательно зажимал струны в аккордах, не пытался ускориться, не ныл, почему они не учат ничего такого — для той театральной девочки. Акааши иногда казалось, что Бокуто и вовсе забыл про неё. День, другой, третий… Они уходили, как вода в песок, — бесследно, неощутимо. Акааши думал, что никогда ещё, даже на площадке, они не были так близки. Так бессмысленно близки. Он проводил ладонью по напряжённо горбящейся спине, оглаживая ложбинку позвоночника, тихонько считал ритм и невольно частил в такт сердцу. Он проверял состояние подушечек пальцев Бокуто, но те, загрубевшие от мяча, совершенно не страдали. Акааши немного хитрил и рассказывал, что необходимо выполнять «разминку для кистей, чтобы их не свело судорогой». Бокуто верил, протягивал руки. Акааши проводил холодными кончиками пальцев по линиям на ладонях, массируя их. У Бокуто всегда были тёплые сухие руки. Неделя подходила к концу. Бокуто уже выбрал мелодию и теперь заучивал аккорды, прищуриваясь в нотный лист и что-то шепча сам себе. Когда он сбился в очередной раз, часы показывали восемь. — Перерыв, Бокуто-сан, — скомандовал Акааши. — Поужинаем — продолжишь. Он убирал в комнате, когда услышал из кухни негромкое пение. Бокуто стоял у плиты, что-то помешивая на сковородке, и тихонько напевал. Это была совсем не та, выбранная им для соблазнения, мелодия. Бокуто мурлыкал под нос лиричный и нежный мотив, не фальшивя, не сбиваясь. Гибко покачивался в такт, мягко переступая босыми ногами по плиткам пола. И напевал любимую мелодию Акааши. Первую, сыгранную им для Бокуто. Пол под пяткой скрипнул, и Бокуто мгновенно сбился, оглянулся смущённо, будто его застукали за чем-то неприличным. — У тебя хорошо получается, — сказал Акааши. — Хочешь, подыграю? И дождался кивка. — Когда ты собираешься «подманивать» девушку, Бокуто-сан? — как бы невзначай поинтересовался Акааши. С начала учёбы прошёл месяц, а Бокуто продолжал приходить на занятия и даже не просил гитару на вынос. Это и радовало, и нервировало. — Какую девушку? — у Бокуто в глазах появилось недоумение. Понимание. Смущение. — А… Ну, Акааши, я как-то передумал. Она же в театральном — значит, поклонников куча, внимание ей нужно, подарки там. Наверное… — Ясно, — сказал Акааши и прикусил изнутри щёку, чтобы не улыбаться. — Так ты больше не будешь учиться играть? — Как это — не буду?! — Бокуто закинул руку ему на плечо, притиснул к себе в захвате. — Может, я втянулся? Может, я для себя теперь хочу? Ты от меня так просто не избавишься. Сегодня, после тренировки, как обычно. Бокуто вдруг заглянул ему в глаза — близко-близко, настороженно, осторожно: — Да? — Да, Бокуто-сан, — выдохнул Акааши. Конечно, да. *** Бокуто остановился возле витрины кондитерской, чуть ли не утыкаясь носом в стекло. Акааши встал рядом, прикидывая, не купить ли маме её любимых слоёных коржиков, когда Бокуто развернул его к себе лицом. — Слу-ушай, — протянул Бокуто и взял Акааши за пуговицу на рубашке, — а если бы ты искал девчонку, то как бы действовал? Акааши сжал челюсти и едва не заскрипел зубами. Дорога домой — время, в которое Бокуто принадлежал только ему. Когда можно было обсудить тренировки, поделиться новостями о других командах, договориться о прогулке с Годзиллой или выбрать новую композицию для разучивания. И никаких посторонних. И вот — приехали. Акааши так надеялся, что до подобных вопросов дело не дойдёт, что Бокуто хватит собственных дурацких замыслов. — У Бокуто-сана закончились идеи? — злость преобразовалась в сарказм, но у Бокуто к такому оказалась изначально понижена чувствительность. Он быстро кивнул и с надеждой посмотрел в глаза. Ну-ну, жди. Вот сейчас Акааши побежит давать тебе советы. Хотя… — А ты зайди в книжный, Бокуто-сан, — предложил Акааши. — В раздел сёдзё-манги. Там очень доступно объясняется, на что западают девушки. Прочитаешь мангу — считай, научился. Бокуто отпустил пуговицу, почесал в затылке двумя руками. — А какую мангу надо читать? — Думаю, — процедил Акааши, — на месте разберёшься. — А может, ты пойдёшь со мной? И Бокуто изобразил взгляд Годзиллы, тот, которым она смотрела, когда хотела что-то выпросить. Акааши уже видел его. Это был незабываемый момент, когда Годзилла и мама Бокуто впервые встретились глазами. Бокуто-сан молча кивнула и посторонилась, пропуская собаку в дом. Акааши машинально кивнул и тут же недовольно скривился, понимая, что согласился. — Завтра после уроков, — улыбнулся Бокуто, обхватил его за шею и взъерошил волосы. — Спасибо, друг! «Я идиот», — думал Акааши, наблюдая, как Бокуто разговаривает с мило краснеющей девушкой. Вначале всё шло по плану. Бокуто, как пришибленный, ходил между высоких стеллажей, не решаясь взять в руки томики в ярких обложках, с которых ему улыбались глазастые девушки и художественно растрёпанные парни, и шипел: — Акааши, может, хватит уже? — Отчего же, Бокуто-сан? — внутри всё ликовало. Ещё минута, и можно будет больше не беспокоиться о том, что его снова позовут помогать в поисках вечной любви. — Может, пойдём отсюда? А вдруг нас кто-то увидит? — Меня это мало волнует. А мысль насчет «увидит» была прекрасная. Как это он не сообразил позвать команду? То-то бы обрадовались все при виде капитана в отделе женской манги. Но ещё не поздно достать телефон и сделать пару кадров для твиттера. — А меня — волнует! И Бокуто уже совсем было развернулся и зашагал к выходу, но… Откуда она только взялась? Просияла при виде Бокуто, попросила достать томик с верхней полки, защебетала что-то благодарное. А Акааши смотрел и думал, что он — идиот. Девушка была именно такая, о которой как-то в раздевалке мечтал Бокуто: маленькая, хрупкая, застенчивая, с тихим звенящим голоском. И смотрела она на Бокуто восторженно, и губы у неё карамельно блестели. — Ты такой чуткий, — донеслось до Акааши, — твоей девушке очень повезло. У тебя есть девушка? Какой примитивный ход. Но Бокуто порозовел от удовольствия, оглянулся на Акааши — смотри, мол, получается! — и недоумённо приподнял брови при виде его перекошенного лица. Девушка тоже оглянулась: — Твой друг, Бокуто-кун? Бокуто-кун, вот как. А ведь девчонка младше даже него самого. Желание сказать что-то такое, что испортит им день, заставило привычно прикусить щёку. — Извините, мы не знакомы, — Акааши развернулся, чувствуя спиной взгляд Бокуто, и вышел из книжного. Дежурная фраза, тысячу раз говорил её. Что ж она сегодня так горчит на языке? Бокуто пришёл вечером, когда Акааши бездумно перебирал струны. Потоптался на пороге, как-то неуверенно шагнул в комнату. Это было необычно и странно. Страшно… — Как всё прошло? — спросил Акааши, не поднимая глаз от гитары. — Ты почему ушёл? — невпопад ответил Бокуто. — Нужно было остаться? Бокуто вдруг улыбнулся, преспокойно уселся на полу, взял из тарелки яблоко. Акааши смотрел, как он слизывает с губ яблочный сок, и сглатывал. К чему тянуть? — Ну, так что с девушкой? — ещё раз спросил он. — Наверное, с ней всё хорошо, — Бокуто отложил огрызок, облизнул кончики пальцев. — Дашь гитару? У Акааши внутри что-то оборвалось. Так быстро? — Берёшь с собой? — голос обесцветился так, что даже Бокуто это заметил: глаза у него вдруг стали внимательными и серьёзными. — Она любит гитаристов-недоучек? Бокуто смотрел на него и молчал. Склонил голову на бок, точно как сова, губу прикусил. — Что? — Что с тобой, Акааши? Что не так? — Ты о чем? — Акааши отвернулся и потянулся за инструментом. — Всё нормально. Всё наперекосяк. Но… это должно пройти. Это только в дурацкой манге в животах у героев порхают бабочки до самой старости. Надо только подождать. Немножко. — Ты ведёшь себя как-то… — Бери гитару и иди уже на своё свидание. — На какое свидание? Акааши обернулся: — С той девушкой. Из магазина. Бокуто осторожно забрал гитару из его рук, уложил к себе на колени. — Нет у меня никакого свидания. — Что? — вырвалось у Акааши. — Да я тут подумал, — Бокуто тихонько погладил струны, — не готов я, короче. Она мне все уши о манге прожужжала. А я ж… ну вообще не по этой теме. Еле вырвался. Акааши незаметно выдохнул. Не может быть. — Бокуто-сан… ты… я… — А, забей, — махнул рукой Бокуто, — ну не подошёл мне твой способ. Подойдёт что-то другое. Мало ли на свете девчонок. И отборочные на носу. А она бы меня отвлекала… Акааши смотрел на пальцы Бокуто, под которыми вздыхали струны, и по-дурацки хотел быть гитарой. По-дурацки. По-девчачьи. Совсем как в тех самых дурацких девчачьих мангах с бабочками в животе, в которых совсем не разбирается Бокуто. — Ты мне покажешь, как сделать дождь? Ну, ту фишку, помнишь? — как ни в чём не бывало, спросил Бокуто. Акааши кивнул. И дождь. И мотоцикл, и ржание лошади, и рёв слона. Всё, что захочешь. Только не уходи. Ещё немного. *** Бокуто притих. Не в том смысле, что стал спокойнее или сдержанней. Он просто больше не заговаривал с Акааши про поиски девчонки. Он всё так же выкладывался на тренировках и обижался на менеджеров, когда те подкалывали его, всё так же в поисках сладостей заглядывал в шкафчик Акааши и приходил поиграть на гитаре, всё так же улыбался пищащим фанаткам и звал погулять с Годзиллой. Но про девчонок молчал и идеями не фонтанировал. Акааши казалось, что после того, последнего раза у Бокуто просто случился откат. Что у него вообще никогда не было длительных увлечений. То ли характер такой ветреный, то ли волейбол заменил ему всё остальное. Когда однажды Бокуто после утомительно длинного дня заснул в автобусе у него на плече, трогательно сопя носом и пуская слюну на рубашку, Акааши ощутил себя почти счастливым. Но только почти. Потому что — Бокуто. И никогда нельзя знать, что придёт в его дурную голову. Сколько осталось до того момента, когда чёртов маятник качнётся в другую сторону? Сколько ещё у Акааши времени до очередной идеи? И о чём она будет? — Я тут подумал, что если так не везёт с девчонками, то может, я… мне… ну, ты понимаешь? — Бокуто выразительно подвигал бровями, как будто это всё сразу должно было объяснить. — Не понимаю, — совместная тренировка с Некомой была выматывающей. Все уже разошлись, и только они с Бокуто задержались с уборкой. Перед глазами всё ещё мелькал желто-синими полосами ложащийся на пальцы мяч, ладони горели и ныли колени. Скорей бы в душ и домой. Какие уж тут загадки? — Ну, может, со мной что-то не так? Может, мне попробовать не-е-е с девчонками, — намекающе протянул Бокуто. Что? — Бокуто-сан, ты здоров? — Акааши приподнял брови. — Тебе, случайно, мячом в голову не прилетало? Если вдруг, то медсестра ещё на месте. Идеальная реакция. Снаружи. А внутри всё оборвалось. Акааши всегда считал, что Бокуто не способен на провокацию — он слишком открытый и прямодушный. Но вдруг? Вдруг заметил. И теперь будет… а что теперь будет? — Нет, правда. Если не с девчонками, то я ведь нормально общаюсь, — в голосе Бокуто не было ни тени фальши, — без проблем. Вот тебе я нравлюсь? — В смысле? — Акааши показалось, что он позабыл остальные слова. Позабыл, как дышать, как двигаться, как говорить. — Я бы хотел проверить! — загорелся Бокуто. — Например, поцелуй. — Поцелуй? — голова вдруг закружилась, и Акааши сел на скамейку. — Да! Давай поцелуемся, а? «Хорошо, что сижу, — подумал Акааши. — Просто везение». — А в лоб? — ровно спросил он. — Да ладно тебе. Ну, кого мне ещё попросить? — Бокуто, кажется, искренне удивился и присел рядом, словно поцелуй с Акааши — дело уже решённое. — Ты ж никому не скажешь, да? А я так проверю. — Проверишь? — Ну да, проверю, нужны мне девчонки или нет, — Бокуто широко и светло улыбнулся. — Ты хочешь проверить на мне, не гей ли ты? — уточнил Акааши. Тишина в ушах тихо и зло звенела. Бокуто вдруг вспыхнул так, что даже шея побагровела. Из взгляда ушло предвкушение веселья, словно прямолинейность Акааши заставила его растеряться. — Ну, да, — как-то неловко ответил он. — Акааши, послушай, это не то, что… Это просто, ну, просто проверка. — Просто проверка, — повторил Акааши. Ему вдруг всё стало безразлично. — Ясно. Извини, но тебе придётся обойтись без меня. Он встал, ватными руками поставил швабру в подсобку, повернулся и неслышно вышел из зала, оставив за спиной растерянного Бокуто. Просто проверка, просто проверка, просто… «Что я делаю? — подумал Акааши. — Зачем сбежал? Разве не об этом мечтал? Это же был мой шанс. Надо было соглашаться и…» И что? Бокуто ведь не дурак, на самом деле. Поцелуй — ерунда, но Акааши был уверен, что Бокуто всё сразу поймёт. И то, что Акааши увяз в нём по уши. И что готов на всё, чтобы только быть рядом. Если уже не понял. Вот прямо сейчас — после этого глупого демонстративного ухода. А теперь можно забыть о прогулках с лохматой собакой, шоколадках, тайком подсунутых в чужой шкафчик, болтовне под перебор струн, глупых планах, дороге домой. И о волейболе тоже можно забыть, потому что… К горлу подкатила горечь. Это для него был шанс, а для Бокуто — проверка. Просто. Проверка. Под ногами зашелестел песок. Акааши дошёл до скамейки — где он, как дошёл — какая разница? — сел на неё и подставил лицо закатному солнцу. — Акааши, — Бокуто присел перед ним на корточки, попытался заглянуть в лицо. — Я звал тебя. Куда ты снова… Слушай, я еле тебя нашёл… Эй, ты меня слышишь? Ты сумку забыл. Акааши посмотрел на него. Откуда он тут? Когда успел подойти? Что сказал? Сумка… — Ага. Спасибо. Бокуто пристроился рядом, упёрся руками в скамейку. Тронул мизинцем ребро ладони Акааши. — Что я сделал не так? Акааши сглотнул. Он весь сейчас был там, где кончик пальца Бокуто прикасался к его коже. Шершавый. С коротким ногтем. Акааши казалось, что он бы узнал его даже с закрытыми глазами. Наощупь. — Ты обиделся? — снова попробовал достучаться Бокуто. Не обиделся. Обида — мелкое чувство. А Акааши захлёстывало ощущение катастрофы. И как-то надо было жить с этим ощущением дальше. — Акааши, — голос у Бокуто стал совсем тихим, пальцы, которыми он осторожно накрыл кисть, оказались холодными — впервые на памяти Акааши — и мелко дрожали. — Я дурак. Акааши кивнул — верно, так и есть. Дурак. Но его реакция, похоже, вдохновила Бокуто, потому что он вдруг придвинулся вплотную, навалился на плечо, уткнулся лбом в его шею и глухо забормотал: — Прости, прости меня, пожалуйста. Я не подумал. Ты же знаешь, я не умею думать. Я всё испортил? Я просто… — Просто? — сердце частило, отдаваясь болью под рёбрами, голос сел. — Просто что? — Я просто не знал, как сказать, что ты мне нравишься, — выдохнул Бокуто и замер. Он придерживал плечо Акааши подбородком, словно боялся, что тот вскочит и убежит, и прятал глаза за неряшливо повисшей чёлкой. А Акааши вдруг заметил, что солнце почти закатилось, и ветер пронизывающий, и холодно, и что они почему-то сидят на безлюдной детской площадке в незнакомом районе, а форма на них потная и грязная после тренировки. И никаких катастроф.