На мгновение

Все было как обычно. Зной. Жажда. Желание поскорее отснять нужный материал, пока затихли выстрелы. - Давай начнем отсюда, Джен? - Оператор уже приготовился устанавливать камеру на штатив. - Не думаю, тут обзора совсем нет. Мне хочется видеть площадь полностью. Баррикады лучше видно. Лучше спустимся чуть ниже и обойдем слева эту развалюху. - Репортер указал большим пальцем в сторону полуразрушенного кирпичного пятиэтажного дома, окна которого зияли выгоревшими черными дырами. - Понял. Сделаем. - Даже не думая спорить, парень крепкого телосложения подхватил оборудование и стал спускаться вниз по разбитой бетонной лестнице. Ради хорошего бэкграунда он готов был еще немного попыхтеть. - Эй, Джен, надень, наконец, бронежилет, - напомнил Коллинз, подпихивая друга в бок. Через пятнадцать минут съемочная группа в лице всего двух мужчин стояла под палящим сирийским солнцем, которое, казалось, хотело выжечь сетчатку глаз даже через объектив камеры. Но они не обращали внимания на испепеляющий жар, казалось, он был везде одинаковый, что в Сирии, что в Ливии, что в Ираке или Египте. Привыкать не приходилось, а значит, работа должна была пройти без затруднений. Короткий репортаж. Запись для будущего эфира на три минуты. Время было подходящее. Передышка с той и другой стороны, а значит, вероятность схватить шальную пулю была минимальна. - Отлично. Теперь просто отлично. Я стою здесь. Работаем? - Да, вперед, Дженс. - Мы ведем наш репортаж из города Банияс, что располагается на северо-западе Сирии. За последние сутки здесь прошли столкновения повстанцев, так называемой «Свободной армии Сирии», с правительственными войсками. - Джен, ложись! Миша закричал так громко, что сначала Эклз подумал, его барабанные перепонки полопались именно из-за его крика. Боль прострелила уши, и горячая струйка крови побежала по шее, но парень этого даже не заметил. Сейчас перед его глазами все кружилось и вертелось, будто он был на карусели и не мог остановить ее. Бог знает сколько прошло времени, пока земля и небо были словно в центрифуге. Глаза готовы были лопнуть от напряжения, но он смог подняться и позвать друга в надежде услышать его голос. - Миша! Миша! Плохо ориентируясь в пространстве, репортер пошел практически на ощупь, даже если бы он и хотел, то не смог разобрать ответа друга, который было не слышно за воплями раненых, стонами, так неожиданно рассыпавшимися в воздухе, и возобновившейся стрельбой. Он смотрел под ноги, чтобы не споткнуться об обломки только что взорванного автобуса, стоявшего за их спинами минуту назад. Вероятно, в него был пущен снаряд из миномета, но это уже не имело никакого значения, кто из воюющих сторон это сделал, тоже было неважно. Следующий шаг, и он остановился рядом с оторванными ногами. Не в первый раз он видел подобное. Он сделал множество снимков подобных картин. Точнее, картина была одна, только войны разные. Журналист отступил в сторону и вдруг расслышал свое имя. - Дже-ен. Обернувшись, он увидел своего оператора, с которым вот уже несколько лет делал репортажи изо всех горячих точек на планете. Вместе они многое повидали, многое перенесли, даже плен, и Эклз был уверен, что в этой жизни его уже ничто не может напугать. Он ошибался. В трех метрах от него лежал его друг, разорванный на две половины. Ниже пояса не было ничего, только кровавая бахрома внутренностей. - Джен, я ничего не вижу. И ничего не чувствую. Все плохо, да? - Нет. Не-е-ет… Миша, не бойся, я сейчас кого-нибудь позову. Но, вместо того чтобы позвать на помощь, он опустился рядом и ухватился за его плечо, не в силах сдержать слез ужаса. То, что Коллинз еще мог говорить, было невероятно, и Дженсен зажмурился, стараясь не видеть, как его друг умирает вот так. - Ты не умеешь врать, Эклз, - прохрипел он, и в горле у него забулькало и зафырчало, будто окончательно сломался какой-то механизм. Дженсен поднял заплаканные глаза на то, что осталось от тела, и встретил пустой, мертвый взгляд, устремленный в закопченное от взрыва небо, которое нависало черным пластом над еще десятками раненных и убитых. Он лежал в луже его крови, давился криком, уткнувшись в плечо человека, с которым вот уже много лет работал и жил бок о бок, и ненавидел себя за то, что уговорил его еще раз поехать сюда. Черная кровь, почти как нефть, впитывалась в раскаленный песок, уже медленно сочась из разорванного трупа… Дженсену думалось в тот момент, что вместе с ней утекает и его собственная жизнь. Она впитывалась в землю чужой страны, разлагалась и гнила. В одно мгновение она взорвалась, разлетелась на куски, и собрать ее не представлялось возможным. Об этом теракте много писали, об этом много говорили, спорили, а потом забыли. И только кошмары, врывающиеся в его короткие ночные сны, напоминали, что это было на самом деле. Прошло два года, но почти каждую ночь Дженсен продолжал просыпаться и постепенно понимать, что он в своей квартире, а не на окровавленной площади в Сирии. Вот и сейчас он вздрогнул всем телом, подскочил в темноте и потер шею, стараясь стереть горячую кровь, которая была только во сне. Было полное ощущение, что в глазах песок, раскаленная пыль забила ноздри и рот, прилипла к лицу, и он тер и тер его, до тех пор, пока не поцарапал висок и боль не заставила очнуться от ночного кошмара. Он откинулся на спинку кровати и только сейчас заметил, что за окном уже рассвело. Часы показывали без пяти минут семь, а это означало - рабочий день начался. Покачиваясь, он доковылял до ванной и открыл кран. Сил не было набрать воду в ладони и умыть лицо, поэтому он просто уставился на струю воды, бьющую о серый, грязный фарфор раковины. Мельком взглянув на собственное отражение, он тут же отвел глаза, читать «Какой же ты чертов неудачник, Эклз» на лице уже осточертело. Он и не знал, когда появилось это стойкое едкое чувство ненависти к себе, которое уже свило теплое уютное гнездышко где-то глубоко. Бороться с ним можно было одним способом. Дженсен обнаружил его практически сразу по возвращении из больницы. Когда вошел в свою пустую квартиру. «Джек Дэниэлс». Он никогда не водил дружбы с алкоголем. Но все меняется, и почти всегда не в лучшую сторону. Этот «друг» сослужил плохую службу, и Дженсена попросили с его прежней работы, где он проработал журналистом восемь лет. У него был целый разворот, где он освещал самые последние военные события по всему миру. Материалам, казалось, никогда не будет конца, на этой проклятой планете проливалось слишком много крови, за которую платилось чертовски много денег. Тогда, в уже далеком 2007 году, в Ираке все шло кувырком, и Дженсен поехал туда, чтобы рассказывать людям правду о войне, чтобы увидеть все своими глазами, а не верить тому, что писали и показывали другие. Казалось, он уезжает на пару месяцев, но война забрала его полностью, увлекая, затягивая, заставила забыть обо всем, что у него было. Теперь не было ничего. Ничего не осталось. Даже от самого Дженсена ничего не осталось. Лишь бледная оболочка того, кем он был раньше. Он уже оделся, но продолжал сидеть на кровати, не в силах заставить себя двигаться. Все утро он был в каком-то оцепенении, хотя именно сегодня следовало бы пошевеливаться. Конец недели, а он ни разу не появился в редакции. И, видимо, главный редактор про это прознала, так как именно ее имя высветилось на экране телефона. - Доброе утро, Сара. - И тебе, Эклз! Я надеюсь, ты уже тащишь свою задницу на выставку? Мужчина потер лоб, силясь вспомнить про выставку, где она должна проходить и во сколько. Определенно, у таблеток, которые, ему прописал врач в поликлинике, были побочные действия, особенно если их смешать с виски. - Только не говори, что забыл! Чего ты молчишь? - Ты же сама сказала «не говори». - Сама удивляюсь, почему я тебя еще не уволила? - Я тоже удивляюсь… - Это в Йонксе. В музее на Гудзоне. Там выставка современного скульптора. Хайрэм Пауэрс. Он выставляет свои работы, выполненные в стиле неоклассицизм. Ты должен будешь отснять все экспонаты, а также статью мне сдать до восьми вечера, Эклз! В девять вечера газета уходит в ПЕ-ЧАТЬ! - Я понял, Сара. Не надо так орать. Башка и так трещит. - Не надо так пить. Он хотел сказать, что до вчерашнего дня не сделал и глотка за целую неделю, но решил не оправдываться. От своего безволия было самому тошно, а Саре и подавно. - Запиши адрес. Варбутон-авеню, 511. - Записал, - коротко рыкнул Эклз и грохнул мобильный об кофейный столик. Он ненавидел все это: напыщенных художников, размалеванных манекенщиц, и понятия не имел, что такое неоклассицизм и что про него можно написать. Он ненавидел войну, но писал и снимал ее много лет, и в этом был смысл. Потому что он понимал ее, он чувствовал ее, он был пропитан ею насквозь. Теперь во всей этой липкой мишуре якобы искусства, якобы талантов, фальшивых открытий и ненатуральной красоты не было никакого смысла. Собрав все силы и остатки воли в кулак, он отправился на работу. Он ехал на своем старом Форд Фокус под палящим солнцем, готовым расплавить асфальт под колесами. Кондиционер работал на полную мощность, но дышать было невозможно. Стекло плавно отъехало вниз, и поток раскаленного воздуха обдал лицо. Легче не стало. Хотелось остановиться и постоять в полной тишине, не видеть, не ощущать. Замереть. Умереть? Сейчас бы он скорее ответил «да» второму, но решил не углубляться в самоанализ и просто вдавил педаль газа в пол. Скорость помогла отвлечься. Эклз обогнал несколько машин и продолжил ехать в центральном ряду. Он мельком взглянул в зеркало заднего вида и увидел мотоцикл Хонда Блэкбёд. Невидимая струна натянулась внутри, как когда-то в Ираке, как совсем недавно в Сирии, в одно мгновение обостряя все чувства, впрыскивая в кровь дозу адреналина. Мотоциклист лихо обогнал три машины, поравнявшись с фордом темно-синего цвета. Дженсен на автомате прибавил ход, и в следующий момент мотоцикл стал перестраиваться на полосу, не обращая внимание на сигналившего ему Эклза. Он вывернул руль влево, утапливая педаль тормоза в пол, пытаясь уйти от столкновения с черной Хонды Пайлот. Дженсен ощутил, как машина цепляет бампером правое крыло. Его автомобиль развернуло и еще раз ударило о черный внедорожник, уже по инерции. В ушах зазвенело, и голова немного закружилась от удара, но Дженсен смог открыть дверь и выйти из салона. Сейчас мысли о смерти показались ему особенно реальны, но, как ни странно, наоборот, захотелось жить. Из черной Хонды выскочил рослый мужчина и подбежал к нему с такой скоростью, что Эклз был в полной уверенности: ему несдобровать. Но после пережитой контузии было уже не страшно получить легкое сотрясение от здорового лося за разбитую крутую тачку. Вопреки ожиданиям, парень ухватился за его плечи и взволнованно вглядывался в его лицо. - Ты в порядке? Сильно ранен? - Я не ранен, - покачал головой Эклз. - У тебя кровь. Парень указал на бровь, и Дженсен машинально смахнул липкую красную влагу. Он помял ее между пальцев, не отводя зачарованного взгляда, будто впервые видел кровь. Но на самом деле он даже ощутил ее металлический, сладкий вкус. - Ничего. Так, ссадина. - Уверен? Я видел. Это не твоя вина. И кто этому кретину права выдавал? - Я, кажется, разворотил зад твоему вездеходу… - Ерунда, я… - водитель черного внедорожника не успел договорить, как, потеряв сознание, к его ногам рухнул незнакомец. - Вот черт! Я же только из аэропорта… Даже отдохнуть не успел. - Мужчина раздосадовано запустил пальцы в копну волос. Он открыл заднюю дверь и, подхватив Дженсена на руки, уложил его на широкое сиденье, а затем сел за руль. Трогаясь с места, он нажал кнопку на хэндс-фри и стал слушать гудки, пока трубку не подняли. - Привет, Стив! - О! Джа, здорово. Какими судьбами? - Я в Нью-Йорке всего сорок минут и уже попал в аварию. - Я всегда говорил, что ты херовый водитель. - Я тут ни при чем, это все сумасшедший мотоциклист и красавчик на развалюхе. - Все понятно, где были твои глаза… Стив фыркнул в трубку, усмехаясь. - Я продиктую тебе номер тачки: JTR 9549, темно-синий Форд Фокус, нужно забрать его. Везу бедолагу в больницу, он рухнул в обморок при виде капельки крови. - Слабак. Джаред гоготнул и откинул волосы со лба. - Я перезвоню. Как разберусь. - Спасибо за помощь, бро. Да, не составляй рапорт. Моя тачка на страховке, что-нибудь придумаю. А эту колымагу припаркуй около моего дома. - Все понял, капитан. Можно выполнять? - Так точно, Карлсон. Джаред улыбнулся, посмотрел в зеркало заднего вида на свое приобретение, и выключил телефон. В госпитале Лексингтон Хилл, что в центре города, ничего не изменилось, все того же бледно-зеленого цвета стены, все тот же суетливый, шумный персонал, все та же почти несъедобная еда в кафетерии на первом этаже. - Ну что, Джаред, ностальгируешь тут? За хлипкий пластмассовый стол к Падалеки подсел его бывший руководитель, главврач и просто добряк - Джеймс Бивер. - Есть такое дело, - широко улыбнулся парень и откинулся на стуле, который жалобно скрипнул, и Джаред решил, что за своими движениями стоит следить. - Ну, все, твой новый знакомый в палате. Спит сном младенца. Я сделал ему укол, проспит еще пару часов, может, больше. Небольшое сотрясение. Я пробил его по нашей базе данных, у него проблемы со страховкой, так что извини, оставить его надолго не могу. - С ним все в порядке? - Сейчас да. Но у этого парня отвратительная история болезни. Два года назад он вернулся из какой-то горячей точки. Он военный журналист, судя по записям в карте. Был контужен. В общем, полное обследование ему не повредит. Последний раз его привезли в окружную больницу с приступом эпилепсии два месяца назад. Он должен был наблюдаться, но никаких отметок об этом нет. - Я понял. Документы у тебя? - Вот его права и удостоверение личности - все, что было в кармане. - Я передам ему, когда очнется. - Джаред, я так рад был тебя увидеть. К сожалению, мне нужно бежать. Может, после конференции заскочишь? Поболтаем. - Не буду обещать, Джим, но все может быть. Мужчины пожали руки и по-дружески хлопнули друг друга по плечу. - Увидимся еще, Джа. Парень в 217-й на втором. - Я найду, спасибо. *** Падалеки вот уже третий час сидел в палате и смотрел на то, как почти безжизненно вытянулось тело сильного крепкого мужчины на больничной постели. На его загорелом лице белел пластырь через бровь, но он абсолютно вписывался в его внешний облик. Лицо было расслаблено, но Джаред уже давно представил, как хмурятся брови, как напрягаются челюсти, как смотрят с прищуром глаза, словно парень сканирует мысли одним лишь взглядом. Эти выводы он сделал не просто так, а предварительно изучив цветное фото в правах. Напряженные скулы, глаза даже на нечетком снимке казались очень выразительными, вот только цвета было не разобрать, но Падалеки был уверен, что скоро сам заглянет в них и все узнает. Веки тяжело поднялись, но в голове была поразительная ясность, которой Эклз уже давно не ощущал. Он увидел белую дверь и расслышал тихое шуршание страниц. Резко обернувшись на кровати, он встретился взглядом с Падалеки, покусывающим карандаш. - Привет. Он отложил стопку бумаг в сторону. - Как ты? - Я? - Аха, ты. Улыбка, легкая, чуть подернула губы, и длинноволосый шатен заговорил: - Я тут уже два с половиной часа жду тебя. - Меня? - Да. - Падалеки еще раз улыбнулся белозубо, потешаясь над тем, какими идиотами бывают люди после определенных лекарств. Но Дженсен на идиота не походил, скорее, на человека, который наконец-то выспался. - Я Джаред. - Он подошел к постели, протянул руку и крепко сжал несмело протянутую ладонь. - Мы не успели познакомиться, там на шоссе. Ты рухнул в обморок, когда увидел каплю крови. - Я?! - Аха. - Не может быть. - Прости, старик, что было, то было. - Где я? - В больнице. - Я не дурак. В какой? - Лексингтон Хиллс. Мы в центре. Дженсен резко вскочил с постели и посмотрел на часы. - Мать твою! - Что?! Джаред был озадачен такой прытью. - Время! Я ни хера не успею сделать! Где моя тачка? - Э… Не знаю, наверно, Стив ее уже пригнал к моему дому. - Кто такой Стив? И почему к твоему дому? - Стив, мой друг из полиции. - Джаред вышел из палаты следом за почти скачущим вприпрыжку Эклзом. - Да стой ты. Куда так разогнался? - Он ухватил Дженсена за локоть, останавливая, и тут же убрал руку, увидев серьезный угрюмый взгляд. - Вот, твои права и удостоверение. - А сумка? - Я ничего не брал из машины. Наверное, все так и осталось лежать там. - Черт! Дженсен снова развернулся и прибавил шаг. - Ты опаздываешь? Я могу подбросить. - Спасибо. Но у меня все нужные вещи в машине. Без них я бесполезный мешок с костями. - Подожди секунду. Кажется, Стив звонит. Джаред выхватил телефон из кармана и тут же услышал веселый голос Стива. - С тебя пиво завтра, чувак. - Без проблем. - Машина у твоего подъезда. - Отлично! Спасибо. - Ты надолго в Нью-Йорке? - На неделю. Потом в Вашингтон, а затем в Токио. - Я не знал, что нейрохирурги так активно путешествуют. - А я тебе говорил, что ты выбираешь не ту профессию. - Ладно, я подумаю. Может, поступлю в Йель в следующем году, - гоготнул Стив. - Я наберу завтра. Извини, сейчас занят. - Давай, пока. - Ну вот. Все отлично. Твоя машина на месте. Поедем, и заберешь ее. - Э-э… Спасибо, - пробасил Дженсен, не зная, что еще добавить, удивляясь добродушию этого странного человека. Когда они вышли на стоянку и он увидел раскуроченный зад Хонды, то внутри у него все похолодело. Стоимость ремонта выливалась в огромную сумму, по меркам зарплаты Дженсена так просто в гигантскую. Падалеки увидел, как парень замер, не в силах отвести убитого взгляда от машины. - Все в порядке? - поинтересовался он, чуть ближе подойдя, но, не решаясь тронуть за плечо. - А что, заметно, что в порядке? Я тебе кучу бабла должен. - Что? За это? Нет, конечно. И Джаред рассмеялся, так легко и беззаботно, словно ему рассказали забавный анекдот. Дженсен должен был признать, что впервые видел человека, который бы так улыбался, глядя на свою разбитую машину. И, наверное, взгляд Эклза говорил о состоянии психического здоровья этого двухметрового парня намного больше, чем он мог сам выразить словами, потому как Джаред немного засмущался своего собственного веселья и быстро затараторил: - Ты ничего не должен. Машина застрахована. Скажу, что у меня проблемы с парковкой. Так что не переживай, твои деньги мне не нужны. Удивленно изогнутая бровь, приоткрытый рот и все такой же напряженный взгляд говорили лучше всяких слов. И снова басовитое негромкое «спасибо». Дверцы внедорожника хлопнули почти синхронно, и мотор рыкнул, словно зверь, готовый погнаться за добычей. - Пристегнись. Я тут недалеко живу. Домчимся за пять минут. Дженсен посматривал, как тонкие длинные пальцы обхватывают кожаный руль, как язык облизал нижнюю губу, а зубы ее чуть прихватили в момент, когда автомобиль плавно перестроился в левую полосу. - Спрашивай. Эклз вопросительно посмотрел на водителя, прекращая изучать его, как экспонат в музее. - Что спрашивать? - Ну не знаю. У вас, журналистов, всегда уйма вопросов в запасе. - Откуда знаешь? - В больничной карте отмечено. - Значит, представляться мне не нужно, да? - Дженсен Росс Эклз. Тридцать шесть лет. Военный корреспондент, фотограф. - Все верно. На языке так и вертелся вопрос, не было ли там подписано «алкоголик», «псих» и «неудачник», но Эклз попридержал свой сарказм. Вот так сразу вываливать всех скелетов из шкафов он не собирался. Хотя, по правде сказать, ему было совершенно наплевать, что подумает о нем совершенно незнакомый мужик, даже если уже и знает о двух месяцах, проведенных им в психушке. - Тогда можешь вкратце и свою биографию огласить. - Джаред Тристан Падалеки. Тридцать два года. Нейрохирург. - Последний пункт впечатляет. - Спасибо. Я специализируюсь в области нейротравматологии. Знаешь, переломы позвоночника, черепно-мозговые травмы, пластика дефектов черепа и много еще чего. Всегда хотел стать врачом, знаешь, спасать людям жизнь. Дженсен лишь покачал головой. У него тоже была мечта - доказать людям, что война не имеет никакого смысла, какую бы цель она ни преследовала. Чаще всего это просто жажда наживы, денег, замаскированная под религиозную нетерпимость, или под борьбу с терроризмом, или еще бог знает с чем там борьбу. Его мечта не сбылась. Сейчас он понимал, что был просто наивным мальчишкой, ведомым юношеским максимализмом, уверенностью в том, что один человек может изменить весь мир. Чушь, бред, так не бывает. - А мне знакомо твое имя. Не помню где, но я его видел. Была какая-то статья, кажется, в Times. - Возможно. - Это же вроде круто - быть журналистом во всемирно известной газете или я ошибаюсь? Джаред притормозил у четырехэтажного здания и развернулся к пассажиру в ожидании ответа. Дженсен непонимающе на него смотрел, не представляя, что ответить. Его голова была поразительно пуста от мыслей, а обычно все бывало наоборот. Он просто смотрел на совершенно незнакомого человека, поражаясь, почему тот решил ему помочь. Видя, что парень после больницы еще не пришел в себя, Джаред улыбнулся ему и открыл дверцу. - Вот твоя тачка. Тоже помятая, но я думаю, все поправимо. Падалеки стоял, уперев руки в бока, рассматривая темно-синий Форд Фокус. - Что-нибудь придумаю. Не в первый раз. Дженсен открыл дверцу, осмотрел сумку, в которой лежали рабочий фотоаппарат, диктофон, ручки, блокноты, таблетки и бутылка воды. - Все на месте? - Да. Потоптавшись, Эклз смущенно проговорил: - Мне действительно нужно срочно ехать по работе. Если не сдам статью, меня, наверное, вышибут к чертям, а это уже моя третья работа за последний год. - Ладно. Приятно было пообщаться, Дженсен. Ладонь Падалеки была такой раскрытой, освещенной солнцем, что рука сама легла в нее, и пальцы крепко сжали в ответ. - Еще раз спасибо за помощь. - Без проблем. Эклз кивнул в знак прощания и тяжело завалился на водительское сиденье, хлопнул дверцей и опустил стекло. - Дженсен, подожди. Слушай, вот моя визитка. Я в городе до следующей пятницы. Если что-то вдруг понадобится… Ты звони, не стесняйся. Пальцы перехватили желтоватый плотный кусок бумаги с перфорированными краями, а глаза все так же настороженно посмотрели в ответ на милую улыбку. Дженсен кивнул и завел машину, а затем тронулся с места, так ничего и не сказав. Джаред еще минуту смотрел вслед отъезжающему автомобилю. Его мысли были заняты странным для него вопросом: «Какого же цвета у него глаза?» Он так и не смог понять. Глаза были - нет, не пустыми, наоборот, переполненными усталостью и беспокойством. Оба эти чувства настолько крепко сидели в этом человеке долгое время, что он свыкся с ними и почти не замечал. Джаред почему-то очень легко все это прочел, но цвет радужки остался загадкой. На парковке было полно пустых мест, и Эклз быстро припарковался. Перекинув через грудь большую сумку с фотоаппаратом, он в три прыжка пересек большую лестницу в музей. Сунув под нос охраннику аккредитацию, он проследовал по длинному серому коридору с белым резким светом по стенам. Ему бы и в голову не пришло, что это музей, если бы не надпись на входе. Скорее он посчитал бы это помещение моргом, в который зачем-то понаставили гипсовых уродцев, с замахом на то, что это неоклассицизм, но больше походило на постиндустриальный кретинизм. Фотограф со стажем, неплохой оператор, Дженсен не мог для себя решить, с какой стороны фотографировать эти «шедевры». Он походил кругами, сделал контрольки, поправил настройки, еще несколько кадров. Свет вдруг резанул глаза, как если бы по ним полоснули бритвой, а затем в ушах зазвенело с такой силой, что парня кинуло к стене. Пальцы пытались удержаться за ее рябую штукатурную поверхность, но ладони вмиг стали влажными, так что, не удержавшись на ногах, он с размаха сел на пол. Звон в ушах стих так же быстро, как и возник, но следом накатила дурнота, наполняя рот горькой слюной. Через силу поднявшись, Эклз метнулся в туалет, и его вырвало скудным завтраком. Отсняв пятьдесят кадров, он понял, что уже ничего толком не видит и руки дрожат, словно по ним бежит напряжение в двести вольт. Со съемкой было решено завязать. Добравшись до дома к пяти часам дня, штатный репортер бесплатной муниципальной газеты открыл рабочий ноутбук и пошел сварить кофе. Телефон задребезжал о стеклянную поверхность стола, и Дженсен, взглянув на имя, поднял трубку. - Ты все отснял? - Да, Сара, все. - А где статья? Почему ты еще не в редакции? Тебя тут куча народа ждет! - Я уже на середине, - соврал он, даже не представляя, о чем писать. - В семь ты должен быть здесь и ни минутой позже. Послышались гудки, и захотелось садануть телефон об пол, но даже на это не хватило зла и сил. Залив в себя чашку черного, крепкого, такого же отвратительного, как его жизнь, кофе, Эклз принялся выдумывать статью. Он почитал про неоклассицизм, но информация упорно не желала укладываться в голове. «Господи, Эклз, когда ты докатился до такого? Неужели после того, как умер Миша? Когда для тебя стало нормой писать чушь, зарабатывать на кусок хлеба, снимая анорексичных шлюх на подиумах?» Он сидел обхватив голову руками. Вспоминая свой двадцать второй день рождения - на следующий день он уезжал в Ирак в качестве корреспондента от СNN. Он был счастлив! Его жизнь закрутилась, словно его засунули в стиральную машину. Он был в восторге от перспектив, а семья - в ужасе от реальности. Они знали, что эта война не пощадит их сына. Уже в середине марта того же года Дженсен сообщил всему миру о том, каково истинное лицо борцов за демократию и права человека. Он вел репортаж из иракской деревни, где была жестоко изнасилована четырнадцатилетняя девочка, чью семью расстреляли и сожгли. Он справился с дрожью в голосе, как только Коллинз включил камеру, он рассказал без сожаления, в надежде, что все изменится. Ничего не изменилось. В ответ посыпались отрубленные головы американских солдат, пытки иракских военнопленных, их собственный плен длиною в три месяца. И уже ничего было не нужно, ни первые страницы в Times, ни срочные новости на СNN, только следующий удар сердца. Да и после освобождения ничего не закончилось, другие страны, просто другие войны, другие убитые девочки. Казалось, все для них с Мишей смешалось в одну кровавую возню, где давно уже сын перегрызал горло отцу, брат убивал брата, где были попраны все человеческие нормы и мораль, где не осталось места правде. Каждый раз, снимая новый репортаж, они обещали друг другу, что он последний, делали новый снимок и говорили, что пора возвращаться домой. Но нет, их действительно закрутила война, двух друзей, затянула, вывернула их души наизнанку, забрала и так и не отдала обратно. Вот сейчас он уже сидел в темной комнате, уже давно вне войны, в убогой съемной квартире, стены и потолок которой будто сжирали пространство, и чудилось, будто сидишь в почтовом ящике. И это был конец. Оставалось только сидеть и считать удары своего сердца, которому не для кого было биться, у которого больше не было цели. - Это полный отстой, Эклз. Это стыдно отдавать в печать. Что с тобой? А фотографии - ты что, был пьян? Пять засвеченных, четыре смазанных - ты первый раз, что ли, снимал? Неудивительно, что тебя поперли с предыдущей работы. Старший редактор отчитывала взрослого мужчину, как совсем отбившегося от рук ребенка, и он понимал, что все это по делу, но оправдываться он не хотел, не умел, да и знал, что ей наплевать на его проблемы. Для Сары он был никем, ее не волновали прежние заслуги и хорошие отзывы. Потому как все это было в прошлом, а в настоящем перед ней стоял небритый бомжеватого вида фотограф-репортер, не сумевший справиться с детским заданием. - Это последний раз. Еще один такой репортаж, и я тебя увольняю. Без обид, - с серьезным видом заключила Гэмбл, хлопнув ладонью о поверхность стола. - Давай не будем откладывать до следующего раза, Сара. Я ухожу. - Не стану удерживать. Забрав в бухгалтерии последнюю зарплату, он прямиком направился в ближайший бар. Две стопки виски на голодный желудок, и туман уже навис перед глазами. Тогда, прихватив бутылку с собой, он отправился домой. А там, наедине со своим отчаяньем, он опьянел так быстро, как и хотел, чтобы просто заснуть, не видеть снов, не смотреть снова в мертвые глаза друга. *** Громкая музыка врывалась в приоткрытое грязное окно, и хрипло орущий голос словно впивался в затылок, в виски, лоб, опоясывая тупой болью. - Какого хера! Дженсен накрыл голову подушкой, словно это была достойная преграда между внешним миром и ним. Но, осознав, что все бесполезно, Дженсен вылез из постели и решил, что придушит соседа, как только сможет до него дотянуться. Он высунулся в окно и проорал: - Слышь, ты! Вырубай музыку к черту! А то я за себя не ручаюсь. - Пошел ты, козел! Воскресенье, день, что хочу, то и делаю. Со злости Эклз грохнул окно так, что стекло треснуло в углу рамы, и он уже было ринулся к двери, как до него дошли слова мужика. - Какое, к черту, воскресенье?! Он схватил мобильный и уставился на дату и время. Было два часа дня воскресенья. Он проспал больше суток! Впервые проспав без пробуждения больше пяти часов за последние два года. Пораженный этим фактом, он несколько минут сидел неподвижно, а потом решил выйти и пройтись до магазина. Выпив вторую бутылку холодной минералки, парень наконец удовлетворенно раскинулся на лавочке в сквере. Голова еще гудела, но уже не так сильно, и он вдруг вспомнил, что оставил машину на стоянке редакции. Ее было необходимо забрать. И он поплелся пешком, через несколько кварталов, под нещадно палящим солнцем. Его верный темно-синий конь жарился на раскаленном асфальте парковки один-одинешенек, что еще раз подтверждало - на календаре выходной. Дженсен обошел машину кругом, остановился напротив пострадавшего левого бока и грустно уставился на вмятины, оценивая ущерб. «Все могло быть намного хуже». Дженсен был уверен, что это не он подумал, а кто-то шепнул ему это на ухо. То есть этот голос он бы узнал из миллиона голосов. Миша, с вечным его оптимизмом в голосе. Он даже обернулся в поисках этого человека, но на стоянке он был один. Дженсену даже подумалось, что если бы Коллинз не погиб так ужасно, то, наверно, в старости, лежа на смертном одре, умирал бы с улыбкой на губах, а все вокруг рыдали, понимая, что в их жизни никогда больше не будет подобного человека. - Я схожу с ума… Превосходно. «Но все и вправду могло быть еще хуже, вылети машина на встречную полосу, - вдруг подумал Эклз. - Действительно, если бы я не влетел в тачку того парня… Того… Как же его имя? С башкой совсем проблемы». - Мужчина начал шарить по карманам джинсов в поисках визитки, которую он вчера взял. Наконец выудив кусочек бумаги, он прочел: «Джаред Падалеки. 54-я улица, #1731, Нью-Йорк 10019, +1 347- 555-3464». Через минуту он уже слушал гудки в своем телефоне, не помня, как набрал номер и зачем это сделал. - Да. Я слушаю. - Алло? - Да. Говорите. - Джаред. Это Дженсен. - О! Дженсен Эклз! Да-да. Я рад тебя слышать. Надеюсь, ничего не случилось? - Голос на другом конце провода звучал бодро и жизнерадостно. - Нет. Все нормально. Я просто звоню, чтобы сказать спасибо. Ты очень помог мне вчера, то есть позавчера. - Всегда пожалуйста. Это моя работа - помогать. - Ну, в наше время это редкость, чтобы помогали так бескорыстно. На самом деле мне бы хотелось тебе чем-то отплатить, но я совсем на мели. - О! Нет, Дженсен. Ни в коем случае. Мне не нужны твои деньги. У меня они есть, я врач, ты не забыл? А у нас деньги имеются. - Дженсен услышал приятный смех, и невольно улыбнулся сам. - Хм, забавно слышать, что кто-то не хочет денег в наше время. - На самом деле ты мог бы меня отблагодарить, - немного неуверенно проговорил Падалеки. - Да? И как именно? - Давай встретимся сегодня где-нибудь. Около семи тебе подойдет? - Да. Вполне. - Бар Велос 175 на 2-ой авеню, рядом с 11-ой улицой. - Да, я знаю это место. - Тогда встретимся там. В семь? - Хорошо. До встречи. Эклз убрал телефон, оставаясь немного озадаченным тем, как странно все получилось и совершенно неожиданно. Но он решил, что так как он все равно собирался напиться сегодня, то отчего бы не сделать это в компании. Собственно, не особо раздумывая над одеждой, он выхватил из шкафа свою любимую голубую клетчатую рубашку, светлые джинсы и светло-серые кеды. Вид ему показался вполне сносным для того, чтобы напиться, отмечая увольнение, уже третье в этом году. Оказавшись перед зеркальными начищенными дверями бара, он еще раз смерил взглядом свое отражение и вошел внутрь. Он уже бывал здесь раньше. Последний раз он был здесь в компании Миши, как раз перед тем, как отправиться в Сирию. Снова воспоминания накинулись на него, как стая голодных собак, разрывая душу, воскрешая перед глазами последние минуты жизни друга, вперемешку с теми, когда они вместе сидели за этим барным столом, смеялись и шутили, не помышляя о том, что это будут их последние посиделки вместе. Но тут из дальнего угла длинного барного коридора ему махнули рукой, и Дженсен направился к Падалеки. Высокий, в белой рубашке, идеально отглаженных брюках Джаред тут же соскочил со стула, приветливо улыбаясь, пожимая руку. - Рад тебя видеть. - Взаимно. - Присаживайся. Я уже взял местный Brooklyn Beer. - Не буду выделяться из толпы. Мне то же самое. - Я только с работы. Ты не против, если я закажу что-нибудь перекусить? - Конечно. Могу даже составить компанию. Я тоже не ел сегодня. Наверно, стоит перебраться за столик. - Это идея. Они пересели за столик у зеркальной стены, ожидая свой заказ. - Так ты сегодня работал? - Да. У меня было дежурство. Джаред убрал длинную челку за ухо и улыбнулся. - А ты что делал? - Забрал свою машину со стоянки и отдал в сервис. Думаю, в семьсот баксов встанет ремонт. А как твоя? - Я пока поставил ее в гараж. Решил пока покататься на «харлее». - Так ты еще и мотолюбитель? - Да, причем страстный, - засмеялся Падалеки и отпил пива из бутылки. - Странное увлечение для нейрохирурга. Уверен, девяносто восемь процентов твоих пациентов с тем же хобби. - Ты прав. Очень много мотолюбителей попадают на мой операционный стол. И, признаться, я не всем могу помочь. Многие так и остаются в инвалидном кресле. - На мой взгляд, так это безрассудно - так разбрасываться собственной жизнью ради минутной дозы адреналина. - И это говорит мне военный репортер, десять лет отработавший в горячих точках по всему миру? Ливия, Сирия, Египет, Ирак… Это покруче, чем самые убийственные трюки с мотоциклом. Дженсен уставился в каре-зеленые глаза, которые ждали только честного ответа. - Ну, скажи же, тебе не хватает войны? - Нет. - Нет? - Джаред с подозрением посмотрел на собеседника. Он выглядел как человек, чья жизнь потеряла всякий смысл без ежеминутных раскатов взрывов и жужжащих пуль. - Раньше я хотел возвращаться туда снова и снова. Теперь нет. - Почему? Что изменилось? Ты же наверняка помнишь, как это, когда закипает кровь в жилах, когда в перестрелке пуля проскакивает в дюйме от твоего виска. - Я помню не только это, к сожалению. - Ты был в плену. Я прочел в Интернете. Надеюсь, ты не против? - Нет, совсем не против. Это мое прошлое, я ничего не скрываю. В этот момент подошел официант с заказом, расставил тарелки и поставил бутылку «Бранка Мента». - Приятного аппетита. - Спасибо. - Я вспомнил, откуда мне было знакомо твое имя. Ты рассказывал об убийстве девочки в Эль-Махмудии. И потом я еще читал твою статью в Times на эту тему. Дженсен напрягся всем телом, все мышцы в одно мгновение закаменели, и ему показалось, он больше не может двигаться. Он с трудом сглотнул и уставился в свою тарелку. Аппетит отшибло напрочь, но он вцепился в вилку, чтобы унять дрожь в руках. - Дженсен? Ты в порядке? Падалеки был растерян от того, как его знакомый изменился в лице, за секунды превращаясь в безликую пустую статую, готовую вот-вот рассыпаться, упомяни он хоть слово о войне. - Все нормально. Сейчас пройдет. Это после контузии. Иногда такое чувство возникает, не знаю даже, с чем сравнить. - Эклз нахмурился, подбирая слова. - Будто меня связали по рукам и ногам. - Извини, я не должен был поднимать этой темы. Джаред так виновато смотрел, сдвинув брови домиком, что при виде его несчастных глаз Дженсена начало отпускать оцепенение, и он немного расправил плечи и даже попытался улыбнуться. - Да это не из-за тебя. Просто так случается. Я уже привык. Давай поедим лучше. - Да, давай. - Падалеки ткнул вилкой в салат, но все равно с тревогой посмотрел на своего нового знакомого, тот все еще оставался бледный как полотно, и было видно, как пальцы напряженно сжимают приборы. - Это что, твой ужин? Дженсен кивнул в сторону салата, в котором виднелись пара помидорок черри и еще чего-то совершенно непонятного. - Да. Я люблю салат с тофу. Хочешь попробовать? Джаред с такой непосредственностью придвинул тарелку ближе к Дженсену, что тот не смог скрыть своего удивления и уставился на него, распахнув глаза. - Ой, прости. Не знаю, что сегодня со мной… Ночное дежурство, наверно. - Да все в порядке, - расслабленно выдохнул Эклз и улыбнулся. - Давай, я попробую. - Он наколол серовато-желтый соевый творог и положил в рот. В следующий момент его скукоженное лицо сказало по поводу вкуса этого продукта больше, чем Дженсен мог выразить словами. Джаред снова искренне тихо засмеялся. - Радует, что ты не притворяешься и не говоришь, что это жутко вкусная и оригинальная штука. Просто я вегетарианец, а в тофу очень много белка. - Оу, понятно, - только и смог выдать Эклз, запив творог вином. - Это явно не по мне. - Я заметил. - Джаред указал ножом в сторону сочного, зажаристого бифштекса на тарелке. - Все верно. Я люблю мясо и все, что с ним связано. Но не собираюсь тебя заваливать вопросами типа «Как ты дошел до жизни такой?». - За это отдельное спасибо, Джен. Дженсен невольно поднял взгляд на своего собеседника, поражаясь тому, что его ничуть не раздражает, как назвал его Джаред, человек, которого он знал от силы два дня. Сокращенное имя было позволено произносить вслух только Мише и маме. Маме - потому, что она дала жизнь, а Мише - за то, что не раз ее спасал. Он кивнул в ответ и принялся за свой жирный вкусный бифштекс. Они сидели в баре уже третий час, когда там стало слишком шумно, чтобы слушать друг друга, и они вышли из дверей заведения в вечернюю прохладу Нью-Йорка, который уже зажег свои искусственные яркие звезды. Они шли не спеша по вечерним улицам, освещенным витринами магазинов, забегаловок, ловя запах дорогих духов, который мешался с сыростью и затхлостью подворотен, удивительно попадая в ритм шагов, иногда слегка соприкасаясь плечами. - Ты мне все еще не сказал, чем я могу тебя отблагодарить за помощь с машиной и больницей. - Да. Я, если честно, подзабыл причину нашей встречи, - хмыкнул Джаред. - Я тут живу недалеко. Может, заглянешь? И я тебе расскажу все. - Хорошо, давай. И они зашагали вперед в темноту улиц, где уже было не так шумно и людно. Дженсен узнал четырехэтажное здание, к которому он подъезжал в пятницу. - Я купил здесь квартиру два года назад, но, знаешь, бываю тут наездами. Толком пожить не получается, постоянно то тут, то там. Через неделю улетаю в Токио на полгода. И квартира снова пустует. Не могу даже собаку завести, потому как за ней присматривать будет некогда. Проходи. Как ты заметил, я на верхнем этаже, так что у меня есть выход на крышу, прямо через окно. Я ее немного обустроил. При желании на ней даже можно барбекю устраивать. - Интересно посмотреть. - Выпьешь чего-нибудь? - Я с удовольствием, - оживился Эклз, внутри у него все горело от желания выпить. - Пиво, виски? - Виски со льдом. Если нет льда, и так сойдет. - Вот, держи. Присаживайся. Джаред протянул холодный стакан с виски, который тут же покрылся капельками воды в горячих руках гостя. - Спасибо. У тебя отличный вкус в плане обстановки. Ничего лишнего. Мебели по минимуму. Много свободного места, - деловито подмечал Эклз, но на самом деле ему было все безразлично, кроме стакана в руке. - Я же говорю, это все оттого, что я здесь почти не живу. Пойдем, я покажу тебе крышу. Это мое любимое место. Я провожу там все вечера. Обустроил местечко так, что там и в дождь можно посидеть. Они перелезли через окно и поднялись по пожарной лестнице на крышу. - Да, действительно отлично придумано! - Дженсен выпятил нижнюю губу в знак удивления и присел под навесом, где располагался небольшой обтрепанный кожаный диван. - Люблю здесь почитать, - довольно заметил Падалеки. - Читать? Я думал, этим в наше время уже никто не занимается. - Ну, я, знаешь, достаточно старомоден, люблю пошуршать страницами вечерком. И вдруг Джаред заметил, что впервые заговорил с кем-то о своих привычках, чего прежде никогда не делал, считая, что должны существовать границы личного и общедоступного. Сейчас в полумраке, нависшем над вспыхнувшими огнями городом, эти границы почему-то начали стираться. - Признаюсь, я уже давно не брал в руки книги, - тихо проговорил Эклз, и в его голосе засквозила усталость. - Давай вернемся в квартиру, - предложил Падалеки. Не успел он наполнить свой стакан крепким темным напитком, как звонок телефона настойчиво разнесся по гостиной. - Извини, Джен. Я должен ответить. Это мой друг из Токио. Потом расскажу. Высокий лохматый шатен поспешил скрыться в спальне, а гость наконец-то с жадностью отхлебнул из стакана обжигающий виски. Он втянул сквозь зубы воздух, пьянея еще сильнее, наслаждаясь сначала тем, как все немеет во рту, а потом начинает покалывать от крепкого алкоголя, как он раскаленной лавой растекается по телу, наполняя его желанным расслаблением. Эклз позволил себе опуститься на прохладный кожаный диван и раскинуться, расслабиться, пока голова была пуста от мыслей. Он окинул отяжелевшим взглядом комнату и только сейчас начал различать детали. На стене была плазма, огромная, но заметил он ее только сейчас, дальше в углу стоял бар, а напротив него еще одно кресло. Перед диваном, на котором он расположился, притаился кофейный столик, тоже не замеченный с первого раза. Все было обставлено со вкусом, но Дженсену было наплевать. Единственная деталь интерьера, которая его привлекала - это бутылка виски на барной стойке. Спустя пару минут она переместилась к гостю на диван, где он продолжил ее опустошать в ожидании хозяина квартиры. Прошло минут двадцать, и Джаред вышел из спальни, уже на ходу начав извиняться за такое неприлично долгое отсутствие. - Извини, пожалуйста, что так долго, но у нас с Японией разница во времени. А мне нужно было… Он замер, не доходя до дивана несколько шагов, понимая, что его гость спит. Невольно улыбнувшись, Падалеки бесшумно подошел и убрал пустой стакан из руки спящего. Подумав немного, он сходил в свою комнату, захватив оттуда подушку и плед. С осторожностью хирурга он мягкими неспешными движениями устроил Эклза на диване, а сам пошел в спальню. Часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого, и он решил, что поработает за компьютером до двенадцати, а потом тоже ляжет спать, как и его новый случайный знакомый. Джаред делал последние расчеты, связанные с предстоящей операцией в Токио, как вдруг услышал шум в гостиной и поспешил выйти посмотреть, что же было причиной. Он сразу заметил лежащего на полу мужчину, которого ломали судороги, выкручивая руки и ноги, стопы, голова была неестественно запрокинута, и Джаред бросился к нему, легко подхватывая на руки. - Потерпи. Сейчас все пройдет. Падалеки видел, что Дженсен в сознании, но сам приступ, по-видимому, начался во сне. Он обхватил голову одной рукой, не позволяя ей запрокидываться, и немного придержал плечи, которые все еще продолжали сотрясаться. В какой-то момент судороги кончились, и Дженсен тут же рванулся вперед, пытаясь подняться. - Тише, тише, Дженс. Нужно полежать. Все нормально. - Джаред легко удержал его на коленях, и тот обмяк, тяжело дыша. - У тебя часто приступы? - По-разному. Последний раз был на прошлой неделе. И в пятницу я уже почувствовал, что он скоро повторится. - Ты что-нибудь принимаешь? - Да, какие-то противосудорожные, что мне прописали. Не помню названия. - А нейротропные средства назначали? - Нет. - Ты давно обследовался? - Полтора года назад. - Так давно?! - Джаред, у меня проблемы со страховкой, так что мне не до посиделок в поликлиниках. - Но если назначить правильное лечение, то болезнь вообще может пройти. Дженсен на это ничего не ответил, и Джаред догадался, что тому даже говорить было трудно из-за боли во всем теле после судорог. Он провел рукой по его коротким русым волосам, чуть влажным от пота. - Ты ударился, когда падал? - Еще как. Рухнул на угол твоего кофейного стола. - Дай-ка я посмотрю. Дженсен расстегнул рубашку и скинул ее на пол. - Сейчас свет включу. В следующий момент зажглась настольная лампа, придавая комнате какую-то бархатистость своим мягким желтым светом. Падалеки подошел ближе и опустился на колени перед Эклзом. - Да, у тебя тут нехилая ссадина. Я сейчас обработаю. Дженсен даже не успел возразить, мол, все это ерунда, но Джаред несся из ванной с перекисью и ватой. Он бросил подушку на пол и скомандовал своим авторитетным басом, которым обладают все люди сложных профессий. Так и в голосе хирурга сейчас звучала такая стальная жесткая нотка, что не подчиниться ему было просто нельзя. Парень повиновался и ткнулся носом в подушку, прижимаясь животом к холодному полу, что было очень приятно, потому что все тело горело, словно его только что высекли кнутом. Джаред внимательно осмотрел большую ссадину с кровоподтеком через все ребра по левой стороне и прижал смоченную в перекиси вату. От чего Дженсен шикнул, но тут же почувствовал легкое прохладное дуновение. Влажные губы старательно дули на рану, чтобы уменьшить жжение. - Ну, вот и все. - Спасибо. У Эклза не было сил пошевелиться или даже просто приоткрыть глаз. Казалось, если он их откроет, то все перед ним заскачет, покатится кувырком и приступ снова начнется. Поэтому он сцепил зубы и обхватил подушку покрепче. - Все еще болит? В ответ была тишина. Рассказывать об ощущении, будто мясо отрывают от костей, не хотелось. Джаред уверенно коснулся спины теплыми ладонями. Он почувствовал, как мышцы под пальцами окаменели, словно мужчина приготовился получать удары. - Расслабься, я сделаю тебе массаж. Будет легче. Но уговоры не подействовали, поэтому Падалеки просто заскользил руками по плечам. Дженсену почудилось, что руки проникли ему под кожу, растягивая ее, как если бы это был полиэтилен. Инстинктивно он напрягся еще сильнее, хотя и понимал, что нужно обратное. Ладони продолжали не торопясь пробегать по сжатым бугоркам мышц, терпеливо их разминая, и в какой-то момент Джаред почувствовал, как пальцы стали легче утопать в размякшем теле. Он потерялся во времени, будучи настолько увлеченным желанием облегчить страдания человека, что не заметил, как под его легкими плавными движениями Эклз снова забылся сном. Только вглядевшись в его расслабленное лицо, он понял, что его старания возымели действие, вот только оставлять гостя на полу ему не хотелось. - Дженс. Дженс. И костяшки пальцев чуть коснулись скулы, поглаживая. Глаза распахнулись в ответ на прикосновение, и парень развернулся, уставившись на Падалеки. - Я что, заснул? - Да. Тебе легче? - Вроде как. - Хорошо. Джаред так и не смог объяснить себе своего дальнейшего поступка, ни в следующий момент, ни много времени спустя. Он откинул длинную вихрастую челку с глаз и наклонился вперед, нависая над лежащим перед ним мужчиной. Он ни о чем не думал, словно полумрак заполнил не только его квартиру, но и все его существо, не оставляя места для мыслей, раздумий о причинах, неминуемых последствиях и собственном неожиданном желании. Он растворился в моменте, когда легким поцелуем коснулся чужих прохладных губ, секунды наслаждаясь их мягкостью. Большего он не желал, просто ощутить вкус этих усталых губ, чуть горьковатых от виски, немного шершавых от ветра и солнца. И он бы хотел превратить эти секунды в бесконечность, если бы не ощутил того напряжения, прострелившего Дженсена под ним. Это заставило отстраниться и замереть, вглядываясь в тяжелый злой изумрудный взгляд. Теперь Джаред ясно разглядел цвет глаз, которые готовы были его испепелить за ту наглость, что он себе позволил. Он хотел было извиниться, хоть как-то оправдаться, но не успел. - Решил трахнуть меня? - зло пробасил Эклз. - Вот как, значит, я должен тебя отблагодарить. - Он смотрел на парня с нескрываемым омерзением, и даже тот факт, что Падалеки выглядел перепуганным щенком, ожидающий пинка за свою проделку, нисколько не смягчил его отношения к случившемуся. Он был готов ударить наотмашь, но все еще был зажат между полом и горячим телом. - Если ты решил, что здесь для этого, то можешь одеваться и уходить. Джаред тут же поднялся и поспешил выйти из комнаты, уже не собираясь оправдываться, просто желая понять самого себя. Он вошел в кухню и, чтобы хоть чем-то занять руки и мысли, начал готовить чай. Одной чашке в этот вечер не повезло, выскользнуть из дрогнувшей руки оказалось слишком легко, и она разлетелась на два больших осколка. Присев над осколками, он на минуту замер над ними, удивляясь тому, как мог допустить такую оплошность, по отношению к Эклзу, конечно. И тот, будто прочитав его мысли, материализовался в дверях, деловито засучивая рукава и застегивая пуговицы. Джаред тут же подхватил разбившуюся чашку и поднялся. - Не откажусь от чая, - заявил парень, с размаха садясь за стол, впиваясь взглядом в широкую спину хирурга. - Не боишься, что за него тоже придется расплатиться? В наше время ведь нельзя подумать о бескорыстности. - Послушай, что я должен был подумать?! Я открыл глаза, а тут ты со своими нежностями! Я и решил, что ты нашел способ расплатиться с тобой за больницу. - Тебе что, часто приходится таким образом расплачиваться, что делаешь такие выводы за десять секунд? - Не приходилось и не придется. Джаред смерил ссутулившегося репортера усталым взглядом. - Ну, так что? Чай будет? Время четыре утра, я собираюсь домой. - Будет тебе чай. И можешь остаться на диване. Я все равно в семь встаю. У меня сегодня научная конференция в десять утра. - Что там у тебя за дело, рассказывай. Чайник вскипел, и Джаред залил заварку крутым кипятком. Наполнил чашки густым ароматным чаем и придвинул одну своему гостю. - Сейчас, подожди. Падалеки сразу оживился и на несколько минут скрылся в глубине квартиры. Вернулся еще более растрепанный и всклокоченный, с раскрасневшимися щеками, держа в руках всего две фотографии. - Вот. Это Адель и Миранда Валевски. Дженсен взял снимок и посмотрел на двух детей примерно двух лет. Кадр был цветной, нечеткий, но детали были не важны, только две лучезарные улыбки, рыжие волосенки и огромные глаза. - А вот это Миранда сейчас. Эклз взял вторую фотографию. На ней была одна девочка лет восьми, с рыжими вьющимися волосами и глазами огромными, как две голубые фиалки. - Не похожа на тебя. - Мы не родственники. Джаред наконец присел напротив репортера и принялся рассказывать. - Девочкам было по три с половиной года, когда их родители погибли в автокатастрофе. Так как других родственников у сестер не нашлось, их определили в детский приют в Бостоне. Там они прожили вместе до шести лет. Но потом Адель удочерили, а Миранда осталась в интернате. Вскоре сестры потеряли связь, так как родители Адель постоянно переезжали. Сейчас Миранде одиннадцать, и я разыскиваю ее сестру. Джаред устало потянулся, запустил пальцы в копну каштановых волос и оперся на локти. - Я ищу ее вот уже три месяца. Давал кучу запросов в интернат, но они ничего не знают. - История, конечно, очень умилительная и слезливая, для индийского кино пойдет. А я тут при чем? - Я подумал! Ты репортер, у тебя блестящая карьера, куча знакомых в разных газетах. Ты мог бы напечатать статью о Миранде, о том, что мы ищем Адель! И тогда шансы найти сестру возросли бы в сотни раз! Падалеки заговорил так восторженно, жарко, будто ему ввели живую чистую энергию внутривенно, и он не удержался, вскочил из-за стола, обошел кругом, уперся в него ладонями, и глазами полными надежды, уставился на Эклза. - Ну ты даешь. Если ты называешь «блестящей карьерой» работу в бесплатной газете, которую раздают на улице, то я, конечно, польщен. - Это неважно! У каждого в жизни бывает спад. Кстати, бесплатная газета тоже подойдет. И у тебя наверняка осталось много друзей в Times. - У меня нет друзей. И я больше не работаю в бесплатной газете. В пятницу меня уволили. Точнее, я сам уволился. - Но почему?! - Материал запорол. - Ты должен был объяснить, что это не твоя вина. Ты побывал в аварии, нужно было рассказать. - Нет, не должен. Никому и ничего. Извини, старик, ты не по адресу. Дженсен сжал губы в тонкую бледную линию и развел руками. От него не ускользнуло, как в лихорадочно горящих глазах хирурга погас запал, и он повалился на стул, будто все силы разом оставили его. - Но что мне делать? Может, ты бы дал мне телефон, кто мог бы напечатать статью, хотя бы за мой счет? - Прости, я больше не общаюсь с теми, с кем когда-то работал. Сожалею, но не могу поспособствовать счастливому семейному воссоединению. Эклз поднялся из-за стола и направился тяжелой походкой к выходу. - Миранда очень больна. Только родная сестра может стать ее донором. Дженсен остановился на секунду, вслушиваясь, но затем двинулся дальше. - Ты слышал? Я сказал, что ребенок умирает! Но мужчина уже взялся за дверную ручку. - Давай, проваливай, чертов ты неудачник! Иди, жалей себя и плачь над своей никчемной жизнью, может, она станет чуть паршивее после этого. Падалеки произнес это себе под нос, но репортер расслышал все до слова и обернулся посмотреть в лицо тому, кто так четко описал его существование, самого Дженсена Эклза - великого репортера, чье перо, чьи слова описали самые яркие исторические моменты новейшего времени. Его слова не задели, не укололи, лишь доказали еще раз, что правду способны говорить все, не только сам Эклз. Только не всем эта правда по душе. Ему захотелось доказать, что он все еще чего-то стоит, все еще может и хочет помочь, но он хлопнул дверью, оставив за собой лишь разочарование. Джаред вышел на балкон своей квартиры, чтобы посмотреть вслед бессердечному черствому человеку, на которого он так вдруг возложил столько надежд, хотя и понимал, что не имел права делать этого. Он смотрел, как темная фигура вышла из его подъезда, потопталась немного, а потом двинулась через дорогу, а затем на середине пути словно растворилась в ночной темноте, сравнявшись с мокрым черным асфальтом. Тогда-то врач и понял, что дело плохо. *** Скорая. Больница. У Падалеки было дежавю. Он снова говорил с Бивером, что-то пытался объяснить ему, а тот хмурился, качал головой и поглаживал пушистые усы. Часы показывали шесть утра, и сон накатывал снова и снова, и даже противный вкус больничного кофе не отпугивал его, а Эклз все не приходил в сознание. Перед уходом он взял с Бивера обещание провести все необходимые обследования, взять анализы и ни в коем случае не отпускать парня из больницы, пока сам Джаред за ним не придет. *** Конференция тянулась бесконечно долго, будто кто-то насильно удерживал стрелки часов. Даже будучи очень заинтересованным в этой научной встрече, Падалеки не мог до конца сконцентрироваться на поднятых вопросах, не мог перестать думать о том, как помочь Миранде, и том, что с его новым знакомым Эклзом дела совсем плохи. Он сильно засомневался, что это эпилепсия, появившаяся на фоне контузии, и сейчас ему не терпелось вернуться в больницу и узнать новости, какими бы они ни были. Он зашел в кабинет Бивера, и тот поднял на него мрачный взгляд из-под густых бровей. - Как конференция? - Если не считать выступления Пеллегрино, то бездарно. Как Эклз? - Вот. - Джим протянул папку с анализами и проведенными обследованиями МРТ. Джаред пробегал глазами ровные строки черных безжизненных букв, пока на одной из страниц не остановился взгляд. Сердце встало на миг, а потом глухо ударило в ребра. - Сам скажешь или мне? - Я… Я сам. Джаред потер глаза, закрывающиеся от усталости, и вернул папку своему коллеге. - Иди, говори. Он в той же палате, что и тогда. - Спасибо, Джим. Парень кивнул и вышел из кабинета. Он заглянул в светлую просторную палату и увидел Дженсена. Тот полусидел в больничной койке и смотрел в окно неподвижным взглядом. Короткий тихий стук в приоткрытую дверь заставил обернуться, и, на свое удивление, он был рад увидеть появившегося человека. - Привет! - Как ты, Дженс? - Я отлично, вот, видишь, развалился тут. Не хватает только симпатичной медсестры и бутылочки пивка. - Дженсен, я должен тебе кое-что сказать. - Джаред много раз за свою карьеру хирурга сообщал людям плохие новости и уже привык это делать, особо не рвав при этом себе нервы, но сейчас его колотило изнутри мелкой дрожью и язык будто онемел. - Да я знаю, что я тебе приглянулся, можешь не напрягаться с объяснениями. Уже заметил, что ты таскаешь меня по своим любимым местам. Второй раз тут за последние три дня, - хохотнул Дженсен искренне и почти весело, обводя палату взглядом просветлевших глаз. Падалеки не смог не улыбнуться в ответ, но тут же от волнения в горле встал комок горечи. - Я только что просмотрел заключение МРТ и другие пару анализов. Эклз лишь развел руками в ожидании чего-то. - У меня плохие новости. - Да неужели? Последнее время что-то их все больше и больше. Не тяни, выкладывай. - На снимке головного мозга явно просматривается новообразование. - Помолчав, хирург произнес тише: - Опухоль. - Он ждал хоть какой-то реакции от Дженсена, что тот начнет нервничать, задавать вопросы, кричать, плакать, ну хоть что-то, что могло избавить его от страха перед неизвестностью. Но Эклз продолжал лежать, совершенно не изменившись в лице, будто он уже давно знал об этом. - Дженсен, это не приговор. Нужно провести много обследований, чтобы точно узнать, что это за опухоль. Сейчас есть очень много способов победить рак. У меня друг работает в очень хорошей клинике в Бостоне. Они сотрудничают с институтом раковых исследований Dana Farber. Ты должен будешь поехать туда. Репортер машинально кивал и при этом не слышал ни слова. Он прислушивался к тихому скрежету у себя в голове, будто острые зубы рвали ткани внутри. И сам он понимал, что это только лишь его отчаяние и страх, но воображаемый шум никуда не исчез. - Доктор Падалеки, вас к телефону, - сообщил заглянувший в палату медбрат. - Да, я сейчас подойду. Я вернусь через пару минут, и мы все решим. Через пятнадцать минут, когда он вернулся, палата уже была пуста. Он спросил медсестру на посту, куда исчез Эклз, но она сама недоумевала, куда пропал пациент. Падалеки понимал, что далеко репортер уйти не мог, и побежал на улицу. Повинуясь своему шестому чувству, он двинулся по одному из переулков, время от времени переходя на бег трусцой. Впереди он увидел небольшой сквер и отправился туда. Пройдя немного вглубь, он увидел одинокую фигуру сидящего на скамейке мужчины. Джаред опустился рядом и откинулся на жесткую спинку скамьи. - Дженс, я понимаю, это тяжело. Но всегда есть надежда. - Надежда? - безразличным тоном. - Да, мы же ничего толком не знаем. Нужно провести множество исследований, это все может занять от двух недель до месяца. А мне, как назло, нужно уезжать. - С чего ты решил, что я собираюсь что-то делать? - Нужно же начать лечение! Чем быстрее, тем больше шансов на выздоровление. Джаред был поражен таким безразличием. - Послушай, Джа. За эти три дня ты мне и так здорово помог. И спасибо тебе еще раз. Но мне больше не нужна помощь. - То есть? Как это? Ты, наверно, не понял. У тебя рак! И чем раньше мы начнем… - Мне все равно, - прервал встревоженную речь репортер и поднялся с лавочки, намереваясь уйти. - Откуда у тебя столько безразличия к самому себе, Дженс? Я не понимаю… Неужели ты не понимаешь, что твоя жизнь очень важна. - Важна? Для кого? Для чего? Твоя жизнь, наверно, и важна, а вот моя ничуть. Ты спасаешь людей, сражаешься своим скальпелем за их жизнь, рвешься воссоединять разлученных детей, помогаешь неудачникам на дорогах. У меня не возникает даже желания сделать что-то подобное. Признаться, ты меня поражаешь. Не думал, что когда-то еще встречу человека, которому небезразличны другие. - И что из того, что ты не хирург? С чего ты взял, что твоя жизнь никчемная и ею можно вот так вот наплевательски распоряжаться? Ты столько всего сделал. Ты такие темы поднимал! Да без тебя бы ни за что не наказали тех подонков, что убили ту иракскую девочку. А твои статьи о заключенных в американских тюрьмах?! Дженсен горько хмыкнул, Джаред даже не представлял, какую цену пришлось заплатить ему, да и не только ему, отыскивая эту правду. - Ты открывал людям глаза на беспредел, тщательно замаскированный под демократию, желание дать людям свободу, которая им на самом деле не нужна. У каждого свои методы спасания жизней. У меня скальпель. У тебя ручка, микрофон и фотоаппарат. И, возможно, ты сделал больше, чем кто бы то ни был, для простых людей в Ираке и Сирии. Заставив взглянуть на все эти войны совсем под другим углом. Эклз стоял и слушал, как восторженные слова улетают в вечеряющее небо Нью-Йорка, и ему хотелось объяснить, что порой сотни жизней не стоят одной, той, которой он не смог уберечь. Все эти взрывные репортажи, статьи с кричащими обличающими заголовками не стоили жизни его единственного друга, слез его семьи. То, что родители потеряли своего единственного сына, его жена стала вдовой, а ребенок теперь растет без отца - было его виной, и, наверное, было справедливо в качестве наказания получить рак. Теперь Эклз был уверен, что на свете все же существует справедливость. - Дженсен, я понимаю, что тебе пришлось через многое пройти. И я восхищаюсь твоим мужеством. Сейчас ты не можешь сдаться. - Да что ты знаешь?! Ты ничего не знаешь о моей жизни! Как ты можешь судить обо мне по паре прочитанных статей, которые не стоят ничего. Из-за этих статей гибли десятки людей! Что людям дала эта правда?! Ничего! Домохозяйки даже не слышали о них, пенсионеры повздыхали над ними за утренним чаем и забыли, политики подтерлись ими и продолжили делать на войнах свои миллионы и миллиарды! Правда - никому не нужна! Она существует лишь для таких идиотов, как я, которые наивно полагают, что мир можно сделать лучше, а взамен получают лишь трупы лучших друзей, слезы родных и ненависть остальных. Хотя последнее - вполне себе заслуженно. - Что ж, грехов у тебя не счесть. И что, ты собираешься их искупить просто вот так, позволив себе медленно загнуться от рака?! Очень по-идиотски! - выпалил Падалеки в ответ на яростную тираду репортера. - А что ты предлагаешь? Делать вид, что я все так же хочу жить своей поганой жизнью?! Что в ней есть место для чего-то стоящего? К примеру, съемки раскрашенных шалав для нового рекламного ролика! Писать выдуманные статейки для кретинов, которые разучились шевелить мозгами?! Уж лучше сдохнуть от рака! - Пожалуйста, Дженсен. Джаред подошел ближе и взял его за плечи, будто хотел удержать его от необдуманного шага. - Ты так привык себя винить. Каждый день снова и снова анализируешь свои поступки в прошлом. Но его не изменить. Я понимаю, что в нем было много боли и потерь, но тебе нужно перестать копаться в нем. Ты расковыриваешь свои раны вновь, не позволяя им затянуться хоть немного. Но все это не поможет исправить то, о чем ты сожалеешь. Чувство вины останется с тобой навсегда, поверь мне, оно никуда не денется, ведь ты так им дорожишь, не позволяешь ему задремать даже на время. И именно оно лишает тебя желания жить. Но вместо того, чтобы хотеть умереть, ты можешь начать что-то делать, чтобы изменить все. Знаешь, чувство вины обычно мучает тех, кто ни в чем не виноват. Эклз не сводил глаз с Падалеки, который смотрел на него, не сквозь, а внутрь него. Поражало то, что он говорил обо всем этом с совершенно чужим человеком, и тот его старался понять, а не просто отмахнуться и пройти мимо. Он говорил то, что никто и никогда не говорил, и ему хотелось верить, позволить себе надеяться, что все будет по-другому, а ночные кошмары наконец закончатся. И он спросил: - Что я должен делать? В ответ Джаред вложил в его ладонь фотографию Адель и Миранды. - Ты поможешь мне найти Адель. А пока нужно заняться твоим здоровьем. Завтра я лечу в Вашингтон. Но перед этим я заеду к тебе отдать билет до Бостона. Во вторник я тебя встречу в аэропорту и отвезу в Dana Faber. В голосе Джареда слышалась жесткая металлическая нотка, и было ясно, что он многое решил и ни за что не потерпит отказа. Он лишь дождался, когда Эклз, смирившись со своей участью, бессильно качнет головой в знак согласия, и добавил: - Я тебя отвезу домой. Хирург проводил его до дверей квартиры и сдержанно попрощался, еще раз напомнив, что приедет завтра рано утром. Дженсен вошел в собственную квартиру, хотя и не в собственную вовсе. Он снимал ее вот уже почти два года. Она была чужой. Все вещи в ней ему не принадлежали, как и его жизнь теперь. Удивительно, но он нисколько не расстроился и даже не поразился, когда узнал об опухоли, где-то там, в его голове. Наоборот, он почувствовал облегчение, такое долгожданное, что он даже ощутил какую-то радость на душе. Вот только умереть предстояло не быстро, как если бы он отравился, или застрелился, или бог знает что с собой натворил, смерть должна была быть мучительной и долгой, и Падалеки, по-видимому, намеревался продлить его муки настолько, насколько это возможно. Он вообще не понимал, чего этот парень так прицепился к нему, но, стоя посреди утонувшей в темноте комнаты, Дженсен признался, что присутствие Джареда в его жизни особо не напрягает. Эклз продолжал стоять в центре комнаты, представляя, что вот-вот пол разверзнется под его ногами ярко-красным пламенем и проглотит его, заставив корчиться от боли, располосовавшей его тело пузырящимися ожогами. В какой-то момент он даже почувствовал запах горелой плоти и даже взглянул себе под ноги, чтобы убедиться, что пламя пожирает его, но вокруг было все так же тихо. Он огляделся по сторонам и не смог разобрать очертаний мебели, все было похоже на черные бесформенные груды тлеющего мусора. Перед глазами у него все поплыло, и он на ощупь добрался до чего-то и опустился на это, переводя дыхание. В горле ело, словно он наглотался дыма, а глаза нестерпимо щипало. Эклз потер их пальцами, и на подушечках осталась влага. Он подтянул ноги к животу, и все его тело содрогнулось и замерло, а потом снова и снова сотряслось от беззвучных рыданий. *** Мужчина дернулся на диване, будто его кто-то силком выдернул из очередного кошмара. Он посмотрел вверх, и вместо закоптелого неба Сирии над ним навис серый потолок. Эклз взглянул на свои ладони: на них не было ни капли крови, а во сне они были словно в красных перчатках от нее. Он не представлял, сколько времени проспал, но в дверь раздался короткий звонок, и он догадался, что уже утро. На пороге стоял все тот же высокий шатен с длинной спадающей на глаза челкой, но вот что он делает в его дверях, Дженсен не сразу вспомнил. - Доброе утро, Дженсен. Извини, я только на секунду. У меня скоро самолет в Вашингтон. Но я обязательно прилечу к тебе в Бостон, узнать, как у тебя дела. Вот, возьми билет. Эклз на автомате сжал в пальцах конверт с билетом на самолет и снова уставился на Джареда, до сих пор не в силах произнести хоть звук. - Эй, с тобой все в порядке? Утвердительный кивок. - А я бы так не сказал. - Джаред протиснулся в квартиру, так и не дождавшись приглашения войти. - Послушай, мы не знаем, насколько все плохо или хорошо, так что не нужно предаваться панике или впадать в уныние. Я тебя отдаю в руки профессионалов в этом деле. И я уверен, Марк тебе поможет. Дженс, скажи хоть что-нибудь. - Падалеки коснулся его подбородка, привлекая к себе внимание. - Джаред, спасибо. Но у меня нет денег на все это. Я не могу полететь… И вообще. -Я беру тебя на работу. Зарплата небольшая, но Марк по старой дружбе сделает мне скидку, и ты сможешь все оплатить. - Какую работу, Джаред, ты что? Я могу отключиться в любую минуту, в любом месте, ты думаешь, меня просто так поперли из предыдущих двух газет?! - Ничего. Я буду терпеливым работодателем. Как только я увижу в разных газетах, допустим, в трех, статью об Адель и Миранде, твоя задача будет выполнена. Плюс, когда родители Адель и она сама откликнутся на них, я заплачу тебе двойную зарплату. Согласен? Подумав, потоптавшись на месте, Эклз чуть слышно промямлил согласие. - Вот и отлично. Я бы поболтал еще, но у меня действительно скоро самолет. Увидимся в Бостоне. Адрес в конверте. Береги себя, Дженсен. *** Добираясь по пробкам Бостона, Дженсен уже наизусть запомнил адрес, который был неразборчиво нацарапан на клочке бумаги. «450 Бруклин Авеню, МА 02215 Институт раковых исследований Dana Farber», - он повторял его про себя как заклинание, чтобы унять внутреннюю дрожь, которая появилась, как только он сел в самолет, и не отпускала его до сих пор. Страх неизвестности разрастался внутри огромной черной дырой, которая сжирала все мысли о возможном положительном исходе. Казалось, он уже не мог разволноваться больше, но как только такси притормозило недалеко от высокого зеркального здания института, сердце у парня забухало в сто раз тяжелее и беспокойнее. - Простите, я Дженсен Эклз. Я записан на прием к доктору Марку Пеллегрино. - Да, здравствуйте. Вам нужно подняться на третий этаж. Повернете налево. В третьем кабинете вас будут ждать. - Большое спасибо. Чем ближе он оказывался к кабинету врача, тем сильнее у него подгибались колени. Да, на войне, под пулями, было легче делать репортажи, делать снимки уже мертвых и еще живых, чем сейчас добровольно идти туда и потом еще услышать, что жить ему осталось пару недель. Не дойдя пару шагов до двери, он остановился и прижался к прохладной стене виском, прикрывая глаза от неожиданно нахлынувшего приступа головокружения, и он зашептал про себя: «Только не приступ. Не сейчас. Нет. Нет». - Дженсен? Дженсен Эклз? Он вздрогнул от неожиданности и уставился на высокого блондина с малоприятной внешностью. - Да, да… Это я. - Тебе плохо? - Нет… просто укачало в самолете. - Понятно. - Доктор понимающе посмотрел на своего пациента и, дружелюбно хлопнув его по плечу, предложил пройти в кабинет. - Джаред мне звонил по твоему поводу. Можешь не волноваться, все денежные вопросы мы решим. Сейчас главное - разобраться, что у нас не так и как мы это будем устранять. Все обследования мы будем делать с нуля, так что приготовься, это будет долго, временами неприятно, но это необходимо. Сам Джаред приехать, к сожалению, не смог, но, учитывая его ритм жизни, это не просто. - Да, он мне позвонил, перед тем как я сел на самолет, сказал, что не сможет встретить. - Да, ему нужно было срочно лететь в Токио, на операцию. Дженсен удивленно приподнял бровь. - Да! Ты что, не знал, что знаком с самым одаренным хирургом? Он у нас просто золотой парень, сейчас его пригласил сам Морито Моден из токийского исследовательского института. Он предложил Джареду работу там. Это просто потрясающе, потому как, честно признаюсь, медицина в Японии намного дальше продвинулась, чем у нас. И у Джареда есть возможность поработать с техникой последнего поколения, это просто неописуемо важно в нашей сфере, если ты понимаешь, о чем я. - О, да, конечно, - соврал Дженсен, он понятия не имел, о чем говорит блондин, а пытаться понять у него просто не было сил. - Ну, не буду забивать тебе голову всякими нашими внутренними делами, лучше перейдем к твоему вопросу. После долгих расспросов Марк наконец позволил Дженсену пройти в приемное отделение, откуда его проводили в больничный блок. Он вошел в залитую солнцем палату, и ее белые пропитанные светом стены заставили его задохнуться от ужаса. - Располагайтесь, мистер Эклз. Если что-то потребуется, меня зовут Мэл, и я сегодня дежурю на посту. Он не смог выдавить из себя слова благодарности и лишь закивал, как болванчик, в ответ. Когда же медсестра удалилась, он, изнеможенный, опустился на больничную койку, уверенный в том, что это его последнее пристанище в этой жизни. Он сию секунду признался себе, что после возвращения с войны в Сирии он часто желал смерти, быстрой, безболезненной, в одно мгновение, чтобы смерть было невозможно осознать. Эклз понимал, что это трусость, но мысли о подобной смерти его не оставляли. До тех пор пока он не реализовал одну попытку свести счеты с этой сукой-жизнью, неудачно, конечно, иначе бы не сидел теперь тут. На сей раз его давняя мечта о смерти сбылась, только она пришла к нему не так молниеносно, как он хотел. Она топталась около его порога, нашептывая в замочную скважину, как долго и мучительно он проведет здесь остатки своих дней. Он снова слышал скрежет в ушах, и, не в силах заглушить его, он уткнулся лицом в подушку, сжимая голову в тисках сильных рук. *** - Привет, Дженсен! Эклз невольно улыбнулся, видя широкую дружелюбную улыбку Джареда на экране ноутбука Марка. Он был рад видеть немного размытое лицо почти незнакомого человека, так странно вошедшего в его мир и не покидающего его, даже находясь в далекой Японии. - Привет. Рад тебя видеть. - Ицумо кими но кото о омоттэ иру ё. - Вау, ну ты даешь. Ничего не понял. Но думаю, что это взаимно. - Эклз, смущаясь, потер щеку костяшками пальцев. Джаред хохотнул и продолжил: - Ты уже три дня в больнице, как себя чувствуешь? - Как лобстер я себя чувствую, которого вот-вот засунут в кипяток. - Марк мне сказал, что все анализы будут готовы к выходным. - Все верно, Джа, - выглянул из-за спины репортера Пеллегрино. - В понедельник уже точно все будет известно. - У меня здесь уже будет вторник, Марк. - Да, я знаю, жуткая разница во времени. Тебе уже пора идти баиньки, друг, а мы тут только пьем утренний кофе с Дженсеном. Сейчас за ним придет Мэл и уведет его на МРТ, так что ты вовремя позвонил. - Просто увидел тебя онлайн. Марк хитро подмигнул и снова укатился на своем стуле к столу, позволяя Джареду поговорить с Эклзом. - Я не знаю, когда доберусь до Штатов. Постараюсь быть через пару недель, хотя бы на выходных. Хочу быть в курсе всех событий у вас. - Мистер Эклз, нам пора. - В кабинет Пеллегрино просунулась головка миловидной блондинки, и репортер обреченно вздохнул. - Мне пора, Джаред. Рад был увидеть тебя. - И я! Все будет хорошо. - Угу… Дверь закрылась, и Пеллегрино подкатился на стуле к своему ноутбуку. - Ты в своем репертуаре. - Что? - Ты не единственный, кто знает азы японского, друг мой. Мог бы сказать, что скучаешь по нему, и на английском. - Ему это не нужно. - У парня в голове опухоль с теннисный мяч, ему нужно все, что хоть немного его отвлечет от мыслей о смерти. - Все плохо, да? - Пока не могу сказать. - Прошу, сделай все, что в твоих силах. - И даже больше, Джа. - Как там Миранда? - Я редко ее вижу. Но думаю, что все по-прежнему. Джаред заметно сник и, чтобы скрыть свою горечь, закрыл лицо руками, потирая глаза и щеки. - Мы найдем Адель, и все будет хорошо, так ведь? Джаред про себя твердил только одно: «Скажи ДА» - и Марк, как обычно, прочел его мысли. - Все будет хорошо, да, Джа. *** Дни тянулись несказанно долго для Дженсена, даже тогда, когда он набрел на местную библиотеку и прихватил оттуда «451 градус по Фаренгейту». Он уже пару дней сидел во внутреннем дворике больницы и читал первые страницы романа, перечитывая иногда строчки снова и снова, не понимая смысла фраз. Тогда он откладывал книгу и молча смотрел себе под ноги, мечтая раздавить свое отчаянье подошвами больничных тапок. Солнечная пятница не прибавила ему настроения, приближение выходных, а затем и понедельника пугало, а бессонные ночи просто ужасали. Эклз все так же был погружен в мрачные мысли о своей болезни, как тихий щелчок затвора выхватил его сознание из раздумий и втолкнул в реальность. Он поднял взгляд, но успел заметить лишь белую шляпку, быстро удаляющуюся между аккуратно подстриженными розовыми рядами кальмии. Парень прошелся в глубь сада, куда не часто заходил, но так и не нашел того, кто сделал его фотографию. На следующий день повторилась почти та же ситуация, только тогда Дженсен стоял на балконе второго этажа, смотрел на маленький фонтан рядом с центральным входом в больницу, и его не оставляло ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Это щекочущее, а порой ноющее чувство стало преследовать его почти сразу, как только он оказался в онкологическом отделении. Он не мог понять, откуда оно, потому как вокруг было почти всегда безлюдно, лишь редкий персонал проходил по парку. В какой-то из дней это чувство преследования настолько остро впилось ему между лопаток, что он вознамерился во что бы то ни стало найти этого шпиона, делающего его снимки. Утро понедельника будто бы собиралось изжарить улицы города, заливая его белым, как раскаленный метал, солнцем. С самого пробуждения сердце в груди у Эклза билось тяжело и гулко, ожидая вынесения приговора. Он увидел, как высокая фигура Марка широкими шагами направляется к нему, и серьезный вид его доктора не предвещал ничего хорошего. - Умоляю, только не тяни, - вместо приветствия пробасил Дженсен. - Я понимаю. - Пеллегрино немного встревожено окинул взглядом бледное лицо своего пациента. - Две новости. Обе не очень хорошие. Кадык нервно дернулся вверх и вниз, проглатывая невидимый комок напряжения, Дженсен замер. - Опухоль не злокачественная, и это хорошо. Но она очень большая. И ее нужно удалять. Вторая новость в том, что она находится в неудобном месте, если можно так вообще выразиться. У тебя один из самых распространенных видов опухолей головного мозга - невриома. Я должен был получить подтверждение своей догадке из лаборатории, потому как по описанным тобой симптомам: снижение слуха, шум в ушах, головная боль, тошнота, рвота, потеря сознания - это именно она и есть. - И что? Что ты собираешься делать? - Дженсен не смог скрыть дрожь в голосе. - Будем делать операцию по ее удалению. Радио- и химиотерапия тут не помогут. - Вот черт… - Дженсен, я тебя уверяю, что сейчас эта операция считается средней сложности и по технике исполнения, и по последствиям. Летальный исход - очень большая редкость. - Я понял, - прервал объяснения Эклз. - Мне нужно побыть одному. Ты не против, если я пройдусь, а потом зайду к тебе? - Конечно! Я в своем кабинете до 17.30. Пеллегрино с тревогой наблюдал, как молодой человек сбегал по ступенькам в сад больницы и как велико было его желание раствориться, исчезнуть в нем. Меря беспокойными шагами тропинки, утопающие в зелени и цветах, Дженсен не мог прийти в себя. Страх перед неизвестностью поглотил его настолько, что он отказывался видеть позитивные моменты, такие как профессионализм своего лечащего врача. В какой-то момент он сел на лавочку, скрытую в тени деревьев, и обхватил голову руками, стараясь просто успокоиться, просто не думать о том, что ему предстояло. Но все попытки превращались в неконтролируемый хаос из мыслей. Они метались в панике, рисуя конец один хуже другого, пока тихий щелчок затвора не остановил мучительную вереницу фантазий о смерти. Он поднял глаза и встретился с уставившимся на него Polaroid Impulse Portrait, фотоаппаратом, которого он не встречал в природе до этого. Квадратный серый уродливый корпус фотоаппарата был зажат цепкими худыми пальцами и закрывал почти все лицо своего владельца, исключая острый подбородок и белую кепку. Дженсен проследил взглядом, как из узкого отверстия вылезла его фотография, сопровожденная треском и поскрипыванием старого аппарата. - Какого… Из-за прибора показались настороженные синие глаза, затем курносый нос и упрямо сжатые в полоску бледные губы ребенка лет восьми. - Что ты делаешь?! Дженсена вдруг охватил гнев, в который наконец хлынули все его чувства и страхи. Он выхватил фотографию из фотоаппарата и взглянул на свой крупный портрет. Не успев его разглядеть как следует, он разорвал его на две половинки и с яростью швырнул в урну. - Кто ты такая вообще?! И с чего взяла, что имеешь право меня фотографировать?! Мужчина вскочил и сделал шаг в направлении ребенка, как в следующее мгновение тот сорвался с места и затерялся на одной из тропинок сада. Бежать за сорванцом у него не было сил, и он побрел в свой больничный корпус, чтобы еще раз поговорить с Марком. Он пару раз постучал в дверь его кабинета, но никто не ответил. Оставалось нажать на ручку и войти. Обойдя кругом рабочий стол, он обессилено опустился в рабочее кресло своего врача. Стол был практически стерильно чистым : ноутбук, стопка рецептов, стакан с ручками, аккуратно сложенные папки пациентов с историями болезни и фото в рамке. Дженсен не сразу вгляделся в снимок, но взгляд почему-то возвращался к нему снова и снова. Марка, естественно, он рассмотрел сразу, а вот парня рядом с ним узнал, лишь как следует приглядевшись. Короткие темные волосы. Широкая добрая улыбка, во все тридцать два. Он взял рамку со стола, с удивлением признавая в молодом человеке Джареда. Оба человека на снимке выглядели счастливыми и беззаботными. - Это мы в Вашингтоне, после окончания Джаредом университета. Я там одно время преподавал. От неожиданно прозвучавшего голоса Пеллегрино парень чуть не выронил рамку и быстро поставил ее на прежнее место. - Извини, что я тут так сижу… - поднимаясь, проговорил пациент. - Да ничего, можешь сидеть сколько угодно. Марк дружелюбно улыбнулся, махнув рукой в сторону кресла. - Я зашел и решил тебя подождать. - Все правильно, я поднимался на третий этаж, в хирургию. Хочешь чего-нибудь выпить? Марк посмотрел на понурого Дженсена, понимая, что тому нужно немного расслабиться и отвлечься от грустных мыслей. - Может, немного виски? - Не откажусь… Сейчас это то, что нужно. И в следующую минуту Эклз уже сжимал в ладони стакан с темно-золотистым напитком. - Тут Джаред тебе оставил свой скайп и телефон, на случай если он тебе понадобится. - Спасибо, - проговорил парень, убирая маленький листок бумаги в карман джинсов. - Я ему уже сообщил о твоей проблеме. И он разделяет мое мнение, что все будет хорошо. И не думай, что я просто хочу тебя успокоить, все действительно пройдет хорошо. - Мне с трудом в это верится… Не знаю. Последнее время… Мне не особо везет последнее время. - Ну, черные полосы в жизни у всех случаются, и я склонен думать, что твоя черная полоса скоро кончится. - Буду надеяться. - И парень осушил стакан одним залпом. - Между прочим, ты тут не взаперти, можешь выходить днем куда захочешь, прогуливаться за пределами больницы не запрещается. Я заметил, что ты никуда не выходил, хотя здесь уже почти две недели. - Не было настроения. Как надолго я здесь? - поинтересовался Эклз после недолгого молчания. - После операции тебе предстоит пару недель провести в отделении интенсивной терапии. Операция не сложная. Это будет трепанация за ухом, так будет удобнее подобраться к опухоли. Но, учитывая ее размеры, произойдет еще большее снижение слуха, а возможно, и полная его утрата со стороны расположения опухоли. В твоем случае слева. - Есть вероятность того, что я совсем ничего не буду слышать? - Нет. Ты будешь слышать, но если вдруг потребуется, ты всегда можешь воспользоваться аппаратом. Сейчас это не проблема, Дженсен. - Оглохнуть в тридцать шесть лет - не очень приятная перспектива. - Я понимаю, но в любом лечении, тем более в таком серьезном, как у тебя, есть свои издержки. Также у тебя может возникнуть атаксия. - Это еще что за хрень? - Возможное нарушение координации движений, равновесия при ходьбе или стоянии. Но я постараюсь всего этого избежать. - Отлично… Глухой паралитик, что может быть лучше. Дженсен потер лицо руками, а потом откинулся на спинку стула, уставившись покрасневшими глазами в потолок. Не верилось, что все это дерьмо происходило с ним, будто кто-то испытывал его на прочность всеми возможными способами. - Я не хочу вот так вот закончить свои дни, док. - Ты и не закончишь. Обещаю. Больной взгляд снова невольно упал на улыбающееся с фотографии лицо Джареда, и тревожные мысли потеснило спокойствие, которое всегда начинало теплиться внутри, когда он видел Падалеки. - Как давно вы вместе? - поинтересовался Дженсен. - Мы уже не вместе. Это было давно и очень недолго. Сейчас от наших отношений осталась только эта фотография и крепкая дружба. - Прости, что спросил. - Не извиняйся. У нас у каждого своя жизнь. Мы ни о чем не жалеем. Так что все нормально. Прошло еще несколько дней, прежде чем Марк назначил дату операции, и за эти дни Дженсен успел прокрутить в голове массу страшных фантазий. Он не мог с собой ничего поделать, он снова и снова представлял последствия операции. Он пытался отвлечься на чтение, но читал одну страницу по полдня и в итоге отбрасывал книгу в сторону, он заставил себя выйти из больницы и сходить в кино, но даже не запомнил сюжет фильма. В итоге в один из выходных дней он набрал адрес Падалеки в Skype и с облегчением обнаружил, что тот сразу добавил его в список контактов. Время по Токио было три ночи, но Дженсен написал. «Привет». «Привет, Джен. Как ты?» «Хреново». «Хочешь, я позвоню?» «Да». И в следующую минуту на экране появилось сонное, но улыбающееся лицо нейрохирурга. - Прости, что разбудил. - Ничего. Я услышал твои сообщения. - Да. - Ты весь как на иголках, я понимаю. Когда Марк назначил операцию? - Через три дня. Это, кажется, двадцать первое июля, понедельник. Никогда не любил понедельники. - Дженс, я могу сказать, что Марк отличный хирург, я знаю, я с ним работал одно время. И он знает свое дело. Я уверен, что все будет хорошо. На что Эклз лишь слабо кивнул. - Прошу, не доводи себя сомнениями и предположениями, они плохие помощники. Ты должен отвлечься. Что ты думаешь по поводу статьи об Адель? - Понятия не имею. - Вот и подумай. Тем более что Миранда живет в соседнем корпусе. - Что? - Да, она в больнице уже четвертый месяц. Так что представь, какого ей. - Я не знал, что она здесь. Тут вообще достаточно безлюдно, кроме персонала мало кого вижу и разговариваю только с Марком и Мэл. - Ну вот, теперь ты знаешь. Можешь разузнать у нее что-то про Адель. Миранда прекрасный ребенок, и я надеюсь, что благодаря тебе мы побыстрее сможем ей помочь. - Да, ты прав, Джаред. Спасибо, что поддержал меня и отвлек. А то, по правде сказать, у меня уже голова кругом. - Не за что, Дженсен. Помни, что ты можешь на меня всегда положиться, и звони всегда, когда захочешь. - Да, спасибо за номер skype и телефона. Джаред опустил взгляд и чему-то улыбнулся. Его друг Марк сам постарался, чтобы все контакты попали к репортеру. - Черт, у тебя же полчетвертого утра! - встрепенулся Эклз. - Ничего, все в порядке, - рассмеялся весело Падалеки. - Я пойду знакомиться с одной девушкой тут. - Неплохая идея. А я тогда продолжу спать, ты не против? - Совсем нет, - улыбнулся Дженсен. - Пока, Джаред. - Пока, Дженсен. - Мэл. Мэл. Ты можешь мне сказать, где находится Миранда Валевски? - Не слышала такого имени. Сейчас посмотрю в списке пациентов по всей больнице. Медсестра пробежала пальцами по клавиатуре. - Да, есть такая пациентка. Она в отделении химиотерапии. Это корпус рядом с нашим. На третьем этаже. Ее палата 311. - Спасибо. Я ведь могу ее навестить? - Да, разумеется. *** Быстро пройдя через сад, Дженсен вошел в другое отделение и, поднявшись на лифте, проследовал до палаты Миранды Валевки. Дверь в комнату была открыта, и Эклз едва слышно постучал, убеждаясь, что там никого. Он все же решил войти и спросил: - Миранда, ты здесь? Тишина подтвердила: палата пуста. Репортер обвел взглядом помещение: большое окно по центру, кровать с правой стороны, в углу которой расположился желтый плюшевый медвежонок, аккуратно прибранная тумбочка, стойка с капельницей и стенка с фотографиями. У Дженсена сердце ухнуло в пятки, когда он с одного взгляда выхватил из десятка фотографий аккуратно склеенный скотчем свой собственный портрет, который он на днях разорвал в саду и выбросил в мусор. Не успев раскаяться в своей несдержанности, он вздрогнул от хлопка двери в палате. Обернувшись, он увидел ее маленькую хозяйку, которая была так же удивлена, как и ее гость. Но девочка быстро собралась, и удивление на худеньком, почти прозрачном лице превратилось в хмурое выражение. - С чего вы решили, что можете вот так приходить ко мне? - строго поинтересовался ребенок, сдвигая тонкие ровные брови. - Извини меня, пожалуйста. Я не должен был заходить вот так, без разрешения. Я хотел с тобой познакомиться. - С чего бы это вдруг? - Хотел узнать, кто делает такие замечательные фотографии. Дженсен кивнул в сторону обклеенной снимками стены и потянул уголок губ в улыбке. - Мне казалось, вам не понравился ваш портрет. - Это не так. Просто… - Дженсен замялся, подбирая слова. - Просто бывают дни, когда очень хочется порвать свой портрет. Ты не могла бы сделать еще один? Обещаю, я не буду его рвать. Лед в больших синих глазах оттаял, и девочка произнесла: - Меня Миранда зовут. - А меня Дженсен. И большая горячая ладонь раскрылась для рукопожатия, в следующую секунду сжимая прохладные тонкие пальцы ребенка. - Мне очень приятно с тобой познакомиться, Миранда. Остаток дня девочка и ее новой знакомый провели на улице, в саду. - Дженсен, а почему ты всегда такой грустный? Я за тобой наблюдала, и ты никогда не улыбался. Вот мне здесь не с кем поиграть, но тут же полно взрослых, с которыми ты мог бы пообщаться? - Ну, знаешь, когда болеешь, особо нет настроения для знакомств. Да ты и сама, наверно, знаешь… Давно здесь? - Сто девять дней. - Ты считаешь дни? - Думаю, я выйду из больницы, когда наступит двухсотый день. Я так загадала. Знаешь, стоит лишь загадать что-то, и оно обязательно сбудется. Вот я и загадала, что вернусь к своим друзьям на двухсотый день, в свой детский дом. Он в Вашингтоне, поэтому они не могут приехать ко мне. А ты о чем мечтаешь? Дженсен чуть было не сказал, что мечтает не умереть на операционном столе, но вовремя удержался и невесело проговорил: - У меня операция через три дня. Хочу, чтобы все прошло хорошо. - Вот увидишь, все так и будет. Девочка соскочила с лавочки и подошла к цветущему кустарнику, всматриваясь в нежно-розовые соцветия. - А почему твои друзья не приходят навещать тебя? - поинтересовалась она, поглаживая нежный листок. - Наверно, потому, что у меня нет друзей. - Совсем?! - удивленно вскинула бровки Миранда и оторвалась от изучения прожилок на листве. - Был один друг. Но он умер. Сейчас совсем никого нет. Эклз пошаркал ботинком по мелкому гравию. - Как так? Совсем без друзей… Суббота уже не казалась такой страшной, и грядущее воскресенье тоже не так пугало после знакомства с Мирандой, а о понедельнике думать не хотелось. Дженсен потянулся в постели и, повалявшись немного, будто это была не больничная палата, а его спальня, отправился в душ. После завтрака он набрал телефон Шепарда, у которого начинал когда-то работать журналистом. - Ничего себе, ты еще жив?! - раздалось громогласно в трубке. - И тебе доброе утро, Шепард. Пока еще жив, но если что, приходи на похороны. - Заметано. Меня давно никуда не приглашали, так что твои похороны сойдут за вечеринку. Как твои дела? Куда пропал? - Да так… - уклончиво ответил парень бывшему боссу. - Слушай, у меня к тебе дело, и достаточно срочное. Я пишу статью об одной девочке… Дженсен принялся с упоением рассказывать о сестрах Валевски, совершенно забывая обо всем, кроме них. Он и представить себе не мог, что на высоте примерно одиннадцати тысяч километров к нему и Миранде летел самолет, на борту которого дремал молодой небезызвестный врач. Захлопнув крышку ноутбука и сдвинув его на прикроватную тумбочку, он не мог сомкнуть глаз после ночного звонка. Раньше его не особо интересовали чувства своих пациентов накануне операций, а многие из них он очень часто проводил экстренно, даже не успев познакомиться с больным. Но сейчас Дженсен Эклз не шел у него из головы, он пытался представить, каково ему в ожидании холодного скальпеля на собственной коже. По запинающемуся голосу, по опущенным в пол глазам он понял, что парню совсем тошно, и от этого становилось жутко самому, хотя он понимал, что шансы на положительный исход операции почти стопроцентные. Почти. Всегда оставался эта одна тысячная процента, и теперь он был сам в ужасе от того, что может больше не увидеть, не услышать и не прикоснуться к этому человеку. Он долго лежал в кровати, наблюдая, как синий огонек на компьютере мигал в темноте, словно делал вдох и гас, а затем выдох и загорался. В итоге он встал и заказал по телефону билеты на ближайший рейс до Бостона. Семь с половиной часов в полете, и еще столько же до посадки, но это были сущие пустяки, так как выходные обещали желанную встречу. Договорившись c Шепардом о публикации статьи в New York Post, Эклз мерил шагами свою палату, придумывая текст статьи. Он записывал строки на небольшом листе бумаги, позаимствованном у Мэл на посту, сокращая слова, нетерпеливо постукивая карандашом по столу, заставляя шестеренки в мозгах двигаться, снова и снова. Он давно не ощущал такого прилива энергии, энтузиазма, желания писать, желания сообщить всем, рассказать каждому, помочь ей - маленькой, хрупкой и одинокой. Было уже почти десять вечера, когда он оставил набросок и прилег наконец, удовлетворенно вздохнув. Потом он вдруг нестерпимо захотел позвонить Падалеки и уже поднялся, чтобы пойти в компьютерный зал, но вспомнил, что тот по выходным работает до семи. Он подошел к окну, вглядываясь в темноту, и вдруг услышал несмелый стук в дверь. - Да? - Не мог заснуть и вот подумал, что как раз успею тебя навестить перед операцией. Джаред стоял, переминаясь с ноги ногу, краснея от смущения, оттого, что каждое сказанное слово - правда, и десятки, сотни тех, что не успел сказать, тоже правда, и улыбался, видя распахнутые от удивления изумрудные глаза. - Ты сумасшедший. Как ты тут оказался? Ты же только сегодня в четыре утра был в Токио. - Подходя ближе, сдерживая желание прикоснуться, дабы убедиться, что это не галлюцинация, а вполне себе реальный Падалеки. - Был… Хорошо, что ты еще не спишь. Я хотел сказать… - Пальцы нервно прошлись по волосам, убирая непослушные пряди за ухо. - То есть предложить. Давай завтра сходим куда-нибудь… - И, наткнувшись на настороженный прищуренный взгляд из-под приподнятых бровей: - Я давно хотел увидеться с Мирандой, провести с ней время где-нибудь в парке, поесть мороженое. Знаешь, она тут так давно и ни разу никуда не выходила. Я подумал, может, ты согласишься пойти с нами? - А ты был у нее? - Да, только что. Не хотела меня к тебе отпускать. Хорошо, что пришла медсестра и прогнала меня. - Как ты только сюда вообще попал в такое время? - все еще немного пораженно поинтересовался Эклз. - Я же здесь когда-то практику проходил. Интернатура. Дженсен понимающе покачал головой, не зная, что еще добавить. Неловкое молчание никто не решался прервать, пока вдруг журналист чуть было не подпрыгнул на месте от осознания, что он только несколько минут назад думал об этом человеке, и вот сейчас он тут, и можно с ним обсудить статью, не дожидаясь утра. - Черт, Джаред! Ты вовремя! Я же только что закончил набрасывать статью. Весь день про нее думал сегодня и вот набросал примерный текст. Иди сюда! Воскресный день. Не злое солнце грело спины, и они шли по тропинке одного из развлекательных парков: двое мужчин, вяло перебирающие ногами, и маленькая юркая девчушка, стрекозой порхающая впереди. - Шепард напечатает статью, я уверен. Это стопроцентно. - Я в тебе не ошибся. Ты молодец, Дженсен. - Да ладно тебе… Ты столько для меня сделал… И мне самому хочется помочь ей. Дженсен уткнулся взглядом в дорогу, не закончив то, что хотел сказать, потому что тоска рвала душу за маленькое существо, весело припрыгивающее в нескольких метрах от него и вдруг бегущее к нему. - Как вы познакомились с Мирандой? - Моя бывшая однокурсница Кортез позвонила из Вашингтона, сказала, что к ней поступила девочка с симптомами анемии, но она не могла точно определить диагноз. Тогда я приехал и увидел это золото. - Джаред с улыбкой проследил за Мирандой. - Сомневался я недолго, чтобы привести ее сюда, потребовались некоторые бумаги, но я быстро все уладил. А потом уже здесь Марк и другие специалисты провели обследование. - И что? - Рак костного мозга. С генетическими изменениями. - Что это значит? - Это значит, что традиционные способы лечения тут почти бессильны, хотя и могут затормозить болезнь. - Ты уверен, что пересадка костного мозга может помочь? - Я ни в чем не уверен. Но мы должны найти Адель. - Дженсен, ты хочешь мороженое? - пролепетало хрупкое создание, подбежав к своему новому другу. - Я да. А ты? - Если ты хочешь, то и я тоже, - весело засмеялась Миранда. - Я сейчас куплю. - Здорово! И она снова убежала вперед. - Все будет хорошо, Дженсен, мы поможем ей. И у тебя тоже все наладится, поверь. Эклз горько хмыкнул, он забыл, когда в его жизни последний раз случалось это «хорошо», и он мечтал, чтобы в жизни этой золотоволосой девочки случилось это чудо. - Как ты себя чувствуешь? - Да я отлично… Даже начал задаваться вопросом: «Какого черта я здесь делаю?» Приступов не было с тех пор, как мне начали что-то тут колоть. Но по правде… Мне страшно до одури. Они отвлеклись от мрачных мыслей у палатки с мороженым. А потом присели на лавочку, наблюдая, как Миранда присоединилась к компании детей, играющих в классики. - Странная штука жизнь, Джаред. До момента, как я узнал, что у меня в башке бомба замедленного действия, я только и мечтал свести счеты с этим светом. А сейчас… Сейчас хочу вновь открыть глаза после завтрашней операции. - Даже не думай о том, что что-то может пойти не так. - С этим проблемы. Марк рассказал мне, какие могут быть последствия. - Какие бы они ни были, главное, что ты избавишься от этой штуки в голове, и все станет по-другому. Сможешь через какое-то время снова вернуться к работе, все встанет на свои места. - К работе… - Ты бы хотел снова вернуться на войну? Дженсен надолго задумался, подставив лицо солнцу, прикрыв глаза, прислушиваясь к звукам парка, к шелесту листвы, щебету птиц, смеху детей, к ожидающему молчанию рядом. Открыв глаза, он встретил внимательный ярко-зеленый взгляд человека, так легко вошедшего в его жизнь, влиявшего на него каким-то непонятным образом, заставляя смотреть на все под другим углом, и самое неожиданное - дающего надежду на что-то совершенно иное, новое, неизведанное. И тогда Эклз твердо произнес: - Нет, войны с меня достаточно. И в мире есть много тех, кто заслуживает внимания. Может, я еще смогу что-то изменить, и при этом не подставляя себя под рвущиеся снаряды. Чем ближе становился вечер, тем тревожнее становилось на душе у Дженсена. Не думать об операции не получалось, а когда пришло время проводить Миранду, сердце от волнения пропускало по минуте между ударами. - Пока, Миранда. Завтра увидимся, - попрощался Джаред, предлагая новому другу проводить ее до палаты. Девочка бодро помахала рукой и вбежала в свой корпус, прижимая к груди выигранного для нее плюшевого медведя. - Я завтра обязательно приду тебя навестить, как только проснешься после операции. - Спасибо, Миранда. Я буду рад увидеть тебя первой. Она улыбнулась и поманила его пальчиком, чтобы сказать что-то на ушко. - Ничего не бойся. Я попросила своего ангела помогать твоему, - прошептала она, прикрывая губы ладошкой, а затем быстро поцеловала небритую щеку склонившегося к ней мужчины и убежала к себе. Он шел к своему корпусу по саду, утонувшему в сумерках, задумавшись на тему, которая никогда его не интересовала. Ад или рай? Есть или нет? Вернуться сюда или остаться где-то там? Парень так увлекся, что с трудом услышал знакомый голос: - Проводил свою новую поклонницу? - А я думал, что ты уже уехал. - Дженсен развернулся, вглядываясь в темноту беседки. - Хотел посмотреть еще раз в глаза моему сопернику, - рассмеялся Джаред. - Брось, ты вне конкуренции для Миранды. Дженсен вошел внутрь деревянной беседки и сел рядом с раскинувшимся Падалеки. - Не знаю, она стала на тебя по-другому смотреть, после того как ты в тире выиграл этого толстого медведя. Эклз фыркнул от смеха и тоже откинулся на спинку скамейки. - Ну, знаешь, девушки, они такие… Непостоянные. Завтра один, а после другой. - Признаться, не знаю… Я профан в этом вопросе. Дженсен склонил голову, рассматривая темную фигуру хирурга. - Да, да, я уже понял. Ты не много потерял, друг, успокойся по этому поводу. Думаю, ты не очень оценил бы скандалы на фоне ПМС. Сомневаюсь, что Марк говорил тебе что-то вроде: «К черту твоих друзей, я планировал провести этот выходной у родителей, и если ты сейчас уйдешь, то ты будешь полным козлом». - Ну, у нас была слишком большая разница в возрасте для подобных сцен. Он был очень терпелив ко мне, со всеми моими заморочками мирился. У нас все было гладко в отношениях. - Почему же вы тогда расстались? - Наверное, именно поэтому. В какой-то момент мне стало скучно, эти тихие семейные вечера были не для меня, я был просто не готов остепениться, к тому же работа действительно отнимала у меня много времени. И когда мне стали предлагать работу в Нью-Йорке, я согласился, зная, что Марк не сможет оставить ни институт, ни практику в Бостоне. Он спокойно это воспринял, так что я уехал без зазрения совести. А откуда ты узнал про Марка? - Догадался по вашему фото на его столе. - О, он все еще его хранит… - Ну, по-видимому, для него было не все так просто, как для тебя. - Да, наверно. Но с тех пор прошло десять лет, пора бы уже простить меня за все, что я ему сделал, - грустно хмыкнул Падалеки. - А что ты? У тебя тоже хеппи-энда не случилось? - Нет. Она не выдержала всех моих командировок. Да и я в итоге понял, что работа для меня важнее, чем… - Семья? - Да. Чем семья… - Да мы с тобой чертовски похожи, парень… Рассвет уже давно позолотил верхушки деревьев, когда Джаред решился разбудить спящего на его плече. Они проболтали всю ночь, так и не вернувшись в больницу. - Дженсен. Просыпайся. - А? - Нам пора. - Черт, я что, все же заснул? - Да. - Ох, я замерз жутко. - Пойдем, сейчас согреешься внутри. Да и нужно подготовиться к операции. Пока он смотрел в зеркало, как Мэл аккуратно водит машинкой по голове, коленки вибрировали мелкой дрожью от напряжения и волнения, какого он еще никогда не испытывал в своей жизни. Было непривычно смотреть на свое отражение с гладко выбритой головой, и он, еще не веря в него, прикоснулся к голове. Дрожащая ладонь прикрыла губы и нос, чтобы сдержать подступившие слезы, вставшие горьким комом в горле. Медсестра заставила его надеть больничную рубашку и отвезла на коляске в операционную, где уже был Марк. - Ну что, Дженсен, ты готов расстаться с ненужным в твоей голове? - Да… Да. Готов. - Думаю, тебе будет спокойнее узнать, что Джаред решил побыть здесь, пока будет идти операция. О! А вот и он. - Привет еще раз, Дженс, - сверкнул белозубой улыбкой Падалеки. Он уже переоделся в темно-синюю хирургическую форму, на шее у него висела марлевая повязка, а на голове красовалась цветная шапочка, и Эклз не мог отвести от нее глаз. - Э-э-э... - Смотрю, мой костюм тебе понравился. - Так, ну вы тут приготавливайтесь. Сейчас к вам Стэн придет. А я выйду покурить на пару минут. - И Марк шагнул из операционной, оставляя двоих в тишине. - Кто такой Стэн? - Твой анестезиолог. - Что ты тут делаешь? Тебе разве не нужно в Токио возвращаться? - Нужно, но я отложил возвращение еще на день. У меня впереди полгода там… Так что ничего страшного, если немного задержусь тут. Решил помочь Марку. - Понятно. - Ты не хочешь, чтобы я был тут? - испытующе посмотрел Джаред на своего друга, который выглядел очень растерянным. - Нет… Что ты. Просто я немного… не привык носить такой прикид, как у меня сегодня. Джаред ласково улыбнулся и коснулся плеча, успокаивая. - Давай присаживайся. Дженсен сел в кресло с огромным количеством ремней, и его холодная поверхность обожгла кожу, так что по всему телу рассыпались мурашки. - А почему сидя? - Эту операцию делают сидя. Так удобнее. Прижмись, пожалуйста, к спинке плотнее. Да, вот так хорошо. Руки вот на эти подставки положи. Эклз послушно положил руки на подставки, и хирург перекинул ремни через запястья. Грубая кожа обвила, словно змея, и Дженсен не мог отвести взгляда от того, как пальцы ловко пропускают ремень в пряжку, затягивают крепче. Когда Джаред принялся застегивать ремень через бедра, Дженсен наконец-то нарушил тяжелое молчание. - Я понял, почему ты остался. - Почему же? - Джаред мельком бросил на него взгляд. - Любишь заковывать в ремни, да? И страх отступил перед этой широкой доброй улыбкой, затаившись где-то в груди. - Никогда не пробовал, но чувствую, что мне придется это по вкусу. В это время в операционную вошел анестезиолог. Он бодро поздоровался и принялся включать аппараты, быстрыми и точными движениями настраивая их под данного пациента. - Теперь голову, Дженс. Затылок уперся в жесткую подушку, и через лоб прошел узкий ремень. Захотелось вскочить и убежать, и он проверил ремни на запястьях на прочность. Попробовал дернуться вперед, но Джаред закрепил все на совесть. Стэн подвинул капельницу к столу и быстро потер ватой вену на руке. Дженсен проследил, как толстая игла проткнула его кожу и зашевелилась где-то под ней, но, к своему удивлению, он не почувствовал боли. - Дженсен, ты в порядке? Джаред чуть наклонился к пациенту, заглядывая в огромные изумрудные глаза, все еще полные тревоги. В ответ Эклз только прикрыл веки. - Вот и хорошо. Марк уже здесь. Падалеки сам не понял, как сжал пальцы Дженсена на мгновение и тут же отпустил. Стэн негромко проговорил: - Дженсен, считай, пожалуйста, от десяти в обратном порядке. - Десять. Холод сковал все тело изнутри, и парень отыскал взглядом Джареда. - Девять. «Только бы еще раз почувствовать прикосновение в этой жизни». - Восемь. «Давно так не хотелось жить, как сейчас». - Семь. «У меня предостаточно причин снова открыть глаза». - Шесть… - Отлично. Можешь начинать, Марк. - Что ж, давайте, поможем парню. *** Взгляд уперся в стекло, залитое потоками долгожданного дождя. Веки были невыносимо тяжелыми, но хотелось видеть, и он снова сделал над собой усилие, стараясь сфокусироваться на окне. Едва повернув голову в другую строну, он, к своему удивлению и затмевающей все радости, рассмотрел тонкую фигурку девочки с копной растрепанных рыжих волос и то, что следом за ней поднялась огромная темная с небрежной шевелюрой и неизменной теплой улыбкой. Он с замиранием сердца вглядывался в эти счастливые лица, как хлопают длинные ресницы Миранды, как шевелятся губы Джареда, произнося какие-то слова, и, должно быть, их веселый разговор звенел в палате, только Дженсен не слышал ни слова. Целую неделю репортер провел в реанимации, и, к своему облегчению, он, хоть и с трудом, разобрал слова своего лечащего врача, который сообщил, что переводит его в палату. Все эти невыносимые дни после операции были полные тишины, время от времени нарушаемой звоном в ушах. Страх больше никогда не открыть глаза и не увидеть этот мир сменился страхом больше никогда не услышать его звуков. Ее звонкого смеха, его слов, полных надежды. Дженсен лежал и перебирал несколько листочков бумаги, на которых была переписка его и Джареда, почти сразу после того, как Эклз оклемался от наркоза. Он перечитывал строчки, написанные размашистым корявым подчерком Падалеки, вот уже в двадцатый раз и уже помнил все наизусть, но снова и снова повторял про себя слова. «Как ты себя чувствуешь?» «Так себе, но думал, будет хуже». «Я же говорил. Все будет хорошо». «Да». «Не грусти. Слух обязательно вернется. А пока мы можем строчить друг другу записки, как в школе». «Это точно». «Дженсен, я должен буду вернуться в Токио. Уже завтра». «Так быстро? Но когда ты вернешься?» «Я не знаю, когда смогу снова приехать и повидать тебя и Миранду. Но мы всегда можем увидеться через Интернет, ведь, правда?» «Правда». «Я хочу тебя попросить». «Все что угодно». «Позаботься о Миранде. Ей тут очень одиноко, хотя она и делает вид, что все не так уж плохо. Она очень сильная девочка, но ей нужна поддержка. И я думаю, она нашла прекрасного друга в твоем лице…» Эклз оторвался от чтения и посмотрел на входную дверь. Миранда еще не знала, что его перевели в обычную палату и теперь они могли видеться каждый день. Он поднялся и потратил несколько долгих минут для того, чтобы переодеться в свою одежду, наконец расставаясь с больничной рубашкой. Потом он вышел в холл корпуса и направился в сторону выхода. Ему нестерпимо захотелось увидеться с этим маленьким рыжим ангелом, ведь он не видел ее уже три дня. Он медленно шел по дорожке, ведущей к ее корпусу, и солнце приятно грело спину, и Дженсен вдруг почувствовал улыбку на своем лице и даже коснулся губ - убедиться, что это действительно она. Он прибавил шаг у ее дверей, но увидел, как врач выходит из палаты. - Простите, я друг Миранды. Лежу тут в соседнем корпусе. Что-то случилось? - Здравствуйте. Миранде нездоровится второй день. Резко упали лейкоциты. Мы делали ей переливание крови вчера. Сегодня ей уже лучше. Сейчас она спит. Но, если хотите, можете зайти ненадолго. - Да, благодарю. Он толкнул рукой приоткрытую дверь и вошел в палату, залитую белым светом, посреди которого лежала маленькая фигурка, будто растворяясь в нем. Дженсен приблизился к ней и замер, почти перестав дышать над ее худым тельцем. Он присел рядом на стул и глаз не сводил с ее бледного лица, с ее закрытых глаз, темно-синих кругов под ними и ужасно серых губ. Ему безмерно захотелось коснуться рыжего пушка брови, провести по этой ровной дуге, прошептать на ушко, что она не одна, что он будет рядом и все будет хорошо. Дженсен прижался губами к ее тонким пальчикам, ощущая, как бьется тонкая ниточка пульса в его руках. Он снова считал удары чужого сердца, надеясь, что их будет еще бесконечно много. - Все не так уж плохо, даже когда лежишь в больнице, правда ведь, Дженсен? - поинтересовалась Миранда со свойственной детям ее возраста рассудительностью. - Да, наверно. Когда есть чем заняться и есть тот, с кем приятно проводить время, я думаю, что любое место станет вполне сносным. - Мне кажется, нет места хуже больницы. Перед глазами у Дженсена сразу всплыла камера в подвале, в котором он с Коллинзом провел целый месяц. - Да, ты права. Больница - унылое место. Но я вижу, что твое увлечение фотографией приносит тебе удовольствие, даже здесь. - За последнее время количество снимков на стене заметно увеличилось. Парень стал рассматривать их, надеясь отвлечься от внезапно посетивших воспоминаний. - Да. Хочешь, я расскажу, кто они? - Конечно. - Смотри. - Миранда встала на кровь, чтобы быть одного роста с Эклзом, и с энтузиазмом принялась рассказывать о людях на снимках: - Вот эта старушка - это миссис Андерсон. Она здесь уже полгода лежит, у нее рак желудка. Ее никто не навещает, и раньше она переживала очень, но теперь, кажется, уже привыкла. Знаешь, Дженсен, люди ко всему привыкают, даже к плохому. Эклз оторвал взгляд от осунувшегося лица женщины и с удивлением посмотрел на девочку. - А вот этот мужчина - это мистер Круз, он здесь совсем недавно, всего две недели, и очень надеется поскорее вернуться домой. Его постоянно навещает его сын и невестка, и жена. Он любит пошутить и постоянно заигрывает с медсестрами. - А вот этот мальчик - кто это? - поинтересовался репортер, увидев среди других снимок мальчика лет пяти. - Это Мэтт. Он умер. Миранда отвернулась от стены и спустилась на кровать. - Прости, я не хотел напоминать. - Ничего. Смерть других - это часть нашей жизни, и когда-нибудь наша смерть тоже станет частью чей-то жизни. Он умер два месяца назад. Мы с ним подружились. Мэтт был единственным ребенком здесь. Его часто навещали родители, так как они не могли быть с ним постоянно. В один день его не стало. Его мама очень плакала. Все плакали. Дженсен обнял ребенка за плечи и прижал тихонько к себе. Он был готов отдать все что угодно, чтобы эта девочка не осталась в этой больнице навсегда. - Хочешь, я познакомлю тебя со всеми здесь? Миранда подняла на мужчину свой синий глубокий взгляд. - Да, очень хочу. Первой, кто удостоился встречи с Эклзом, стала миссис Андерсон. - Миссис Андерсон, добрый вечер! - О, малышка Миранда, заходи, - заулыбалась женщина накрашенным ярко-красной помадой ртом. - Я сегодня не одна. И в палату бочком протиснулся Дженсен, виновато опуская взгляд, но, видя, как миссис Андерсон оживилась, поправляя волосы и макияж, облегченно вздохнул. - Это Дженсен, помните, я вам про него рассказывала? - Конечно, дорогая. Но ты не говорила, что он такой симпатичный. Мужчина немного смутился, когда женщина столь преклонного возраста с интересом начала его рассматривать. - Мне очень приятно с вами познакомиться, миссис Андерсон. - О, нет! Зови меня просто Лаура. - Кхм… Хорошо. Лаура. - Ну, давай, расскажи-ка мне, как у тебя дела. И Лаура похлопала ладонью рядом с собой, предлагая Эклзу присесть на ее кровати. Вот так обычный вечер в больнице превратился в совсем нескучный, полный вопросов, ответов и улыбок. Дженсен не признался бы себе ни за что на свете, что его пальцы дрогнули, набирая номер в Skype, и что это озноб от волнения, окативший его в одно мгновение, когда он увидел Джареда на экране. Он списал свое состояние всего лишь на побочное действие лекарств. - Привет, дружище, как дела? Падалеки не мог перестать довольно улыбаться в веб-камеру, даже не представляя, какой камень упал с плеч у Дженсена. - Привет. Я думаю, мне намного лучше. Эклз выдохнул с облегчением, понимая, что с трудом, но он все же расслышал каждое слово, произнесенное ему в приветствие. - Я рад. Очень. А где Миранда? - Ей сегодня нехорошо. - Что такое? - взволнованно поинтересовался доктор. - У нее падает уровень лейкоцитов в крови. Ей назначили химиотерапию. - Значит, радиотерапия не помогла… Джаред обхватил голову, сцепляя пальцы до боли. - Я подал статьи в еще две газеты, и все выпуски уже появились в продаже. Должна же быть вероятность, что родители Адель прочтут хотя бы одну газету? - Я не знаю, Джен, не знаю… Может, они не читают газет… Может, они вообще переехали из Штатов… Было заметно, как Падалеки сник и что он понятия не имел, как помочь девочке. - А ты как, Джен? - грустно поинтересовался он, надеясь, что хоть с его другом дела идут на поправку. - Лекарства спасают от боли. И я уже намного лучше… Но, старик, я хочу поскорее свалить отсюда… Здесь... Здесь каждый угол пропитан смертью. Миранда познакомила меня со своими друзьями. Их, кажется, было человек десять в тот вечер. Я потом с трудом держал их имена в голове. И Джа, у всех у них рак… Почти у всех злокачественный. Ты понимаешь, о чем я? - К сожалению, да, Дженс. - У Миранды есть фото ребенка, который умер… И я, я не хочу, чтобы с ней произошло то же самое. - Мы ей поможет. Мы найдем Адель. Я верю. Дженсен тоже хотел ему верить, изо всех сил старался. - Знаешь, они все в тот вечер говорили со мной. Мы пытались шутить, но даже когда они улыбаются, их глаза пустые. Мысли о болезни, о смерти не покидают их ни на минуту… Они будто съели их изнутри. Это просто ужасно. И ты знаешь, мне это так знакомо. Признаться, если бы не ты, я бы свихнулся от одних мыслей о том, что уже не вернусь из операционной. Спасибо, что помогал мне отвлечься от этой планофразии о смерти. - Не за что. Мне было приятно помочь хоть чем-то, находясь так далеко. Вся эта работа здесь случилась как-то совсем некстати, когда я сейчас больше всего нужен там, у вас… - Мне бы хотелось сделать что-то, что помогло бы их отвлечь от тяжелый мыслей. Хотя бы на время, хотя бы на одно мгновение. Он тяжело замолчал, впадая в глубокую задумчивость, и Джаред не пытался его прервать, просто смотрел на застывшую фигуру, представляя, что он сейчас не за тысячу миль, а совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. - Хочу, чтобы Миранда повеселилась, развлеклась немного, - вдруг заговорил Эклз, неожиданно вспомнив, что Джаред смотрит на него с экрана. - Помнишь, какая она была радостная в тот день на нашей прогулке? - Она вся светилась изнутри. Они проговорили еще с полчаса, и Дженсен немного приободрился после их разговора. Он чувствовал, что внутри него затлела какая-то идея. Еще не понимая, о чем она и тем более как ее реализовать, он ощущал, как она зарождается в его голове, и это было почти ощутимо физически. Уже ночью он не мог заснуть от того, что становилось более четким и понятным, но не сформированным, не имеющим скелета, но он продолжал думать, и сон настиг его только под утро. *** В один из дней начавшегося августа он на цыпочках прошел в палату Миранды. Девочка спала после процедур, и ему не хотелось нарушить ее чуткий болезненный сон, но он очень хотел ее увидеть, поэтому тихонько устроился на стуле напротив ее постели. Он только что говорил с Марком, и тот сообщил ему отличную новость о выписке из больницы. Радость омрачалась лишь тем, что он не мог забрать с собой этого рыженького ангела. Но он был готов сделать еще больше, чем уже сделал. Пять статей в крупных печатных изданиях, многочисленные статьи и объявления на популярных ресурсах в Интернете, и Дженсен подумывал снова прорваться на телевидение. Он уже второй день обзванивал бывших коллег по цеху, посылая к черту свою гордость и неприязнь, любезничал с начальством и уже был у цели - получить немного времени на одном из каналов, чтобы в новостях рассказали о поиске сестры. Это должно было сработать на сто процентов. Он был уверен. Она открыла глаза, щурясь от яркого дневного солнца, и, увидев, Эклза улыбнулась. - Привет, соня. - Привет, Дженсен. Ты чего это здесь? - Да вот, зашел сообщить тебе хорошие новости. - И какие же? - Миранда поднялась на локтях, прижимаясь к спинке, и просветлевшим взглядом в ожидании уставилась на мужчину. - Меня выписывают, - с улыбкой проговорил он, но тут же заметил, как глаза ребенка наполнились грустью. - Не волнуйся. Я буду навещать тебя каждый день. - Но разве, разве ты не возвращаешься в Нью-Йорк? - Не-а, я решил пожить здесь, в Бостоне. И улыбка снова украсила детское личико, а у Дженсена подступил комок к горлу от горечи. Он сжал тонкие пальчики и, чтобы сменить тему о предстоящей, хоть и недолгой, разлуке, спросил: - Что тебе снилось сейчас? Ты что-то говорила во сне. - Мне приснился папа. - Ух, ты его помнишь? - Нет. Но я знаю, что это был он. - Как это? - Ну, он превратил все вокруг в сказку. Ведь только папы это могут? - Да, наверно, ты права. На следующий день Миранда стояла в дверях палаты Дженсена, которую он собирался покинуть навсегда. Врач строил благоприятный прогноз, и он больше не намеревался быть здесь. - Ты уже собрал свои вещи? - О, Миранда. Да, почти закончил. Ты пришла проводить меня? - Да, и я хочу кое-что тебе отдать. Это твое. - Она протянула склеенный снимок, который она сделала в первые дни пребывания Дженсена в больнице. - Вот, возьми. - Но твоя выставка обеднеет без него, - улыбнулся широко Эклз. - Ничего. Зато она будет напоминать тебе о нашей первой встрече и о том, что все всегда меняется к лучшему. - Это точно. Спасибо. - И мужчина прижал к себе ребенка. Он почувствовал, как колотится ее сердце, быстро, тяжело, будто торопилось жить. Фотокамера, висевшая у нее на шее, вжалась между ними, и Дженсен немного отстранился. - Ты всегда со своим фотоаппаратом. Настоящий папарацци. - Да, никогда не знаешь, какой момент захочется остановить. При этих словах Дженсена осенило, и он обнял Миранду еще раз. - Ну конечно! Остановить момент! Ты просто чудо. *** Почти уже две недели он жил в самом дешевом бостонском отеле, с неимоверным количеством насекомых, которые сновали туда сюда по полу, но ему было наплевать, что происходит вокруг него. Дженсен Эклз был поглощен работой. Он добился участия в одном телешоу, чтобы рассказать историю сестер. Уверенность в том, что это увеличит шансы найти Адель, не покидала его даже ночью. Плюс ко всему был в том, что он затеял нечто, мысль о котором ни за что бы не пришла ему в голову тогда, в прошлом, но сейчас его жизнь перевернулась, и в ней было место всему и всем. - Аллона, привет! Ну как, все в силе? Ты пришлешь мне своих мастериц в конце августа? Это просто здорово. Я очень тебе благодарен. - Алло, Николас, привет, еще раз! Я хотел тебе напомнить о нашей договоренности на 25 августа. Что? Да, это будет полный день. Но обещаю, что я тебя все же оттуда отпущу. Спасибо тебе, что согласился помочь. - Добрый день. Это Эклз, у меня заказ номер 276009, он уже готов? Жду. Готов! Это отлично. Около полудня он поднялся из-за компьютера и, переодев рубашку, вышел из номера. Как обычно, он направлялся в строну автобусной остановки и ждал номер 459, идущий до исследовательского центра. Как он и пообещал, он навещал девочку каждый день, пусть даже ненадолго. В этот день он не застал Миранду в палате и отправился на пост - узнать, где же она. - Она сейчас в нашей местной парикмахерской. Пожалуйста, спуститесь на нулевой этаж и поверните налево, там увидите. Дженсен толкнул дверь и увидел девочку, закутанную в накидку, парикмахера, нависшего над ней с машинкой. - Вы кто? - Я ее друг. Привет, Миранда. Девочка подняла глаза, полные слез, которые стояли в них, словно озерца. - Что такое, солнышко? - Она не дает мне ее стричь. И парикмахер деловито щелкнул выключателем машинки, заставляя лезвия зажужжать над самым ухом у ребенка. - Идите покурите. Дайте нам поговорить. Дженсен посмотрел на высокого плечистого парня так, словно был вышибалой в баре и перед ним расшумевшийся клиент, так что тому ничего не оставалось, как положить свой инструмент и выйти за дверь. - Дженсен… Они заставляют их состричь. Девочка обвила его руками за шею и заплакала. - Ничего, Миранда. Они снова отрастут. И будут лучше прежних. Сейчас это временная необходимость. Ты же помнишь, я недавно тоже был совсем лысым. И, между прочим, очень нравился одной медсестре. Ребенок фыркнул от смеха ему в шею и отстранился, чтобы посмотреть в упор уже повеселевшими синими омутами. - А ты можешь это сделать? - Если ты хочешь. - Да, пожалуйста. Пальцы судорожно сжали ножницы, и, почти не глядя на то, что он делает, Эклз отстриг длинные рыжие волосы. Машинка снова ожила в его руках, и он провел ею один раз по затылку ребенка, оставляя светлую борозду коротких волос. Он сжал губы почти до боли, не позволяя себе показать хотя бы на мгновение, как ему плохо и тяжело делать это, как ему страшно за нее. Миранда сидела напряженная, словно скала, и в ее больших глазах опять блестели океаны слез. Она терпела до последнего, но как только голова стала абсолютно лысой, горячие потоки обиды хлынули по щекам. И Дженсен, содрав с нее накидку, подхватил ее на руки, прижимая так сильно, чтобы она и думать не могла о дальнейшем, о том, что только еще предстояло пережить. Они ушли в парк, кормить уток, и долго бродили по бесконечной паутине тропинок. - Ты знаешь, я хочу сделать сюрприз для наших друзей в госпитале, Миранда. - Да, и какой же? - Я хочу остановить мгновение для них. Это ты мне подсказала. Без тебя бы мне не пришла в голову эта мысль. *** Двадцать пятое число последнего летнего месяца приблизилось незаметно, но все уже было готово, и руки нервно крутили брелок ключей в ожидании, когда Падалеки выйдет из здания аэропорта. - Прости, что так долго! Багаж задержали… - оправдывался Джаред на ходу, забегая к машине со стороны пассажира. - Ты прилетел сюда на три дня, какой багаж?! - искренне удивился Эклз. Падалеки лишь отстраненно покачал головой и сменил тему: - Ну что там, уже что-то началось в клинике? - Пока нет. Только девять утра. Мои девочки-визажисты приедут к одиннадцати. Костюмеры уже вчера привезли одежду. Во сколько начнется примерка, не знаю. Вчера Пеллегрино всем сказал, что готовится небольшой праздник. Но он и сам не в курсе, какой он на самом деле большой, - улыбаясь, довольно покачал головой Дженсен и вдавил педаль газа в пол. Они не могли себя видеть. Никаких зеркал, никаких отражающих поверхностей. Десять пациентов исследовательского института раковых заболеваний были немного взбудоражены ранним приходом главврача и заявлением, что сегодня их ожидает сюрприз. Сам он понятия не имел, о чем говорит, доверившись своему бывшему пациенту. Марк был приятно удивлен, что Дженсен очень изменился, спустя всего лишь два месяца после выписки. В нем все будто кипело, звенело на все лады, заставляя все вращаться вокруг, одним словом, он жил. - Дорогая Лаура. - Дженсен появился в палате миссис Андерсон почти сразу после завтрака и присел на угол ее постели. - Ох, Дженсен! Как я рада тебя сегодня видеть. Значит, день будет хорошим, если утро преподносит мне твой визит. - Она заулыбалась ярко-красными губами открыто и счастливо. - День сегодня будет и впрямь интересный. Лаура, я бы хотел проводить вас к одним очень милым девушкам. Они просто волшебницы, и скоро вы сами поймете почему! Пойдемте. Я помогу вам Эклз помог женщине осторожно пересесть в инвалидное кресло. - Дженсен, ах ты проказник! Что же ты задумал? - Она не переставала улыбаться. - Вот увидите, вам понравиться и вы еще запросите продолжения! Одностороннее зеркало, за которым находится фотограф. Его задача - поймать момент. Хотя бы единственную секунду. Две симпатичные девушки, Кэрри и Марти, хором поприветствовали вошедшего Дженсена и миссис Андерсон. Ей выпала честь быть первой. Узнать, какого это - забыть хотя бы на мгновение, что ты болен. Поверить на секунду, что к тебе вернулась прошлая жизнь, где ты здоров и счастлив, когда сердце заходится от восторга и удивления. И тебя переполняет только светлая радость. Спустя полтора часа в руках искусных мастериц - гримера и костюмера, Лаура ахнула, увидев свое отражение в зеркале, складывая ладони и в тот же момент раскрывая их снова и снова, будто маленькая девочка получила свой долгожданный подарок на Рождество. Она не могла поверить, что видит именно себя! На голове причудливый высокий парик с, казалось бы, сотнями завитков кудрей, украшенный красным бантом. Лицо было припудрено в соответствии с модой девятнадцатого века, бледная кожа и румяные щеки. На пухлой шее красовался крупный жемчуг. А на плечи накинуты соболиные меха. Затвор щелкнул, чтобы навеки остановить миг восторга. Она счастлива! В этот день еще девять пациентов были поражены в самое сердце, увидев свое отражение иным. Это и Марта Пиджи, которая прошла курс химиотерапии и у которой теперь не могло быть детей после операции. Увидев себя, она вскрикнула: «Боже мой милостивый!» Она заливисто рассмеялась своему разноцветному ирокезу и пробежалась пальцами по нему, не веря, что это чудо у нее на голове. Яркий макияж темных глаз скрывал усталость после тяжелых и болезненных процедур. Теперь взгляд был живой и игривый, готовый смотреть в будущее, надеясь только на лучшее и, Бог даст, даже на чудо. Николас Эриксон, который вот уже второй раз проходил радиооблучение, все еще немного ошарашено смотрел на девушек, которые весело чирикали около него, балуясь кистями и красками для грима. Для него их появление было неожиданным, но приятным сюрпризом. В свои пятьдесят он уже забыл, что такое флиртовать с девушками, да и обычно еще со времен молодости у него это происходило односторонне, а тут прекрасные красавицы наперебой с ним шутили, задавали вопросы, попутно совершая какие-то магические превращения с его внешностью. Зеркало открыли. Николас, так и застыв с открытым ртом, сначала прикоснулся к поверхности зеркала, не моргая, и только потом к своему лицу. Щелк-щелк. Спуск затвора продолжал останавливать эти мгновения, совершая магическое, почти сверхъестественное, подвластное, может быть, только Всевышнему. А потом в кресло мастеров села милая девушка Гарри Симпс. Худая и уставшая от однообразия своей больничной жизни, она огромными глазами смотрела за действиями профессионалов, еще не представляя, что выйдет из-под их кисти. Все десять человек, жизнь которых разделилась на две части, до и после болезни, в этот день испытали потрясение, которое они уже не чаяли пережить. Они охали и ахали, смеялись и удивленно взвизгивали, прикасались к лицам и прическам, не веря, что это их отражения, что это их счастливые улыбки. Дженсен суетился на улице до самого обеда, помогая рабочим и персоналу. Время от времени его останавливал Джаред, заставляя затормозить на бегу, и пытался уговорить немного отдохнуть. Но тот лишь отмахивался и бросал короткое: - Все нормально, Джа. - И подумав, добавлял: - Пойди посмотри, что делают вон те двое, кажется, у них перекосилась декорация, - указывая на рабочих, которые монтировали детали огромных размеров. За два месяца после того, как Эклз выписался из больницы, он поставил на уши всех людей, которых когда-либо знал, но все же добился своего. Ему удалось создать этот социальный проект, нацеленный на улучшение самочувствия пациентов, проходивших лечение в институте Dana. Не имея своих средств к существованию, он умудрился заинтересовать людей, у которых денег было предостаточно, и теперь его задумка полностью приобрела реальные черты. Он сидел на лавочке в саду, наблюдая, как стайки волонтеров кружились по его периметру, добавляя все новые яркие детали, собирая мозаику в единую сказочную картину. Джаред подсел к нему почти бесшумно, чуть прикасаясь плечом. - Знаешь что? - М? - не глядя на него, чуть выдохнул Дженсен. - Тебе удалось. Не то чтобы я думал, что это невозможно. Просто не был уверен, что можно создать это за такое короткое время. - Спасибо. Все то же короткое басовитое «спасибо», которым Дженсен одаривал его с момента их знакомства, когда совсем не находилось слов. Джаред улыбнулся и пихнул его в бок. - Я пойду тоже принаряжусь, если ты не против? - Да. Ты прав. Уже пора. - Надеюсь, твой костюм тоже готов? - Да, где-то был… - Мне думается, тебя кто-то заждался. Ты иди, уже почти все готово. Дженсен лишь наклонил голову в знак согласия, а потом снова посмотрел в теплые глаза друга и впервые за долгое время чуть улыбнулся. Он вбежал на лестницу на третий этаж, с коробкой, перевязанной большим сиреневым бантом, и направился к палате Миранды. Когда он вошел, она отпрыгнула от окна как маленькая стрекозка и подбежала к нему. - Дженсен, Дженсен! Там готовится что-то! Какой-то праздник, да? - С чего ты решила? - с улыбкой посмотрел он на нее. - Я видела! Видела Бетти! Она у нас в столовой работает. Она была так необычно одета. Такая пышная юбка, и на голове, на голове такая шляпа! - О! Миранда, успокойся немного. Я тебе кое-что принес. Взгляни. Девочка только заметила огромную коробку, замирая от удивления и восторга. - Давай же, открывай. Дженсену самому не терпелось увидеть, как девочка отреагирует на его подарок. Лента спала, и легкий голубой шелк показался из упаковки. Синие глаза стали еще больше от восторга. Пальчики пробежали по вышивке и кружевам с легким трепетом. - Ох! Спасибо! Дженсен! Какое оно красивое. Миранда обвила его за шею тонкими, еще сильнее похудевшими руками, а он прижал ее голову к груди, жалея о том, что пальцы не могут прикоснуться к золотым кудрям. В этот момент в дверь постучали, и в палату вошла дежурная сестра. - Мэгги! Посмотри, что у меня есть! Бальное платье окончательно выпорхнуло на свет, и ребенок закружился с ним. - Какая красота, девочка моя! Ты позволишь, я помогу тебе его надеть? - Конечно! - Вот и отлично. А мне нужно тоже приодеться. Я вернусь, как только Мэгги скажет, что ты готова, хорошо? - Да! Да! Дженсен! Спасибо. - И она еще раз обняла его, коротко целуя в щеку. Эклз вышел из палаты и прижал пальцы к щеке, будто мог прикоснуться к этому легкому поцелую хрупкого мотылька. Улыбка снова мелькнула на его губах, и он отправился привести себя в порядок к началу праздника. Напоследок он еще раз крутанулся перед зеркалом, проверяя, достаточно ли идеально на нем сидит темно-синий костюм. Поправил белоснежный воротничок рубашки. Коснулся пальцами острых иголочек недавно отросших волос, уложенных в творческий беспорядок, и порадовался тому факту, что может снова вот так просто запускать в них ладонь. Сердце билось словно барабан, а он ощущал себя юным мальчишкой на выпускном балу. И сейчас настал тот момент, когда он должен был увидеть ее, ту, ради которой все это и затевал, надеясь лишний раз насладиться ее улыбкой и блеском прелестных синих глаз. Дженсен коротко с нетерпением постучал в ее дверь и, услышав быстрое «войдите», распахнул ее. Он успел уловить, как ножка скользнула в маленькую туфельку в последний момент, завершая наряд. Нежное голубое платье с легким отливом бирюзового и чуть заметного розового было будто соткано из предрассветного неба. Оно невесомо окутывало тонкий стан Миранды, превращая ее в маленькую фею, готовую в любой момент оторваться от земли и устремиться вверх к небесам. Сейчас ее радость затмевала все его переживания, он не обращал внимания на темные круги под ее глазами, впалые щеки и заострившийся от постоянных мучений и усталости носик. Отвести взгляд от хрупкой фигурки ребенка у него не получалось, и, с трудом двигая языком от волнения, Эклз произнес: - Какая же ты у меня красавица. Широкая добрая улыбка озарила худенькое личико Миранды, и она проговорила в ответ: - Ты тоже сегодня просто на высоте. Так что, у нас настоящий бал? - Все верно. И гости уже собрались и ожидают хозяйку этого праздника. - Меня? - Конечно. Ты же истинное украшение любого праздника. - Тогда пойдем скорее! Миранда с нетерпением подхватила мужчину под руку, и они вместе отправились в сад. Как Дженсен и планировал, все собрались у выхода, по обе стороны от лестницы, которая послужила тропинкой в сказочный лес. Девочка застыла в дверях, с приоткрытым от удивления ртом, и, не глядя, ступила через порог, навстречу своим друзьям, людям, которые о ней заботились все это время. Врачи, медперсонал, все вплоть до уборщиков на один день превратились в сказочных героев, звезд мирового кино и популярной музыки. Она сбежала по ступенькам, и первый, к кому она устремилась, был Джаред. Он был в образе Фреда Астера. Белый костюм, красный галстук-бабочка, белая шляпа и трость. - Джаред! Я думала, ты в Японии. Миранда крепко обняла мужчину, присевшего перед ней на корточки, а он прижал ее с таким трепетом, которого сам от себя не ожидал. - Я приехал, чтобы увидеться еще разок, - проговорил он вмиг севшим от взволнованности голосом. - Боюсь, скоро у меня будет дел невпроворот, а я так соскучился по тебе. - И я! Ох, Джаред, вокруг просто сказка какая-то! Ребенок отстранился от Падалеки, чтобы взглянуть вперед и еще раз изумиться тому, как преобразился сад больницы. - Это все твой личный волшебник - Дженсен Эклз, - белозубо улыбнулся Фред Астер. - Не только мой! Я вижу миссис Андерсон! Она стала такой!.. Миранда побежала к своей подруге, чтобы восхититься ее невероятным образом дамы начала девятнадцатого века, большим напудренным париком и чудесным пышным платьем. А потом направилась к мистеру Пэркинсу, который часто составлял ей компанию, играя в шашки. Он был венецианским купцом и теперь стоял, важно опираясь на трость с широким набалдашником, время от времени поигрывая накладной бородой и усами. Он весело поприветствовал прекрасную фею и отпустил ее изучать сказочную поляну. Миранда не переставала пораженно осматривать уголок за уголком, удивляясь тому, как мог сад больницы так измениться лишь за одно утро. Только вчера вечером она оставляла вот эту самую беседку, а теперь она выглядела настоящей пещерой сказочного дракона, и даже звуки, доносившиеся из нее, походили на свирепый храп. Все вокруг было украшено миллионом разных цветов, они застилали ковром привычные газоны, превращая их в луга, по которым еще никогда не ступала нога человека. Вокруг было столько всего необычного. На деревьях сидели яркие попугаи, а вокруг бродили павлины, то и дело распуская свои прекрасные перья, перекликаясь друг с другом, словно они были в центре джунглей, а не в Бостоне. Каждый уголок скрывал в себе какую-то тайну. Возле фонтана притаилась укротительница огромного удава в образе прекрасной восточной царицы. А недалеко от автостоянки веселый клоун исполнял трюки со своими щенками. Все вокруг превратилось в сказочный мир, который, казалось, мог лишь только присниться во сне… *** Знакомый бар, с интерьером в стиле «полное отсутствие вкуса», дешевая выпивка. Этим вечером весь мир Дженсена Эклза сконцентрировался в этом прокуренном месте, переполненном народом, который бог знает почему в вечер понедельника был не на работе и не со своими семьями. В отличие от них у Дженсена не было ни того, ни другого, и он вполне мог себе позволить сидеть здесь хоть до зари. Как и делал это неделей и неделей раньше. Только сейчас перед ним сидел Падалеки и пристально следил за каждым его движением, как рука наливает стопку, как он ее опрокидывает и проглатывает одним залпом, как морщится и вытирает рот рукавом. - Ты так и будешь молчать весь вечер? - поинтересовался Джаред. Ответом был лишь пьяный пустой взгляд. - Эй, дружище! Дай-ка мне нераспечатанный «Джек Дэниэлс». И в следующий момент перед его носом опустилась бутылка крепкого виски. Дрожащие пальцы нашарили в кармане мятые доллары и бросили их на стойку. Дженсен взял бутылку и, не говоря ни слова, направился к выходу. Он шел неровным шагом по темному переулку, время от времени останавливаясь и отпивая глоток. - Стой, - негромко позвал Джаред, идущий все время поодаль, не решаясь снова заговорить. К его удивлению, Эклз остановился, опираясь на стену. Падалеки воспользовался моментом. В несколько больших шагов догнал его, взял из рук бутылку, сделал жадный глоток и, отстранившись от горлышка, тряхнул головой. Затем он смерил взглядом ссутулившуюся фигуру друга и, ухватив его за рукав, потащил через дорогу, мимо домов, по пустынной улице, уводя его в темноту нью-йоркской ночи. Они брели по какой-то из улочек, пока не вышли к маленькому скверу, где, не сговариваясь, уселись на скамейку и по очереди снова поприветствовали «Джека». - Прости, - начал Джаред немного пьяным размякшим голосом. - За что? - За то, что не приехал тогда. - У тебя же важная работа, - сухо прокомментировал Эклз и начал рыться в карманах куртки в поисках сигарет и зажигалки. - Да, черт побери, у меня ВАЖНАЯ работа, - огрызнулся Джаред и отвернулся в другую сторону, жалея о том, что разговор не получался и он срывался с первых же секунд. Он слишком долго думал о нем, так много хотелось сказать, а в итоге это оказалось сложнее всего. Дженсен наконец-то довольно крякнул, щелкая зажигалкой, затягиваясь вязким едким дымом. Ему последнее время нравилось это крепкое сочетание забористой выпивки и дешевых сигарет. Дым окончательно помогал убить мысли, а виски - отключиться на несколько часов. - Я не мог приехать. Так получилось. Я хотел быть рядом. Но не смог. - Она умирала неделю. Затяжка. - Медленно, словно кто-то растягивал поганое удовольствие, вытягивая из нее душу. Но она держалась до последнего, знаешь, подбадривала меня. Меня! Не я ее. Еще затяжка, чтобы дать себе передышку. - Последнее время она спала только благодаря сильным обезболивающим, да и те не всегда помогали. Я был рядом и никак не мог избавить от мук. Просто сидел рядом часами и ждал, когда она откроет глаза. Еще один вдох серого яда, и голова спасительно закружилась. - Похороны. Я был один. - И вновь вязкое молчание, убивающее слова, лишь только они приходили в голову. Дженсен обернулся на Джареда, который вот уже пару минут не сводил с него глаз. Он не мог попросить продолжать рассказывать, так как было одновременно страшно услышать подробности и невыносимо видеть друга таким разбитым, да чего уж там, окончательно сломленным. - Марку передай спасибо. Он молодчина. До последнего давал интервью, и несколько благотворительных фондов помогали деньгами. Я не видел его уже давно, не звонил. Хотя он оставлял сообщения на моем автоответчике. Интересовался моим здоровьем. - Я тоже оставлял. Около тридцати за последний месяц. Неужели было так сложно ответить хоть на один звонок? Написать хоть одно сообщение? - Зачем? - Дженсен опустил голову, уставившись в асфальт. Джаред видел, как напряженно заходили желваки и какие-то слова вертелись на языке, но репортер сдержался. - Чтобы я не ломал голову, не имея малейшего представления, как ты здесь. Дженсен чему-то громко хмыкнул, и его рот искривился в подобии улыбки. - Как видишь, я живой. Чувствую себя прекрасно, если не сказать великолепно. - Вижу, что живой. А вот выглядишь паршиво. Может, перестанешь закидываться этой дрянью? - Джаред забрал бутылку и сделал обжигающий горло глоток. - Спасибо, что встретился сегодня со мной и проводил на ее могилу. Ты правильно поступил, что перевез ее сюда. В Бостоне у нее никого нет, - продолжил Падалеки, переведя дыхание. - У нее и так никого не было. - У нее был ты. - Хм… Я… Дженсен закрыл глаза и вспомнил последние минуты, которые он провел с Мирандой. *** - Дженсен, мы ведь все умрем, кто-то раньше, кто-то позже. И ты продолжишь жить без меня. - Миранда, не говори о смерти, прошу. Меня в дрожь бросает, когда я слышу эти разговоры от тебя. - Ну что в этом такого? Ничего не кончается. Если только эта боль. Чему я очень рада. Пожалуйста, не плачь, когда я умру, ладно? Я уверена, что там мне будет легче, поэтому я не боюсь. Эклз лишь мотнул головой, сжимая ее ладошку, ледяную, словно она уже не принадлежала этому миру. Он не мог произнести вслух то, чего не мог пообещать. Слишком больно было терять ее. Навсегда. У него разрывалось сердце при виде ее мук, и душила злоба, что врачи были бессильны, так же как и он сам. - Ты последнее время такой грустный, как тогда, когда я тебя впервые сфотографировала. - Мне грустно, потому что я не в силах тебе помочь. - Ты очень стараешься, а это главное. В жизни редко кто старается, а ты это действительно делаешь, да еще и от всего сердца. Теперь ты здоров, и у тебя все будет хорошо, я уверена. А в том, что я скоро умру, нет ничего страшного. Главное ведь не как долго жил, а с какими чувствами, так ведь? - Наверно… Не знаю… Ты так говоришь, малыш, что я теряюсь. Миранда рассмеялась тихим приятным смехом и провела рукой по небритой щеке мужчины. - Я говорю о том, что в жизни надо найти что-то или кого-то, что делает тебя лучше, потому что любишь это до невозможности. А уж если нашел, то и смерть не пугает. - Ты нашла это? - Да. Эклз был поражен тем, как рассуждает этот маленький человек, словно уже заглянул в тайны человеческой души и теперь старался донести до него истину, а он испытывал лишь страх и боль. Ему был в тягость весь этот разговор о смерти, он не мог разговаривать на тему, которая бесконечно крутилась у него в голове, только не с ней. - Тебе нужно отдыхать. Поспи немного. Вдруг приснится хороший сон. - Дженсен, - слабо позвала Миранда. - Что? - Помнишь, ты спросил меня про сон, тогда, летом? Кто мне приснился? - Да, малыш, я помню. Ты сказала, что это был папа. - Да…Это был ты… Мужчина закрыл ладонью рот, будто старался удержать в себе всхлип, и потом пробежал пальцами по лысой головке девочки. - Это правда, Дженсен. Я бы очень хотела, чтобы ты им был. Потому что ты лучший папа на свете. И я тебя очень люблю. Он подхватил ее на руки, усаживая на колени, прижимая так близко, как только возможно, стараясь оградить ребенка от неминуемого, страшного, чему он не в состоянии помешать. - Родная моя. Крошка моя. Я тебя тоже очень люблю. Только на эти слова у него нашлись силы, он все их потратил на то, чтобы не разрыдаться. Он прилег рядом с ней на кровать и стал ее убаюкивать, рассказывая, как они будут путешествовать вместе, что он покажет ей много интересных мест. Дженсен говорил, что они будут целыми днями вместе, хотя последний месяц он и так не отходил от нее, уезжая в гостиницу только переночевать. Он шептал тихо и умиротворяюще, пока наконец не позвал ее, перебирая тонкие пальцы в ладони. - Так что, Миранда, все еще может получиться, не будем терять надежды. Вдруг приемные родители Адель еще откликнутся. Только представь, как мы поедем на Бора-Бора. Миранда? Слышишь? Он прошелся костяшками пальцев по ее щеке, и ужас рассыпался крупной нервной дрожью по телу. - Миранда? Миранда?! Нет! Нет… Доченька моя… Девочка. Он рыдал, прижимая ее к груди, целовал ее щеки, обливая их горячими потоками слез. Она умерла у него под боком, тихо, не проронив ни звука. *** - Она могла бы быть моей родной дочерью, Джа. Дженсен прищурился, делая последнюю затяжку очередной сигаретой, и взял из рук друга бутылку, отпивая немного. - Да вы и без родной крови были очень похожи. Миранда была очень упрямой, целеустремленной, жизнелюбивой. Помню, как она не хотела уезжать из приюта. И как планировала вернуться туда совсем скоро. -. Джаред, ну почему она?! Эклз достал еще сигарету и опять прикурил, жадно затягиваясь дымом, будто хотел отравить чувство тоски, а заодно и себя. - Почему не я? - Ты считаешь, что ты заслуживаешь смерти, Джен, или кто-то другой непременно ее заслуживает? Не говори так. Никто не заслуживает ее. Тем более дети. А Миранда заслуживала самой долгой и счастливой жизни. Ты сделал очень много для нее! - горячо заговорил Падалеки. - Ты не в праве так себя винить. Мы так и не отыскали Адель, но… Это не твоя вина. Если бы не твои репортажи… А эта твоя идея с преображением всех пациентов в клинике! Да я бы ни за что не додумался до такого. Тебе все это удалось претворить в жизнь! И посмотри, сколько было взносов! Марк говорил, что поступило несколько сотен тысяч долларов на счет больницы. Благодаря этому Миранде помогли прожить еще чуть дольше. И многим другим пациентам! То, что ты сделал, навсегда останется в их сердцах, я знаю, я видел, как блестели глаза у них у всех. Они были действительно счастливы и свободны от болезни в тот миг, - прошептал Джаред. - Это только твоя заслуга, только твоя. Джаред заметил, как в глазах друга набежали слезы, застывая на холодном ветру, как он из последних сил цепляется ледяными пальцами за тлеющую сигарету, ища в ней спасения, и воли чтобы не разрыдаться. Повинуясь минутному порыву согреть закоченелые ладони, Падалеки обхватил их своими, позволяя красному огоньку окурка выпасть в темноту дороги. Огромные глаза посмотрели в ответ на горячие прикосновения, и Дженсен быстро заговорил пьяным сбивающимся голосом: - Почему все, кого я люблю, покидают этот чертов мир? А я… Я до сих пор хожу по этой паршивой земле? Она дала мне ту надежду, ради которой мне захотелось жить… А сейчас я снова не представляю, как мне быть и для чего. У меня внутри такая дыра, такая пустота, и мне нечем ее заполнить, кроме как дешевым виски, чтобы не ныло, не болело так на разрыв. Я больше так не могу. Держался из последних сил, все эти недели после ее смерти, но сейчас я не могу. Сделай что-нибудь, а? Дженсен замолчал, как будто его голос был обрезан острым лезвием и эта боль заставила затихнуть. Все что угодно, он был готов сделать все, что у него попросит этот мужчина, сидевший напротив, в нескольких вдохах от него. Падалеки видел, как по его щекам наконец полились слезы. Он знал, что эти горячие потоки облегчат его боль, и это вовсе не от слабости, а лишь потому, что он слишком долго был сильным ради себя и ради Миранды. Дженсен зажмурился, скрывая полные горя изумрудные глаза. Вот тогда Джаред решился на то, на что, казалось, уже никогда не хватит смелости. Он коснулся губами холодных пальцев, выдыхая теплый воздух, стараясь их хоть немного согреть. Уловив крепкий запах табака от рук, он уткнулся носом в раскрытые ладони, стремясь запомнить этот упоительный карнавал аромата родного человека и сигаретного дыма, а губы безотчетно стали покрывать их короткими поцелуями. И он ощущал, как остро взгляд впился ему в затылок, но поделать со своими чувствами ничего не мог. Он посмотрел на Эклза, который почти не дышал, пораженно смотря в ответ на нежность, и сильнее сжал его ладони. Он был готов к тому, что его оттолкнут в любой момент, но все равно приблизился, сокращая расстояние между ними до минимума. Замирая на этом мгновение, Джаред еще раз встретился с ним глазами, а затем поцеловал. Едва касаясь прохладных губ, он был настолько ласков, что у Дженсена не осталось ни сил, ни желания сопротивляться. Ему самому не верилось, что он целовал, приоткрывая рот, толкаясь языком глубже, отвечая на поцелуй, смешивая их дыхание, превращая его в обезболивающее для истерзанной души. Он остановился, только когда почувствовал - воздуха в легких уже не хватает, и, чуть коснувшись теплой шеи Джареда, он отстранился, избегая смотреть в глаза. - Дженс? Все в порядке? Зря я все это, прости. - Я уже и не помню, когда целовался в последний раз, - пораженно, чуть слышно прошептал он в ответ. - Ну, несмотря на отсутствие практики, ты делаешь это просто потрясающе. Эклз чуть заметно хмыкнул и поднял усталый взгляд на хирурга. - Послушай, - чуть громче и увереннее заговорил Падалеки. - Я уезжаю уже завтра вечером. Мой контракт заканчивается под Рождество. Сейчас конец сентября. По-моему, у нас предостаточно времени подумать о том, что между нами происходит и что могло бы произойти. Он остановил Дженсена, уже приготовившегося что-то сказать, возразить: - Подожди, ничего не говори. Я бы очень хотел быть с тобой тогда, чтобы поддержать, но не смог. Но я хотел бы быть в твоей жизни, чтобы делить все, что в ней происходит. Я вернусь, и я буду готов принять любое твое решение. А еще я хотел попросить… Дженсен смотрел во все глаза на вкрадчиво говорящего Джареда. - Ты должен перестать губить себя, слышишь? Ты только прошел через такое испытание - справился со страшной болезнью, и ты не можешь сдаться сейчас. Ты столько сделал для девочки, для всех этих людей в больнице! Ты подарил им сказку, надежду. Ты подарил им мгновения без болезни. Придал им сил на борьбу. И теперь ты не можешь вот так вот уничтожать себя. Завязывай с выпивкой. В тебе много сил, не трать их понапрасну. Чувство вины обычно терзает тех, кто меньше всего виноват в случившемся, так что перестань мучиться. Ты в состоянии сделать невероятно много для сотен людей, превратить их жизнь во что-то прекрасное, пусть хотя бы на мгновение - и это намного важнее, чем все то, что ты делал на войне. Падалеки был поглощен желанием дать понять репортеру, что тот сделал невероятное дело, настолько большое и стоящее, намного более важное, чем все эти его репортажи из горячих точек. Эклз смотрел перед собой, не моргая, вслушиваясь в каждое слово. Впервые за долгие два года он услышал подобные слова. С тех пор как погиб его лучший друг Миша Коллинз, рядом был кто-то другой, кто понимал, что с ним происходит, кому было небезразлично, что творилось у него на душе. Падалеки был единственным, кому было дело до того, в каком дерьме он засел со своей депрессией и алкоголизмом, Дженсен был небезразличен ему с тех самых минут, как взял на себя ответственность за него, тогда, в знойный день на перегруженном шоссе, и ему было дело до него сейчас. Внутри от этого понимания все сжалось, и Дженсен растерялся от странного нахлынувшего чувства волнения. Он едва заметно кивнул, и Джаред облегченно вздохнул. Они посидели еще пару минут и пошли к шоссе. Затею остановить такси или поймать попутку они бросили уже через десять минут после нескольких неудачных попыток, понимая, что двух пьяных мужиков в два часа ночи точно никто не решиться подвезти, даже если они предложат миллион долларов. Пришлось больше часа идти пешком, под моросящим дождем, и когда вдалеке завиднелся дом Падалеки, радости у обоих пешеходов прибавилось. Через силу добравшись до верхнего этажа, они оказались в знакомой квартире. - Не обращай внимания на бардак. Я только вчера с самолета. И уже завтра улетаю. - Я не в том состоянии, чтобы меня беспокоил твой беспорядок в квартире, Джаред. - Вот и ладно. Сейчас найду, во что тебе переодеться. Вещи будут великоваты, но я думаю, не сильно. - Хозяин квартиры скинул мокрый пиджак на пол и принялся искать сухую одежду для них обоих. - Возьми. - Он протянул пижаму и подхватил свои вещи. - Ты можешь пойти в душ, немного согреешься, а я пока приготовлю чай. - Я просто переоденусь, - проговорил Дженсен, а сам продолжил стоять на месте, сжимая в руках теплую фланель, наблюдая, как Джаред расстегивает пуговицы на белой мокрой рубашке. - Иди в спальню, там оставишь мокрую одежду, я потом уберу. Гость повиновался и шагнул за порог темной комнаты. Он не мог понять, отчего собственные движения были такими скованными, то ли от холода и дождя, что пропитали его тело насквозь, то ли недавно случившийся разговор так повлиял, отобрав оставшиеся силы. Он остановился посреди мрака, прикрывая дверь за собой, оставляя щель для полоски света из гостиной, где остался хозяин. Бог знает почему - потому что сам он не имел ни малейшего понятия, почему до сих пор стоял и смотрел, как чужая одежда падает на пол. Он с самого начала знал, что парень красив, но теперь этого ничто не скрывало. Поймав себя на том, что откровенно пялится на своего друга, Дженсен заторопился отвернуться и сам начал переодеваться. Спустя десять минут на кухне уже мирно пыхтел кипящий чайник, а в воздух пролился сладковатый запах мяты и чего-то, что нос не мог распознать. - Давай присаживайся. Сейчас разогрею сэндвичи, которые купил утром. Есть, если честно, хочется дико. А тебе? - Я немного голоден, составлю компанию. - Тебе нужно выпить горячего чая, иначе можешь простудиться. Я тебе заварил с липой и добавил немного мяты. И вот мед. У тебя ведь нет на него аллергии? - Можешь хоть на время отключить своего «доктора»? - Это сложно. Извини, если достал. - Губы потянулись в улыбке, и Падалеки опустился на стул, передавая крепкий горячий напиток. - Я шучу. Наверно, уже разучился это делать. Получается неуклюже. - У меня всю жизнь было все в порядке с чувством юмора. И твой я понимаю отлично. Просто у нас не было времени на шутки. - Да, время было совсем не веселое… Они пили чай в полной тишине, и в ней было совершенно комфортно каждому думать о чем-то своем, о чем молчишь только наедине с самим собой. Джаред заговорил первым, когда поймал на себе утомленный взгляд гостя. - Сегодня спальня в твоем распоряжении. Я пойду спать на диван. - Я спал на твоем диване, и, помнится, ничего хорошего из этого не вышло. - Да уж, я помню, как ты рухнул на пол. Джаред было улыбнулся, но ему тут же вспомнилось не только падение с дивана, но и все, что было после него. Краска в один миг залила его щеки, и он поспешил снова заговорить: - Ты мой гость, так что для тебя все самое лучшее. Я только возьму запасную подушку и одеяло. - С этими словами хозяин квартиры умчался в спальню и принялся там рыться в антресолях. Было приятно наблюдать за таким домашним Джаредом, немного взвинченным, но уже совсем другим, не затянутым в деловой костюм, чуть неуклюжим и смешным. Еще ни разу за время их знакомства не приходилось видеть его таким. И Эклз, привалившись к косяку, любовался, как его друг колдует над диваном, стараясь сделать его хоть немного пригодным для сна. - Послушай, это же нереально. - Что? - Ну, он же в два раза короче, чем ты. - Ерунда. Если я могу спать в эконом классе то уж на своем диване я отлично высплюсь. - Что ж, дело хозяйское. Я тогда пойду спать. - Да, конечно. - Джаред наконец отвлекся от устройства своего ложа. - Доброй ночи. - Доброй ночи. Хотя уже совсем утро. - И, правда, - улыбнулся врач, замечая, что небо за окном чуть посветлело. - Спасибо за чай. - Тебе понравился? - Да, кажется, похмелье немного поутихло после него. - Я сейчас принесу тебе еще. Выпьешь перед сном. - Хорошо. Эклз уже удобно расположился на постели, откинувшись на подушку, когда в спальне возник Джаред с двумя чашками чая. - Вот. Э… Я принес. - Да, да, спасибо большое, - оживился гость, сжимая горячий фарфор в ладонях. - Садись. Ты все еще собираешься спать в гостиной? - Ну конечно, не хочу тебя стеснять. - Ты меня не стесняешь, - настаивал Дженсен, в упор глядя в зеленые глаза хирурга. - Дженсен, сказать по правде… Я пьян. Влюблен. А в этом состоянии очень тяжело отвечать за себя. Так что я лучше пойду в гостиную. Падалеки мягко улыбнулся и уже привстал с кровати, как чужие пальцы чуть удержали за рукав. - Останься. Робкая, тихая просьба посреди ночи заставила замереть на месте, а потом обернуться и взглянуть в любимые глаза. Репортер забрал из ослабших пальцев чашку, отставляя ее в сторону. - Ты на самом деле хочешь, чтобы я остался? Джаред вновь присел, потому как колени дрожали и ноги готовы были отказать в любую секунду. Ему не верилось, что он действительно услышал то, что услышал. - Хочу. Останься. Дженсен смущался сам себя, но все же не отвел взгляда ни на мгновение. И теперь он следил, как его друг медленно к нему приближается, сокращая расстояние между их губами до минимума. Он мог рассмотреть на его лице все линии, все складочки и родинки. То, чего он не ожидал почувствовать - неимоверное желание прикоснуться к щеке, скулам, уголкам губ, - в считанные секунды смело напрочь все сомнения. Эклз вжался губами в горячий податливый рот, накрыл ладонью затылок, привлекая Падалеки ближе, оказываясь в одно мгновение распластанным под ним. Голова его закружилась, хотя теперь он был здоров, она шла кругом от чего-то иного, страстного и робкого одновременно, требующего и просящего, от чувства, исцеляющего душу. Оно, словно альтернативная медицина, штопало ее, затягивая стежки на открытых ранах, с каждым поцелуем обезболивая истерзанную сущность. Падалеки выцеловывал замысловатый рисунок на шее и плечах своего возлюбленного, наслаждаясь тем, как его мечты воплощаются в реальность, ощущая лишь, как горячие пальцы жгут его спину через плотную фланель рубашки. - Дженс, Дженс, - зашептал он, чуть отстранившись от губ, распухших от страстных поцелуев. - Да? - Эклз с трудом сфокусировал взгляд на лице парня, приходя в себя от бушующего в крови адреналина. - Ты уверен? - Да, - выдохнул он в самые губы, увлекая в неспешный поцелуй. Возможно, каждому из них не верилось, что это происходит именно с ними, и уж тем более они не думали о том, что их ждет потом, но биение их сердец совпадало, отсчитывая новые сотни миллиардов ударов двух жизней, которые слились в одну на эту ночь.