Закрой глаза

The Rasmus — Living in a World without You (Piano Acoustic)

      Эта прогулка могла бы стать самой необычной из всех, если бы не была первой и последней в своём роде для Идущих. Нестройный марш гулких шагов оседал на пыльный асфальт жизнями, кровью, плевками, мочой — равноценно. В близящейся ночи и поглощающей усталости всё становилось не так важно, да и само значение слова "важность" теряло всякий свой смысл. Идущие теряли свои вещи, силу, надежду, а кроваво-красной закатной полоске солнца на горизонте было откровенно плевать сколько человек сойдёт с дистанции до следующего восхода. Сумрак затапливал дорогу и сердца смельчаков, что в равной степени были и безумцами, и героями, и никем — будущими кусками мяса, распластанными на чужом пути.       — Знаешь, а всё могло бы случиться иначе, встреться мы вне Дороги...       — Макврайс, иди к чёрту! Я не собираюсь рассуждать с тобой о том, чего уже никогда не случится, - раздраженно, оттого что устало, и тихо, оттого что слишком интимно. Оттого что Рей понимает о чём именно ему пытаются сказать и, наверное, именно поэтому добавляет куда более спокойно: — Мы бы прошли мимо друг друга даже не подняв взглядов, да и моя Джен…       — Твоя Джен никогда бы не поняла, какой ты на самом деле…       — Заткнись! — Гаррати зол, только потому что устал. Очень. Устал. Слишком рано. Ему хочется ударить Идущего, но вместо этого он протягивает ему печенье. Колкое прикосновение чужих пальцев будоражит так, что боль в стопах на мгновения становится незначительной. В ответ на эту спасительную близость хочется ловить чужую руку, сжимать её сильнее, едва ли не до хруста и…       — Можно разными способами заткнуть рот неугодному собеседнику, не так ли? Рей? — сухое крошево, что перекочёвывает из сжатой напряжением ладони к Макврайсу, исчезает у него во рту. Кривая ухмылка кажется слишком пошлой, когда тот облизывает испачканные сладостью пальцы.       Гаррати молчит. Он отворачивается в сторону обочины и скользит беглым взглядом по сумраку бескрайних полей. Хотя вот он — край — стелется тёмным шелком прямо перед ними, поглощая линию горизонта и ничуть не спасая от засевшей в мозгу картины и слов. Заткнуть рот. Это не должно возбуждать, но следующий выдох получается слишком хриплым и отрывистым.       — Будь всё иначе, ты бы уже получил желаемое, — голос прямо у виска, отрезвляя жаром, заставляя ускорить шаг. Звук едущих неподалёку машин хуже криков падальщиков. За спиной чужой шепот. Впереди чьи-то жалкие стенания, едва не переходящие в плач. И это совсем не так сказка, что должна окончиться поцелуем спасённой принцессы, но Гаррати чувствует как сердце, в предвкушении, пропускает удар. — Всё о чём ты думаешь, получил. И это было бы в разы дороже всех денег этого мира, даже дороже Приза. Люди слишком просто устроены, Рей… Им нужно лишь место и время для секса. Много времени.       Нужно оттолкнуть. Нужно просто чуть развернуться и ударить с локтя со всей силы. Получить предупреждение или же оказаться убитым, в конце концов, за нарушение правил, но — главное — выбыть из игры раньше него: слишком раздражающего, слишком ненавистного, слишком важного сейчас, когда его пальцы едва ощутимо касаются плеча, а кажется, что пронзают руку до кости. Нестерпимо больно и непозволительно хорошо. Гаррати оступается от собственной не произнесённой просьбы, что застывает на обветренных губах чужим именем.       — Что? — Макврайс уже не рядом. Идёт в почтительном отдалении слева от него и чуть впереди, так что ещё можно рассмотреть его идеальное тело. Стройный силуэт, где едва выступающая линия бёдер совсем не схожа с женскими очертаниями фигуры, да и плечи, слишком широкие и мускулистые, кажутся куда более привлекательными. Крепкими. Надёжными. Содрогаются то ли от смеха, то ли от плача.       Всё же первое. Гаррати понимает это, когда из-за прорвавшегося сквозь сумрак лёгкого хохота кто-то отшатывается от паренька в сторону. Кто-то. Уже нет ни чужих имён, ни номеров, и плевать что с пути не сошла ещё и половина Идущих. Для него — забывшего, что главное победить — есть только прямая спина и усталый шаг другого человека, как стимул не останавливаться. Как необходимость чуть ускорить шаг, догнать, и просто узнать, каково это — опустить свою ладонь на чужую напряженную ягодицу.       Ничего необычного на деле. Жесткая ткань под пальцами, мнимая дрожь. Щекотно. Макврайс уже не смеётся, он идёт всё также ровно и старается дышать в такт с чужим дыханием, обжигающим шею.       — Три предупреждения ничтожный срок, верно, Рей? Не успеешь закончить так точно, но успеешь ли хотя бы начать, — Гаррати мелко дрожит от этого голоса. Непроизвольно. А пальцы сами пробираются под тугую преграду ремня, что ревниво охватывает чужую талию. Ему хочется притягивать парня к себе, но вместо этого он толкает его — слишком замедлившегося — вперёд, едва не спотыкаясь о чужую ногу.       Шум одной из машин совсем рядом. Гаррати готов поклясться, что чувствует на себе десятки дорогостоящих сканеров определяющих скорость цели, ощущает внимание палачей из грузовика подкожно и где-то на подсознании улавливает взгляды Идущих. Жадные. Осуждающие. Ненавидящие. Они смотрят на него и Макврайса едва ли не мантрой прося. Ожидая, когда хриплость прокуренных голосов выдаст обоим по предупреждению. И даже не так страшно если они видят его руку скользящую по позвонкам на пояснице парня, куда страшней то, что они видят его нежелание выиграть. Он сбился с пути. Он потерялся, хватаясь за сомнительную нить приятных, ослепительно приятных ощущений.       Кожа на спине Макврайса похожа на бархат.       Рей вообще не был уверен, до этого момента, что может отличать ткани или ещё что-то по тактильным-непознанным. Шелк, бархат или же искусственная подделка на химической основе — плевать. Он ощущает под подрагивающими пальцами кожу, чуть впивается в неё, подгоняя парня, а сам едва ли не задыхается от этого запретного, но дозволенного. И даже так, улавливая дрожь, он удовлетворённо отмечает что кожа под подушечками пальцев совсем не похожа на податливость женской — слишком текучей под хваткой, а оттого и не такой с ума сводящей.       Где-то впереди раздаётся выстрел, а следом за ним и ещё один. Громко. Отрезвляя. Заставляя дёрнуться и чуть отстраниться, вновь ощущая под рукой только холод и темноту. Гаррати знает заранее, что, когда они дойдут до последней точки только что выбывшего, трупа уже не будет. И их самих, возможно, не будет к утру. И страх уже не бьёт по нервам волной стыда. Он очевиден, а оттого почти безразличен и больше похож на жалось — жаль, вот так, в одночасье терять не обретённое.       — Что же ты, бой? Эти фанфары ещё не в нашу честь, — Макврайс смеётся и его "продолжай" звучит почти как "сделай же что-нибудь". Он не смотрит на Гаррати, предпочитая вглядываться в темноту и неясные очертания плетущихся смертников и победителей впереди. Но это совершенно не мешает ему находить пах Рея рукой, только на ощупь. Сжимать. Пробегаться короткими ноготками по жесткой ширинке и вновь отстраняться, заставляя Гаррати тянуться навстречу. Искать. Нагонять поспешно. Зарываться в подставленную для поцелуя шею уже привычно.       — Что хуже, идти со спущенными или с болезненным стояком в штанах? — нелепый вопрос щекочет кожу Макврайса заставляя его ежиться и чуть ускорять шаг, чтобы образумить разыгравшееся воображение и напрячь ватные ноги, негнущиеся. Он всё же получает предупреждение, когда оборачиваясь, проводит языком от подбородка к приоткрытым губам, жаждущим чужой влаги.       — Один-один, — замечает Питер, показывая средний палец кому-то из охранников, что даже через эту ночь пронзает взглядом, куда более тяжелым, чем заряженный карабин за его плечами.       — Сумашедший, — Рей произносит это почти с восхищением, продолжая собирать языком чужой вкус со своих губ. Так непривычно, ни на что не похоже. И даже если во всём заслуга прогулки — плевать. Он срывается, догоняет и целует уже по-настоящему, прямо на ходу. Биением сердца отмеряет необходимый ритм для шагов и утягивает за собой. Вперёд. В поцелуй. Уже чувствует как секунды до очередного выкрика-предупреждения растворяются в воздухе и с разочарованным возгласом-стоном отстраняется прочь.       — Псих, — заверяют его почти любовно и тянут вперёд, за руку. Должно быть это выглядит слишком романтично со стороны, но плевать. Они обгоняют пару тел перед собой, едва не врезаются в третье и не смеются над собой только лишь оттого, что дыхание всё ещё сбито поцелуем, а внутреннее ликование — не выплеснутое в ночь — даже придаёт сил.       Воздух холодный колючий густой стекает по горлу так, что в себя его приходиться принимать болезненными глотками и едва ли не сразу же выплёвывать на землю, прямо к чьей-то крови, слезам, трупам – всё одно.       — Закрой глаза, если противно, и не смей падать, — слова шелестом стелются, чужая рука — змеиной прохладой, прямо под плен нижнего белья, достигая горячей плоти. Обхватывая. Наверное, слишком умело — не девственнику-Рею думать об этом, когда кроме его собственной руки ещё никто не доводил подобное до конца так легко и целенаправленно. Ему требуется немного, когда с одной стороны назойливо шумит мотор грузовика, с другой шепчут несусветно-пошлое, а в голове зарождаются столь неприличные сцены, что хочется закрыть глаза изнутри. Вязкая влага на чужих пальцах. Краткая судорога. Он давится чистейшим кислородом и не успевает насытиться краткостью подаренного, слишком уж символичного, поцелуя. — Отдохни, бой, но не смей замирать. Ты мне ещё должен.       И теперь Гаррати, пренебрегая прописанными советами прогулки, смеётся в голос, будит задремавших Идущих неподалёку от себя и едва не получает предупреждение. Последнее волнует меньше всего в момент несказанной лёгкости, не насытившего полностью удовольствия и чёткого осознания:       — Мы все умрём, — он произносит это слишком серьёзно и, наверное, через чур громко. Даже выстрел вдалеке, как подтверждение, более тих и скромен.       — Конечно, Рей. Все когда-нибудь умирают, — охотно, но слишком безынициативно поддерживает его Макврайс. Его кривая ухмылка на лице остаётся не замечена на этот раз. Он прячет за ней больше, чем хочется сказать, и гораздо больше, чем говорить можно в принципе. Он ничуть не жалеет своего молчания, но в виске слишком уж напряженно звучит мысль: Закрой глаза. Просто закрой глаза, если я уйду раньше.       Предупреждение. Выстрел. Невесёлый смех. Ещё слишком рано, чтобы устать.