Без Надежды

Я не понимал людей, бесконечно тычущих в уже нажатую и услужливо подсвеченную изнутри кнопку лифта, пока не встретил Надю на первом курсе вечёрки. Оказывается, можно до последнего верить, что лифт всё же поедет вниз вопреки программе, если нажать грёбаный светящийся кружок достаточное число раз. Есть такие девочки – как Надя – которые живут по заложенным родичами канонам: не пить, не курить, не трахаться до свадьбы, учиться на отлично, маме с папой лишними расходами не досаждать – да что я распинаюсь, все мы знаем этот набор от и до, а если и не знаем, то как минимум догадываемся. А проблема как раз в том, что такие девочки не встречаются с нахальными ублюдками вроде меня, и им до лампочки, если ты влюблён до мозга костей и готов ради возможности уложить башку ей на колени крошить кулаком кирпич и терять собственные зубы. Были моменты, когда я, бухой в край, стоял перед ней на коленях, пытаясь обнять её бёдра, а она отталкивала меня, как дворовую псину. Были моменты, когда я, месяц экономя на сигаретах, покупал огроменный букет и рассказывал, как много она для меня значит, но у меня была разбита переносица, и это не оставляло мне шансов. Были моменты, когда я орал ей о чувствах среди толпы в коридоре, а были, когда, подсев рядом в автобусе, тихо и почти робко просил её встретиться со мной в кафе на углу напротив универа. Она даже ни разу не улыбнулась мне, только начинала плакать. Все кругом твердят, как хорошие девочки любят плохих парней и как легко завоёвывать трепетные сердца, махая кулаками и играя на гитаре у костра. Но это всё чушь собачья. Ты можешь бить мудакам морды за каждый упавший с её головы волос, но будешь в её глазах лишь неадекватным придурком. У этого Ваньки есть деньги и машина клёвая, он работает на отца-бизнесмена, а на вечёрке учится просто ради корочки. А то, что характер дерьмовый и ведёт он себя с ней, как с первой попавшейся шлюхой с улицы, – так это потому, что он её ещё плохо знает, да и чувства свои выражать не умеет. Хорошо, что она ещё не догадывается, сколько крови вытекает из разбитых губ несчастных жён, сколько слёз проливается из неба их глаз, такого чистого и бездонно-синего. Пусть она пока ещё верит в сказки и ненавидит меня за мои глупости, за слова, сказанные не в тему, и за то, что я решил сделать, чтобы её наконец отпустить. Матом, наверно, не буду ругаться больше, допивая очередную бутылку горького мерзкого пива, только из головы бы выбросить вычитанную на какой-то трубе фразу: «Как долго я тобою бля болел». В трансе, шатаясь, встаю и иду быстрым шагом за ней, только что вышедшей из дверей универа. На тонкой фигурке, как всегда, платье строгое, на пол-ладони повыше колена. Она вечерами ходит, не оглядываясь, - думает, пока стрелки не сойдутся на полуночи, фонари её сберегут от всех бед. Увожу её за плечи в узкую тёмную подворотню – как объятие старого друга, она даже очнуться не успевает из тех мыслей - красивых, наверное, - в которые то и дело улетает. Мечтательная. Как сильно я любил этот её нездешний взгляд и случайные улыбки, от которых она потом нежно смущалась. Вбиваю её спиной в кирпичную стену и придавливаю своим весом, зажав ладонью рот. Я её намного сильнее – тяжёлые ящики годами грузил – и мои ладони, сухие и грубые, бесполезно кусать. - Надь, ты, пожалуйста, не кричи, чтоб мне не пришлось тебя затыкать. Голос звучит пьяно и вяло, а я ведь серьёзно ей говорю, я ведь так зол, что пиши «пропало», и готов снова твердить, что люблю. Только вот это ей не в спасенье ни разу, моя любовь её безразличием поросла, и если была хоть какая-то надежда, то от её взгляда она только что умерла. Когда её глаза уставились на меня своей ненавистью, я почти перестал понимать, что делаю. Помню, как рвал её колготки и задирал ей юбку. Как она начала плакать, когда я расстегнул ширинку – её горячие слёзы потекли по холодным ладоням. Она не могла прекратить бессильно брыкаться в моих руках, а меня это только сильнее распаляло. Я так долго и безумно её хотел. Пусть и не так. Пусть по-другому. Мне было уже не важно. Стало так жарко от её близости. И когда она перестала сопротивляться, когда от её сопротивления осталась лишь дрожь зажатого в моих пальцах тела, я смог быть с ней нежным и целовать так чувственно, как того всегда хотел. Умолял меня простить, шептал о любви и продолжал двигаться, не в силах остановиться, с каждой секундой желая её только сильнее. А она не переставала дрожать и плакать. Только потом, когда меня отпустило и пиво, и помутнение рассудка, я увидел кровь у себя на джинсах и кровь, стекающую по её бёдрам – на одном точно останутся синяки. Она сползает по стенке вниз, пытаясь попутно одёрнуть платье, и начинает обливать слезами дрожащие колени, в которые пытается спрятаться. А я опускаюсь на землю рядом и пытаюсь перестать дышать, оставшись лицом к лицу с осознанием, какая я всё-таки скотина. Я мог бы защитить её от кого угодно, сберечь ото всех бед… кроме себя самого.