Кровь на моих руках

— Итак, мой друг, вот мы и остались вдвоем, — долетел откуда-то издалека, из-за пелены красной боли знакомый мне голос, очень знакомый, который говорил на чужом, безобразном языке, — ты не представляешь, как было трудно тебя найти. Майк… Облегчение накатило, и руки, закованные в кандалы, болезненно растянутые широко в стороны, задрожали, а ноги подкосились, и я повис на цепях, не в силах больше удерживать своё тело. У меня не осталось сил даже на то, чтобы приподнять голову и разглядеть брата. Он поднялся и, медленно подойдя, запустил пальцы в мои длинные, слипшиеся от крови волосы. — А теперь слушай, — уже по-английски быстро заговорил Майкрофт, — в Лондоне активизировалась террористическая подпольная сеть. Прости, но боюсь каникулам конец. Он убрал руку с моей головы и довольно добавил: — Пора на Бейкер-стрит, Шерлок. Я молчал. Красная муть перед глазами темнела. Брат проворно освободил мои руки из оков и, как только цепи перестали удерживать мой вес, я куклой стал падать на заплеванный собственной кровью пол темницы. Майк подхватил. Увидев, что я падаю, он охнул и подставил одетое в отвратительную сербскую шинель плечо, а потом осторожно убрал с моего избитого лица грязные волосы и заглянул в глаза. — Шерлок… ну же… Боже… — голос его дрогнул, когда брат увидел, что глаза мои закрыты, и от забытья меня отделяет лишь тонкая нить. Я почти не видел его. Мир был задернут красной пеленой боли. Кроме того, многосуточное принудительное лишение сна довело меня до обморочного состояния, истощив все ресурсы крепкого организма. Но осознание того, что он успел, появился неожиданно, когда мои шансы на выживание равнялись десяти сотым процента, вырвал из когтей полковника Йововича, избавив меня от мучительной и позорной смерти, растекалось по израненному и избитому телу теплом, которого я уже давно не ощущал. — Майк… — едва слышно прошептал я, вкладывая в это всю благодарность, на которую способен. Только сейчас. Он поймет. Когда все утрясется и я приду в себя, от этих сентиментальных порывов не останется и следа. Мы, Холмсы, не такие, нам чужды телячьи нежности, так думают окружающие — мы позволяем им так думать. Это будет позже, но сейчас… сейчас я разрешу себе теснее прижаться к его плечу, позволить рукам Майка подхватить меня и практически на себе вытащить из зловонного каземата. Он тут же растерял всю язвительность, с которой сообщал о моем возвращении в Лондон и, бережно прижав к себе, потащил куда-то по темным коридорам, отдавая резкие приказы на чистом сербском языке охране, солдатам, всем, встречающимся нам на пути, до тех пор, пока мы не оказались за пределами бункера. Последнее, что я запомнил перед тем, как отключиться — пронизывающий холод, коснувшийся голой израненной спины, отдаленный гул вертолета и тихий шепот брата над моим лицом: — Шерлок, мальчик мой, — шептал он взволнованно на древнегреческом, так, чтобы подоспевшие на помощь люди из его сопровождения не разобрали сказанного. — Мы скоро будем дома, слышишь меня? Все будет хорошо. Я обещаю. И я поверил ему, а потому, расслабился, и сознание мое, наконец, ускользнуло во тьму, в такое долгожданное и желанное небытие. Пусть. Майк рядом, теперь ничего страшного случиться не может, мы летим домой, в Англию.