***
Я Иван Брагинский — будущий медик. Моя мечта с детства — стать врачом, а именно хирургом, чтобы спасать человеческие жизни. Этот постулат очень давно завещал нам Гиппократ, а я всего лишь подражатель этой идеи. Конечно, мои родные были против того, чтобы я уезжал так далеко от дома, но я уже принял «своё» решение. Ради своей мечты я был готов пойти на любые жертвы и уехать куда угодно. Я выбрал медицинский университет в Германии. Когда я зашёл на сайт университета и посмотрел информацию о поступлении, я даже присвистнул от неожиданности. Конкурс на места хирургии был непросто громадным, он был просто космическим. Я решил рискнуть и не прогадал. Тогда, я ещё не знал, что вскоре моя радость сменится чередой невероятных событий, о которых мне порой будет вспомнить не только горестно, но и стыдно. За путь к мечте пришлось заплатить большую цену. Это моя история. Я готов рассказать её полностью.***
Около года назад. Я был уверен в своём решении, поступить в медицинский университет и стать отличным врачом, который спасёт не одну жизнь. Никогда нельзя отступать от своей мечты. Будучи всегда упёртым человеком, я шёл до конца в своих решениях. Также случилось и с выбором университета. И теперь, как бы тяжело мне ни пришлось в дальнейшем, какие трудности ни пришлось пережить я должен идти дойти конца,не останавливаясь на полпути. С шестнадцати лет я уже был самостоятельным, уверенным в себе парнем. Родители денег особо не давали, да их и не было в семье, поэтому помимо учёбы я подрабатывал там, где меня брали. К совершеннолетию мне удалось скопить приличную сумму, чем я весьма гордился. С детства у меня была одна мечта — стать хирургом. Поэтому незадолго до своего восемнадцатилетия, я стал искать варианты для дальнейшего поступления. Открыв ноутбук, я приступил к поиску подходящих университетов. Время давно перевалило за полночь, а энная кружка крепкого чёрного кофе опустела, когда нашлось то, что я искал. Я даже вскрикнул от радости, подскочив в кресле. Мою сонливость сняло как рукой. Жадно впиваясь глазами в текст на мониторе ноутбука, я пытался изучить все нюансы. Берлинский медицинский университет, кафедра хирургии, объявляла набор абитуриентов. Сердце моё бешено билось, казалось, ломая рёбра. Я дал себе слово, что с сентября, я обязательно буду там. Осень я встречу в Берлине. Меня немало удивил конкурс на выбранную мной кафедру, но зато для иностранных поступающих экзамены можно было сдать дистанционно в виде тестов. Тесты на поступление нашлись на этом же сайте и принялся их изучать. Допив очередную кружку кофе, и недовольно поморщившись из — за того, что кофе уже остыл и теперь превратился в чёрную ядрёно — сладкую и невкусную жижу, я открыл тесты, пробегая по ним глазами. Я решил не откладывать и заполнить тесты прямо сейчас, посчитав, что тем самым увеличу свои шансы. Квота мест для иностранных граждан была совсем ничтожной. Это был мой шанс, который я должен был использовать. Предлагалось сначала заполнить стандартную информацию с указанием контактов, дальше шли тесты в электронном виде по трём предметам: биология, химия и немецкий язык. Закончив с заполнением экзаменационных тестов почти за полночь, я откинулся в кресле и устало потёр глаза. Голова раскалывалась от предвкушения и волнения. Теперь оставалось только ждать, после отправки тестов на почту университета. Результаты со списком поступивших абитуриентов, через некоторое время можно будет посмотреть на сайте. Обхватил голову руками и, запустив пальцы в белые волосы, я потёр виски. Будучи уверенным в своих силах и знании предметов, все равно некоторые сомнения душили меня чёрной змеёй. С этими мыслями и внутренними сомнениями я захлопнул ноутбук, чтобы отправиться в мир Морфея и попытаться уснуть. Мне снились кошмары. Просыпаясь несколько раз, я пытался успокоиться и осознать, что был «лишь сон». Только к утру, когда меня, наконец, свалила усталость, мне удалось заснуть довольно крепким, но беспокойным сном. Предчувствия, что должно произойти что — то плохое, не оставляли меня. Как оказалось позже, я не ошибся.***
Несколько недель спустя. Прошло несколько недель с того момента, как я отправил тесты на поступление в университет. Как сумасшедший, все эти дни я проверял сайт, в надежде увидеть результаты и оказаться в списках поступивших. Все эти дни, это было моей целью номер один. Я превратился в одержимого маньяка, забросив все свои остальные дела, которые сейчас меня мало волновали. Этот день настал. Очередная проверка сайта дала положительный результат. Через три недели я увидел себя в желанных списках. Со мной на курсе будут учиться также студенты из разных стран. Меня поразило, насколько подобралась разношёрстная публика на моём курсе. Оставив все свои остальные недоделанные дела на потом, я погрузился в размышления о будущем. Меня будоражила одна мысль о том, что я сделал первый шаг и теперь, точно всё будет хорошо. Ещё раз, пересмотрев списки и убедившись, что это не сон, я проверил свою почту. Радость охватила меня, когда я обнаружил там письмо из университета с поздравлениями о поступлении, а в приложении к письму: перечень необходимых документов для поступления и приглашение для приезда, в такую ещё незнакомую, но уже родную страну. Сообщив родителям новости, под их возгласы я заказал билеты на самолёт на послезавтра, собрал свои вещи, которые поместились в один чемодан, и решил доделать некоторые дела перед тем, как покину родной дом и страну. Дни до моего отъезда тянулись мучительно долго. Я привык просчитывать всё на несколько ходов вперед перед тем, как совершить действие. Это похоже на игру в шахматы, только здесь шахматы — это люди и ситуации. Этим я решил заняться в последние дни, чтобы потом на месте, мне было проще сориентироваться. Первое о чём я подумал: деньги. С этим проблем возникнуть не должно. Небольшие, но свои сбережения у меня были. Просить денег у родителей я не планировал. Когда деньги кончаться, а это рано или поздно произойдёт, я со временем планировал найти подработку, пусть даже на несколько часов. Да и за хорошую учёбу, вполне возможно, получать неплохую стипендию. На эти средства, можно прожить, посчитал я. Значит, у меня были средства к существованию на первое время. Вторая проблема: жильё. Я категорически не хотел жить в общежитии. Общежитие — это шумное, неудобное место. Постоянные гулянки и студенческие вечеринки, которые будут только отвлекать от главной цели — учёбы и получения профессии. Не говоря о пошатнувшемся здоровьем после всех этих гулянок. Моя нелюбовь к таким гулянкам и спиртным напиткам, только окрепла с подросткового возраста. Я планировал снять небольшую комнату за приемлемые деньги. В этом мне вызвался помочь, мой старый друг, которого я знал с детских лет. Он обещал поговорить с человеком, который знает парня в Берлине, и тот сдает недорогое жилье за приемлемые деньги, после этого он обещал связаться со мной и сообщить результаты. Первые две основные проблемы казались решёнными. Оставалось ждать звонка друга. Я уже даже чётко представил свою будущую жизнь — учебу, как заведу новых друзей из разных стран, найду работу в одной из клиник Германии, буду отличным специалистом в своей области. Из раздумий меня выдернул входящий звонок моего мобильного телефона. Бросив беглый взгляд на дисплей, я понял, что к моему разочарованию звонил не друг, а незнакомый номер. Тряхнув недовольно копной белых волос, которые отросли довольно сильно и теперь мешались тем, что лезли в глаза, я принял вызов, нажав на соответствующую клавишу. Звонили из аэропорта, чтобы подтвердить бронь моего билета на завтрашний рейс. Подтвердив информацию, я отключился и растянулся на кровати, продолжая представлять себе, «как будет, там в другой стране». Звонок от друга я получил довольно поздно, но он обнадёжил меня. Быстро записав на блокнотный лист адрес и номер телефона нужного человека в Берлине, я поблагодарил его и поспешил отправиться спать. Завтра — это точка начала отсчёта до моей «новой жизни».***
8. 35 утра г. Москва. Международный аэропорт Шереметьево. Сон мой был беспокойным. Утро выдалось прохладным, несмотря на то, что обещали теплые дни, где — то до середины сентября. Сегодня на календаре только двадцатое августа, отметил я про себя, отпивая кофе из кружки. Эту ночь, я почти не спал из — за волнения, теперь же пытался привести себя в чувство кружкой крепкого черного кофе и сигаретой. После выкуренной мной на балконе сигареты, я как можно быстрее постарался оказаться в помещении из — за того, что в утренние часы стояла неприятная сырость тумана. Всё это пробирало мокрым холодом до костей. Собраться мне удалось довольно быстро. Что — то насвистывая себе под нос, я отправился в аэропорт Шереметьево.***
Путь до аэропорта оказался, на удивление, спокойным и порадовал отсутствием пробок на дороге, что в столице было довольно редким явлением. До вылета оставалось ещё около часа. Я вдруг пожалел, что приехал так рано. Зарегистрировавшись на рейс, быстро пройдя контроль, не зная чем себя занять, пока ожидал своего рейса в зале ожидания, я изнывал от скуки. Подумав, что на втором этаже есть кафе, я решил скрасить свою скуку чашечкой кофе и наблюдением за снующими туда — сюда пассажирами с высоты. К слову, через некоторое время стало понятно, что не спасло меня от скуки ни наблюдение за пассажирами, ни чёрный бодрящий, пусть даже невкусный, кофе. Люди внизу напоминали постоянно движущейся поток муравьёв, которые что — то тащат и тащат в свой дом — муравейник, не покладая лапок и не останавливаясь. Зевнув, я зябко поёжился, кутаясь в лёгкую ветровку. Из — за работающих по всему периметру огромного стеклянного здания кондиционеров мне удалось, кажется, продрогнуть насквозь. Чтобы хоть как — то согреться, пришлось взять ещё один стакан кофе, и удобно устроившись за столиком кафе, сделать новый глоток горячей жидкости. Вскоре второй пластиковый стаканчик из — под кофе полетел так же в урну. Кофе согрел, но не развеял скуку. Поморщившись, я отодвинул от себя третий стакан недопитого кофе, который так же заказал недавно, как и два предыдущих, окончательно передумав пить эту невкусную жидкость. Оно все равно не помогало, только горчило во рту и способствовало тому, что я продолжал медленно засыпал на ходу. От нечего делать, подперев щёку рукой, я даже посчитал количество проходящих и входящих в здание пассажиров, но вскоре я сбился и решил прекратить это бессмысленное занятие. Обзор всего помещения со второго этажа открывался отличный, как на ладони. Я видел прибывших и ожидавших своих рейсов таких же пассажиров, как и я. Снующий туда и обратно персонал, люди, бегающих детей, на которых шикали родители, чтобы хоть немного успокоить своих разыгравшихся или раскапризничавшихся не на шутку чад, которые норовили что — то натворить или закатить очередную истерику с топаньем ногами и слезами, льющимися бездонным потом. Меня томило ожидание. Несколько раз я перепроверил документы, но все было в порядке, на этом мне пришлось успокоиться. Рука нащупала машинально в кармане ветровки что — то небольшое. Меня осенило. Это была бумажка с адресом и номеров телефона. Это контакты человека в Германии, о котором говорил мне друг. Я достал бумажку и посмотрел на нее, словно видел впервые. Номер и адрес на листке блокнота, написанного моей рукой, принадлежал мужчине, ненамного старше меня. Его имя было немного странным для немца — Франциск Бонфуа. Он жил в Берлине. По рассказу друга, он сдавал недорогое по меркам города жильё, недалеко от центра города, где и находился университет, в который я поступил. Жилье почти всё принадлежало муниципалитету, но ушлые люди, имевшие блат в органах власти, умудрялись сдавать небольшие комнатки или даже квартиры — приезжим, студентам, рабочим, и иметь с этого неплохой доход. Жилой фонд находился в типичных многоэтажных домах из серого бетона, однотипно построенные и близко прилагающие к друг другу с небольшими квартирками они образовывали узкие улочки. Я подумал, что как только мой самолёт приземлится, я обязательно созвонюсь и договорюсь с Франциском о личной встрече, чтобы обсудить жилищный вопрос. Надеясь, что цену он заломит не слишком большую за комнату. Друг позвонил мне вчера вечером, сообщить отличные новости. Есть небольшая комната в квартире, в которую я мог бы заселиться. Квартира была трехкомнатной и просторной, самое главное, она была недалеко от университета. Правда, мне придётся делить квартиру с двумя жильцами, которые занимали другую комнату и были братьями. Они были старше меня, и все их время занимала работа, так что их почти не было дома. Меня это больше чем устраивало. Я не мог не поинтересоваться о человеке, у которого собирался снять жильё. Друг, конечно, навел о нём справки и сообщил мне весьма интересные подробности, которые меня удивили. Франциск, со слов друга, был типичным представителем «золотой молодёжи». Его родители были весьма обеспеченными людьми. Сам Франциск любил выглядеть в соответствии со своим положением, начиная от брендовых вещей, машины или людей, которые его окружали. Как и вся «золотая молодёжь», всё своё время он просаживал в развлечениях и тусовках. При этом он владел своим ночным клубом, поэтому ему явно не приходилось заботиться о беседующем дне и добывании денег. Хотя, по словам друга, никто не знал, чем мужчина действительно занимается. Говорили о нём весьма много и некоторые из этих вещей, были весьма неприятны. Слухи были разными: он содержит в Берлине не один, а несколько ночных клубов, и несколько ночных клубов во Франции. Не надо быть умным, чтобы понять, что в таких местах, могут быть не только танцы, но и что — то другое. Под другим я понимал: наркотики, проституцию или даже целые притоны, прикрытые «легальной» деятельностью. Всё это, тщательно прикрытая деятельность, крышуемая высокими чинами в полиции. Франциск имел в собственность несколько жилых квартир, но в них не жил, предпочитая сдавать и иметь с этого ещё доход. Деньги — это ещё одна большая его страсть. За квартплатой он всегда приходил лично, двадцать пятого числа каждого месяца. Даже так, я недоумевал, зачем ему ещё деньги, ведь такие, как он, уже родились с «золотой ложкой» в причинном месте. Я фыркнул и вытянул затёкшие ноги под столом. По описанию знакомого, он был ещё той гламурной птичкой, которая привыкла тусить среди знаменитостей или высших кругов общества. Нам смертным далеко до этих кругов. Тогда зачем он приходит сам за квартплатой? Он легко бы мог послать человека для этих целей. Это было, как оказалось не единственной странностью. Я посмеялся, когда друг сказал мне о второй странности этого мажора. Франциск очень любил розы. Красные, как кровь, длинные розы. Розы — присутствовали не только в роскошном оформлении клуба, но и обязательно на одежде самого француза и наверняка в месте, где он жил. В этом я уже даже не сомневался. Из размышлений меня вывел металлический голос, объявивший посадку на рейс Москва — Берлин. Подхватив свои документы со стола, спрятав их в карман ветровки, лёгкую сумку, я закинул на плечо и, насвистывая себе что — то под нос, отправился на посадку. Впереди меня ожидали долгие семь часов перелёта до Берлина.***
8. 45 p.m. Аэропорт Берлин — Тегель имени Отто Лилиенталя. Меня разбудила стюардесса, объяснив мне, что мы приземлились в Берлине, и пора покидать самолёт. Быстрее пули я, покинув железную птицу, так же быстро забрал свой багаж и оформил все необходимые документы, покинул здание аэропорта. Вздохнув полной грудью воздух, я огляделся. Берлин встретил достаточно тёплой погодой. Светило солнце, а еще не пожухшая зелень приветливо шелестела. Люди спешили по своим делам, оглядывались иногда на странного, высокого парня, который с любопытством светлых глаз смотрел на них. Я, наконец — то оказался на месте. Я не сомневался, что это мое место. Вспомнил о своём деле и набрал номер телефона Франциска. Договорившись с ним о встрече, а встречу он решил назначать сразу в квартире, я поймал такси, назвав адрес таксисту, и отправился на встречу, со своим квартиросдатчик. Пока мы ехали, я как маленький ребёнок прижался к стеклу, рассматривая Берлин.***
Город поразил меня своей оживлённостью, архитектурой, магазинами и музеями и кафе. Я пытался запомнить всё до мелочей, отмечая про себя, что как только заселюсь, то обязательно вернусь в некоторые места, чтобы рассмотреть их получше. Главное не забыть купить карту, которая облегчит мне жизнь в первые дни на новом месте. Мы остановились около одного из многоэтажных домов. Архитектура была такова, что расстояние между двумя домами было очень небольшим, что создавало очень узкие улочки, вымощенные камнем. Видимо мы в старой части города — подумал я. Взглянув на небольшую железную табличку, на которой черными буквами было выбито: Altonaer Str. 59 — 61, я расплатился с таксистом, оставив тому щедрые чаевые, подхватив свои вещи, стал подниматься к нужной квартире. Всё было пропитано стариной, но к моему удивлению всё было аккуратным и чистым. Чистота была везде. Начиная от почтовых ящиков, подъезда, лифта, даже ковриков под дверьми квартир. Немецкая педантичность — отметил я про себя и усмехнулся, покрепче сжимая в руке сумку с вещами и ноутбуком. Лифт, как оказалось, не работал, поэтому мне пришлось проделать путь до нужной квартиры пешком. Поднявшись на нужный этаж, я подошёл к двери под номером шестисот тридцать восемь. Достав листок, я сверился с адресом. Похоже, это действительно была нужная мне квартира. Немного осмотревшись, я понял, что на площадке по три квартиры, скрытые за массивными железными дверьми. Чем жили хозяева этих квартир, оставалось лишь догадываться. Поставив свой скромный скарб на пол около двери, я нажал копку звонка и прислушался.***
Мне не спешили открывать двери, поэтому я нажал ещё несколько раз на кнопку звонка. Когда я только поднёс руку, чтобы постучать, за дверью послышалась возня, и дверь, наконец, распахнулась, чуть не ударив меня по лицу. Я вовремя успел отскочить. На пороге квартиры стоял мужчина. Я вспомнил разговор с другом и осознал, что это и был Франциск, которого он мне описывал. Я никогда не любил мажоров. Франциск, был таким, как описал мне друг. Он молчал, исследуя меня почти похотливым взглядом. Это заставило меня поёжиться и одновременно неприятно удивиться. С одной стороны — он выглядел богатым мальчиком, с другой стороны — в нём было что — то едкое, колкое и похотливое. Я пожал плечами, но мысль не отпускала меня: «Почему он так смотрит на меня? Я ведь не девица, которую можно поиметь». Все же мой новый знакомый выглядел и вёл себя странно. Франциск Бонфуа — типичный мажор. Блондин, с длинными вьющимися волосами, собранными в низкий хвост и зачем — то перевязанный красной шёлковый лентой, придавая его образу какую — то странную аристократичность. Отметил про себя, что остальные его вещи, были явно не из дешёвых брендов. Синие джинсы, красная шёлковая рубаха, расстёгнутая на три пуговицы на груди. По росту, он был немного ниже меня, но сложен довольно неплохо. Приятные черты лица, но глаза у него были странными. В его голубых глазах было что — то едкое, колкое и похотливое. Казалось, что он словно оценивает меня и моё тело, чтобы продать его. Он был красив, и, наверняка, пользовался успехом у девушек в клубе. Франциск, кажется, прочитал ход моих мыслей и вопросительно посмотрел на меня. У него был в руках бокал с вином, и я своим приходом сорвал видимо ему «праздник». — Я звонил вам два часа назад по поводу квартиры, — начал разговор я, посмотрев на Бонфуа. — Вы ведь сдаете комнаты? Франциск усмехнулся — Сдаю, а тебе нужна комната? — нагло усмехнулся он. Голос его, казалось, обволакивал меня со всех сторон. Я, кивнув положительно. — Тогда проходи — Франциск отошёл, жестом приглашая меня войти. Он был навеселе или всегда был таким веселым. Я не стал спрашивать, подхватив свою сумку, ноутбук, я зашёл в квартиру. — Оставь свою сумку пока в коридоре и проходи на кухню, — донеслось до меня уже с кухни. «Однако он быстро исчез на кухне». Я огляделся в своём «новом доме». Квартира была довольно большой и уютной в коричнево — жёлтых тонах. Несколько комнат были закрыты. Как я догадался, они были уже «заняты» квартирантами. Разувшись, я повесил свою ветровку на вешалку в коридоре и прошёл в единственную открытую комнату, где уже хозяйничал мой новый знакомый. Франциск уже наполнил второй бокал вином и жестом предложил мне присесть напротив. — Садись, выпей, — протянул Франциск и сел напротив меня. Я не любил пить, но решил не сердить хозяина и выпить бокал вина, заодно договорившись с ним о жилье. Сев за круглый дубовый стол напротив Франциска, я взял бокал в руки и сделал пару глотков вина. — Значит, тебе нужно жилье, — протянул он, отпивая из своего бокала и продолжая разговор. — В этой квартире у меня осталась одна комната. Две другие в этой квартире уже сданы. Они братья, думаю, что если тебя устраивает, что у тебя будут соседи, то о цене мы договоримся, — он перевёл взгляд глаз на меня, ожидая моего ответа. Я отпил еще вина и задумался. — Я давно их знаю, они братья. Вполне нормальные. Все время проводят на работе — если ты переживаешь насчет этого, — Франциск наклонился поближе ко мне. — Нет, — я тряхнул головой и жадно глотнул напитка. — Меня все устраивает, сколько вы хотите за месяц проживания? Я пожалел о своем решении выпить почти сразу целый бокал вина. От вина сердце забилось быстрее, голова заболела. Теперь слова Франциска доносились до меня сквозь вату. Мне стало плохо. Корить себя за такую глупость было поздно. «Глупый, глупый Ванюша», — только пронеслось в голове. — Можно и на «ты» перейти, я ведь не такой старый, — рассмеялся мужчина. Вальяжно устраиваясь в кресле. Я хотел что — то ответить, но руки и язык не слушались меня. Перед глазами всё плыло, и я готов был потерять сознание в любую минуту. — Да ты совсем пьяный, друг мой, — процедил он и снова рассмеялся. — Ты пить умеешь? Ах да, мы ведь не договорились о цене твоего проживания.***
Франциск встал из — за стола, допивая бокал своего вина и возвращая пустой фужер на стол, усмехаясь и скаля идеально ровные, белые зубы. — Похоже, Крауц не обманул, и новое вещество действует довольно быстро, — улыбка хозяина стала ещё шире, а вот взгляд не предвещал ничего хорошего. Он оказался вмиг около меня. Взяв меня за подбородок, он поднял мою голову, заставляя смотреть в свои в глаза. Я посмотрел на него затуманенными глазами. Мысли путались, но мое тело пробила дрожь, чувство самосохранения навязчиво кричало в голове, что ничего хорошего меня не ждет в этой квартире и надо бежать, бежать, как можно скорее, если не хочу неприятностей. Значит, друг был прав, что он занимается не только легальным бизнесом. — Цена твоего проживания, — отчетливо протянул он, чеканя каждое слово, — это спать со мной, раз в месяц. Считай, что это и будет твоя плата за проживание. Я был шокирован таким поворотом и попытался вырваться, оттолкнуть нахала, что — то возразить, донести, что я не гей и тем более я не сплю с парнями. Вместо слов, получилось какое — то несвязанное бормотание и единственное, что я смог спросить, что он мне подсыпал и шел бы он к черту с такими «заманчивыми предложениями». Франциск лишь расхохотался от души. Он смеялся минут пять, потом снова стал серьезным и перевел серьезный, обещающий мне большие неприятности, если я не починюсь, взгляд на меня и прошипел, больно сжимая холодными пальцами мои скулы. — Послушай меня внимательно, мальчик. Ты ведь не хочешь неприятностей? — злобно прошипел Бонфуа, сжимая с силой моё лицо до синяков. Хочешь жить нормально, учиться, а не сидеть в борделе, накаченный наркотиками и обслуживать по двадцать или тридцать потных немцев, которые воняют хуже свиней. Жить, видеть свободу, наслаждаться солнышком, а не превратиться в дрожащую тварь, которая ходит под себя и готова пойти на всё, ради очередной дозы наркоты? Я впал в ужас, потеряв буквально дар речи. На спине выступил холодный пот. До меня дошло, что мне что — то подсыпали в вино. Мне стало плохо от догадки, что это был наркотик, и теперь я влип в очень крупные неприятности. Даже если меня не убьют, не сдадут в бордель или полицию, где вполне быстро после тестов определят наркотики в крови, и я сяду надолго, то мне уготовлена роль личной шлюхи этого отвратительного человека. Выбор был не велик, но я надеялся найти выход, который будет, не так болезнен для меня. — Решать тебе, — Франциск отпустил моё лицо и наклонился ко мне слишком близко. Можно сказать интимно, продолжая свой монолог, пока я судорожно пытался сообразить, как мне выйти из этой ситуации сухим. От страха моя голова даже немного прояснилась, хотя мои конечности ещё не сильно слушались меня. Всё от действия наркотика, который сделал меня практически безвольной куклой. Теперь я пытался прокрутить все возможные и невозможные варианты для спасения своей шкуры. — Я подсыпал тебе в вино новый синтетический наркотик, который мне любезно одолжил Крауц. Представь, он еще даже не тестировался на людях. Интересно, что ты сейчас ощущаешь? — протянул Франциск, нагло накрывая мои губы в поцелуе. К горлу подступила тошнота, которая усилилась, когда в мой рот проник чужой горячий язык, пытаясь ласкать меня. Меня накрыла волна и гнева, и отвращения. Отвращения — к себе, этому мерзкому французу, который хотел меня трахнуть, всей ситуации и своей доверчивости, своей слабости, что дал себе выпить напиток с подмешанным веществом и теперь был абсолютно беспомощным. Я не нашел ничего лучше как в отчаянье, которое захватило меня, укусить нахала за язык, в надежде, что он оставит меня в покое. Франциск отскочил от меня, зло, пожирая меня взглядом и утирая струйку крови, которая текла по его подбородку. — Ах ты, маленькая шлюха, думаешь, что я все равно не трахну тебя? — зло прошипел он. Он влепил мне оглушительную пощёчину, от которой предательски горела щека, а, голова мотнулась в строну. В следующие минуту, я оказался на полу. Бонфуа схватил меня за шиворот, и кинул на пол, навалившись сверху, заломив мне руки за спину, он прошептал мне над самым ухом, обжигая его горячим дыханием — Я ломал ещё не таких, как ты. Ты сам не захотел по — хорошему — значит, будет по - плохому. Надеюсь, что ты любишь боль. Если нет, то придется привыкнуть. За всё в этой жизни надо платить. Не бывает халявы. Я почувствовал его горячие руки на своем теле и содрогнулся от омерзения и осознания собственной беспомощности. Франциск не терял время, он мне заломил ещё сильнее руки и связал их крепкой веревкой за спиной. Я попытался дернуться, но получил ещё одну оплеуху и пинок коленом по ребрам, я окончательно потерял сознание, провалившись в забытьё. Долго мне в отключке быть не дали. Почувствовав резкий запах нашатыря, который неприятно щекотал нос и бодрил рассудок, мне пришлось открыть глаза. Я так надеялся, что проснувшись, это окажется лишь кошмарным сном, над которым я смогу посмеяться и забыть. Рёбра неприятно заныли от боли, а руки были связаны крепко, так что я не мог пошевелиться. Всё перед глазами плыло. Я к своему ужасу понял, что я полностью обнажен и лежу на спине, выставив свое тело на обзор и полную доступность своего мучителя. Я попытался собрать последние силы, чтобы освободиться от веревок. Из - за наркотика, я настолько ослаб, что у меня ничего не вышло. Бессилие. — Очнулся, наконец, — протянул кто — то со стороны. Я напряг зрение, прищурившись, чтобы рассмотреть. Не было сомнения. Это был Франциск. Он сидел в полуметре от меня в своем любом чёрном кожаном кресле и попивал очередной бокал красного вина. Мои потуги освободиться очень веселили его. Этот извращенец, был, в чём мать родила. Значит, это он раздел меня. Меня ужаснула мысль насчет его дальнейших действий. Он допил бокал вина и направился ко мне, взял со стола непрозрачный кувшин. О содержании кувшина, мне оставалось лишь догадываться. Когда он стал лить холодное содержимое кувшина на меня, я постарался увернуться. Франциск схватил меня за плечо и вернул обратно на прежнее место. — Лежи, тебе хуже будет. Неужели, все русские такие дикие? Я был уложен обратно на живот. Это было обычное массажное масло, очень холодное масло. Я сделал ещё одну попытку и закричал, из последних сил. Надеясь, что своим криком привлеку внимания соседей, и те вызовут полицию. Полиция поможет мне. — Помогите! Вызовите полиц... — мне не дали закончить. Во рту я почувствовал ткань. Похоже, это была старая тряпка, которую мне запихнули в рот в качестве кляпа, чтобы я не создал ненужного шума. Я отчаянно замычал, пытаясь поднять чугунную голову, толкнуться, показывая, что я не согласен на такое обращение. Бонфуа лишь шлепнул меня по заднице, оставляя след. — Будь хорошей девочкой, доставь мне удовольствие, — почти пропел он. Меня передернуло от такого обращения. Я протяжно замычал, когда почувствовал, что он мне снова что — то вколол в вену. Каким же я был дураком, когда поверил другу и приехал сюда. Теперь, я просто стану шлюхой, его личной игрушкой. Сердце забилось, вырываясь наружу. Похоже, мне укололи что — то, от чего я впал в небытие. То, что произошло дальше, я помню довольно смутно, какими — то расплывчатыми отрывками. В этот момент, я погрузился в свой мир, периодически возвращаясь на миг в реальность и моля, чтобы это все закончилось быстрее, то снова впадая в экстаз и не понимая, что происходит и где я. Словно сквозь вату или в заевшей плёнке я слышал голос Франциска, которой говорил мне что — то про «ангельскую пыль» и что мне будет хорошо, я должен расслабиться, тогда и мне тогда будет хорошо, что я девственник, но это ничего. Под ангельской пылью, легко отдаются даже девственницы, получая ни с чем несравнимое удовольствие. Меня вернуло первый раз в отвратительную реальность, когда я почувствовал, как горит моя задница. Почувствовал чужие пальцы в ней, которые использовали, чтобы растянуть меня. Больно. Мой анус буквально разрывали чужие пальцы, используя небольшое количество масла, которым я был полит, как смазку. Я уткнулся носом в пол, по моим щекам против моей воли катились слезы. Хотелось закричать — от стыда и унижения. Ломал, он ломал меня, не физически — морально. Мой разум сдавался. Внизу живота разлились горячие щупальца, расползаясь теплом по всему телу, накрывая меня и заставляя забыться, уйти в свой мир. Возможно, в этом момент мои глаза казались пустыми и смотрели в одну точку. Перед тем, как меня накрыло окончательно, я услышал голос Франциска и его лицо, перекошенное от похоти и желания. — А теперь, пара приступить к главному блюдо. Дальше я провалился в белый свет. Следящий приступ «просветления» наступил с дикой болью и заставил меня истошно закричать и зашевелиться. Если бы ни проклятый кляп, то меня бы услышали, мне помогли. Нет, никто меня не слышал и не собирался мне помочь. Мои ноги были раздвинуты, как можно шире, а между ними пристроился мой насильник. Прямо на полу, он собирался войти в меня. — У меня есть для тебя большая сладкая конфетка. Ты ведь любишь сладкое? Правда? — он истошно, не явственно засмеялся. Извлекая из моей задницы вибратор и приставляя горячий член в моему анусу. Толчок. Я чувствую, как член входит в меня, раздирая изнутри и заполняя. Слишком больно и отвратительно. По бедру течет кровь. Он порвал меня. Внутри всё болит, пытаясь вытолкнуть член, спастись ещё от большей боли. Бонфуа не думает дать мне привыкнуть, начиная сразу двигаться во мне. Его заводит моя беспомощность, кровь и узость. Как агнец, которого принесли в жертву. От резкой боли, я снова провалился в беспамятство. Не знаю, сколько я был без сознания, но, когда меня похлопали по щекам, я снова пришел в себя. Моё положение изменилось. Я лежал на спине, так же со связанными руками. «Господи, за что мне всё это? Когда, все это кончиться?». На моём горле сомкнулись руки, сдавливая шею. Стало трудно дышать. Толчки все сильнее. Я отдаленно слышу стоны Бонфуа. Удовольствия я не испытываю, только чувство унижения, боли и опустошения. Оказалось, что за мечту тоже придется платить свою цену и не малую цену. Неужели, мне придется стать шлюхой? Меня наполняет горячим семенем. Еле сдерживаюсь, подавляя приступ рвоты. Бонфуа доволен. Чувствую, что мои руки свободны от веревок, и теперь я машинально разминал их. На Франциска я старался не смотреть. Он сам вспомнил о моем существовании и обратился ко мне. — Ты себя хорошо вёл, так что, считай, что квартплату до следующего месяца ты оплатил. Будешь жить в третьей комнате. На стол упал со звоном ключ. Я загляну за платой следующий раз двадцать пятого числа. Будь хорошим мальчиком, и не заставляй меня делать тебе больно. Не советую обращаться в полицию. Если не хочешь, чтобы твои близкие увидели запись развлечений их сына, или пострадали, или ты сел, когда у тебя случайно найдут наркотики. Так что, до следующего раза, студент. Не вздумай делать глупости. Я не нашел, что ответить. Не знаю, сколько я так просидел, и что ещё говорил Франциск, но я осознал, что у меня не так много времени до следующего визита. До этого срока мне нужно что-то придумать, чтобы выкрутиться из неприятной ситуации, в которую я попал.***
Когда я услышал звук закрывающейся двери, с трудом поднявшись и держась за стену из — за слабости, я отправился искать ванную комнату. У меня было лишь одно желание — смыть эту грязь и молчать, молчать о том, что произошло. Откинув мочалку, я уткнулся носом в колени и задумался. От воды все раны болели, но еще больше ссадили раны внутри. Из размышлений меня вывел настойчивый звук в дверь и дерганье дверной ручки. Я услышал несколько обеспокоенных голосов за дверью. — Там точно кто — то есть, — ответил громкий мужской голос. — Возможно. Ты точно помнишь, что кроме нас никого не было? — спросил второй голос у первого. - Я не совсем дурак, Людвиг и точно помню это. Не смотри на меня так. Здесь точно никого не было, — снова с сарказмом ответил первый мужчина. — Смотри, Гил, я тебя предупреждал, насчет вождения компаний сюда. Ты ведь знаешь, чем это может кончиться. — Будто ты меня не отмажешь, — пропел упомянутый выше Гил. Я не решил испытывать судьбу второй раз. Еле встав, еще испытывая боль во всем теле, привел себя в порядок, накинул на себя полотенце, открыл дверь и осторожно выглянул из своего укрытия. Я увидел двух мужчин, которые наверно являлись моими новыми соседями. Это были довольно крепкие парни, оба блондина. Вернее один из них был абсолютным альбиносом. Имея при этом платиновые, казавшиеся седыми волосы и карие глаза, отливавшие красным, он выделялся и отличался от первого мужчины. Второй мужчина — имел светлые голубые глаза, светлые зачёсанные назад волосы. Был высокого роста, имел отменное телосложение. По характеру он рационален, холоден и рассудителен, как отметил я, судя по спору, который сейчас шёл между ними. Я решил не вникать в детали спора. Альбинос пытался задеть блондина, при этом кидая колкости, но блондин всегда отвечал на его выпады рационально, приводя кучу серьезным доводов, казалось ещё больше бесивших альбиноса. При моем появлении они перестали спорить, переводя на меня любопытный взгляд. — Ты кто такой, и что делаешь в нашей квартире? — произнес альбинос. Он особенно подчеркнул слово «в нашей». Я понял, что ко мне относятся настороженно. Второй блондин положил руку на плечо альбиноса и посмотрел на меня — Успокойся, Гил. — Я уверен, что парень прояснит нам ситуацию. Слабость не отпускала меня. После дозы «лекарства», которую мне ввел Франциск, я оперся на дверь, стараюсь не шевелиться и не провоцировать новый приступ тошноты и боли. — Я ваш новый сосед из третей комнаты, — я обвел взглядом новых соседей. — Буду жить в третьей комнате. Альбинос переглянулся с блондином и пожал плечами. Черты его лишь смягчились, когда он понял, что я не вор, который случайно забрался в их дом. Что ж, тогда добро пожаловать, — протянул мне руку зализанный блондин. — Я Людвиг Байльшмидт, а этот, — он кивком перешел к неугомонному альбиносу, который топтался на месте около ванной и был готов разразиться новым сарказмом в мой адрес или адрес брата. — Гилберт — мой брат. — Эй, я бы сам мог представиться, — взбесился альбинос. — Нет, Людвиг, ты специально делаешь все, чтобы побесить меня? — не унимался он, недовольно испепеляя глазами брата и размахивая эмоционально руками. Выше упомянутый Людвиг, лишь издал тихий вздох, никак не отреагировал на колкости брата. Я пожал его руку и руку Гилберта. — Гилберт Байльшмидт — представился альбинос и хмыкнул. Он явно готовил извергнуть очередной сарказм. — Иван Брагинский — представился я и кивнул, рассматривая братьев. Людвиг был младшим братом, более рассудительным и решительным, а вот Гилберт — был ведомым, отличался неким легкомыслием, но имел острый язык. Таким как он, палец в рот не клади. — Что это ты, сосед, с кем-то не поделил территорию? — задал мне вопрос Гилберт, обводя мое побитое тело глазами. — Можно сказать и так, — ответил я, ежась и переминаясь с ноги на ногу от холодного ветерка. По квартире нагло гулял сквозняк. В следующие пару часов я осматривал свое новое жилище, приводил себя в порядок и обрабатывал раны. Байльшмидты пригласили меня услужливо на ужин тем же вечером. Я не отказался. Казалось, что все наладится. Хотелось верить в это.***
Прошло около трех недель с того страшного момента, как я приехал сюда. Я помнил, о роковой дате, но решил не сдаваться так легко и бороться за свою мечту. Я ходил на занятия, готовился к парам, проводил время с Байльшмидтами, когда они были дома или один из братьев находился в квартире. Обычно разговаривали на разные тему или играл с Гилбертом в шахматы. Жили они тихо, работали, по крайней мере, Гилберт, а Людвиг ему помогал брату в свободное время.. Сами же Байльшмидт — младший учился, как оказалось, в том же университете, что я. Правда на врача — психотерапевта и на третьем курсе. На этом, я нашел старшего товарища, с которым у меня было много общих наших «интересов» «медицинских тем», которые понимали только мы. Гилберт лишь пожимал плечами, иногда вмешиваясь в наши разговоры, прося объяснить той или иной термин, который его заинтересовал. В принципе, в доме была свобода, но был свод негласным правил, которые мы соблюдали. Например: насчет «компаний в доме», «вечеринок» или «пьянок». Поэтому, никто из нас не рискнул нарушить установленные правила до сих пор. В этом Людвиг был беспощаден и педантичен. Братья оказались неплохими людьми, не смотря на то, что первый прием они мне устроили не самый теплый.***
Дни тянулись свои чередом. Сейчас, в середине октября погода стояла довольно прохладная, деревья уже потеряли свою листву, которая стелилась теперь под ногами разноцветным ковром. Жизнь в университете пролетала стремительно перед глазами. Каждый день, был чем — то похож на предыдущий. Пары, лекции, практика, перерыв, столовая, снова пары, дом, небольшой отдых, подготовка к новым парам. Пары, были слишком сложные, и иногда требовалось больше времени, чем обычно, чтобы прийти в себя и потом уже начинать готовиться к новому дню. Это пасмурный день, я запомню навсегда. Утро не задалось с самого начала. Я проспал. Бегом одевшись, умывшись и даже не позавтракав, я побежал в университет. Несколько пар прошли как обычно. Когда мы вернулись с одногруппниками после перекура, нам объявили, что наш преподаватель попал в больницу, поэтому нас отпустили домой. Вскоре после объявления аудитория быстро опустила. Студенты разбредались, кто куда. Сегодня, я решил побыстрее добраться до дома, сделать все дела и лечь пораньше. Закутавшись в свой любимый белый шарф, я брел по улице к дому. Мои раны после встречи с Франциском почти зажили, но вопрос оставался открытым. Листва приятно шуршала под моими ногами, а холодный ветер пытался пробраться под одежду, и охладить еще больше. Мысли крутились в голове. Мысли, но все они без ответов и решений. Так привыкший рассчитывать все на несколько партий вперед, сейчас я проиграл, и не знал, что мне делать, и как поступить. Почему — то в голове у меня возникла фраза, с давно просмотренной передачи. Психолог говорил, что насильник будет издеваться над своей жертвой, пока та не даст ему отпор. Такие люди, они трусливы от природы, когда жертва им дают отпор, они просто сдуваются и отступают, понимая, что жертва им не по зубам. Я свернул несколько раз и оказался в узком проулке около своего дома. Добравшись на лифте до квартиры, я открыл дверь своим ключом и зашел в теплое помещение, скидывая одежду на вешалку. Хотелось курить, но вместо этого, я замер на полпути до кухни, когда услышал приглушенные голоса из комнаты Людвига. У меня никогда не было привычки лезть в чужую жизнь, но любопытство взяло верх, хоть я понимал, что поступлю не правильно, но я тихонько на цыпочках подкрался к комнате братьев. Дверь на моё удивление была не только не заперта и даже приоткрыта. Я боролся недолго с собой, корил себя, пытался морально отговорить, что поступлю неправильно, но в итоге заглянул в щелку между дверью. Свои дальнейшие эмоции и то, что произошло со мной, я не могу вспомнить, не краснея до кончиков ушей. Передо мной развернулась картина весьма пикантного содержания. «Как же так? Они ведь братья?» - такие мысли вспыхнули в голове, с вопрос, что это очень противоестественно. Я затаился, наблюдая за происходящим, не веря, что такие, совсем «не братские» отношения могут существовать, за пределами сайтов для взрослых. Это — шокировало, вгоняло в краску, будоражило кровь. Даже не видя своего отражения, я ощущал кожей, как мои щеки и уши покраснели и начали гореть. Старший из братьев, тот самый альбинос Гилберт, который сначала нашего знакомства отнеся ко мне недружелюбно, сейчас стоял на коленях перед своим родным братом. Одетый в коротенькую форму медсестры, белый чепчик, со связанными за спиной веревкой руками, принимал в рот член своего брата, постанывая от удовольствия. Он тоже был возбужден, о чем я понял, когда посмотрел на торчащую бугром на паху формы. Ему нравился сам извращенный процесс и то, что он отсасывал у своего брата. Людвиг, одетый в фашистскую форму второй мировой войны, держал брата за затылок, впихивая член ему в рот, постанывая от удовольствия. Штаны были спущены, а рубаха на груди расстегнула. По влажному торсу скатывались капельки пота. — Мм... — вырвалась из уст младшего немца. Он схватил сильнее старшего Байльшмидта за макушку, пропихивая свой немалых размеров толстый член глубже в рот брата. — Вот так, какой у тебя сладкий ротик. Хорошая медсестра. Похоже, что ты заслужила помилование. Я не расстреляю тебя, — протянул Людвиг, почти на распев. Глаза его горели. Мне показалось, что они блестели каким — то неистовым пламенем изнутри, что позволило сравнить его с демоном. Ответом ему послужило довольное мычание альбиноса. Я хотел отвернуться, уйти и не смотреть, но не смог оторвать взгляда от этого, как я раньше считал неявственного процесса. Я горел огнем, но не мог отвести взгляд. Я не мог понять: Почему я смотрю на всё это? Ведь раньше, я никогда не считал себя извращенцем или любителем гей — порно. Я не мог оторваться, от этого развратного зрелища, машинально облизнул губы. Похоже, пока я оставался не замеченным или братья были настолько увлечены процессом, что пока не обнаружили меня. Похоже, что вступив во взрослую жизнь, мне предстояло узнать гораздо большее о людях, которые меня окружат. Мысленно дав себе подзатыльник и подумав «что пора прекращать быть таким наивным» и так слепо считать всех людей ангелами. Я застал братьев, за очень не братским занятием. Может, они и не были братьями вовсе? Раз могут завещаться такими вот непотребными вещами? Придумали легенду о братских узах, которой вполне успешно прикрывались. Даже внешне, их родство вызывало очень веские причины для сомнения. Ответа у меня не было. В реальный мир меня привел громкий рык и жаркие мычания Гилберта. — Давай же, сейчас — прорычал Людвиг, в такт усилившимся толчками бедер насилуя рот брата. Глаза Гилберта, были в какой — то поволоке, по подбородку текла слюна вперемешку со смазкой, на что он в экстазе не обращал внимания. Людвиг толкнулся пару раз бедрами в рот брата, с рыков притягивая его к себе за белесые, как снег, волосы и наполняя его рот семенем, часть которого, альбинос не успел проглотить. Часть семени, вперемешку потекла по его подбородку и шеи. Людвиг, оттолкнул от себя брата на пол, недовольно морщась. — Мне мало. Разве ты не видишь? И не мог постараться? — прорычал он. От рыка, его лицо стало злобной гримасой. Он склонился над Гилбертом, хватая брата за ногу и сжимая его лодыжку. До меня донесся жалобный вскрик альбиноса. Мне было жаль его, но я понимал, что мне не стоит покидать своего укрытия и тем более вмешиваться. Неизвестно, если бы я сделал этот опрометчивый шаг, чтобы он мог сделать со мной, будь я на месте бедняги альбиноса. Я ничего не мог сделать, мне осталось только наблюдать. — Нет, господин, не надо, — протянул Гилберт, женским, как можно более жалостливым голоском. Он неплохо вошел в роль жертвы женского пола. Людвиг схватил брата за лицо и злобно сверкнул глазами — Разве ты не видишь, что он все еще стоит и требует ласки? Байльшмидт младший ударил брата про лицу, наотмашь. Голова Гилберта от такого рукоприкладства наклонилась влево, а на щеке расцвел ярко алый след. Гилберт лишь пискнул, опуская глаза, замирая и не смея даже двигаться, кажется, чтобы не навлечь еще большего гнева на своего «господина». Не смотря на то, что руки его до сих пор были связаны веревкой, и он был обездвижен. Мне не давал покоя еще один вопрос, засевший крепко в моей голове: Где, тот наглый, язвительный, колкий парень, который смотрел на меня с презрением, кидал злые шутки и пытался унизить? Сейчас, его словно подменили. Нет, внешне это был тот же парень, но в роли послушной сучки, которая текла от хозяина, позволяя делать с собой всё, что захочет. Не укладывались в голове такие перемены в одном человеке. Ведь раньше, я не замечал в нем даже намека на такие наклонности. Картина, разворачивающаяся, в меньше чем в двух метрах от меня, изменилась. — Я накажу тебя, — прошипел Людвиг, ставя медсестру раком и задирая ее без того короткий халатик. Его рука плавно опустилась на ягодицы альбиноса, оставляя на попе яркий след. Комната наполнилась ослепительными шлепками, под тихие охи Гила, который сейчас ерзал по ковру, как грешник на раскалённой сковороде в аду, тихо моля, именно моля о продолжении. Людвиг на мгновение отпустил свою жертву, кажется, задумавшись на секунду и мне показалось, что он посмотрел прямо на меня, заметил. Он, как оказалось, лишь на секунду отвлекся, чтобы подхватить с рядом стоящего кожаного кресла чистое полотенце и вытереть им пот со своего тела. Вскоре он откинул ненужную вещь и вернулся к своей жертве. Развратные братья, не стеснявшиеся заниматься таким. До меня долетел крик. Людвиг, беспощадно таранил брата уже в задницу, насаживая на свой каменный член. Гилберт вцепился мертвой схваткой в ковёр, до обеления костяшек на пальцах «Папочка сжалился, развязал руки». Это момент, я, кажется, упустил из своего внимания.***
Я хотел уйти. Понимая, что я уже увидел больше, чем достаточно. Оказалось, что удача повернулась ко мне пятой точкой с того момента, как я приехал в Германию и оставил отчий дом. Дверь, которая уже некоторое время, сколько точно я не знаю, была мне убежищем, кажется, решила меня сдать и предательски скрипнула, когда я случайно задел её плечом. Прошло мгновение, когда на меня уставилось к моему ужасу две пары глаз: одни голубые пронзительно холодные, как лед и другие ярко — алые, смотрящие на меня с насмешкой, вызовом. Я вдруг похолодел, осознавая, как я попал, даже не представляя, что теперь меня ждет. В самом легком случаи — меня расчленят и вынесут, утопят мои бренные останки, где — ни будь в реке или закопав их в месте, где меня никогда не найдут родные или друзья, или расчленят и будут употреблять мои остатки в пищу. От страха я не смог пошевелиться. Почему — то я сразу вспомнил сказки, которые мне читали в детстве про людоедов. Людвиг — людоед — я невесело усмехнулся от своей идеи. В сказке, людоеда звали именно Людвиг. — Иван, ты уже вернулся? — по выражению лица Людвига, я понял, что он удивлен моим внезапным появлением, то, что я их застукал на ролевых играх. Я хотел что — то ответить, но не успел, младший Байльшмидт отпустил альбиноса и двинулся ко мне. — Ты все не так понял, Иван. Я все объясню. Людвиг жестикулировал, надвигаясь на меня. Дальше я провалился в темноту. Последним, что я увидел, был насмешливый взгляд альбиноса, а дальше была темнота. Кажется, меня вырубили. История, которая произошла со мной месяц назад, повторялась. Не знаю, сколько я был в отключке, но мне удалось с трудом разлепить голоса и расплывчато различить два силуэта. Шея нещадно ломила, глаза слезились. — Ты его слишком приложил, — по голосу я узнал, что говорил старший из немцев. — Ничего, он крепкий, оклемается, — ответил Людвиг. Я почувствовал на себе изучающий взгляд, который чувствовал кожей. От этого мне стало не по себе. Братья спорили. Возможно, решали мою участь? — Похоже, он пришёл в себя, — встрял снова Гилберт. Я поймал расфокусировано его недобрый взгляд, который не обещал для меня ничего хорошего. — Надо поговорить, — протянул снова Людвиг и продолжил деловито, шикнув на братца и призывая его заткнуться. — Ты ведь понимаешь, что увидел слишком много лишнего? Теперь, тебе придется заплатить. — Давай, как договорились, брат, — старший усмехнулся и многозначительно посмотрел на брата. — Будь, по — твоему, — Людвиг, наконец, отошел от меня и потер руками переносицу. Дернувшись, я понял, что сбежать я не смогу. К тому же я оказался в сидячем положении, крепко привязанный веревками к стулу. Ещё раз дернувшись, я понял, что шансов для защиты и побега, мне почти не оставили. Тем временем, братья бросили жребий с помощью игры «камень — ножницы — бумага». Под радостный окрик альбиноса я понял, что он выиграл у брата и теперь, моя незавидная участь в его руках. Ожидая всего, я не ожидал, что мое наказание будет «таким». Теперь, я уже оказался не в роли наблюдателя, а сам стал пешкой в очередной игре. Возможно, я даже пожалею о том, что все же сломался под братьями и согласился принять участие в этой игре, когда меня привязанного заставили наблюдать, как они занимаются сексом и удовлетворяют себя разными способами, которые только есть.***
Я оказался слаб, перед физиологическими потребностями, когда сдался и присоединился к ним третьим. Я заставлял альбиноса сосать у меня, потом у Людвига. Слаб, когда Гилберт подставлял свою дырку под мои бешеные, шлепающие толчки, а я входил, всё сильнее и сильнее, а он умудрялся в этот же момент удовлетворять член брата свои грязным ртом, поддаваясь со сладкими стонами бесстыже на плоть, раздвигая ноги еще шире. Я наблюдал, как мой твердый член погружается в его горячую, растраханную дырку, вызывая у него болезненно — приятный спазм в вперемешку со стоном, выталкивая из неё смазку, текущую обильно по его бедрам. Я был слаб, когда излился его узкий, тесный проход своим горячим семенем, сжимая его плечи до синяков. Слаб, когда переводя дыхание и пытаясь осознать, что я натворил.***
Мне надо перевести дух. Я отрываюсь от своего электронного дневника, который завел недавно и тру, красные от усталости глаза и прислушиваюсь к тишине в квартире. Вот и полночь. Перевернул лист календаря, я с ужасом понимаю, что завтра день, которого я так боялся. Ведь завтра двадцать пятое число.