Время настанет нескоро

      Хотару плохо спит.       Когда Хотару впервые увидит её, она даже потеряется: очередной приступ выпьет все силы, бросая мир холодноватую тьму, а Усаги-сан… она окажется почти нестерпимо яркой. Длинные хвостики ярче солнечного света, глаза светлей полуденных небес и улыбка, затмевающая все звёзды разом.       Для привыкшей жить в темноте Хотару это станет шоком, непереносимой болью. Драгоценным откровением. Она почти ослепнет – но никогда уже не сможет оторваться, отказаться от этого Света. Будет держаться как только возможно близко, тянуться изо всех своих невеликих сил.       Хотару даже вспомнит мимолётно её – такую радостную и сияющую в пышной пене белых кружев, прекрасный Свет целой эпохи. Спящая до срока богиня, наречённая…       …Она будет смеяться неловким шуткам и угощать клубничным мороженым не рождённую ещё звёздочку.       Она будет кричать от боли и одна до конца сражаться за весь мир.       Она будет сиять так, как не дано более никому.       Так ярко, что однажды сожжёт самоё себя, оставив лишь вечный Космос, заточённый в смертную оболочку. Длинные седые волосы, осыпанные пылью первых галактик, будет трепать безжалостный ветер, и глаза, белые и слепые, посмотрят строго и бездушно, а вместо золотого полумесяца на высоком челе застынет застарелый рубец погибшей звезды.       И сердце её – тогда уже не цветок, а простой обломок хрусталя – будет бросать слепящие блики, рождая вокруг…       Хотару просыпается от собственного безмолвного крика и холодными, пронизанными металлом руками стирает ледяные слёзы.       … И безымянные тени, некогда рождённые не наставшим ещё Светом, будут виться вокруг неё, зажмут распахнутый в крике рот бесплотными руками и затянут с собой – туда, где кончится всё в этом мире, и лишь Неназываемое будет шептать от края до края. Туда, где Хотару уже долго и жадно будут ждать те, другие, так похожие на неё – тонкие, темноглазые и совсем пустые.       Те, кто однажды тоже дал приют богине Безмолвия.       Хотару увидит её, замершую недвижимо среди покорных теней. Нет, она не спрячется – от кого прятаться ей? – она просто будет смотреть и ждать терпеливо, пока Хотару сама не позовёт. Будет ждать долго и спокойно, не тревожа напрасно.       Ведь что Предвечным краткие всполохи человеческих жизней?       Хотару будет кричать, срывая голос, разобьёт на осколки эту тишь. Будет бежать из этого царства бесплотных теней и метаться по слишком ярким улицам, вглядываясь в прохожих. Она станет искать, отчаянно искать тот единственный Свет, что сможет её спасти…       Она всегда, во сне и наяву, помнит: золотое солнце, яркая высь небес и сияние звёзд.       … А когда всё же найдёт, сил достанет лишь на слабую улыбку. И она будет очень надеяться, что этого хватит.       У Света в голосе зазвенят хрустально золотые колокольчики, у Света улыбкой всё небо ляжет в доверчиво подставленные ладони, а огромные чистые глаза заискрятся ярче всех в мире звёзд. Свет придёт из самой прекрасной эпохи, наречённая…       Свет поглотит жадная, нетерпеливая Тьма, до срока таящаяся в её собственном теле.       Хотару снова плачет, но вместо крика из сорванного горла рвётся лишь глухой всхлип. Она боится – впервые в жизни не за себя, а за маленький Свет.       … Уже не станут тащить насильно тени, она сама, по воле своей, пойдёт в царство Безмолвия и бессильно посмотрит на ту, что от сотворения Вселенной зовут Дитя Последнего Предела.       Хотару сотрёт впервые горячие слёзы свои чужими руками из бездушного железа и покорно опустится среди теней, ластящихся к ней, далёкой и вечной. Улыбнётся бессильно и искренне и почти неслышно, не тревожа здешнюю тишь, попросит – не за себя. За маленькую девочку, первого в её – всех их, давно живших и ушедших – жизни друга.       За Цукино Усаги-чан.       Хотару покорно отдастся теням, и Безмолвие наплывёт, накатит, почти оглушая. Впервые над ней, распятой, склонится знакомо-незнакомое лицо её, а строго сомкнутых губ коснётся невесомая улыбка. Руки её будут обжигающе-холодны, и сердце Хотару затрепещет в ледяных ладонях – но она не посмеет противиться. Позволит забрать всё, что она была-есть-станет.       И тогда тусклое лезвие в безмолвной тиши обрушится на обречённый мир, который отныне перестанет быть. Поднявшая уродливую голову ненасытная Тьма, что осмелилась коснуться самого чистого сердца, будет повержена одним движением тонких, почти детских – её-не-её – рук.       А застывшей среди давно исчезнувших теней Хотару останется лишь молчаливо молиться той, что Космосом наречённая…       Серенити.       И тогда Безмолвие пришедших вслед за сединою галактик теней разорвёт не крик бессилья, а самый яркий Свет, небесно-золотой и кристальным цветком все звёзды затмевающий. И ладони Света будут нежны и теплы, и в руках её Хотару согреется – впервые со смерти мамы…       Хотару снова дышит и робко, но искренне улыбается.       … И она уйдёт, впервые не-убежит, крепко держась за тёплую ладонь. Вслед ей – Хотару почувствует – невесомо и терпеливо будет улыбаться Предвечная Ананке. Её время уничтожить умирающий без Света мир ещё не придёт.       И Хотару очень постарается, все свои силы приложит, чтобы это время настало нескоро.       А её Свет, матерью наречённая Серенити, будет смеяться и угощать подружек подтаявшим мороженным, будет сражаться не-одна за целый мир и кричать от радости в миг победы.       Хотару видит неизбежное.       Хотару зовётся Дитя Последнего Предела.