Одуванчики

Любовь — самое интересное психическое расстройство из всех. Ирена Славина. Крылья

Прошло почти три месяца, с тех пор как я вернулся домой в Двенадцатый дистрикт. Лечение у доктора Аврелия еще продолжается в основном форме долгих разговоров по телефону о моем самочувствии. Доктора интересует буквально все начиная с того, что я ел на завтрак, заканчивая моими снами и сокровенными мечтами. Я чувствую себя намного лучше, приступы практически прекратились, но запись в моей медицинской карте о психическом расстройстве пока не потеряла свою актуальность также как и у Китнисс. Доктор Аврелий считает, что для более эффективного лечения нам надо постараться вернуться к тем делам, которыми мы занимались в «прошлой» жизни и они приносили нам удовольствие. У меня это рисование и выпечка, у Китнисс походы в лес и охота. Усмешка судьбы состоит в том, что я совершенно не могу заставить себя рисовать, а она не желает охотиться. Я многого не помню о своей жизни до охмора, но с помощью Китнисс память постепенно возвращается ко мне. За прошедшие месяцы мы проделали большой путь к взаимному сближению и физически находимся ближе к друг другу, чем когда-либо ранее: она переехала в мой дом, мы вместе ведем хозяйство, каждую ночь спим в одной постели. Со стороны может показаться очевидным, чем занимаются по ночам совершеннолетние парень с девушкой в одной постели. Но двое сумасшедших вроде нас опровергают этот стереотип. Мы просто спим обнявшись, пытаясь в тепле человеческого тела найти спасение от теней, которые почти каждую ночь выползают к нам из могильного холода. Мы невинно целуемся перед сном и после пробуждения. И хотя я почти каждое утро встречаю с дискомфортом в штанах, а иногда на них красуется мокрое пятно, мы не предпринимаем совершенно никаких реальных попыток заняться этим. Нет, я не гей (Капитолий не успел так сильно изменить меня) и на 100% уверен в своей любви к Китнисс Эвердин, но от перехода с теории любви к практическим действиям меня останавливает банальный страх. Я не знаю как она ко мне относится, кто я для нее, просто безотказный друг или же и она испытывает чувства схожие с моими. После всей лжи, что окружала нас на протяжении истории о «несчастных влюбленных» мне меньше всего хочется вновь быть обманутым, даже с самыми благими намерениями со стороны Китнисс, поэтому я выбрал тактику терпеливого ожидания. Стараюсь быть всегда рядом с ней и просто жду, когда моя девочка, наконец, «созреет». Не боюсь ли я, что Китнисс может созреть для другого мужчины? Например, для Гейла? Конечно, боюсь. Но я нуждаюсь в истинной любви, мне больше не нужна подделка, поэтому если Китнисс предпочтет другого, значит грош цена ее чувствам. В своей любви я уверен, это уже не детская влюбленность, не просто желание быть кому-то полезным, нужным, а что-то похожее на воздух: когда Китнисс рядом я дышу, живу, без нее задыхаюсь. Если мои воспоминания верны, Китнисс никогда не умела говорить о своих чувствах и ждать от нее признаний бесполезно, поэтому я стараюсь обращать внимание на поведение девушки и знаки ее тела. Заметно, что в последнее время она часто задумчиво смотрит на меня, чем бы я не занимался: готовил ли еду, рубил дрова, работал в саду, один раз я подловил ее взгляд в отражении зеркала, когда брился в ванной. Китнисс старается чаще меня касаться: передавая посуду на кухне, задевает проходя мимо по коридору, прижимается ближе, когда мы смотрим телевизор в гостиной, и даже ночью, думая, что я сплю. Может, на нее так действует весна, а может те витамины, которые ей прислал последним поездом доктор Аврелий. Май выдался удивительно жарким, и несмотря на мою привычку спать с открытыми окнами, ночью в спальне невыносимо душно, я надеваю перед сном одни лишь шорты, а Китнисс спит в тоненькой ночнушке. Ее белая, почти прозрачная сорочка вот уже несколько ночей не дает мне покоя, она совершенно не скрывает манящих изгибов тела Китнисс, во сне постоянно сбивается где-то в районе ее живота, открывая моему жадному взору стройные смуглые ноги, а лямки то и дело норовят соскользнуть с плеч и оголить упругую девичью грудь. Фантазии о теле Китнисс приводят к тому, что сегодня я просыпаюсь позже обычного и не нахожу рядом с собой виновницу моих бессонных ночей. Шум воды и звяканье посуды внизу на кухне выдают ее присутствие. Я принимаю душ и спускаюсь вниз. Девушка что-то тихонько напевает. Китнисс поет?! В последний раз я слышал ее пение в записи Голодных игр, когда умирала Рута. Сейчас же песенка веселая и даже легкомысленная. Я как можно тише подкрадываюсь к двери кухни, где так и застываю от явившейся мне картины: Китнисс в рубашке, шортах и фартуке моет посуду, волосы собраны в конский хвост, она так увлечена пением, что даже не замечает поступи моих тяжелых шагов. На столе дымится тарелка с пышными блинчиками, приготовлены тарелки, чашки, ложки, вилки, в сковородке на плите что-то аппетитно шкварчит. Кувшин с холодным апельсиновым соком покрылся мелкими капельками воды и под ним намокла скатерть. Что происходит? Пытаюсь вспомнить какую знаменательную дату я забыл, но даже не знаю точно сегодняшнее число. Хочу слегка пошутить над Китнисс, неслышно подхожу к ней со спины и обнимаю. Девушка вздрагивает и роняет тарелку в раковину, тарелка раскалывается надвое. — На счастье, — шепчу я, зарывшись в душистые волосы Китнисс, — почему не разбудила? Все также стоя ко мне спиной Китнисс тихо произносит: — Ты так сладко спал, не хотела тебя будить. Я чувствую под своими руками, как напряглось ее тело. Продолжая прижиматься к ней, забираю из рук девушки губку и домываю тарелки. Наконец, она разворачивается, и я встречаюсь взглядом с ее невероятными серебристыми глазами: — Пит, у меня для тебя сюрприз. Сюрприз? Китнисс продолжает меня удивлять. Она высвобождается из моих объятий, идет в комнату и возвращается, что-то пряча за спиной: — Закрой глаза. Послушно закрываю глаза. Шорох оберточной бумаги. — Можешь открывать! С днем рождения, Пит! — Китнисс протягивает мне альбом для рисования и набор профессиональных акварельных карандашей. Так вот что было не так сегодня утром! Я совсем забыл про свой день рождения. Мне очень приятно внимание Китнисс, несмотря на то, что я давно не рисую. — Спасибо, мне очень нравится! — притягиваю девушку для поцелуя. Она уворачивается от моих губ и машет в сторону стола: «Я приготовила нам завтрак, а потом мы идем гулять». Я совсем не против прогулки в такой чудесный солнечный день и после завтрака покорно забрасываю на плечи рюкзак, который заранее приготовила Китнисс. Успеваю заметить, что она положила в него блокнот и карандаши. — Куда мы идем? — опоминаюсь я, когда мы проходим забор, окружающий Деревню Победителей. Китнисс не сбавляя шага, говорит, что хочет показать мне земляничную поляну в лесу. Забора вокруг леса нет, и мы спокойно углубляемся в чащу. Свежий лесной воздух наполняет легкие, всюду разносится аромат цветущих деревьев и цветов, щебечут птицы и весь этот опьяняющий, зеленый, весенний коктейль заставляет меня улыбаться и по-настоящему чувствовать себя счастливым. Я крепче сжимаю в руке ладошку Китнисс и вижу на ее лице такой же восторг. Мы мало разговариваем, но молчание с ней меня не тяготит, я слушаю звуки леса, пытаюсь запомнить мельчайшие оттенки зелени молодой листвы. Примерно через час пути мы выходим на большую поляну, сплошь покрытую цветами одуванчиков и островками мелких белых цветов земляники. Невдалеке слышно журчание ручья переливающегося между камнями. У меня захватывает дух от красоты этого места. Оставляем рюкзак и бежим к ручью. Китнисс говорит, что этот ручей берет начало из родников в лесу. Вода ледяная, но все равно мы скидываем обувь и ходим по гладким камням на дне ручья. Китнисс крепко держит меня за руку, потому что протез довольно сильно скользит. Вдоволь походив по воде, мы расстилаем плед на краю поляны в тени деревьев и выкладываем провизию, которую Китнисс приготовила утром: сандвичи, свежую зелень из сада, термос с чаем. Вместе с продуктами Китнисс вытаскивает колоду карт и мой альбом с карандашами. Спокойного пикника не получается, я продолжаю пялиться на Китнисс, провожаю взглядом, как девушка слизывает язычком крошки от сандвича со своих губ, поправляет вечно выбивающиеся прядки волос, как легкий ветер колышет полотно ее рубашки, солнце просвечивает через листву над нашей головой и рассыпает узоры на ее лице и волосах. Хлебная крошка осталась в уголке губ Китнисс и я убираю ее указательным пальцем, губы такие мягкие и манящие, еле сдерживаюсь, чтобы не впиться в них поцелуем. Китнисс замирает от моего прикосновения, а потом неуверенно предлагает: -Может, сыграем в карты? С Китнисс я готов играть во что угодно, поэтому соглашаюсь и на автомате спрашиваю: «На что?» Мы часто играли в карты с братьями зимними вечерами, и я неплохо в них преуспел. У Китнисс свои планы. «Давай на желание», — предлагает она. Мое единственное желание прямо сейчас поцеловать Китнисс, но я вписываю в клочок бумаги вполне невинное: «Хочу, чтобы ты научила меня плавать». Бумажки с желаниями завернуты и отложены в сторону, игра начинается. Через некоторое время на равном счете понимаю, что совсем не хочу выигрывать и незаметно поддаюсь. Китнисс, которая как ребенок радовалась каждой своей победе, сейчас, кажется, растерялась. Разворачиваю ее бумажку и вижу строчку «Хочу, чтобы ты нарисовал меня». — Китнисс, ты же знаешь, я старался много раз, но ничего не выходит. Мне очень жаль, — виновато отвожу взгляд. — Придумай мне другое наказание. — Пит, я хочу чтобы ты попробовал нарисовать меня такой, — говорит Китнисс и новые, незнакомые интонации в ее голосе заставляют меня поднять голову и посмотреть на девушку. Я с изумлением наблюдаю как она снимает с себя рубашку и бюстгальтер, на ее шее остается лишь золотистый медальон. Мы встречаемся с Китнисс взглядом, ее щеки горят пунцовым румянцем, но глаза светятся решительностью. — Китнисс! — только и могу выдохнуть я. — Зачем? — Я хочу чтобы ты вспомнил, — шепчет девушка. «Вспомнил что?! Неужели я уже рисовал Китнисс обнаженной? Тогда где эти рисунки, почему я ничего не помню?» — мысли бьются в голове как бабочки запертые в банке. Мое внимание цепляет и удерживает розовый бутон соска Китнисс. Я вижу его в мельчайших деталях как под увеличительным стеклом: выступающую бусинку и круглый слегка бугристый ареол. Взгляд скользит дальше на белесый след от ожога, который хищно вторгся на мягкое полушарие ее груди. Такие же шрамы опоясывают ребра девушки и спускаются к плоскому животу. Красота женского тела завораживает и я невольно рисую в своей голове изящный изгиб шеи, хрупкие плечи, острые ключицы, небольшие правильной формы груди. Китнисс истолковывает мое молчание по своему, она хватает рубашку и прижимает к груди: -Прости, Пит, эти шрамы… они уродливые…Я не должна была… -Т-сс, Китнисс, — хватаю ее за руку, — о чем ты? У тебя самая красивая грудь на свете! Девушка замирает: — Тогда ты сказал мне тоже самое! Помнишь, Пит? Картина отблеска теплого оранжевого пламени на девичьей груди на миг вспыхивает перед моими глазами. — Там был очаг, — говорю я, — ты сидела на моих коленях и я тебя целовал. Правда или ложь? — Правда, — выдыхает Китнисс. — Что еще ты помнишь? — Пока больше ничего, — я неуверенно пожимаю плечами, —, но может это поможет мне вспомнить… Придвигаюсь ближе и осторожно убираю руки Китнисс от ее груди. Кончиками пальцев легонько обвожу контур родного лица, дотрагиваюсь до синеватой жилки, что бьется на нежной шее, провожу ладонями по плавной линии плеч, очерчиваю ямочки ключиц. Освобождаю от резинки копну темных волос, и они тут же рассыпаются по ее плечам. Медальон на тонкой шее мне знаком, я подарил его Китнисс на пляже во время Квартальной бойни. — Ты его носишь? — шепчу я дотрагиваясь до медальона. — Да, только фото поменяла, — и Китнисс открывает медальон. Я вижу в нем всего одну фотографию. Мою. Мысленно даю себе клятву, что остальные места в медальоне займут фото наших детей. От прикосновений к ее прохладной коже на кончиках моих пальцев словно искрят электрические разряды и напряжение из них течет по мельчайшим капиллярам вглубь тела к солнечному сплетению и к низу живота. Завороженно веду руками к груди Китнисс и осторожно накрываю мягкие холмики ладонями, они идеально ложатся в них, большими пальцами поглаживаю набухшие розовые соски. Любимая затаила дыхание и трепещет в моих руках словно птица, попавшая в силки. Из ее полураскрытых губ вырывается тихий стон: «Пит!» Звук родного голоса слаще пения весенних птиц, мелодичнее журчания лесного ручья. Наши взгляды встречаются. Ее взор затуманен, черные ресницы дрожат, пылают щеки, обветренные губы приоткрыты. Нет сил терпеть. Я будто умирающий от жары путник припадаю к ее рту в надежде утолить свою жажду. Китнисс с охотой отвечает на вторжение моих губ, ее язык податлив, а зубы впускают меня вглубь. Насытиться поцелуем невозможно. Когда мы оба задыхаемся от нехватки воздуха, я отпускаю ее рот, обнимаю раскрасневшееся лицо любимой ладонями и покрываю мелкими поцелуями щеки, нос, веки, лоб. Любимая стягивает с меня футболку. Мы судорожно жмемся друг к другу, тремся неровной от шрамов кожей, стараемся прижаться плотней, слиться в одно целое. Спускаюсь поцелуями на шею и мягко укладываю девушку на спину. Беру в рот бусинку соска, перекатываю между губами, дотрагиваюсь до нее языком, пытаюсь разобрать какая она на вкус. Китнисс охает от прикосновений и запускает руки в мои волосы. Я же теряю голову от цветочного аромата нежной кожи, от сладко-соленого вкуса ее тела. Обвожу языком следы от языков пламени на груди любимой. Мне дорог каждый из них, они являются напоминанием того, какую цену нам пришлось заплатить за то, чтобы быть вместе и как важно ценить все, что у нас есть. Китнисс не выпускает мою голову из захвата своих ладоней, пока я медленно прокладываю дорожку из поцелуев к ее животу. Тело любимой дрожит от ласк, а меня сводит с ума ее аромат, который я чувствую пока оставляю влажные поцелуи вдоль низкого пояса шорт, не осмеливаясь заходить дальше. Ее запах провоцирует новую вспышку воспоминаний. Шепчу:  — Китнисс, я целовал тебя здесь. Правда или ложь? Смотрю на девушку, она прикусывает нижнюю губу и медленно кивает. — Расскажи мне, — прошу я и приближаюсь ближе к ее лицу. Китнисс тяжело даются эти слова: — Мы с тобой ласкали друг друга в моем старом доме в Шлаке. Это было до объявления о Квартальной бойне. Через день высекли Гейла, потом объявили Квартальную бойню, и нам уже было не до этого. Потом я хотела быть с тобой в тренировочном центре перед ареной, но ты отказался, сказал, что я не должна делать этого от отчаяния, ты думал, что я останусь с Гейлом. Ты собирался умереть. Она всхлипывает, и слезы выступают на любимых глазах. — Тсс, девочка, все хорошо, все хорошо, — я обнимаю ее и глажу по всему телу. — Я с тобой и больше никуда от тебя не денусь. Убираю губами слезинки с ее щек, целую розовое ушко, вдыхаю цветочный аромат волос. — Пит! — зовет меня Китнисс. Ее голос выдает сильное волнение, румянец покрывает щеки, когда она говорит: «Я хочу чтобы мы пошли дальше». Мой мозг сейчас взорвется. Пошли дальше? Что она имеет в виду? Означает ли это, что она готова быть моей до конца? Китнисс словно прочитав мои мысли смущенно шепчет: — Я хочу, чтобы мы с тобой… чтобы я… была твоей. Я не могу поверить своим ушам. Что происходит? Что она задумала? Слова вырываются сами собой: — Китнисс, если ты это делаешь только из-за того, что так надо, то лучше не надо… Девушка мотает головой: «Нет, Пит, ты не понимаешь, я долго думала, я на самом деле хочу этого». Я вспоминаю еще кое о чем:  — Китнисс, у меня ничего нет для… — Я пью специальные таблетки, — перебивает меня Китнисс. Наконец, я разрешаю себе поверить в серьезность ее намерений. Осознание того, что сбываются мои самые заветные мечты, кружит голову. Но я хочу прояснить еще один вопрос. Ведь в Тринадцатом Китнисс много времени проводила с Гейлом и думала, что я погиб. В отчаянии она могла поддаться напору парня. Как бы спросить Китнисс и не обидеть. Собираюсь духом чтобы выпалить: — Китнисс, если мы не делали этого с тобой перед Квартальной бойней, значит ты до сих пор девственница. Правда или ложь? Я вижу возмущение и обиду в любимых серых глазах, но девушка все же отвечает: — Правда. Невероятная радость от ее слов наполняет мое сердце. Умом я понимаю, что не так уж важно, первый ли я ее мужчина, но знание того, что Китнисс сберегла свою невинность и доверяет ее мне, тешит мое самолюбие. Правда появляется новая проблема. Безумное волнение и страх сделать Китнисс больно приводят к тому, что меня оставляет эрекция. «Прекрасно, я еще и импотент в придачу», — мысленно ругаю себя. Чувствую жуткий стыд за свою неудачу, но все же нахожу силы пробормотать Китнисс: — Боюсь, у меня ничего не получится. Любимая удивленно приподнимается на локтях: — Почему? Я виновато киваю на своего «друга» и невооруженным взглядом видно, что его готовность оставляет желать лучшего. Китнисс обижается: — Ты меня не хочешь? — Нет, что ты Китнисс! — пытаюсь успокоить девушку. — Просто я очень сильно волнуюсь и боюсь сделать тебе больно. Любимая кусает губы: — Я тоже волнуюсь… и хочу тебя… Китнисс протягивает руку чтобы коснуться моей плоти через ткань штанов, на ее прикосновения он реагирует мгновенно. Любимая расстегивает молнию на моих брюках, ее ладонь скользит под белье и нежно гладит его тонкими пальчиками. Я поддаюсь ее ласке и чувствую как постепенно стихает мое волнение, вновь уступая место жгучему желанию близости с ней. Мы снова целуемся. Я не сдерживаю себя и пожираю губы Китнисс со всей страстью, что так долго копил в себе. Любимая отвечает на мой настойчивый поцелуй, ее губы и язык следуют за моими и сплетаются в чудесный узор прикосновений. Китнисс тянет меня к себе все сильнее, в то время как мой жадный язык перемещается на ее нежную шею, а затем добирается до груди. По очереди посасываю каждую грудь, и любимая выгибается как тетива лука мне навстречу. Звуки удовольствия, которые издает Китнисс заставляют его вновь налиться в полную силу и эрекция больно давит в штанах. Я боюсь разрядится так и не достигнув своей цели. Представляю голого Хеймитча. Старый трюк работает, напряжение в паху слегка отпускает, в это время вожусь с пуговицами на ее шортах. Руки дрожат, но с помощью любимой шорты и белье благополучно летят в сторону. Восхитительный темный треугольник шелковистых волос открывается моему взору. Китнисс еще зажата и я поглаживаю ее стройные ноги руками, неровности от ожогов не могут испортить красоты ее светящейся смуглой кожи, покрываю чувствительную поверхность бедер легкими поцелуями. Когда я мягко развожу ее колени, от вида розовых складочек член снова больно дергается в штанах. Вспоминаю, что сам еще в одежде и продолжая осыпать поцелуями бедра любимой стягиваю штаны и трусы. Устраиваюсь между ее колен, с протезом это не очень-то и легко, но все неудобства меркнут перед моим неистовым желанием как можно больше удовольствия доставить Китнисс. Проникаю пальцами в сокровенное местечко, она уже сочится от влаги и горит огнем. — Ты такая горячая! — шепчу я. Не могу удержаться и провожу языком вдоль манящих розовых складочек. Китнисс содрогается всем телом и стонет мое имя. Крепко сжимаю руками ее упругие ягодицы и погружаюсь языком и губами в горячее местечко. Нахожу небольшой выступ на вершинке складочек, посасываю его и щекочу языком. Стоны и крики девушки подсказывают мне, что я нашел ключик к ее наслаждению. Вскоре готовность ее лона и сладострастные звуки, которые издает любимая, заставляют меня отбросить в сторону все страхи и осторожно коснуться своей набухшей плотью входа в ее укромное местечко. От этого касания Китнисс замирает. Я вижу, что любимая крепко зажмурилась и затаила дыхание в пугливом ожидании. Меньше всего на свете мне хочется причинить Китнисс боль, ведь я знаю о страдании все, но и уступить право быть ее первым мужчиной кому-то другому я тоже никогда не смогу. Поэтому я сокращаю расстояние между нашими лицами и прошу ее посмотреть на меня. Когда она распахивает глаза, шепчу: «Люблю тебя!» и помогая себе рукой осторожно проникаю в заветные складочки. Китнисс восхитительно влажная, узкая и горячая. Почувствовав небольшое затруднение толкаюсь чуть сильнее и вхожу глубже. Любимая громко вскрикивает и больно цепляется за мои плечи. Я боюсь двигаться дальше. Глаза девушки вновь плотно сжаты и в их уголках собрались слезинки. Я готов прекратить все немедленно, лишь бы не доставлять мучения Китнисс, но она просит меня не останавливаться. Прижимаюсь своим лбом к ее лбу, любимая смотрит мне в глаза, и так мы движемся навстречу друг другу не отрывая взгляд. Я ничего не слышу вокруг, кроме бешеного стука своего сердца. Наши бедра поймали единый ритм, дыхание одно на двоих, пот смешался и уже невозможно понять, где кончается тело Китнисс и начинается мое. От сокращений ее естества барьеры, которые я тщательно выстраивал, чтобы не кончить раньше Китнисс сметены и вскоре мое сознание вслед за содроганиями тела распадается на тысячи блаженных осколков. Совершенно без сил падаю рядом с Китнисс, из-за шума крови в ушах не слышу ничего вокруг. Постепенно звуки добираются до моего слуха: наше прерывистое дыхание, шум ветра, журчание ручья, перекличка птиц в кронах деревьев. Мне не хочется отрываться от любимой, и мы так и лежим обнявшись. — Как ты? — глупый вопрос, но я на самом деле беспокоюсь, как себя чувствует Китнисс. — Так, как будто потеряла девственность, — краешки ее губ подрагивают в улыбке. — Тебе было очень больно? — Бывало и похуже. Все нормально, Пит, - любимая гладит меня ладошкой по груди. — Но ты не кончила?! — раскаянно говорю я, — прости, Китнисс! — Нет, но мне было очень хорошо. Правда. — Девушка поудобнее пристраивает голову на моем плече. — Обещаю, в следующий раз тебе понравится, — шепчу я в волосы любимой. — Ты думаешь будет следующий раз? — серьезным тоном говорит Китнисс. Сердце уходит в пятки от страха и я всматриваюсь в лицо любимой: — Ты больше меня не хочешь? Похоже у меня такой жалобный тон, что Китнисс хохочет, а затем нежно меня целует: «Конечно хочу, дурачок!» Как же я люблю это в ней! Китнисс всегда была сильной, но сочетание ее мужества и чувства юмора сводит меня с ума. — А как дела у тебя? — девушка гладит меня по щеке и улыбается. — Ты же добился чего хотел. — Можно подумать, ты меня не хотела, — делаю обиженный вид. — Еще как хотела, — шепчет Китнисс, — только ты строил из себя недотрогу. Вот так поворот! Мне интересно как Китнисс пришла к таким выводам: — С чего ты взяла, что я строил недотрогу? — Ну, ты вел себя так сдержанно после возвращения, никогда не пытался соблазнить меня или еще что-то в этом роде. Я уже начала думать, что ты разлюбил меня и не хочешь как женщину. Что я для тебя просто друг. — Глупенькая, я просто не хотел напугать тебя. Не хотел давить. Хотел чтобы ты разобралась в своих чувствах ко мне. — Я разобралась, — шепчет Китнисс и тянется, чтобы поцеловать меня. Конечно, это не совсем то, что я ожидал от нее услышать. Но сам факт произошедшего только что между нами уже с лихвой перевыполнил все мои самые смелые мечты на ближайшие месяцы. Вода из ручья помогает стереть следы страсти с наших тел и мы, распугивая бабочек и маленьких птичек, как первобытные люди, еще некоторое время резвимся на лугу. Китнисс набирает большую охапку одуванчиков и плетет нам венки, а я вспоминаю уроки маскировки и украшаю треугольник ее волос желтыми цветами. В венке из одуванчиков Китнисс похожа на саму Весну и вдохновение, что так долго пряталось от меня не выдерживает такой красоты и требует нарисовать любимую. Я рисую свою Любовь, а в уме сами собой складываются в рифму слова: Я свободен, словно птица в небесах. Я свободен, я забыл, что значит страх. Я свободен, с диким ветром наравне. Я свободен, наяву, а не во сне.* Любовь к Китнисс принесла мне свободу: свободу выбора своего пути, свободу быть тем, кем я хочу, свободу любить ту, кого я выбрал сам. Когда портрет окончен, на лес уже начинают опускаться сумерки и нам пора возвращаться домой. Я вложил душу в этот рисунок, а в надпись под ним свою жизнь: «Ты меня любишь. Правда или ложь?» Моя жизнь в руках Китнисс и когда она улыбаясь, пишет ответ, а затем поворачивает ко мне рисунок с крупной надписью «ПРАВДА», мое на время замершее сердце вновь возобновляет свой сумасшедший ход. Примечание: *отрывок из текста песни группы Ария «Я Свободен»