so kiss me on the mouth

За Гарри крепко закрепилось звание принца еще в далёком детстве, когда мама подарила ему большого белоснежного игрушечного коня, на котором можно кататься, а сам Г вытаскивал его во двор, потому что там воздух чистый и ощущение верховой езды с присущей ей свободой ярче. Соседские мальчишки совсем немного завидовали, - особенно тогда, когда родители отказывались пускать их к Стайлсам поиграть, - но чаще просто беззлобно смеялись, прозывая его прекрасным принцем на белом коне. Мечтой любой девчонки - о том, что мальчики тоже мечтают о принцах, тогда, почему-то, никто не задумывался. Первый раз детское прозвище было использовано, когда Гарри исполнилось сладких шестнадцать - почти большой, первый шажок во взрослую жизнь, - и он упорно отказывал пьяной девушке в ласках, мягко утверждая о её алкогольном опьянении и о том, что утром она будет жалеть о пьяном сексе в гостевой спальне своего одноклассника. И она благодарно улыбнулась утром, с непреодолимой нежностью в голосе утверждая, что он, Гарри - благородный принц, раз не воспользовался такой прекрасной возможностью. Стайлс тогда совсем немного покраснел, и не нашел ответа на непринужденное предложение провести время вместе - о том, что он хочет быть принцем для какого-нибудь мальчика, Гарри решил промолчать. В третий раз, и по сей день, он приходится принцем для двадцати пяти второклассников, которых обучает элементарным наукам в младшей школе, потому что у него очаровательные длинные кудряшки и смешные пиджаки - как у принца. И, если говорить откровенно, Г не успел заметить, когда «мистер Стайлс» превратилось в «мистер Принц», но вообще-то, он совсем не против: ему даже нравится. Его дети безбожно милые, и воспринимают математику гораздо лучше, если Стайлс делает вид, что их класс - Королевство. Он даже декорации из цветной бумаги вырезал, чтобы атмосфернее получилось - детишки в восторге. У Гарри в его - куда летят года? уже? - двадцать пять ни разу не появилось того, кому бы хотелось показать детские рисунки и корону, которую он обязан носить в стенах школы, потому что «вы же принц, мистер Принц, куда вы без короны». Мужчины приходят и уходят, но на пороге его квартиры - или в поле его зрения - никогда не появлялся тот, кого можно назвать своим. Или, вообще-то, появлялся. Но он не знает о том, что Гарри вообще существует, так что, вполне справедливо считать, что он - иллюзия, да? Его зовут Луи, - так гласит бейджик на его груди, - он громко смеется при разговоре с греческим богом в кожаной куртке, который, почему-то, всегда сидит во время смен Луи и болтает без умолку, постоянно прикасается и, очевидно, делает его счастливым. А Гарри выучил наизусть всё его расписание, - нет, это не слежка, а влюбленность, ладно? - и всегда приходит вечерами, чтобы проверить тетради с детской писаниной за самым дальним столиком, попивая мокко - сваренный рукой Луи - и слушая Эда Ширана на стареньком айподе. И если это дело занимает полчаса из трех внутри проведенных, то это совсем не вина Гарри. У Луи острые скулы и колючая щетина, которая, наверное, составляет часть его стиля, или же олицетворяет крайнюю степень лени - Гарри не знает. А еще у него коллекция адидасовских толстовок, глупые татуировки на правой руке и высокий голос, разносящийся по всему кафе громким звоном: слов не разобрать, но Г убежден, что Лу обсуждает со своим - парнем? другом? мужем? - собеседником что-то весёлое, заставляющее обоих смеяться до того самого момента, пока Луи не приходится варить очередной кофе для посетителя. В этот день в кафе необычно тихо, но Гарри не удивлен - сейчас девять утра, и Луи выглядит очень сонным и явно не собирающимся снимать свою серую бини с растрепанной чёлки, и Найл, их официант, поёт ирландские песни во весь голос и размахивает своим фартуком над головой, излучая бесконечную энергию, - как такое возможно в столь раннее время? - а греческий бог тихо смеется над этой картиной, допивая порцию своего кофе. Стайлс впервые здесь так рано, и он занимает привычное место в самом углу, - но все равно катастрофически близко к барной стойке, - доставая стопку детских рисунков из большого рюкзака. — Эй, Гарри, ты сегодня гораздо раньше! - кричит Найл, и ладно, Стайлс готов сквозь землю провалиться, потому что все три пары глаз обращены прямо на него. Он собирается запустить руку волосы, но натыкается на аккуратный пучок, и мысленно ругает себя за собственную глупость, потому что он, должно быть, выглядит как полный дурак, а его пристальный взгляд уперся прямо в улыбающегося Лу. Когда Гарри понимает это, ему становится по-настоящему неловко. — Этот Гарри вообще знает, что секс происходит по обоюдному согласию? - кожаная куртка говорит вполголоса, но Г все равно слышит его из-за повисшей тишины, и отчаянно краснеет, заставляя себя отвести взгляд. Не получается. — Лу, сделай смущенному Гарри его мокко, — Ни говорит с привычным задором, и Стайлс ему неоценимо благодарен, потому что Луи отвлекается от глупого, глупого Гарри и идет к кофемашине, поправляя съехавшую на лоб шапку. Тишину прерывает громкий звон колокольчика при входе, и Г почти выдыхает с облегчением, наблюдая за симпатичным шатеном в растянутой толстовке, который стремительно направляется к барной стойке и тут же обнимает греческого бога за талию, называя его Зейном и целуя в черную щетину. Зейн называет его малышом, тепло улыбается и смеется на гримасу Луи, изображающего рвотный рефлекс. Мир Стайлса в миг обретает краски за считанные секунды, и он уверен, что хочет попробовать позвать Луи на свидание, но стыд за неловкую ситуацию убавляет в нем энтузиазм, и он просто грустно вздыхает, упираясь взглядом в рисунок маленькой Салли - радуга, как символично! - и ожидая, пока Найл принесет ему кофе. Но перед его лицом появляется ладошка, опускающая кремового цвета чашку с дымящимся мокко, и Гарри задумывается - всего на секунду, - как гармонично она бы смотрелась в его руке, а Луи просто оставляет на столе салфетку с номером своего телефона. Гарри хочется подпрыгнуть в неподдельном восторге, но он просто краснеет еще больше, наблюдая за удаляющейся фигурой Лу, который говорит что-то о лондонской погоде и солнечном затмении. Гарри плюет на правила приличия и перезванивает тем же вечером, мягко здоровается и встречает смех Луи на том конце, когда назначает ему место и время встречи для их первого свидания. И потом они разговаривают еще час о совершенных глупостях: о том, что Лу не хочет придумывать речь шафера на свадьбу Зейна и Лиама, и о том, что Джесси не написал заданное Гарри сочинение, оставляя корявое «да поможет мне бог» на половину страницы, и о бабочке на животе Стайлса, олене на плече Томлинсона, куче сестёр и еще немного о том, что они, кажется, хорошо ладят - о том, что счастье Стайлса заключается в карамельных волосах и ярких голубых глазах, Г решает промолчать. В субботу, что выдается слегка прохладной, но обманчиво солнечной, Гарри видит сосредоточенного на своём телефоне Луи, который сидит на скамейке, и тепло улыбается, не веря своей удаче: вот он, та самая недосягаемая звезда, непринужденно ожидает его напротив сломанного фонтана в парке, а Гарри смертельно опаздывает, почти злясь на себя за то, что не реализовал свою замечательную идею в срок. Но когда он садится рядом с ним, Лу улыбается так чисто и искренне, что Стайлсу становится совершенно стыдно за то, что он заставил его ждать. Гарри глубоко вздыхает через нос и чувствует преждевременный румянец, расцветающий на его щеках. — Что ты думаешь насчет поцелуев после поедания сладкой ваты? — Г слегка улыбается в предвкушении, наблюдая за закусившим губу Луи, и он продолжает раньше, чем Томлинсон может ответить, - я обещаю, Лу, что это будет самый сладкий поцелуй в твоей жизни. Дай мне только сладкую вату найти, ладно? Луи заразительно смеется, часто-часто кивает, и Гарри чувствует внутри всепоглощающее тепло, говорящее голосом Эда о залечивающей раны и исцеляющей души любви, и Стайлс готов поклясться, что рядом с ним сидит не просто мальчик, а произведение искусства, за которым ему посчастливилось наблюдать чуть ближе. Такой невероятный и солнечный, вызывающей в Стайлсе желание уткнуться в его ключицы и плакать, не зная, как откупиться от его бессмысленной, бессердечной красоты. Но он просто вскакивает с места, слишком взволнованный предстоящими поисками сладкой ваты - обязательно розовой, - и Луи поднимается следом, мягко переплетает их пальцы и начинает болтать о температуре воздуха, подорожавших сигаретах и о том, что ему пора подстричься. Гарри слушает с легкой улыбкой на искусанных губах и ставит на повтор песню Ширана, передавая наушник Луи, - о том, что он хочет провести с Лу вечность, Гарри решает промолчать. Сладкая вата ярко-пурпурного цвета у них одна на двоих, она тает на языке и пачкает Лу уголок губ. Гарри хрипло смеется очередной шутке Томлинсона, почти задыхается от собственных мыслей и порывисто целует оставшийся кусочек, чувствуя растущую улыбку под своими губами. — Знает ли малыш с острыми скулами, что принц в него влюблен? - выдыхает Гарри куда-то в шею Луи, прикрывая глаза в уютном блаженстве, окутывающим их с головой. — Так поцелуй мои губы, принц. В наушниках продолжает петь Эд Ширан, а Гарри чувствует фейерверки, когда язык Лу касается его неба, а его руки ложатся на талию, мягко сжимая бока через шёлковую рубашку. Это в миллионы раз слаще, чем обещал Г: что-то, похожее на чистый мёд или гляссе с семью ложками сахара, что-то несравнимое ни с одним поцелуем Гарри, что-то, напоминающее любовь. Гарри показывает все рисунки учеников, что накопились в квартире, приводит его в импровизированное Королевство и надевает ему на голову корону из жёлтого картона, заботливо сделанную руками Дарси, а Луи счастливо торчит на всех уроках в свои выходные, придумывая новые и новые игры для решения примеров по математике. Когда Гарри снимает свою нелепую черную шляпу, поправляя лацканы синего пиджака Лу перед тем, как тот начнет свою речь шафера на свадьбе Пейнов, он чувствует себя невозможно счастливым. И знает, что это взаимно.