***
— А я тебе говорю, храмовники рыскали по деревне. — Ну. — Во дела! — Искали мага. Говорят, малефикар, убийца и демон. А глазищи, что два блёклых омута — как посмотрит на тебя, так душу вытащит. — Да откуда у нас маги. Они ж в своих тряпках ходят и заклинания вечно читают, а тут ни одной новой рожи за десять лет. — Хе… — Вот и я так сказал им — да хрен его знает! Мы таких не видали. Адейн сидел рядом с мужичьём и смотрел в кружку, пряча взгляд. Он никогда никому не смотрел в глаза, уж слишком они были приметные из-за андерских корней — светлые, пронзительные. Замотанные в тряпки руки тряслись как у заядлого пьяницы, выбивая по кружке пальцами дробь. Крестьяне толклись в трактире, напиваясь медовухой после тяжелой работы в поле, и обменивались последними новостями. — А я слышал, что трупак какой-то возле леса ходил. Язык высунут, глаза навыкате, башка размозжённая. А смердит что твоя задница. Ночью бабу Кастарика напугал и уволокся в лес обратно. — Однако, надо бы милсдаря попросить нам выставить стражу. Мож, этот беглый маг и поднял мертвяка. — Может и поднял. — А что, если он прячется среди нас?.. Адейн резко встал с места. Дверь качнулась на петлях, запуская в таверну прохладный весенний ветер. — Во Годард даёт. — Зайца чтоль увидел?.. Раздался дикий хохот.***
Лесничий Хэмблтона Годард жил в миле от деревни и славился неразговорчивостью, скверностью характера и даже дикостью, а от этого необщительностью. Он был отшельником, и свои обязанности исполнял из рук вон плохо, а потому никто из деревни по большому счёту не обращал на него внимание и принимал за местного чудака. У него была густая нечёсаная борода, заляпанный жиром бесформенный кафтан и безразмерные сапоги из шкуры оленя. И крутой норов — его взгляд горел сумасшедшим огнём человека, давно оставившего свой разум. Подобный образ сыграл Адейну на руку, когда той ночью, в безжалостную стужу, он появился на пороге одинокой хижины. Увы, договориться мирно с Годардом не удалось: как только Адейн открыл рот, топор чуть было не проломил ему череп. Вспышка сломанного магического щита отбросила от себя нападавшего, а холод, сотворённый заклинанием, остановил в его венах кровь. Как только последний вздох вышел из его лёгких, Адейн поменялся с ним одеждой, и, сбрив топором бороду, для верности размозжил как следует голову и лицо. Даже если бы труп и нашли, то приняли за неизвестного беглого мага. Лесника он закопал глубоко и, как тогда казалось, надёжно, но, увы, ходячий мертвец свидетельствовал об обратном. Днём нежить не любила выходить на свет — он делал её слабее, уязвимей — и оттого предпочитала прятаться где-нибудь в сырых пещерах или, что чаще, своих могилах. Первым делом стоило проверить именно её. Адейн спрыгнул с камня, и в груди зашевелился червь тяжёлых воспоминаний: здесь, среди снега и льда он вгрызался лопатой в мёрзлую почву — одинокий дуб в окружении стройных осин скрывал под корнями неприглядную тайну. Поднятая земля, как будто бы её вспахали, проваливалась под ногами. Кто-то не так давно рылся в почве. Он почувствовал остаток магии, творившейся здесь, и истончившуюся завесу. Сомнения, которые ещё оставались до осмотра места, развеялись в одночасье. Это не просто мертвец, это призванное в тело возмездие. Адейн огляделся по сторонам — лес ответил ему тишиной и покоем. Мир замер в предвкушении зла. Мощная волна заклинания прокатилась по земле, сотрясая её. Если бы он не был готов к чему угодно в любую секунду, то мстительный дух смог бы застать его врасплох, но не сейчас. Адейн при кинетическом ударе кувыркнулся через плечо и снова встал на ноги. Увы, сделал он это не так грациозно и потянул шею. Прошипев ругательство, он поднял взгляд. Мертвец в его мантии ещё сохранил на себе плоть, что ошмётками сползала с изуродованного черепа. Кости пожелтели, рёбра пиками торчали из грязных лохмотьев, и всё-таки чужая магия вдохнула в эту искорёженную форму жизнь. И теперь это существо хотело только одного — его смерти. Мертвецы не ведают усталости, не чувствуют боли. Они идут напролом, не знают что значит отступать. Рано или поздно они находят свою жертву, и горе тому, кто встанет у них на пути. Жене Кастарика несказанно повезло, что монстр не тронул её, неизвестно, что тогда заставило неупокоенного покинуть деревню. Увы, духов не поймать в сети, не заточить в ментальную клетку. Их связь с тенью слишком прочна, чтобы сломить сознание, даже такое убогое, вмещающее всего-навсего одну эмоцию, направленную на разрушение. Адейн видел только один путь, чтобы победить его. И он сбросил с изрезанных ладоней тряпки. Незаживающие раны превращались в глубокие борозды, достающие до кости. Чужими жизнями он рассчитываться не привык, а на постоянное исцеление не было ни времени, ни лишних сил: его исследования требовали новой крови, и если бы он каждый раз брал её из разных мест, то очень скоро стал бы похож на изрезанную куклу ривейнских пророчиц. От нехватки маны сосало под ложечкой и тянуло суставы, но как только он нырнул в поток энергии, зачерпнув её из крови, грудь словно распахнулась, а реальность, контролируемая разумом, заиграла тысячей красок. Жизнь течёт, как кровь и вода. Тот, кто способен перенаправлять силу в другое русло, имеет всё. Овладевая искусством управления стремительными потоками воды, преобразования её из жидкости в лёд, изо льда в густой пар, легко овладеть и искусством управления кровью. Адейн умел подчинять стихии как никто другой. Ревущий поток, который должен был обрушится на мертвеца в виде дождя, превратился в острые иглы льда, рассекая мантию в клочья, начисто срезая с костей гнилое мясо. Некоторые заклинания выглядят не просто пугающе — отвратительно. Естественно, что магов страшились. Но ни ветер, ни вьюга не остановили надолго того, кто движим духом. Тогда Адейн вложил ещё больше силы в заклятие, так, что мертвец покрылся инеем и замедлил шаг. Секунда, и скелет издал пронзительный хруст: позвоночник переломился пополам, грудная клетка отделилась от ног, и поползла дальше, цепляясь за землю. Костлявая рука пыталась дотянуться до него, но через мгновение застыла в воздухе и замерла. Адейн с силой пнул череп, отделяя его от туловища. Растащив по роще конечности скелета, он намеревался закопать их в разных местах, чтобы уже никто и никогда не потревожил старые кости. Эльфийские ритуалы именно так предписывали поступать с одержимыми. Огонь тоже неплохо справлялся с подобной задачей, если кости прогорали дотла. Когда он присыпал последний холм прелыми листьями и травой, из леса вышли девятеро, окружая кольцом: вот и пришли те самые храмовники в стальных латах и мечами наголо. Он ждал их всю зиму и даже стал переживать, что про него позабыли. Ожидание — худшее из состояний. Но вот чего он не мог ожидать, так это то, что они придут с магом. — Вот и наш беглец, Адейн, — из-за шеренги храмовников вышел Вейлр, предводитель лоялистов. — Ну и как тебе доля отшельника? Не научился ещё говорить с волками и слушать деревья? Следовало ожидать, что науськивание мертвеца стало его идеей. Вейлр любил нестандартные методы. В руке он сжимал амулет-филактерию с капелькой крови Адейна, по которой его и нашли. Коллеге тоже не были чужды секреты запретной магии. — Надо думать, что ты быстро догадался, кто на самом деле жил в хижине. — Гораздо сложнее было найти её старого хозяина. Знаешь, какую кличку тебе дали в Круге? Хладнокровный. Правда, не из-за каких-то личных характеристик, уж прости. Все считали, что ты давно замёрз, и всё, чего мы добьёмся, это найдём твой хладный труп. Кто-то из храмовников глупо посмеялся. — Кровь внутри сосуда не могла обманывать и упрямо указывала на сие захолустье, да и бедный мёртвый Годард вывел нас к деревне. Мы боялись, что ты убежишь, как только услышишь, что тебя ищут. Но я знал, что ты не оставишь бедных жителей в беде и пойдёшь их спасать от нежити, — он поднял руку, остерегая его от резких движений. — Не советую сопротивляться, Адейн. Всем будет лучше, если ты сразу сдашься. Он мало что мог сделать с девятью собаками, обученными находить и уничтожать отступников — они бы порвали его разум в клочья, подавили связь с Тенью и оставили на коленях беспомощно хватать воздух ртом. Но даже если бы Адейн мог защититься от их чар, даже если бы попробовал бежать и попытался истреблять их по одному, ведя тропой, на которой расставил силки и ловушки, то Вейлр в любое мгновение мог осушить его резерв до дна. Он выпил бы его силу, и смог использовать её сам. Но Хладнокровный слишком долго ждал своих палачей, ждал, чтобы расплатиться сполна. И у него было время, чтобы подготовиться к встрече. Адейн разжал кулаки. Кровь из порезов просачивалась сквозь бинты и медленно стекала по пальцам, капая на землю. — О, я бы обязательно вернулся, — металлическим тоном проговорил он, — А вот что действительно лучше, так это если бы тебя здесь не было. Он никогда ещё не видел как действует заклятие подчинения крови на людей. Ему приходилось использовать его на мышах-полёвках, птицах, бешеных собаках, а однажды к хижине подошёл медведь-шатун, разбуженный ранней оттепелью. Но никогда на людях. Их крики стояли в ушах. Интересно, услышат ли шум в деревне? Лица исказила гримаса боли, они пальцами пытались вырвать себе глазницы, чтобы только не чувствовать агонию. Насколько она ужасна? Когда Адейн опустил руки, тела храмовников рухнули на землю словно марионетки с перерезанными ниточками. Вейлр был ещё жив. Из его носа ручьём текла кровь, в глазах полопались сосуды, белки налились красным, а в зрачках горел страх. Маг попятился, поскуливая и причитая, пока не упёрся спиной в дерево: — Адейн, пощади!!! — он всё ещё судорожно сжимал филактерию, как будто бы она могла его спасти. — Тебя здесь не было, — повторил Адейн и щелчком пальцев взорвал пузырёк в руке Вейлра.***
Сатиналья медленно подкрадывалась к Хэмблтону, совершая с местными жителями удивительные метаморфозы. Всё больше среди угрюмых крестьян встречалось радостных лиц, хозяйки наводили порядок и украшали дома хвойными веточками и бумажными фонариками, их мужья приезжали из города с корзинками подарков, которые тут же наперебой расхватывала счастливая детвора. Мягкая зима в этом году позволяла ходить без толстых шапок и варежек, а солнце ласково грело, почти как ранней весной. Адейн сидел па пороге хижины, вырезая ножом древко. Посох почти был готов, осталось только забрать у кузнеца стальной набалдашник и прицепить на другой конец острое лезвие-гарпун, которым можно и рыбу поймать и, в случае чего, отбиться от разбойников. Никто в таком приспособлении и не заметит магического оружия. Растянутые шкурки зайцев, куниц и песцов висели стройными рядами на веревке — вынужденное занятие охотой оказалось неплохим постоянным источником дохода. Ему хватало и на скромный быт, и на гнедую лошадку с повозкой, и на магические реагенты, что он приобретал через Хартию в Маркхаме. Его достаток тут же был оценен отцами с невестами на выданье, а через какое-то время Адейн стал замечать, что дочка молочника зачастила к нему: то парного молока принесёт, то сметаны отложит в довесок. Она была миленькой: смешливой и скромной. Слушала его рассказы про магию, легенды, про всё, что знал и вычитал в книгах, с совершенно искренним любопытством и удивлением. И как-то он словно в шутку, но совершенно серьёзно сказал: «А ты знаешь, на самом деле я маг». Поверила ли она? Неизвестно. Но после этого больше к нему не приходила. Было ли глупостью подвергать свою жизнь опасности ради одной-единственной надежды на искреннее чувство? Ждать ли ему облавы с вилами и факелами или, может быть, она ещё вернётся, и тогда он попросит её руки без дурацких шуток. Кто знает. А пока — Хладнокровный поставил на посохе девять засечек. По одной на каждого храмовника, что пришли за ним. Ну а Вейлр… его ведь не было.