***
Кошмар этот начался месяц назад, когда отец застукал Женьку, целующимся с одноклассником. У них и не было-то ничего. Целовался скорей из интереса. Женька уже давно понял, что мальчики ему интересней, чем девочки, но наивно считал, что никто этого не замечает. А Ромка заметил. Маленький и яркий, как попугайчик, Ромка был главным заводилой и хулиганом в классе. Одевался он так, что в глазах рябило, звенели многочисленные побрякушки на шее и руках, а цвет волос менялся каждую неделю. При всём при этом он умудрялся учиться на одни пятёрки, и потому на его выходки и жуткие наряды учителя закрывали глаза. — А я всё зна-а-аю! — нежно пропел он на ухо Женьке как-то после уроков. — Что ты знаешь? — спросил Женька. — Видел, как ты наших мальчиков в раздевалке разглядываешь. Славку с Андрюхой. А Андрюху так прямо глазами ешь. Женька покраснел: — Тебе показалось. — Ну да, ну да, — согласился Ромка. — Которую неделю за тобой наблюдаю, и всё мне кажется, — он засмеялся. — Да расслабься, Жень, кроме меня никто не заметил, а я своих не выдаю. — Каких своих? — Мы с тобой одной крови, — заговорщически шепнул Ромка, обнимая за плечи. — Я не голубой, — вырвался Женька. — Ясно! Просто… Просто смотрел и всё. И нечего за мной шпионить. — Конечно. Только когда в следующий раз будешь просто смотреть, ты поаккуратней, Славик-то не тронет, ему похрен, а от Андрюхи прилетит, мало не покажется. Ещё и растреплет на всю школу, а нам ещё полгода учиться. Женька фыркнул и пошёл было к дому, но вдруг остановился: — Погоди, а ты чего, реально голубой?***
— В жизни всё надо попробовать, Женечка, — наставительно сказал Ромка, когда они шли по домам. — А ты как будто всё пробовал. — Ну, всё не всё, какая разница. Я, невинность ты наша, и с девушками спал, и с парнями. — Да ладно. — Ну ладно, врать не буду, — засмеялся Ромка. — С девушкой один раз только. А вот ребят у меня двое было. Первый мой ровесник, мы с ним в лагере познакомились. — А второй? — жадно спросил Женька. — А второй — это мой сосед, прикинь! Он меня на пять лет старше. И тебе попробовать надо, может, ты и правда не гей вовсе. — Нет, — признался Женька. Ему вдруг остро захотелось поделиться своими проблемами. — Я давно понял, что мне ребята нравятся. — Это ещё ничего не значит. Мне вон лошади нравятся, так я что, зоофил, что ли? Давай, пошли к тебе. — Э-э, зачем? — Не бзди, не изнасилую. Просто поцелую, а ты потом скажешь про ощущения. Может, противно станет. И Ромка затащил растерявшегося Женьку в подъезд. — Расслабься! — скомандовал он, прижимая Женьку к стене. — Глазки закрой и расслабься. Я не кусаюсь. Женька послушно закрыл глаза. Он не чувствовал ни волнения, ни возбуждения, просто интересно было, вот и всё. Ромка осторожно, словно пробуя на вкус, пососал Женькины губы, и язык его скользнул внутрь. Женька ничего не успел понять, поскольку в этот момент их и застукал тихо зашедший в подъезд вернувшийся с работы Женькин отец. Женьку он узнал сразу, а разноцветного длинноволосого Ромку принял сначала за девушку, и хотел уже тихонько пройти мимо, но вдруг остановился, пригляделся повнимательнее… и задохнулся от ярости. — Ах вы, сукины дети! Ромка отпрыгнул в сторону: — Вам чего, папаша? Проходите, не мешайте людям. Отец не слышал его. С перекошенным от ярости лицом он смотрел на Женьку. — Ах ты, гадёныш, — хрипел он. — Убить тебя мало. — Пап, — прошептал Женька, чувствуя, как от страха подгибаются колени. — Ты всё не так понял. — Я всё правильно понял, — сказал отец, тяжело дыша. — Живо домой. — Папа? — удивлённо спросил Ромка. — Уважаемый, вы действительно не так… Отец перевёл на него взгляд, и Ромка осекся. — Домой, ну! Женька на деревянных ногах пошёл наверх. Дома отец молча запер его в комнате, и до вечера не пускал даже в туалет. Вечером пришли мать с братом, и Женьку вывели в гостиную. Много говорить отец не умел и не любил. Всё было просто и коротко. Его младший сын — грязный педераст. Мразь и ничтожество. Мать плакала и капала валерьянку в стаканчик. Виктор молча буравил Женьку тяжёлым взглядом из-под густых бровей. — Всю жизнь их ненавидел, ублюдков, — говорил отец. — А теперь в собственной квартире терпеть придётся. Да-да, терпеть. Не бойся, я тебя не выгоню. Не хватало ещё, чтоб соседи на меня косо смотрели. Но в комнате Виктора ты жить не будешь. Не хватало ещё, чтобы рядом с моим сыном пидор жил. Из кладовки вещи уберу, там будешь. Аня, выдели ему отдельную посуду, полотенца, что там ещё нужно. — Папа! — дрожащим голосом произнес Женька. — Пожалуйста… — Молчи! — закричал отец. — И чтоб ни слова от тебя я больше не слышал. Убирайся. Сгорбившись, мальчик побрёл в свою, нет, теперь уже в бывшую свою комнату, собирать вещи. Книги, одежда — всё валилось из рук. Отец принёс большую клетчатую сумку, вырвал из Женькиных рук какое-то барахло и швырнул в её утробу. Следом полетело всё остальное. В кладовке оставили только старый журнальный стол да раскладушку. Женька без сил упал на неё и расплакался.***
На следующий день Ромка подкараулил его у школы. — Женьк, прости. Так ужасно получилось. Сильно вломили? — Всё в норме, — ровным голосом ответил Женька. — Мы же ничего не делали. Ну пососались, ну и что? Сказал бы, что на спор. — Всё нормально, — повторил Женька. Ромка схватил его за руку, заглянул в лицо: — Что? Всё плохо, да? — Всё хорошо. — Жень, прости, я не думал, что так получится. Женька через силу улыбнулся: — Ром, не надо. Когда-нибудь всё равно бы узнали. Хватит об этом, ладно? Ромка горестно вздохнул, кивнул и поплёлся за Женькой в школу.***
Так плохо ему ещё в жизни не было. И что самое ужасное, отец был прав, и нет смысла говорить, что это всего лишь шутка. Он заглядывается на ребят, и до девчонок ему дела нет. Он грязный гомик, отброс общества, и нормальным уже не станет. Отец его теперь в упор не видел. Женька тоже старался лишний раз на глаза не показываться. Из кладовки выходил лишь на кухню, поесть, да в ванную. В выходные он уходил из дома на целый день. Мама тоже не подходила, только когда отца не было дома, совала в карман шоколадки, быстро-быстро гладила по голове и отходила. Брата Женька почти не видел, тот приходил с работы поздно, а если сталкивались, Виктор, прищурившись, не сводил с Женьки глаз. Юноша съёживался и старался поскорей проскочить к себе. Женьке было тоскливо и одиноко. И не поговоришь ни с кем, близких друзей у него не было. Ромка, правда, таскался за ним как привязанный. Всё жалел, что невольно подставил, и пытался выспросить, что да как. Но Женька упорно отмалчивался, повторяя как заведённый, что все нормально. Когда-то хотел дружить с Ромкой, но теперь понял, что этот мальчик-праздник не тот, перед кем душу изливают.***
Так прошел Новый год, прошло Рождество. Женька уже начал понемногу привыкать к положению изгоя. А через несколько дней отец вызвал его на разговор. Женька удивился и испугался. — Виктор купил квартиру, — сходу начал отец, глядя в сторону. — Он хочет, чтобы ты жил с ним. Сказал, что перевоспитает тебя, и я надеюсь, что у него получится. — Что? — Женька не верил своим ушам. — Зачем? — Я знаю, вы близко не общались, всё-таки десять лет — большая разница в возрасте. Но всё же, он ближе к тебе, чем мы. Он убедил меня, что ты просто запутался. Тебе семнадцать лет, Женя, у вас у всех в этом возрасте в голове каша. Думаю, Виктор вправит тебе мозги, и ты забудешь свои глупости. Тогда сможешь вернуться домой. А пока ни видеть, ни слышать тебя не хочу. Собирай вещи. Женьке вдруг стало страшно. — Пап, — робко сказал он, — может, не надо? Отец повернулся и посмотрел Женьке в глаза. Он никогда не повышал голоса, но хорошо умел смотреть так, что слова застревали в горле. Женька опустил голову. — Хорошо. Как скажешь. Квартира Виктора оказалась скромной двушкой, расположенной неподалёку от родительской. Виктор кивнул Женьке на маленькую комнату: — Это твоя. Комната была маленькой, но очень светлой, современно обставленной. Женьке всегда хотелось именно такую уютную отдельную норку. Он не понимал, зачем Витьке это надо. Отец был прав, дружеских отношений между братьями никогда не было. Да и обычных тёплых, братских тоже не было. Никаких не было. В детстве Виктор не переваривал сопливого, вечно ноющего недомерка, отнявшего половину его комнаты, сующего нос куда не надо и постоянно хватавшего его вещи и игрушки. Став постарше, он просто перестал его замечать. Виктор был точной копией отца, такой же рослый и широкоплечий блондин, такой же немногословный. Женька же весь в мать, невысокий, тонкокостный, темноволосый и кареглазый. Женька домосед, на улицу лишний раз не выгонишь. Виктора же наоборот, не загонишь. Несмотря на свою угрюмость и молчаливость, он имел прорву друзей и подруг. Два года назад Виктор неожиданно для всех женился и переехал к жене. А полгода спустя так же неожиданно развёлся и вернулся домой. Они почти не общались. Разговаривали, конечно, если «привет-как-дела-нормально» можно считать разговором. «Странно всё это, — думал Женька, складывая одежду в шкаф. — Ему всю жизнь на меня плевать было, что есть, что нет, и вдруг братские чувства взыграли. И как он, интересно, девушек приводить будет? Я ведь только мешать буду». Мысли его прервал заглянувший в комнату Виктор: — Я пиццу закажу, ты с чем любишь? Женька оторопел: — Ну, с ветчиной. И с грибами. За ужином они не разговаривали. Виктор смотрел футбол и вполголоса материл игроков. «Может, он меня просто пожалел? — размышлял Женька, жуя пиццу. — Хотя на него это не похоже. Ладно, поживём, увидим. Может, всё обойдётся». Но он ошибся.***
Доев, Женька убрал со стола и, пожелав брату спокойной ночи, пошёл к себе. Лечь он не успел. Дверь без стука распахнулась, и в комнату вошёл Виктор. — Всё ещё в пижамке спишь? — засмеялся тот. — Снимай. Она тебе больше не понадобится. Женька удивился: — Вить, ты чего? Виктор приблизился к брату и выдохнул: — Я сказал, раздевайся. Женька заморгал, попятился, и вдруг рванул к двери. Виктор цапнул его за пояс, приподнял и швырнул на кровать. Женька взвился как пружина, но тут же оказался перевёрнутым на живот и придавленным к кровати тяжёлым телом брата. Через секунду его пижамные штаны улетели в сторону. У Женьки мелькнула вдруг мысль, что его сейчас попросту выпорют. Мелькнула и погасла, потому что следом за штанами улетела и футболка. Удерживая одной рукой Женьку за шею, второй Виктор жадно шарил по его телу. Женька открыл рот, чтобы заорать, но голос вдруг пропал, и он только хватал воздух и трясущимися руками пытался оторвать от себя руки брата. — Как оно, с мужиками, нравилось? — шептал Виктор ему на ухо, обжигая дыханием. — Хуи сосать нравилось? А мне отсосёшь? И тут Женька хрипло закричал. — Кричи, кричи, — бормотал Виктор. — Люблю, когда кричат. Жаль, кроме меня никто не услышит. Стены тут толстые. — Витя, не надо, что ты делаешь? Отпусти! Отпусти меня! Виктор хватал его, больно, до синяков. Просунул руку под Женьку, сильно сжал его член и одновременно до крови укусил в плечо. — Витя, Витенька, я прошу тебя! Не надо! — бился под ним Женька. Виктор дёрнул его за бёдра вверх, ставя на колени, и с силой надавил между лопаток. Женька беспомощно выгнулся, задница его вызывающе оттопырилась. — Какой вид, а? — Витенька! — рыдал Женька, отчаянно дёргаясь. — Пожалуйста, миленький, не надо! Не надо! Пожалуйста! Виктор расстегнул джинсы и вытащил напряжённый орган. Смачно плюнул в ладонь и растёр по члену. Приставил головку к входу. Нажал. — Не на… а-а-а! — Ох, какой ты узкий. Да не дёргайся ты, не зажимайся, тебе говорят. Рывками он вошёл до конца, перевёл дыхание и начал двигаться. Боль была обжигающей. Казалось, его сейчас порвёт пополам. Женька извивался, пытаясь вывернуться, но Виктор крепко держал его за бёдра и остервенело толкался. Между ног что-то потекло. Кровь? — Ви-и-итя! Хва-а-тит! Ви-и-итя! Брат, словно не слыша, продолжал вколачиваться. Женька выл и грыз зубами подушку. Больно! Как же больно! Казалось, что это длилось целую вечность. Наконец Виктор протяжно застонал, кончая. С противным чпоком вытащил наконец своё орудие пытки и рухнул на кровать, тяжело дыша. Женька, дрожа всем телом, завалился на бок рядом с ним. — Что, не понравилось? С мальчиками твоими лучше было? Ну ничего, переживёшь. Он встал и, подтянув спущенные джинсы, направился к выходу. В дверях вдруг обернулся, словно любуясь делом рук своих, и молча вышел. Женька долго лежал не шевелясь, только слёзы текли по щекам. На следующий день в школу он не пошел. Дождавшись, когда Виктор уйдёт на работу, морщась и прихрамывая, поковылял в ванную. Между ног засохла кровь. Женька долго и яростно тёр себя мочалкой, но чище себя не чувствовал. Потом ушёл в свою комнату и весь день сидел у окна. «Интересно, что бы сказал отец, если бы узнал, что меня так будут перевоспитывать, — думал мальчик. — Что же, своего Витька добился, пусть и столь мерзким способом. Навряд ли мне когда-нибудь захочется это повторить». Женьку снова затрясло. Самое ужасное не столько в самом изнасиловании, а в том, что это сделал брат. Родной брат. Женька застонал и, обхватив голову руками, стал раскачиваться из стороны в сторону. Так у окна его и нашёл вечером вернувшийся с работы Виктор. — Ну как, оклемался? Я знаю, в школу ты не ходил, но это только сегодня, понял? Завтра пойдешь как миленький. Вот, держи. — он положил на стол маленький тюбик. — Я тебя порвал маленько. Это хорошая мазь, через два дня будешь как новенький. Женька молча взял тюбик. Виктор засопел: — Пошли жрать. — Не хочу. Виктор молча сдёрнул его со стула и поволок на кухню. Стол ломился от еды. Печёное и копчёное, мясные и рыбные нарезки, сыры нескольких видов, салаты в лоточках, фрукты и сладости. Несколько пакетов с соками. Есть Женьке не хотелось, но спорить не стал. Не чувствуя вкуса, он что-то ел и пил. Виктор, облокотившись на холодильник, не сводил с него глаз. Наконец посчитав, что достаточно, Женька молча вылез из-за стола и ушёл к себе. Старший брат проводил его взглядом, но ничего не сказал. Тюбик с мазью по-прежнему лежал на столе. Женька взял его в руки и, всхлипнув, поплёлся в ванную.***
Неделю братья почти не виделись, Виктор уходил, когда Женька ещё спал, и приходил, когда уже спал. А Женька, чтобы успокоить самого себя, внушал себе, что это действительно было наказание. Пусть жестокое, пусть даже слишком, но наказание. Другие выводы он себе запрещал, чтобы не сойти с ума. Но когда через неделю Виктор вновь появился в его спальне, сердце Женьки тревожно забилось. — Ну что? — спросил Виктор. — Сам разденешься или помочь? Женька побледнел. — Чего взбледнул? — хохотнул старший брат. — Не боись, я буду аккуратней. Задница зажила, небось? — Зачем? — еле слышно спросил Женька. — Ты добился своего. Я обещаю, я больше никогда… — Что никогда? — Не буду с парнями. — Конечно, не будешь. Ты теперь будешь только со мной. Виктор подошёл к Женьке и, прежде чем тот опомнился, запустил руки ему под футболку. Мальчик с коротким вскриком отпрыгнул в сторону. — В салочки решил поиграть? — ухмыльнулся Виктор. — Ну, давай поиграем, — и он снова шагнул к брату, ловко скрутил его и понёс на кровать. — Опомнись, что ты делаешь! — закричал Женька, вырываясь. — Ты наказал меня достаточно. Я всё понял. — А кто тебе сказал, что я тебя наказывал? — сказал Виктор, укладывая Женьку на постель и избавляя от одежды. — Я тебя просто трахнул, малыш, и теперь буду это делать столько, сколько захочу. — Ты с ума, что ли, сошёл? Мы же братья! Ответ Женьку убил. — Да похер.***
С этого дня Виктор редко когда не заглядывал к братишке «на огонёк». Женька поначалу ещё сопротивлялся, но быстро понял, что бессмысленно. И самое ужасное, что однажды ему это понравилось. Он сам не понял, что произошло, когда Виктор в первый раз задел что-то внутри него, и по телу вдруг прошла волна наслаждения. Он выгнулся и не сдержал стона. Виктор застыл на секунду, а потом сделал так ещё раз, и ещё, и ещё. И Женька испытал такой оргазм, что в глазах потемнело. Возможно, он даже отключился на какое-то время, а когда пришёл в себя, Виктор лежал рядом, улыбаясь, довольный, как кот, нажравшийся сметаны. — Я знал, что тебе понравится, — засмеялся он. — Не будешь больше недотрогу из себя строить? Женька отвернулся и закрыл лицо руками.***
Разумом он понимал, что это неправильно, что ему должно быть мерзко и противно, но глупому телу было всё равно. Оно теперь извивалось, плавилось от наслаждения в руках брата, и Женька, сгорая от стыда, зажимал рот руками, слыша собственные стоны. Виктор отнимал его руки, слушать стоны брата было для него огромным удовольствием. Он оказался тем ещё затейником, протёр Женькой все горизонтальные поверхности в доме и в каких только позах его не загибал. Он изменился, стал нежным и заботливым, зацеловывал с головы до ног, старался доставить Женьке как можно больше удовольствия. Вот только на то, что творится в душе у мальчика, ему было наплевать. Женька сильно похудел, осунулся, под глазами залегли тёмные круги. Виктор заметил, стал заставлять его больше есть. Женька не спорил, послушно давился разными вкусностями. Несколько раз ему даже дозволялось прогулять, чтобы выспаться. Начал вдруг заваливать подарками. То мобильник навороченный принесёт, то часы дорогущие, то какие-то супер-наушники. Женька вежливо благодарил, клал подарки на полку и больше не дотрагивался. Виктор злился, Женька худел, бледнел и словно таял на глазах. Больше всего бросался в глаза его потухший взгляд. Однажды он нашёл у себя на столе красивую и очень дорогую цепочку из белого золота. Мельком глянул и уткнулся в книгу. Когда зашёл Виктор, мальчик привычно быстро разделся и лег. Внезапно его перевернули на спину. Трахать Виктор почему-то не спешил, долго гладил, водил губами по телу. — Где же цепочка? — спросил он, нежно проводя пальцем по шее. — Не понравилась? — Понравилась, спасибо. — Чего не надел? Вывернувшись из объятий брата, Женька неторопливо встал, застегнул на шее украшение и лёг назад. Приподнявшись на локтях, Виктор заглянул ему в лицо. Женька молча смотрел в потолок. Виктор, наклонившись, поцеловал его, и, резко отстранившись, быстро оделся и вышел. Через несколько минут хлопнула входная дверь. Ночевать он не пришёл.***
Следующим вечером Женька уже лежал в постели, когда Виктор вернулся. За дверью что-то грохнуло и покатилось по полу. Женька выскочил в прихожую. Мужчина, покачиваясь, стоял посреди коридора. — Что? — пьяно заржал он. — Не спится без братишки? В другой раз Женька, наверное, сильно бы удивился, поскольку к спиртному Виктор был абсолютно равнодушен, но сейчас он бесстрастно смотрел на брата. — Хочешь спросить, где я так нажрался? Нет? Ну и вали нахуй. Чё уставился? Женька пожал плечами и развернулся, чтоб уйти. Виктор схватил его за руку: — Чё ты молчишь? Ну чего ты всё время молчишь? — тряс он его за плечи. — Ты думаешь, я не вижу ничего? Ты ведь ненавидишь меня. Ненавидишь? Ненави-и-и-дишь. Плохо тебе, хоть и хорошо, а плохо… тьфу, блядь… Ну чё ты опять молчишь, а? Ну давай, говори, скажи, какая я тварь, расти… расли… растлил собственного братика. Ну чё молчишь, говори! Он упал на колени, обхватил Женьку за пояс и уткнулся лицом ему в живот. — Не могу так больше… Я два года с ума сходил, боялся смотреть, чтоб ты не догадался… женился на этой дуре, чтоб уехать, чтобы не видеть… чтоб забыть. Не смог… не смог. Вернулся, а ты, шалава… по подъездам шляешься. Женька ошалело молчал. — Думал, трахну пару раз, легче станет, — бормотал он Женьке в живот. — А когда ты подо мной тогда застонал, у меня чуть крыша не поехала. А всё только хуже стало. И ты на тень стал похож, без слёз не взглянешь. И я… Не могу так больше. Не могу. Чувствуя, что сейчас упадёт, Женька оторвал от себя руки брата, ушёл в комнату и сел. Сердце у него билось так, что чуть не выскакивало из груди. — Жень! — Виктор на коленях вполз следом. — Ну скажи хоть что-нибудь. — Вить, ты просто пьян. Проспишься, завтра все забудешь. Виктор с готовностью закивал: — Пьян. А почему я пьян? Почему нажрался? — Уйди ты, ради Бога. — Уйду, конечно. Да. Нет. Нихера я не уйду. Ты мой, ты должен быть моим, понимаешь? Женька вздохнул: — А ты хоть понимаешь, что ты мой брат? Родной? — Мне всё равно уже. Жень. Женечка, я так давно люблю тебя. — Вить, давай завтра поговорим, хорошо? Виктор кивнул: — Как скажешь. Для тебя — всё, что захочешь.***
Женька, закусив губу, делал бутерброды на кухне, стараясь не вспоминать вчерашний разговор. Да мало ли что этот пьяный урод плёл. Женька быстро завернул бутерброды в фольгу, чтоб забрать с собой и перекусить в школе. Внезапно сильные руки обняли его: — Сбежать хотел? — Нет. — Жень, — тихо сказал Виктор. — Я не врал, и это был не пустой пьяный трёп. Я люблю тебя. — Вить, не надо, — тихо сказал Женька. — Надо. Я знаю, что я скотина, принуждал тебя. Но всё будет по-другому, я обещаю тебе. Клянусь, ты не пожалеешь. Женька покачал головой. — Не будет по-другому, Вить. — Почему? — Да потому что ты мой брат, — жёстко сказал Женька. — Сколько ещё повторять? Виктор растерялся: — Тебя останавливает только это? А если бы я не был твоим братом? — Не знаю. — Тогда почему нам… — Хватит об этом, — отрезал Женька. — Не хочу. Я устал быть твоей игрушкой. Завтра я вернусь домой, а ты подтвердишь родителям, что я перевоспитался и стал паинькой. Брат молча смотрел на него, потом медленно кивнул. Женька обошёл его и направился в комнату, но не успел сделать и пары шагов. Виктор поймал его и впился в губы жёстким поцелуем. — Дай мне шанс, прошу тебя. Все имеют право на второй шанс. Я докажу тебе… — Да не мучай ты меня! — закричал, не выдержав, Женька. — Отпусти, прошу! Отпусти меня, — последние слова он прошептал. Руки Виктора разжались. Уже уходя, Женька услышал: — Я всё равно буду ждать.***
Отец придирчиво разглядывал Женьку: — Витя сказал, что ты выбросил дурь из башки. Говорит, ты встречаешься с девочкой, это правда? — Да, пап. — Ну-ну. Заходи давай, что в дверях стоять. Мать рада будет. Она извелась совсем. Если отец сдерживался, то мама и не пыталась. Радости её не было предела, бегала вокруг Женьки, постоянно обнимала и целовала его. Быстро накрыла стол. Женька хоть и кормился у брата сплошными деликатесами, а вдруг понял, как соскучился по маминому борщу и котлетам. Отец исподтишка оглядывал его, словно искал признаки голубизны. Но в конце концов успокоился и тоже обнял сына. — Все люди ошибаются. И все имеют право на второй шанс, — сказал он. При этих словах Женька дёрнулся, но, быстро совладав с собой, сложил губы в улыбку. — Конечно, пап. — Ну всё, забыли.***
Жизнь постепенно вошла в прежнее русло. Произошедшее стало казаться Женьке просто сном. Кошмары его не мучили, брат не тревожил, хотя пару раз ему казалось, что он видел Виктора возле школы. Женька отмахнулся сам от себя, да мало ли, что привидится. Хватало новых забот, поскольку за последнее время школу он совсем запустил. Погружённый в свои дела, он не сразу заметил, что мама вновь ходит расстроенная, и снова злится отец. — Мам, случилось что? — спросил Женька. — Ох, Жень, что же такое. То одна напасть, то другая. — А что? — Витю с работы уволили. — Как? За что? Мама упала на стул и заплакала. — Пьёт он, Женечка. Мы с папой вчера к нему ездили, он совсем невменяемый. Никогда не думала, что из-за любви можно так голову потерять. Женька помертвел: — Чего? — Девушка его бросила. Женей звать, как и тебя. Он твердит как заведённый — люблю, жить не могу. Женька бросился к матери: — Мам, не плачь, пожалуйста. Всё обойдётся, вот увидишь. — Да как обойдётся-то, Женечка? — мама шумно высморкалась. — Что делать? Женька помолчал кусая губы: — Я… Я знаю её. И знаю, что надо делать. Мать вытерла слёзы: — Ты уверен? Женька кивнул.***
Решение это далось Женьке нелегко. Он не спал всю ночь, обдумывая его, и понимал, что назад дороги уже не будет. Утром он звонил в квартиру Виктора. Дверь открылась, и Женька отшатнулся. Дух от Виктора буквально сшибал с ног. Выглядел брат не лучше, опухший, небритый, с красными глазами. Несколько минут они смотрели друг на друга. — Ну и чё? — нарушил молчание Виктор. — Нагляделся, доволен? — Я передумал, — сказал Женька. — Пожалел убогого, да, братишка? Только мне твоя жалость не нужна. — Знаешь, после того, что ты со мной сделал, жалости от меня ты вряд ли дождешься. Ты просил второй шанс? Я тебе его дам. Виктор потёр руками глаза и снова уставился на Женьку: — Ты… серьёзно? — Более чем. — И не пожалеешь? — Нет. — Женька был тверд. — Я всё решил. — Но ведь я же твой брат. — Да похер. Виктор широко улыбнулся и распахнул дверь.