Взрыв

Пока Взрыв цветет, подсвечивая облака ржавым цветом, работа у них будет. Люди умирают. Часто. Много. Молодые и старые. В основном женщины. У некоторых тела выбраковывают мертвых детей, даже когда сердце уже не бьется. Однажды Кастиэль слышал, что в яму сбросили женщину, внутри которой ребенок был еще жив. Кастиэль не поверил. От него и не требовали этого. Достаточно было отдать нескольких медных монет за рассказ. …Этот новенький, с зелеными глазами и блеклыми веснушками, в основном молчит. Кастиэль тоже с ним не заговаривает. Но парень выглядит так плохо, что Кастиэль думает, не заразен ли он. У всех могильщиков есть иммунитет. Никто в здравом уме не пойдет копать ямы и сбрасывать в них трупы, если может подцепить от них болезнь. Самоубийцы больше не ищут способа умереть. Смерть в огне сама протягивает им свои сухие горячие ладони. Взрыв будет цвести еще много лет. Кастиэль состарится. Его глаза уже не смогут различать ярких красок. А Взрыв будет таким же обжигающе-ярким. Новенький кашляет и вытирает нос. Потом с остервенением принимается за работу. Он забрасывает яму землей без устали, и Кастиэль вторит его примеру. Нечего тут мечтать. Он заговаривает с новеньким спустя неделю. Тот говорит, что всего-навсего простудился. И нечего к нему приставать. Он взъерошенный, рассерженный, того гляди вспыхнет искоркой и ранит. К вечеру они оказываются в доме Кастиэля и занимаются сексом. В мире, где цветет Взрыв, где его похожая на купол головка втыкается в небо, нет времени на прелюдии. А Кастиэль всегда любил наглых, с крутым нравом и шепчущих его имя во время оргазма. Через месяц Дин переезжает к нему. Могильщикам хорошо платят. Их ценят. Особенно политики, завернутые в пластик и стекло. Когда-то такие скафандры носили космонавты, чтобы выжить в космосе. Теперь приходится выживать на собственной планете. Уже не до покорения других звезд. Дин не нуждается в средствах, но и не покупает ничего. Его ничто не радует. Кастиэль пытается растормошить его, да не прикладывает особых усилий. Потому что сложно оставаться счастливым, когда весь мир погибает в огне. Это началось лет пятнадцать назад. Кастиэль помнит, как сидел на подоконнике пятого этажа, болтал босыми ступнями в воздухе. Он глядел, как грибок растет, словно флуоресцентный цветок на стене заплеванного клуба. Ало-рыжий, весь какой-то ажурный, напоминающий плафон лампы. Тогда еще не знали, что рост грибка не остановить. Тогда еще не называли его почтительно Взрывом. И люди даже не догадывались, что это начало их конца. Вся раса вымрет, харкая кровью. Кроме тех немногих, у кого есть иммунитет. Только в фильмах люди объединяются, чтобы создать лекарство и победить болезнь. В действительности ничего такого не происходит. Все врачи погибли. То, что вызывает болезнь, чересчур токсично. И те немногие счастливчики, у которых иммунитет, работают могильщиками. Им хорошо платят, потому что если закопать всю заразу в землю, то можно сдержать ее распространение. Кашель Дина пугает. Дин все такой же худой, словно его организм не усваивает пищу, хотя Кастиэль следит за его питанием. Кожа Дина белая, и веснушки — точно капельки йода, почти сведенные мыльной водой. Но он не жалуется на усталость. И живет слишком долго. Те, кто заболели, сгорают за пару недель. Дин протянул со всеми этими симптомами полгода, по его словам. Значит, это не болезнь, а что-то другое. Они закапывают трупы. Денег много, но потратить их не на что. Последние магазины закрываются. Полуфабрикаты кончаются. Приходится учиться выращивать еду на грядках возле дома. Урожай всходит неохотно. Зараженная земля не желает плодоносить. Ее дети такие же мертвые, как дети людей. Потом информация все-таки просачивается: лекарства нет и не будет, копай не копай, толку никакого. Могильщикам больше не платят. Они — последний оплот Земли, последние выжившие, но всем на них наплевать. Им и самим нет дела до себя. Они продолжают работать по инерции. Кто-то верит в Бога и считает, что Он доверил им самое важное: упокоить своих чад. Кастиэль с Дином не верят. Кто-то ищет женщин, еще способных к деторождению, и маниакально жаждет сохранить род человеческий. Кастиэлю с Дином нет до них дела. Мир погибает, и они пытаются урвать каждую ночь хоть немного жизни — на грязных простынях, с изломанной грацией. Засовывают руки по локоть в души друг друга и не сдерживаются — выплескивают все, что наболело. Любят до боли. Дин всегда сжимает его плечи так, словно Кастиэль уходит от него, словно Дин пытается выцарапать его из птичьих когтей болезни. Стискивает до синяков и входит в него в одно движение, смотрит в глаза. Кондоминиум пуст, соседи разлагаются в своих квартирах. Дин вбивается в него и зовет по имени, Кастиэль притягивает его к себе, взяв за горло, и целует, пока Дин не замолкает от недостатка кислорода. Он перестает дышать на несколько мгновений, перестает слышать сладковатый аромат разложения, и этого достаточно, чтобы кончить в Кастиэля. Кастиэль летит следом за ним, пока грубая мозолистая рука Дина не то ласкает, не то терзает его член, и слова забиваются в уши — непокидайменябудьвсегдасомнойнепокидайкаквсеостальные. И так каждую ночь. Каждую ночь они единственные живые в стране мертвых. Однажды Дин все-таки признается ему. Признается спустя год, что вся его семья умерла от инфекции, только он остался. Странно это. Видимо, у него какой-то ген дал защиту наполовину. Неполноценный иммунитет. Симптомы есть, а смерть все не приходит. Хотя он ее ждет. Давно уже ждет. Кастиэль хочет услышать, что Дин не хочет умирать ради него. Дин этого не говорит. Кастиэль не жалеет. Ему и самому не терпится умереть. Жить в вонючем разлагающемся мире, где Взрыв горит день и ночь, где его багряно-рыжий свет крадет темноту — жить в таком мире невыносимо. Дин берет Кастиэля за руку. То, что они до сих пор не покончили с собой, уже достижение. Они есть друг у друга и, скорее всего, умрут в один день. Потому что смысла растягивать свои страдания больше не останется. Ни ночей наедине, ни дней рядом с братскими могилами. Ничего этого не будет, когда они сплетутся в последних мертвецки-крепких объятиях и перестанут дышать. А Взрыв переживет их всех.