//
Человек по имени Ким Тэён была по-осеннему красивой девчушкой: она имела выжженые волосы пшеничного цвета с секущимися кончиками; она мочила ноги в лужах, выбегая под дождь в одной лёгкой рубашонке; она точно любила кофе, вязаные свитера и облепиху; она кружилась под инди на улице, растворяясь в музыке. Ким Тэён была просто обычным ребёнком, что увязался за плохим дядечкой с обманчивым лицом, которое она тотчас раскусила. Она не боялась, а у меня не было причин от неё отказываться. Зато её брат, Исин – ну точно божье дитё – стоял над её головой двадцать четыре часа в сутки, будто её личный ангел-хранитель. Вот сидит на её правом плече и тыкает укоризненно в мою сторону, оберегая. Да только Ким Тэён было по барабану на брата: она смотрела на меня. Исин просто навязывал ей свою долбанную, только ему нужную, религию. Он хотя бы раз думал услышать от своей сестры, что она атеистка? У Ким Тэён была своя религия по имени Ким Минсок, и я чертовски гордился своим положением.//
Тэён всегда заходила в моё пустое кафе точно в семь-ноль-пять и ни минутой позже. Это было нашей своеобразной игрой, довольно-таки милой для моего каменного сердца. Мы никогда не нарушали правила, хотя нам нечего было бояться. Наша встреча уже была ошибкой. Она садилась на один единственный высокий табурет, подпрыгивая ловко, так что чёлка спадала на глаза, и она довольно хмурилась. Всегда заказывала одну и ту же инди-песню, под которую она плавала на улицах, словно у неё был недостаток дьявольских слёз в крови. «Ну пожалуйста», – умоляла она, и я ставил пластинку на бесконечное проигрывание. Точно издевалась над нами, но в этом была особая прелесть всё-таки. Ким Тэён всегда пробовала на вкус мои слёзы, признаваясь, что нет ничего более божественного, чем они. И хоть они стравливали её, она с упоением вливала в себя эту смертельную гадость, называемую моей любовью к девчушке Ким Тэён. «Послушай, что поёт моя гнилая душа для тебя», – вместо стандартных «привет», «как дела?». Она каждый раз внимательно вслушивалась в текст песни, будто бы ещё не запомнила, стараясь отыскать что-то новое. В этом была своя философия: каждый день приносит нам новое, и мы меняемся, а значит, воспринимаем привычные вещи по-новому. Вот только у нас всё стояло на месте, не двигаясь, не меняясь. Всё те же взгляды, те же полуулыбки и едва заметные кивки под умиротворяющую мелодию, от которой должно было бы уже тошнить. Тэён не тошнило, и это было для неё её собственной пищей, придававшей ей сил. Я стоял напротив неё, обколотившись острыми локтями о барную стойку, и читал с её губ текст песни:Some call love a work, some call love a thief but she’s my home And she’s as much a part of this broken heart See broken bones always seem to mend*
Шестнадцатилетняя Ким Тэён была моим домом на грешной Земле.//
«Идём со мной», – сказал я ей, и мы натворили дел в кафе, в котором подавали на блюдце отрывки нашей с ней песни. Она всегда шла за мной, доверяя душу и тело, и вот куда мы пришли: в пропасть. Я же предложил ей вселенную в обмен на её сердце. Исин звал это проклятием, а для неё и я являлся домом. И она была единственной значительной частью моего жалкого существования. Но в чём-то всё-таки этот бесполезный Исин был прав: наши чувства были неверны, а мы – слишком неосторожны. Все рамки стирались, пока в наших ушах звучали мои слёзы. Мы с ней забывались и съедали запретный плод, не заботясь о загрязнённых рубашках. Пятна нашей несуразности выставляли на всеобщее обозрение, и плевать хотели на общепринятые законы. Хотя лучше бы мы прислушались, зная, что совершаем ужасное преступление, от которого не умыться. Страсть поглотила нас, а я и забыл, что лично создавал её рецепт. Повелась наивная девчушка, ступая на порог неизлечимости.//
Внутри Ким Тэён росло чудовище: плод нашей влечённой любви. Как жаль, что её нельзя было спасти – я собственными руками её убил. Исин построил стены между нами, заключая её навеки в пределы безумия, себе на радость. Да вот только не была жива она уже: Ким Тэён стала женой дьявола. Но она всё равно приходила: точно в семь-ноль-пять и ни минутой позже. В доме не было радио или даже плеера, а она была слишком пустоголовым и забывчивым ребёнком, чтобы помнить очень важный для неё по смыслу текст песни. Она вкачивала её себе в кровь, потому что чудовище теперь тоже нуждалось в моих дьявольских слезах.– I’ll taste the Devil’s tears Drink from his soul but I’ll never give up you I’ll taste the Devil’s tears Drink from his soul but I’ll never give up you**, –
шептала она ему, вторя текст её любимой инди-песни, поглаживая с великой заботой, сидя напротив меня, на высоком табурете, и раскачиваясь под мелодичные звуки, эхом разбивавшиеся о стены моего пустого кафе.//
Ким Тэён была слишком важна для меня, но и слишком бесполезна, чтобы держать её так долго в дверях моей души. Сквозняк, созданный её непутёвым братом, отмораживал мою спину, и это было слишком раздражающе, чтобы простить существование Ким Тэён в моей комнате. Мистер противоречивость, дьявол, полюбивший сбрендившую девчонку, носившую в себе моего сына, вместе с которым я должен был вернуться под ручку в ад.//
Она стала спутником и сожителем в моём кафе, в котором кормили только нашей с ней песней. Облегчить её сны было данью уважения, а целовать её ключицы было сладким прощанием вместо стандартных «пока», «береги себя». Я не мог отпустить её и чудовище в ад в страданиях, пока сам был тут, молча прожёвывал тёплые и уютные картинки наших непонятных никому историй. Когда она умирала, я смог сделать воспоминания о нашей любви прекрасными: ещё более чудесными и правильными для её жалкого людского прожигания дней, которым не суждено было дожить хотя бы до шестидесяти. Она заслуживала банальную нормальность.//
На дворе две тысячи двадцать третий. У Ким Тэён горящие красным щёчки, и Ким Минсок целует их, раздражая нежно-хрупкую кожу двухдневной щетиной. Их сын бегает рядом, создавая из снега необычные фигурки, а потом оживляя их. Где-то вдалеке солнце садится, обещая завтра опять заглянуть в их цветущий, несмотря на погоду, дворик. У Тэён и Минсока одни на двоих жёлтые наушники, в которых звучит их вечная песня, что скрывает их несовместимость где-то на складе давно сгоревшего в их жизнях дьявольского кафе, залитого его слезами.//
Умирая, Ким Тэён улыбается такой слишком недосягаемой для неё иллюзией. Я хотел сделать её бессмертной, вот только мы встретились не в той жизни. Я вор сердца Ким Тэён. Я дьявол её предназначённый. Я лично пришёл по её душу из необратимости. // // *Некоторые называют любовь работой, некоторые вором, а для меня это дом, И она значительная часть моего разбитого сердца, Понимаешь, сломанные кости всегда срастаются. **И я отведаю на вкус слёзы дьявола, Пригублю из его души, но никогда не отпущу тебя. И я отведаю на вкус слёзы дьявола, Пригублю из его души, но никогда не отпущу тебя.