Не покидай, мне без тебя нельзя

      Они не виделись уже неделю. Ровно неделю с того вечера, когда она приревновала его к хозяйке этого заведения.       Реджина сидела за "своим" столиком в ресторане "Рубин" при одноимённом отеле. Как постоянный посетитель и как мэр этого городка она имела эту привилегию в лучшем ресторане Сторибрука. Потягивая неразбавленный виски, она морщилась от горечи напитка и горечи воспоминаний. Они не были вместе в привычном смысле этого слова. Робин бы этого хотел, но она не позволяла себе этой слабости.       Просто так сложилось за несколько месяцев знакомства, что по пятницам Робин после изматывающей и нервной рабочей недели, полной неприятных, но необходимых встреч, тяжёлых решений и подписания договоров, здесь пел, развлекал посетителей и развлекался сам. А в конце вечера исполнял песню для неё, каждый раз новую, и это был знак: они встречались у служебного входа и ехали к нему, к ней или в гостиницу. Эти встречи ни к чему не обязывали их, были приятным времяпрепровождением с красивой прелюдией.       Но в какой-то момент Реджина поняла, что не хочет его делить ни с кем, что ей тяжело смотреть, как он флиртует с официантками или целует ручки Руби Лукас, когда та представляет его публике, когда... Впервые она не сдержалась месяц назад. Она ждала его у служебного выхода, когда в дверном проёме появился он в обнимку с какой-то девицей и, как показалось Реджине, слишком долго с ней прощался, что-то записывая той на ладошке.       Миллс встретила Локсли холодным молчанием, до гостиницы они ехали молча, глядя в разные окна, тогда как обычно страсть магнитом притягивала их друг к другу, как только захлопывались двери: Робин называл адрес своему водителю и поднимал перегородку между водительским и пассажирским отсеками.       Но чистые голубые глаза Робина, виноватый вид – мужчина не понимал в чём провинился, но чувствовал королевское недовольство – растопили её холодный гнев, а горячие объятия и пылкие поцелуи заставили забыть ту девицу, что откровенно вешалась на её мужчину. Тогда она впервые для себя назвала его своим мужчиной. И сама себя обругала за это. Фыркнула, когда Робин предложил сделать их встречи чаще, сказала, что у неё нет на это времени. Конечно, на это у неё времени нет, зато на тоскливые вечера перед телевизором и за документами – есть…       В следующую пятницу она появилась в "Рубине" ближе к концу программы и обомлела, увидев, как Робин в вальсе кружит Бёлль Френч, жену местного антиквара. Неприятное жжение растекалось в груди, и Реджина уже готова была уйти, если бы в последний момент не встретилась снова с этими чистыми голубыми глазами, что улыбались ей как-то по-особенному. Робин пел для неё, но она не слышала слов, она прожигала взглядом Бёлль, что, не отрываясь, смотрела на её мужчину.       В этот раз Реджина не ограничилась молчанием, слова её были едкими, злыми, пропитанными сарказмом:       – Танцуешь одну, а в постель укладываешь другую! – она не могла остановиться, гнев и ревность отравляли её мысли, а с языка срывались одно за другим горькие слова.       А Робин лишь посмеивался, пытаясь поймать её руки. От этого она только распалялась.       – Неужели ревнуешь? – искренне не верил Локсли.       Во мраке автомобильного салона со звонким шлепком встретился его профиль с её ладонью. А в следующий миг повисла тишина, слышно было лишь только шорох шин по мокрому асфальту.       Реджина вжалась в кожаное сиденье, понимая, что позволила себе лишнего: обнажила свои чувства, подтвердила догадки мужчины и подняла на него руку. Она почувствовала, как крепко сомкнулись его пальцы на её руках. Мужчина рывком повернул её к себе. Миллс затаила дыхание в ожидании бурной реакции мужчины. Робин привлёк её к себе и поцеловал. Не жадно и страстно, а трепетно и нежно. Это было настолько неожиданно для женщины, что она растерялась, мужчина же просто обнял её. Так они и провели остаток дороги.       А потом, как всегда, великолепный секс и поездка домой. Неделя работы и вечернего одиночества, воспоминаний о том, что произошло в машине, и ожидание вечера пятницы…       Пятница, вечер, негромкие звуки рояля и его бархатный голос летят через весь зал. Она заняла свой столик, официант поднёс ей бокал шампанского. На сцене рядом с Робином появилась хозяйка заведения.       – Несравненная Рууууби Лукас! – Робин представил гостям женщину в чёрном коротком платье на высоких шпильках, галантно поцеловал ей руку и передал микрофон.       Реджина молча наблюдала эту сцену, сжимая бокал в ладони. Когда Руби закончила свою речь и предложила всем присоединяться к празднику по случаю годовщины открытия заведения, Робин искренне поздравил женщину, обнимая и целуя в обе щеки. Его широкие ладони слишком долго гуляли по её спине. Во всяком случае так показалось Реджине, что, замерев, смотрела на мужчину. Она вздрогнула, когда шампанское из наклонённого бокала тонкой струйкой потекло на скатерть.       Зазвучала яркая задорная мелодия, приглашающая танцевать, и гости откликнулись на её зов. Лишь Реджина Миллс так и осталась сидеть, не отрывая взгляда от певца и комкая уже третью салфетку.       Ещё несколько заводных в латинском стиле песен, перезвон гитарных струн и всеобщее веселье. Наконец в зале приглушили свет по просьбе исполнителя, он кивнул музыкантам, и в зал поплыла нежная, лирическая мелодия. Реджина узнала её, Робин исполнял для неё эту песню в их первую пятницу. Сколько же с тех пор прошло времени? Женщина прикрыла глаза, вспоминая: тогда он пел под собственный аккомпанемент и бросал на неё многозначительные взгляды. Тёплая волна пробежала по телу Реджины от воспоминания и от мелодии, что проникала в самую душу. Но вредная мысль: "Он начал повторяться" – скользнула, царапнула и растворилась. Миллс открыла глаза и едва сдержала нервно-гневный крик. Робин правой рукой держал микрофон, а левой обнимал за талию хозяйку ресторана, двигаясь вместе с ней в такт песне.       На последних аккордах Локсли ещё раз поздравил Руби с её праздником и объявил последнюю песню, наконец обратив своё внимание на одиноко сидящую Реджину. Её взгляд горел, руки дрожали, а уголки губ от обиды поползли вниз. Но уйти и продемонстрировать свою слабость женщина не могла. Она вцепилась в столешницу, чтобы сохранить королевскую осанку. А Робин пел, пел для неё что-то душевное, мягкое, отчего бы ей таять, предвкушая продолжение вечера, его руки на своей груди такие же ласковые, как мелодия, его губы на своих такие же горячие, как слова... Но она лишь дождалась коды и стремительно вышла из зала, бросив несколько купюр на столик.       Робин догнал её на стоянке такси. Схватил за руку, не позволив захлопнуть дверь, просто выволок из машины.       – Реджина! Что? – дыхание его было сбито.       Она опалила его взглядом и прошипела:       – Пусти! – попыталась высвободиться из железной хватки его рук.       – Да объясни же, что сегодня не так?! – Локсли был в замешательстве.       – Всё не так! Со мной по пятницам, а с ней по каким дням? – она словно яд выплюнула это вопрос.       – С кем? – голубые глаза излучали непонимание.       – Оу! – Реджина вошла в раж. – А сколько их, точнее, нас у тебя?       До Локсли стало медленно доходить, к чему ведёт Реджина. Он даже смутился такой женской реакции.       – Одна ты у меня, – он очень тепло, как-то по-мальчишески ей улыбнулся.       Но Реджину уже было не остановить, хотя сердце дрогнуло от его слов.       – Ты каждой так говоришь? У тебя для каждой песня? – женщина сорвалась на крик, лицо её раскраснелось, что было хорошо видно в свете прожектора, освещающего стоянку.       – Что ты себе придумала? – он попытался прижать её к себе.       – Это что ты о себе возомнил? Ну, конечно! Спать с мэром по пятницам! С рестораторшей – по субботам, а по понедельникам – с женой антиквара!       Слова хлестали, оставляя рубцы на настроении Локсли, на его намерениях, на его отношении к этой женщине. Он отпустил её. Она вздрогнула и как-то испуганно посмотрела на него. Ни разу его голос не был так холоден:       – Ты определись, что тебе нужно. Моё тело раз в неделю или я весь постоянно, – он зло усмехнулся и, уже разворачиваясь, добавил: – Не будь собакой на сене…       Робин уходил от неё сгорбленный, подняв воротник пиджака и спрятав руки в карманах брюк. Она смотрела ему в след, а горькие слёзы обжигали её щёки.       Прошла неделя. Неделя, мучительная и тянущаяся бесконечно долго. Все часы города сговорились против мэра, не желая двигать стрелками. Сегодня она нарушила свою традицию приходить к концу программы, она хотела слышать его голос, видеть его лицо, его улыбку и глаза. Особенно глаза…       Виски горчил и уже не обжигал горло. Зал заполнялся стремительно, к ней подходили, здоровались, о чём-то спрашивали, она дежурно улыбалась, кивала, что-то отвечала. А сама... сама ждала, когда появится Локсли.       И сердце её отбивало странный ритм, и Реджине казалось, что его стук заглушает общий гвалт. Но вот появились музыканты. Она в ожидании появления своего мужчины закусила нижнюю губу. Но к микрофону вышел тот, что обычно сидел за роялем. Кажется, Джон. Он представился и рассказал, что Робин Локсли, так полюбившейся завсегдатаям "Рубина", по делам задержался в Бостоне, поэтому сегодня услаждать слух достопочтенной публики будет он, Малыш Джон...       Конечности Реджины похолодели, она наотмашь залила в себя остатки виски и, уже готовая подняться и уйти, в последний момент передумала: её всё равно никто нигде не ждал…       Джон пел хорошо, но это всё равно был не Робин, и зал это чувствовал, хотя и принимал его тепло.       Официант предложил повторить, но Реджина отказалась, за эту неделю она ещё раз удостоверилась в том, что спиртное не облегчает боль. Она отослала пару-тройку настойчивых кавалеров, намеревавшихся заполучить её на танец, и оборвала довольно грубо и демонстративно попытку подвыпившего шерифа по прозвищу Прекрасный Принц флиртовать с ней.       Миллс никого не хотела впускать сегодня в своё томящее несбывшейся надеждой пространство. Она не хотела избавляться от этого отчаяния, она обречённо в него погружалась. А Джон что-то пел о луне и море, о звёздах и цветах... Она упивалась этим диссонансом.       Взглянув на часы, женщина отметила, что программа должна уже подходить к концу, что сейчас Робин начал бы петь для неё... А она не слышала слов и не запомнила мелодий двух последних песен... Ком подкатил к горлу, но усилием воли Реджина с ним справилась. Она уже давно не смотрела на сцену, не смотрела на окружение, со стороны казалось, что она ищет дырки на скатерти или в лучшем случае изучает рисунок.       Какая-то заминка произошла у музыкантов, и взволнованный шепоток пробежал от столика к столику, только женщину это совсем не интересовало. Но тут же словно молнией её поразили аккорды и звучащие с ними родным голосом слова:       – По земле броди, где хочешь,       Хочешь к звёздам улетай.       Она подняла взгляд и встретилась с холодными и чуть злыми голубыми глазами.       Лишь прошу: ни днём, ни ночью       Ты меня не покидай!       И во взгляде уже ни капли холодности – мольба и надежда. Мягкий, но настойчивый голос заполнял её сознание, глаза заблестели, а губы чуть приоткрылись.       То, что ты моё дыханье,       Никогда не забывай!       Она следила за ним внимательно и неотрывно, за каждым его вздохом, и сама дышала с ним.       И ночью звёздной, и при свете дня       Не покидай, не покидай меня.       Пусть всё исчезнет, и уйдут друзья,       Не покидай, мне без тебя нельзя.       Он не отводил от неё глаз ни на секунду, он ловил её эмоции. Он нёсся сюда по тёмному шоссе на бешеной скорости, надеясь застать её здесь. И теперь глядел во все глаза. Реджина, наверное, впервые так внимательно слушала слова песни, что пел Робин. От них сердце то замирало, то рвалось на свободу. А сама она из последних сил удерживала себя на месте.       Робин сжимал микрофон так, будто хотел его раздавить, будто он был преградой на его пути к женщине, сводившей его с ума.       Всё забыв и перепутав,       Ошибайся и страдай       Слова кольнули, напомнив ей, какой же она была дурой.       Всё равно ни на минуту       Ты меня не покидай,       То, что ты моё дыханье,       Никогда не забывай.       Она была готова вернуть ему его слова, они рвались из самого сердца, из самой израненной женской души.       И ночью звёздной, и при свете дня       Не покидай, не покидай меня,       Пусть рухнет небо и предаст любовь,       Не покидай, чтоб всё вернулось вновь.       Казалось, ни что не может заставить их перестать смотреть друг другу в глаза... Но музыка затихла, и Робин, положив микрофон на крышку белого рояля, покинул зал, скрываясь в служебных помещениях.       С трудом выждав несколько секунд, она, едва не срываясь на бег, пошла в направлении дамской комнаты, но у сцены свернула в тот коридор, где скрылся Робин. Здесь атмосфера праздника совсем не ощущалась, и этот контраст сбил её с толку.       Вдруг кто-то схватил её за руку, и она ощутила ладонью его ладонь, обернулась и встретила чистые, голубые глаза. Мужчина потянул её за собой. Через тёмный переход они прошли к номерам отеля. Робин не оглядывался, а Реджина старалась не отставать. В пустынном коридоре он остановился у двери такой же, как и соседние, отличающейся лишь номером. Притянул к себе такую неожиданно податливую Реджину и крепко поцеловал. Не жадно, не нежно – крепко… Вставил карточку в щель электронного замка и толкнул дверь, не отрываясь от жадных женских губ. Реджина уже обвила руками его шею, и он фактически внёс её в номер.       Руки его блуждали по хрупкому телу, сжали упругие ягодицы, вдавливая женщину в мужское возбуждённое тело. Она уже потерялась в его напоре, но хотела слышать его слова и видеть глаза. Обхватила руками его лицо, чуть отстраняясь, но мужчина лишь прорычал что-то и снова впился в её губы. Его желание отозвалось в ней чем-то тягучим, горячим, неистовым. Она сама вжалась в него и потёрлась о вздыбившуюся ширинку.       Мужские руки только этого и ждали. Нахально, по-хозяйски задрали узкую юбку и скользнули под бельё. Реджина только глухо охнула, ощутив как пальцы Робина заскользили у неё между ног, размазывая её несдержанное желание.       Робин быстро расправился с ремнём и молнией и уселся на стул, дёрнув женщину за руку, подтащил к себе и без слов усадил на себя верхом. Пальцы Реджины сомкнулись на лацканах мужского пиджака, когда Робин заполнил её собой. Она выгнула спину, стремясь принять его глубже. Широкими ладонями он поддерживал её за ягодицы, задавая темп. Быстрое возбуждение нарастало и стремилось взорваться, женщина извивалась на мужчине, мотая головой в такт движениям тел. Робин обхватил её спину, положив ладони ей на плечи, насаживая наездницу сильнее и глубже. В сладкой судороге она откинула голову назад, а Робин приник к её груди щекой. Сердца ещё заходились, толчками разгоняя кровь по сосудам, а нега, овладевшая ими, уже даровала успокоение и лёгкость.       – Две недели... – наконец она услышал его голос, – две недели…       Сколько они так просидели, не сказал бы никто из них. Только вдруг наступила какая-то тревожная и томительная тишина. Реджина высвободилась из мужских рук и, стоя к мужчине вполоброта, поправляла одежду. Она разочарованно вздохнула и собиралась, как всегда, уйти.       – Раздевайся.       Она взглянула на человека, отдавшего этот сухой полуприказ.       – Раздевайся, – повторил Робин, – я хочу видеть тебя... всю.       В темноте она не разглядела его лица, но по голосу поняла, что её мужчина улыбается. Она получила подтверждение своим догадкам, когда он зажёг торшер.       – А ты?.. – чуть смущённо спросила Реджина. Это было чем-то новым в их отношениях.       – И я, – Робин смотрел на неё, загадочно улыбаясь, – но сначала ты.       Её брови взлетели вверх от возмущения и удивления одновременно.       – Иначе ведь сбежишь, – он усмехнулся, но как-то так, что это совсем не задело гордость Реджины. И она под его взглядом, искренним и полным чистого желания, начала раздеваться. Ей было неловко, но это же её возбуждало. Когда на пол полетело нижнее бельё, Робин быстро скинул с себя одежду и уложил женщину в кровать, сам лёг рядом и обнял её со спины, прижимая к себе. Зарылся лицом в её волосы, вдыхая её аромат. А она расслабилась в этих объятиях, о которых мечтала уже давно и которых боялась так глупо.       – Не бегай больше от меня, – сказал он наигранно грозно и выдохнул у самого уха: – Не покидай меня, любимая.       Она задохнулась, лёгкие взорвались, и тепло растекалось от груди по всему её телу, даря эйфорию. Она простонала что-то невнятное. Робин развернул её к себе и одним взглядом попросил повторить. Её губы будто склеились от страха. Но его взгляд, его улыбка и его дыхание на её губах не оставили ей выбора:       – Люблю…       Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, не решаясь нарушить этот момент. Но затем одновременно потянулись губами друг к другу. В неистовом коротком сексе они сняли тяжкое томление. А впереди у них вся ночь для медленных ласк, нежных касаний, любовного шёпота и первое совместное утро.