Интерлюдия

Они не занимаются ничем особенным, когда Адам приходит навестить его. Джордан открывает дверь и ловит себя на странном ощущении, будто бы видел на лице Адама своё выражение, когда он стоит на собственном пороге. Словно он пришёл домой. Джордан чувствует, как его щёки становятся горячими, и он отворачивается, чтобы дать Адаму протиснуться внутрь. Адам взмахивает рукой, и Джордан чувствует лёгкое, короткое, невесомое прикосновение к своему боку. — Как нога? – обернувшись в холле, спрашивает Адам. Джордан чешет затылок и пожимает плечами. Ему больно, да и вообще нельзя было вставать. — Нормально. Только вставать нельзя. — Ну так что ты, — двумя широкими шагами Адам подходит к нему. — Иди сядь. Джордан тратит несколько мгновений на сопротивление, когда Адам берёт его за локти и тянет к дивану, — и притягивает Адама к себе. Он обхватывает его руками и долго, протяжно вздыхает. Адам тихо смеётся — его дрожащие плечи касаются подбородка Джордана, — и позволяет себя обнять. — Прости, — спустя несколько минут произносит Джордан. Они сидят на диване и пытаются следить за повтором какого-то турнира по гольфу. — За что? — Адам с лёгким удивлением отрывается от экрана. — Просто... Я соскучился, — отвечает Джордан, чувствуя, как в горле вырастает ком. Адам расплывается в улыбке и переключает канал на запись эпизода «Икс-фактора». Джордан опускает взгляд на его руку, держащую пульт, на задранном колене. Он чувствует себя комфортно на диване у Джордана: опущенные плечи, мягкие черты силуэта. На нём футболка с какой-то душераздирающей картинкой на груди. Джордану хочется, чтобы это прекратилось — что бы ни было причиной того, что он не может сглотнуть, глядя на Адама. Дни без него тянулись словно годы. Адам зевает, обнажая зубы, растягивая все черты своего лица. Джордан рассматривает его, с ног до головы, расфокусируя взгляд до расплывчатых очертаний и возвращая чёткость форм, возвращаясь к Адаму, чей уголок рта подтянут вверх в улыбке. Он облокачивается о спинку дивана, окидывает ленивым взглядом Джордана, протягивает руку и тянет за краешек его шортов. — Есть будем? Джордан прорывается сквозь мысли о том, чтобы мягко заставить его сесть обратно в ту же позу, и соглашается: — Ага. — Китайскую? — Да. Адам достаёт свой телефон и погружается в разговор. Джордан отворачивается к экрану телевизора, стараясь не обращать внимание на стук собственного сердца, когда Адам тараторит его стандартный заказ, не спросив его. Да, значит, это уже было — Джордан силится вспомнить, когда, но не может. «Да, номер 18 и 23. И с дополнительной порцией риса. Это всё. Ага, спасибо». Адам поднимается, чтобы выбросить пустые коробки в мусорку, и бросает на Джордана взгляд: «сидеть!». Джордан ловит себя на мысли о том, что он почти как собака — полон жажды внимания, готов на всё ради улыбки. От непрошеного сравнения он упрямо встаёт и хромает за Адамом на кухню. Адам замер у раковины. Вода шумит. У него в руке стакан. — Джордан. В его голосе звучат нотки укоризны. Джордан порой забывает, что Адам старше его, несмотря на мягкий голос, да ещё и бывает занудой. — Адс, — выдыхает он, силясь не улыбнуться. Это срабатывает, пусть и сложно кого-то обмануть его неловкой позой, в которой он, опираясь на косяк, пытался перенести вес со своей ноги. Адам подходит ближе, касается его подбородка, проводит большим пальцем по шершавой коже. Джордан закрывает глаза и позволяет Адаму подхватить его. Джордан чувствует поцелуи на своей шее и опирается руками о край столика, чтобы не потерять равновесие. — В кровать, да? – предлагает Адам, и Джордан кивает. Они лежат в кровати, просто прикасаясь друг к другу, не снимая одежды. Джордан задумывается, пробегая ладонью по груди Адама, чувствуя хлопок под пальцами, кусочек тёплой голой кожи в том месте, где кончается футболка, прямо перед ремнём. Джордану двадцать пять, он носит капитанскую повязку своего клуба и отыграл солидные двадцать два матча за сборную. Джордану двадцать пять, он носит бейсболки козырьком назад, он убеждён, что всё ему по плечу, он слишком стар для дрожащих рук и потных ладоней. Джордану двадцать пять, он и задуматься не может о том, что делает, представляя, что он собирается поцеловать не Адама. Джордану двадцать пять, и он не может думать о том, чтобы переспать с Адамом, без пунцовых щёк. Адам хитро улыбается и наклоняется ещё ближе. — Нога в порядке? — отрывается Адам, с широко распахнутыми глазами. Джордан недовольно стонет сквозь смех и тянет его обратно. Адам называет его идиотом, почти заставляет умолять, целует его веки, когда Джордан жмурится. Он не перестаёт смеяться. Словно лихорадка, разбегающаяся по всему телу, по ладоням, по бёдрам Адама, по его сердцу, по его улыбке. Джордан хмурит брови и тянется через кровать за презервативом на прикроватном столике. — Нет, так дело не пойдёт, — бросает Адам и устраивает под его ногу подушку. — Ты серьёз-но? — последний слог срывается во всхлип: нога действительно болит. — Хватит ныть, — Адам наклоняется и целует его колено, и выше, выше, и Джордан думает, «пятая плюсневая», ловя себя на глупой мысли, что нет кости, которую он ради этого бы не сломал. Чушь всё это, думает он потом. Не надо было ничего ломать ради этого. По крайней мере, точно уж не кость. — Восемь недель, ага, — произносит Адам. Джордан думает о пустоте, которую не заполнить. Недостающие детали и рваные края на поле, в рассинхрон друг с другом. «Ливерпуль» изорван в клочья, просвечивается по швам, опустошён, без тени идей. Их время утекает сквозь веретено часов, дней, месяцев, и всё это время Джордан должен провести в покое, без движения. Джордан никогда не чувствовал себя в таком застое. — Всё будет в порядке, — уверяет Адам. Он очень спокоен, когда спит, у него даже не дрожат ресницы, застывшие в безупречном изгибе. Может, и не безупречном. Джордан смотрит на Адама, на его неровный подбородок, на треугольник носа. Джордан наклоняется и целует его в щёку. Этот свет, это сердце, эта ладонь — и это совсем не разбегающаяся по телу лихорадка. Это просто похоже на бег, на движение. Сердце расширяется и сокращается. Не навсегда, нет, но прямо сейчас. Он прижимается к Адаму и позволяет векам сомкнуться.