Не слышу

Если вы увидите в ходе чтения какие-либо ошибки, то сразу же жмите в ПБ. В последнее время я растеряла хватку и стала невнимательна. Также, в момент, когда перед вами появится "***", советую включить эту песенку - Eric Serra – Armaturam Dei. На этом, пожалуй, всё. Приятного прочтения. Феличиано слышит эти голоса с детства, почти с младенчества. Он улыбается почти безумно, когда морщинистые руки священника надевают на его шею деревянный крест. Он холодным клеймом ложится на маленькую загорелую грудь итальянца, но это не доставляет неудобства. Слезы начинают течь сами по себе, когда карие глаза поднимаются и смотрят на статую святой Девы. Чуть позже, когда во всём помещении маленькой и старой церквушки слышался лишь громкий и возмущенный голос старшего из близнецов, Феличиано шумно шмыгнул носом и дрожащими губами прошептал заветное: «Я слышу...» Он встает еще на рассвете. Аккуратно, стараясь не разбудить лежавшего на соседней кровати брата, отводит одеяло назад, опускает ноги на прохладный дощатый пол и на цыпочках покидает комнату. Забывает напрочь про обувь, наспех натягивает на тело своеобразную тунику со шнуровкой и отцовские штаны, и бежит к двери. Там, проскользнув мимо пристройки, в которой спят родители, он открывает скрипучую дверь и вырывается наружу. Солнце лишь на самую малость выглянуло из-за высокой гористой местности далеко на востоке, а Варгас уже бежал по золотистому полю, спотыкаясь и немного неуклюже пробираясь сквозь заросли колючки, которые не преминут оцарапать смугловатую кожу на ногах и запястьях. Итальянец терпит боль, нет, почти не замечает ее, и уже через полчаса прибегает к той самой церкви. Только в ней уже давно нет священника, стены в некоторых местах обросли мхом, а статуя Марии покрылась трещинами. Парнишка, не останавливаясь, заходит в темное и пахнущее сыростью от недавно прошедшего дождя помещение, и нетвердой походкой приближается к алтарю. Руки дрожат, но он все равно зажигает свечи, наполняет чашу свежей водой и становится на колени. От пола веет еще большим холодом, а каменная крошка болезненно въедается в удивительно нежную кожу ног. Но это ничто. Для Феличиано, который торопливо складывает руки вместе, зажмуривается и начинает молиться. Потрескавшиеся губы двигаются быстро, но слова, слетающие с них шепотом, четко и ясно произносят уже зазубренные с малых лет строки из библии, которую отец читал обоим братьям перед сном. Но каждый из них по-разному воспринимал это. Соседи всегда поражались той похожести во внешности Варгасов, но еще больше — разнице. Ловино, старший брат, во всем помогал матери, играл на улице с другими ребятами, часто выпрашивал у редких путников какие-нибудь захватывающие истории о рыцарях и отчаянных сражениях за родную Италию, а когда подрос, стал работать на полях, собирать дрова в лесу и заигрывать с девушками. Младший же, Феличиано, почти никогда не покидал стен церкви. Он говорил, что слышит голоса, но люди предпочитали не верить этому чудачеству. Со временем все, даже родители мальчика, свыклись с тем, что прогулке с друзьями и двенадцатичасовой работе под палящим солнцем, он предпочитает долгие и безошибочные молитвы и уборку по дому. Казалось, что эти двое представляли собой некое воплощение Бога и Дьявола. И если младший безусловно являлся святым, то старший мог выбрать для себя лишь роль зла и грехопадения. И так оно и было. Завистливый и эгоистичный на первый взгляд, Ловино просто пытался обратить внимание семьи на себя, дать им знать, что Феличиано — не единственный ребенок, что хоть он и не слышит каких-либо голосов свыше, но зато на него можно надеяться в работе и продолжении рода. Впрочем, ни добродушная мать, ни строгий временами отец никогда и не отрицали этого. Они были рады помощи старшего, возлагали на него очень много надежд и были искренни благодарны тому, что тот не бросает младшего брата, даже несмотря на собственную неприязнь к нему. А тот, тем временем, продолжал молиться и с неким трепетом слушать всё, что говорили ему «голоса». Так проходили дни за днями, недели за неделями, месяцы за месяцами. Пока однажды в их размеренной повседневной жизни что-то не сломалось. Кап… Грудь зажало в тиски, и Феличиано с раздирающим горло вскриком резко распахнул глаза. Сонную пелену словно смыло волной ледяной воды, позвоночник ломило, дыхание сбилось, а странный гул в ушах резко прекратился, сменяясь мертвой тишиной. Итальянец моргнул пару раз, а затем вдруг понял, что ощущает пробегающий по спине холодок. В порыве пробуждения все его тело прогнулось вперед, грудь выпятилась, из-за чего, следовательно, легкая ткань ночной рубахи задралась, оголяя худую спину и выпирающий позвоночник. Кап… Парень на выдохе всем телом прижался к промокшей от его пота кровати, а затем немного испуганно повернул голову набок, чтобы в следующую секунду увидеть спокойно сопящего Ловино, который сквозь сон хмурил свои темные брови и жевал губы. Эта картина на мгновение заставила Феличиано расслабленно улыбнуться. Но это состояние продлилось слишком недолго. В голове все еще ясно стоял образ чьего-то посиневшего тела, а в ушах звучала лишь звенящая тишина. Кап… Холодная капля пота скатилась по виску итальянца, когда он поднялся с почему-то пугающей своим видом кровати, и спустилась тонкой дорожкой до узкого подбородка. Парень еще раз взглянул на спящего близнеца, после чего быстро соскочил с кровати и, даже не одеваясь, покинул стены дома. Он не обращал внимания ни на что вокруг, мчась вперед и хрипло бормоча глухое «Не может быть». Кап… Добираться до церкви по темноте слишком неудобно. Когда на небе лишь грязно-серые тучи, в ушах свистит пугающий ветер, и где-то там, позади, есть лишь чистое поле, да все еще спящая деревня. Сердце стучит где-то в горле, эхом отдается во всем теле, глаза тщетно пытаются нашарить знакомое здание, а исцарапанные в кровь пальцы с силой сжимают сухую ветвь кустарника. Кап… Это похоже на безумие. Страх только увеличивается, когда итальянец, с трудом найдя заветную церковь, заходит внутрь и быстро направляется вперед, к тому самому алтарю. В душе трезвонит беспокойство, неуверенность и назойливое желание закричать, которое парень старательно игнорирует. Кап… Он зажигает свечи, слегка обжигая указательный палец, роняет чашу себе под ноги, с бешеной скоростью поднимает ее, почти плача наполняет остатками вчерашней воды и ставит на каменный выступ. Феличиано буквально падает на колени, чувствуя острую боль и закусывая нижнюю губу. Но это лишь заставляет его быстрее вытереть вспотевшие ладони о ткань рубахи и сложить их в уже привычном жесте. Кап… Молитва кажется на этот раз спутанной и нечеткой. За спиной хлопнула дверь, и в почти пустом помещении эхом раздается глухой удар. Плечи итальянца задрожали то ли от холода, то ли от бушующего во всем теле страха. А через несколько часов он застыл. Руки безвольно опустились, словно у лишившегося жизни человека или зверя, а глаза опустели. Кап… - Не слышу... - с осознанием всего того ужаса, что с ним происходит, прошептал итальянец. Его пальцы до посинения сжали ткань одежды, а из мелких ранок снова выступила кровь. - Я вас не слышу... Голос Феличиано задрожал. Он подполз ближе к алтарю и почти прижался к нему ухом. Но даже так не услышал ничего, кроме шума ветра и торопливо приближающихся к церкви шагов. Последнее немного насторожило Варгаса и он медленно повернул голову назад, забрасывая самого себя всевозможными догадками о личности идущего. К небольшому разочарованию паренька этим кем-то оказался его сосед — сын пожилой швеи, живущий через дорогу, который не редко дрался с его братом, но в итоге стал его лучшим другом. Он едва успел отдышаться, как вдруг очень громко и быстро начал рассказывать Феличиано о какой-то беде, приключившейся с деревенскими. Какое-то колючее чувство поселилось в груди Варгаса, когда он вместе с тем юношей почти бегом направлялся в деревню. На полях, мимо которых они пробегали, не было ни единой души, хотя вещи и орудия труда валялись в беспорядочном виде, будто люди побросали их там в попытке сбежать от чего-то. А оказавшись на пороге дома, он понял тому причину. Люди, один за другим, перетаскивали тела своих родственников и друзей, чья мертвенно-белая кожа настораживала и приводила лишь к самым ужасающим мыслям, что целым роем влетали в голову итальянца, заполонив все его мысли. - Что же... случилось? - спросил он, скосив глаза на местного лекаря. Мужчина плавно провел влажной тряпкой по лбу одного из заболевших жителей и хмуро оглядел Феличиано с ног до головы. От этого взгляда по спине парня пробежались мурашки. - Да кто ж его разберет? Работали, как обычно, а вчера какой-то парень притащил им фрукты странные, после чего и слегли все как один. - Они ведь выживут? Лёгкая совсем призрачная надежда мелькнула в глазах Варгаса. Но она тут же погасла, когда кто-то позади прокричал, а следом послышался надрывный женский плач. Шансов не было. А если таковые и существовали, то процент их был ничтожно мал. - Твои там, - кивнув в сторону пристройки, немного отстраненно произнес лекарь, на что Феличиано судорожно начал бегать взглядом по лицам больных, после чего вновь принялся за того несчастного, от чьих стонов сидящая рядом с ним женщина ежилась и с трудом сдерживала подступающие слезы. Как и сказал мужчина, родители Феличиано лежали в своей комнате. Они были белее снега и часто дышали, ловя воздух тонкими губами и словно пытаясь что-то сказать, но вместо слов из горла вырывался лишь хрип и аналогичные с недавно услышанными стоны. Их вид вызвал неминуемый поток сожалений и ужаса внутри Феличиано. Он, наплевав на ужасную боль в ногах, встал рядом с родительской постелью на колени и опустил голову рядом с ногами отца, скрытыми лишь светлой тканью простыни. Слова молитвы стали невольно слетать с уст итальянца, и так продолжалось два или даже три часа, пока усталость не взяла верх над молодым организмом и парень не уснул. Утром он пожалел, что позволил себе такую слабость. Его родители умерли, так и не сказав на прощание ни слова, ни на секунду не взглянув на собственного сына. Их глаза стали серыми, а руки ледяными. И все было бы хорошо, ведь Варгас даже смирился с услышанным, если бы тела родных не решили сжечь. - Это может быть чума, - сказал кто-то из местных, складывая тела вместе и засыпая их соломой. Но Феличиано даже слышать их не желал. Он рвался вперед, отпихивал всех от тел своих родителей и изо всех сил кричал о том, что сожжение равносильно смертному греху, что святая Мария этого не простит. Оттащить его смог лишь бывший некогда кузнец. Он крепко прижал к себе вырывающегося итальянца и удивительно спокойным голосом начал поторапливать остальных начать сожжение. Когда пламя разгорелось достаточно, чтобы только сумасшедший кинулся спасать тела из него, Варгаса отпустили, позволив ему нарыдаться, а чуть позже, крича имя брата, кинуться обратно в дом. Чудо ли это, или Божья благодать, но старший из близнецов все еще был в состоянии дышать и даже изредка открывал глаза, которые быстро замечали заплаканное лицо брата и спокойное — лекаря. Ловино все еще был жив, и Феличиано не смел даже помыслить о том, что тот покинет его. Но простыми мыслями и надеждами не спасти человеческую жизнь. И для почти потерявшего всё в своей жизни итальянца единственным и последним выходом оставалась молитва. Вечером, когда заря кровавым цветом осветила поле и крыши домов, младший Варгас наспех набрал в протекающем близ деревни ручье свежую воду, схватил пару свечек и поцеловав напоследок брата в висок, покинул дом. Он мчался до церкви, прижимая к себе узелок с необходимыми вещами, и лишь надеялся, что эта эпидемия и то, что он перестал слышать голоса — лишь совпадение. Не верил, не понимал, не хотел понимать. В церкви было на удивление светло, но от этого ничуть не уютнее. Неприятный холодок и запах сырости царил в этом здании, стремясь изуродовать само понятие святости, а статуя Марии начала казаться уродливой, так как через ее, высеченное из камня лицо проходила новая трещина. Кап… Вздрогнув и немного несмело пройдя к алтарю, Варгас приготовил всё необходимое, встал на колени и начал молиться. Это заняло у него больше времени, чем обычно, но парень только принял это, как испытание, вступительный экзамен перед тем, как до него снизойдут голоса свыше. Кап… Но они не явились. Ни через час, ни через два, ни даже через семь часов. Казалось, Дева Мария покинула их земли, разозлилась, решила покарать за то, что люди забыли о ней, за то что никто кроме Феличиано не желал более ее благодати. Вот только итальянец и в это не верил. Он молча стоял на стесанных в кровь коленях, на которых уже живого места не было, и слушал. Кап… Он слушал тишину; такую пугающую, всепоглощающую и чужую. А время всё шло, неумолимо быстро и будто насмехаясь над Варгасом. Оно мелькало перед его носом то игривыми солнечными лучами, то печальным образом луны на ночном небе, голубоватым светом освещавшую давно переставшие гореть свечи на алтаре. А иногда моросил дождик. Погода, небо, трава, шуршащие листья на деревьях... Все они издевались над Феличиано, наигрывая наводящую холодок и страх мелодию. Это, казалось, длилось целую вечность. Кап… Пока не наступила тишина. Всё вокруг будто замерло, повинуясь неизвестному давлению, чьей-то силе, успокоилось и затихло. Варгас постарался не обращать на это внимания, но чей пристальный взгляд, впивающийся в его спину, заставил его передумать и напряженно выпрямить спину. Он словно ясно видел блеск небольшого ножа с деревянной рукояткой, который небрежно подкидывали вверх, а затем перехватывали двумя пальцами, затянутыми в кожаную перчатку. В горле итальянца тут же пересохло и он, боясь даже открыть глаза, сглотнул накопившуюся во рту слюну. Ему показалось, что он сделал это слишком громко, раз стоявший за его спиной незнакомец даже перестал подкидывать нож, теперь уже с нескрываемым интересом разглядывая фигуру Варгаса. Так длилось, возможно, сутки, а может и неделю. Феличиано перестал считать время еще в начале, надеясь лишь на чудо. Но вместо этого он вынужден был коротать время с этим темным созданием, захватившим его в плен и не позволяющим расслабиться ни на секунду. Кап… Они наедине. Лишь он и этот незнакомец. Чья-то дурная шутка, не иначе. В святом храме, в месте, где над всеми смертными возвышается образ святой Марии… Как могло произойти такое? Чем же именно они провинились перед Небесами, раз его душа теперь в любой момент может исчезнуть или вовсе кануть во грех?... Колени начали зудеть, а тело покачиваться от накатившей усталости и боли в пояснице и плечах. Он не желал сдаваться. Не сейчас, когда его брат в любой момент может умереть, а его тело позже сожгут на общем костре. Он хотел лишь услышать голоса, хотел понять их мотив, хотел верить. - Они не ответят, ты в курсе? Этот голос прозвучал будто гром, вспыхнул, будто удар молнии на фоне темного неба, и выбил из колеи. Он слишком похож на его, но только с нотками насмешки и лукавости. - Почему ты так упорно молишься? Снова этот голос. Снова пугающий вопрос. И Варгас боится, что таких прозвучит еще немало, пока он находится в этом месте, пока позади него стоит ЭТО и пока эта комната не перестанет давить на него своей темнотой. И он говорил. Он долгое время говорил, задавая одни и те же вопросы и констатируя и без того очевидные вещи. Мария не слышит более молитв Феличиано, она не поможет ему в такой удручающей ситуации. И никто не поможет. - Кроме меня, - будто прочитав мысли итальянца, отозвался уже знакомый голос. Как-будто дурной сон. Незнакомец ухмылялся, стоя позади и опираясь руками на грязную спинку одной из скамей. И это липкой паутиной, противным осадком наваливалось на сознание парня, вгоняло его в еще большее замешательство и сомнения. Но самым пугающим было то, что Феличиано поддавался. Медленно, с неохотой, но его упрямство давало сбой, терпение куда-то исчезало, а губы то и дело размыкались в попытке произнести эти проклятые слова. И с каждым часом становилось всё хуже. Неожиданно за пробитым окном что-то свернуло и в помещение начали попадать мелкие, холодные капли моросящего дождя. Сжавшись от неожиданности, Феличиано быстро принялся читать молитву, заговариваясь и срываясь на хрип. Его губы потрескались и стали кровоточить, живот неустанно оповещал о том, что итальянцу нужен хотя бы кусок хлеба, но в мыслях всё продолжала бродить упрямая мысль не останавливаться и ни в коем случае не позволять себе расслабиться прямо сейчас. - Да не слышат они тебя, к чему так стараться? - острой иглой вонзилось в слух Феличиано, и где-то на периферии сознания промелькнула непрошеная мысль: - Поддайся… Это слово хотелось стереть, уничтожить, сжечь, как ведьму или неверующего. Но оно крепко засело в голове, не давая даже вдохнуть спокойно. Дождь усилился, переходя в ливень и беспощадно барабаня по крыше и стенам, а ветер грозился сломать деревья, вышибить дверь старой несчастной церкви. В груди екнуло, когда позади послышалось шебуршание и негромкий смешок. С ним игрались, как кот с чересчур запуганной мышкой, чья судьба быть съеденной, независимо от времени и места. И Феличиано прекрасно понимал, что вряд ли сможет справиться в одиночку. Он не уйдет, не оставит парнишку в покое, не даст ему и шанса на побег и спасение. А еще ему, кажется, до смеха нравится наблюдать, как молодое сознание ломается под тяжестью его насмешливого взгляда. Реальность — жестокая штука. Сначала ты живешь мечтами и фантазиями, веришь в доброту мира и его безотказность в помощи нуждающимся. Затем веришь в Бога, как в спасителя, как в единственную надежду всего человечества, и с радостью поклоняешься прекрасному изваянию Марии. А потом становишься на колени, чуть ли не плача вымаливаешь прощения за все грехи, свои и чужие, и просто хочешь, чтобы вся эта пытка поскорее закончилась. Шаги за спиной были почти неслышными. И в том, что Феличиано не сразу заметил столь близкое присутствие чужака рядом с собой, есть лишь его вина. Он вздрогнул, когда теплое дыхание опалило затылок, а чуть позже — ухо. Шорох падающей на пол перчатки, и дальнейшее прикосновение прохладной руки к позвоночнику ввело итальянца в ступор. Кап… Он замер, сильнее зажмуриваясь и, забыв о боли, подался вперед, надеясь оказаться ближе к алтарю. Но чужие руки, теперь уже обе, ненавязчиво упали на его плечи, чуть разминая их длинными пальцами, а голос, так похожий на его собственный, начал шептать что-то утешающее и в то же время пугающее. Кап… Это походило на испытание. Феличиано должен молчать, во что бы то ни стало. Но если с его уст слетит хоть один звук и он обернется, то это будет означать, что он сломался. И Он воспользуется этим с большой радостью. Сначала измотает, заставит поверить в него, а затем сломает. Подчинит себе, как погоду, что сейчас, словно окаянная, металась от одного состояния к другому, вереща ветром и колотя дождливыми руками о каменные стены. Кап… Феличиано терпел до последнего. Он ждал этих голосов, так надеялся и молился, чтобы они спасли его брата, дали надежду, что всё можно исправить. Но реальность жестока. И Дева Мария не прощает таких как он. - Он ведь умрёт, - с дразнящими нотками пропел чужак. И Феличиано сломался. Он распахнул свои покрасневшие и наполненные усталостью глаза, резко развернулся всем корпусом и вскрикнул: - Нет! Кап… Всё оборвалось в одно мгновение. Незнакомец — он вылитая копия самого Варгаса — растянул губы в победоносной ухмылке и резко подался вперед.

***

Его руки ловко скользили по телу итальянца, притягивая его к себе. И тот, захлебываясь собственными слезами, покорно поднялся на ноги. Двойник усмехнулся, обнажая белоснежные клыки, и провел ладонью по ноге паренька вниз, ухватываясь пальцами за кончик его рубахи. Сердце Феличиано гулко колотилось, билось о грудную клетку, и ему казалось, что от этого стука он сейчас оглохнет. Его руки дрожали, а ноги подкашивались, пока чужак неторопливо задирал его одежду, обнажая побледневшую от голода и недосыпания кожу. Послышался очередной раскат грома, и испуганный Варгас тут же отшатнулся назад, натыкаясь на грудь незнакомца. Нет, не верно. Феличиано давно узнал этого чужака и просто не хотел верить собственным глазам и ушам. Даже ощущения чужих пальцев на его животе не заставило итальянца одуматься. - Только попроси, - зазвучал Его голос совсем близко и Варгасу показалось, что он задохнется. Это было невыносимо. Аккуратно заточенные ногти прошлись по кадыку парня, останавливаясь на губах и очерчивая их контур, а другая рука, тем временем, сжала ткань своеобразных трусов и дернула их вниз. Послышался треск разрывающегося шва и из горла Феличиано вырвался мучительный стон. - Н-нет… Его тело била крупная дрожь, слезы не останавливались, кровь с губы капала на чужие пальцы, которые Он с удовольствием облизывал, снова прижимая к подбородку своей жертвы. - Не волнуйся. Тебе всего лишь нужно как следует попросить. Я спасу его и те назойливые голоса больше не будут беспокоить тебя своими обманчивыми речами. Поверь же... Отдайся мне. Жизнь жестока. Боги жестоки. Сама Дева Мария жестока, раз позволила её сыну так болезненно страдать. Феличиано провел языком по кровоточащим губами, на мгновение ощущая во рту металлический привкус, но тут же сплюнул смешанную с кровью слюну на пол. Его взгляд был прикован к алтарю, изуродованной статуе, руки с трудом нащупали штанину чужака, а губы судорожно прошептали: - Пожалуйста...

Спасите меня!

Кап… Ловино с трудом, но все же открыл глаза, и первым, что он увидел, была болезненно белая и по-детски широкая улыбка странного незнакомца, во всю глазеющего на его чуть порозовевшее лицо и растрепанную шевелюру. - Чего тебе? - грубо спросил он у незнакомца. Тот же, в свою очередь, отряхнулся и быстро вскочил со своего места, отправляясь прочь из комнаты и оставляя парнишку в недовольстве. Через пару минут в комнату забежал лекарь и не смог удержаться от облегченного вздоха. - Жив... - Ага, вроде того, - не совсем понимая столь рьяного беспокойства за свою персону, отозвался Ловино и почесал немытую уже долгое время макушку. Но затем замолчал, обращая внимание на отсутствие в помещении одного важного члена их уже отнюдь не полной семьи. - А этот дурачина где? И лекарь ответил. Варгас, еще окончательно не пробудившись, быстро натянул на себя одежду и вместе с несколькими мужчинами из деревни, помчался к церкви. Они бежали долго, будто кто-то специально хотел задержать их, заставить подождать еще немного. А когда вдалеке показалась заваленная толстыми ветвями крыша, Ловино ускорился. Двери в церковь распахнулись и вбежавшие в нее люди стали бегло оглядывать темное, пропахшее запахом гнили и сырости помещение. Первым, заметившим Феличиано, был тот самый сын швеи. Он дернулся, спотыкаясь о какую-то деревяшку, и испуганно закричал. Все тут же сбежались на этот возглас. - Что там? Он здесь?! Эй, хватит дрыхнуть, мы отправляемся домой! Ты слышал меня, Фель… Кап… - Ах... Братик? Итальянец сидел на полу, сжав ноги и уперевшись руками в пол. Из его ушей шли темно-алые дорожки засохшей крови, а вся одежда была разорвана почти в клочья. Множественные царапины и синяки на бедрах ужасали и заставляли морщиться так, будто окружающие сами почувствовали всю ту боль, что испытал за это время Феличиано. Его колени и вовсе представляли из себя нечто отвратительное, напухшее и истекающее светло-желтым гноем. - Братик... Ты жив. Я так рад. Знаешь, я очень долго молился, хотел спасти тебя... - паренек улыбнулся и начал быстро лепетать, пустыми глазами смотря на брата. Мужчины аккуратно подняли Варгаса на ноги, накинули на него теплую тунику и повели к выходу. Немного отойдя от состояния шока после увиденного, Ловино повернул голову к уходящим. - Феличиано... Молчание. - Феличиано! Один из мужчин опустил взгляд на улыбающееся лицо Варгаса, немного несмело обращаясь к нему: - Эй, слышишь? Тебя брат зовет. Но парень не отзывался. Он лишь улыбался, бормоча что-то про молитву и то, что эта тишина была предвестником смерти, она тревожила его душу не напрасно. - Ловино... Он, кажется... уже не слышит. Ничего. После этого все, кроме старшего из близнецов, покинули церковь, направляясь в деревню. Ловино замер у самых дверей, медленно поворачиваясь и вставая полу боком к изуродованной временем и обвалившейся немного крышей статуе Марии. Та держала руки вместе, раскрыв губы в немой молитве и смотрела на парня сверху-вниз. Из ее неживых глаз медленно падали прозрачные капли, разбиваясь об испачканный в крови и воске алтарь. Кап... И Ловино улыбнулся. Оголил зубы, с насмешкой в ядовито-зеленых глазах взирая на ту, в которую так наивно верят те люди, и знакомым до боли голосом прошептал: - Я же говорил... Они не слышат. И умолкнут голоса в твоей голове. И исчезнет та тишина, что тревожила душу твою одинокую. Ты страдал и мучился. И старания твои будут вознаграждены. Ты увидишь — я умею быть щедрым, мой милый Феличиано…