Красное вино

      Девушка взбалтывала кроваво-красную жидкость внутри бокала, наблюдала, как напиток плещется во все стороны, опасно близко поднимаясь к самым краям, угрожая разлиться прямо на её белое платье. Она слышала крики своего брата и сдавленные вопли его молодой натурщицы, раздававшиеся из другой комнаты, но она просто посмотрела на свою юбку и сделала глоток.       Красное вино обжигало горло. Обжигало, оставляя после себя приятное ощущение свободы, но полного отвращения к миру. В наше время трудно пройти по улицам незамеченной, и девушка хорошо это знала.       Лёгкий топот поспешных шагов привлёк её внимание, оторвав взгляд от бокала. Холодные голубые глаза осматривали оборванную натурщицу, вставшую в дверном проёме. Натурщица была невысокой и худощавой, с крупной грудью и тончайшей талией. Когда она только пришла, её тёмные волосы были завиты в кудри, обрамляющие лицо, но теперь они были спутаны, и локоны свисали на дымчато-зелёные глаза.       — Пожалуйста, госпожа Распутина, позвольте мне уйти, — произнесла она вкрадчивым голосом, устало облокотившись на дубовую дверную раму.       Ульяна Распутина обвела стоящую перед ней девушку твёрдым и холодным, как лёд, взглядом. В животе росло непреодолимое желание вылить дорогое красное вино прямо на её чёрное атласное платье, расшитое золотыми нитями. Но вместо этого она одарила натурщицу холодной улыбкой и прошептала:       — Мой брат закончил свою картину?       На покрасневшем лице девушки читался ужас, а сама она стала нервно теребить край чёрного платья.       — Н-нет, — заикалась она. — Но он сильно опьянел с водки.       — Значит, так? — спросила госпожа Ульяна, пожав плечами, и принялась снова взбалтывать вино в бокале.       — Но, госпожа, он ужасно пьян. Я боюсь, что он ударит меня. Пожалуйста, разве я не могу уйти домой? — молила натурщица, её глаза блестели, наполненные слезами.       Госпожа Распутина молча смотрела на неё, ни на секунду не выпуская бокал красного вина из левой руки. Её густые светлые волосы были искусно заплетены вокруг головы, а нанизанные бусины сверкали в тёплом свете камина. Вздох сорвался с её накрашенных губ, Ульяна поправила платье и стала рассматривать бедную натурщицу.       Это правда, что её брат может быть довольно грубым, когда пьян, но он был из того вида художников, которым обязательно нужна Натурщица. Но было ли честным отправить эту бедную девушку на такое испытание — прямиком к её пьяному олуху-братцу, который может запросто поднять на неё руку. Пётр был сильнее большинства мужчин; когда он бьёт, тебе кажется, словно его рука сделана из настоящей стали. На теле Ульяны до сих пор можно найти шрамы, нанесённые братом во времена запоя.       Если девушка останется тут до тех пор, пока картина не будет закончена, она выйдет уже сломленной, оборванной вещью. Словно кукла без пуговиц на платье, которая ничего не стоит. Она будет разбита; её жизнь будет разрушена.       Ульяна сделала ещё один глоток красного вина, смакуя его вкус, пока продумывала свой следующий шаг. Её тоже сломали, когда она была моложе. Сначала таковой была воля их овдовевшего отца, и Ульяне пришлось вынести это с холодным сердцем и таким же мировоззрение. Потом с ней забавлялся её брат Михаил, намеревавшийся сломить жалкие остатки её духа. И, видит Бог, ему почти это удалось.       Когда подошла очередь Петра, не осталось ничего, что можно было бы сломать. Единственное, что осталось в ней, — мысль, плотно засевшая в бестолковой голове: «выжить». Это стало мантрой, повторяемой в ночи, когда он ломал её руки, легко, словно соломинки, в своих сильных руках; когда грубо брал её со спины, словно она была животным.       Выжить. Единственная мысль, пульсирующая в её голове снова и снова, единственная мечта, единственное слово, которое она знала. Выживает лишь сильнейший, и Ульяна выживет.       Нет, она уже выжила. Она знала это, смотря холодными голубыми глазами на то, как в бокале кружилось красное вино. Она выжила, она боролась, она поднялась по карьерной лестнице наверх, чтобы оказаться там, где она находится сейчас.       Всего за несколько лет госпожа Распутина поднялась со статуса уличной шлюхи, торговавшей собой за жалкие гроши, до куратора первого во всей Европе художественного музея эротики. Она богата и успешна; в состоянии позволить себе не только дорогое красное вино, но и приводить достаточно натурщиц для новых работ брата и для его игр, лишь бы он был счастлив до конца своих дней.       И теперь эта натурщица со слезами на глазах умоляла её о помощи. Но помочь ей — значит принять удар на себя снова. Если Пётр не останется доволен натурщицей или проституткой, то он придёт за ней. Ульяне надоело, когда её лапают, словно вещь, надоело чувствовать это отвращение, когда мужчины прижимаются к ней. Надоело всё это. Она подняла взгляд на девушку и позволила призрачной улыбке появится на своём лице.       — Нет, мне жаль, но картина должна быть закончена прежде, чем ты сможешь идти. Возвращайся назад, пока мой брат не рассердился и ты не пострадала.       — Но... но...       Натурщица заикалась, но Ульяна просто взглянула на неё своими голубыми глазами.       — Хорошо, — прошептала девушка и ушла обратно по коридору, чтобы позировать Петру снова.       Ульяна смотрела ей вслед, и что-то похожее на жалость сверкнуло в её голубых глазах. Но она снова принялась кружить вино внутри бокала и вспоминать свою мантру.       Выжить любой ценой, не беспокоясь о том, кто еще пострадает в процессе.