I think that you know what to do Impossible? Yes, but it's true I think that you know what to do, yeah I'm sure that you know what to do The doors — You're lost little girl
Здание особняка Мато полностью охватило пламя. Будто врата ада разверзлись прямо под домом, и теперь он медленно тонул в кипящей лаве. Жар и едкий запах били в лицо Сакуры. Пепел застревал в волосах. Это она бросила первую бутылку с горючей смесью в стену. Стекло лопнуло. Огненная клякса растеклась в ночном мраке, и через мгновение на втором этаже заплясали языки пламени. Сакура смотрела на ярко-оранжевое пятно, на густой чёрный дым, поднимающийся тяжёлыми облаками в небо, и пыталась согреть замерзающие руки. Она не хотела прятать их в карманы: пальцы казались грязными до костей. Во всех своих детских мечтах, в самых сокровенных фантазиях она грезила об этой ночи. Молила всех богов и духов, чтобы однажды кто-нибудь или что-нибудь навсегда разорвало её связь с семьёй Мато. Чтобы проснуться — а их всех не было. Но Сакура предположить не смела, что сама станет причиной этого освобождения. Или это была не она? Или это был тот слуга, внезапно возникший в её жизни? Его хриплый и одновременно насмешливый голос будто принадлежал не материальному существу, а какой-то её собственной сущности, вылезшей из самых тёмных уголков души. Может быть, она сошла с ума и теперь видела своего Тайлера Дёрдена?(1) Это он вложил в руку Сакуры первую бутылку, он поджёг конец высунутой из горлышка тряпки и сказал: «Бросай! Воздай этому ничтожному сброду за всё по заслугам!» Она бросила, и этому не было прощения. Остальные бутылки швырнул слуга, пока Сакура с замиранием сердца созерцала растекающееся пламя. Снаряды разбивались о стену и крышу, огненные брызги разлетались по черепице. И хотя крайняя жестокость приносила тяжесть вины и опустошение, она так же давала какое-то горькое ощущение свершившейся справедливости и чуда. Очень страшного чуда, как пожар в Фуюки десять лет назад. Тогда Сакура видела пламя и смерть из окна. Сейчас она тут, снаружи, а полыхает само чёртово поместье. Даже в мыслях казалось странным так выражаться, будто Зокен явится сюда и врежет ей. И хорошей девочке действительно бы не подобало так говорить о родном доме, но это место чужое. Сюда её продали, как в бордель. В какой-то момент Сакуре показалось, что она видела силуэт Синдзи в окне, его искажённое ужасом лицо. И будто даже в голове раздались душераздирающие вопли, разогнавшие злые мыслишки о мести. Он не заслуживал такой смерти. Он запутавшийся в своих внутренних демонах мальчик: таких нужно жалеть. Сакура сорвалась с места, но запястье схватила сильная рука и стиснула до боли. «Куда ты? Стой, — сказал слуга, — насладись моментом. Так расстаются со своим тираном. И только так. Что ты ощущаешь? Восторг? Удовлетворение? Страх? Жуткий коктейль, правда?» Раз говорят, значит, надлежит внимательно слушать и соглашаться. Это правило въелось в память намертво, потому Сакура не сразу поняла: её действительно спросили? Её мнение? Или это какая-то шутка? Она ожидала, что надменно улыбающийся слуга громко рассмеётся, но он только пристально смотрел, молчал и ожидал. «Я... — Сакура замялась и обернула лицо к пожару: острые высокие языки устремлялись в ночное небо, будто заточённые в проклятом доме души наконец-то обрели свободу. — Мне жаль их...»***
Усмешка сползла с губ Гильгамеша, сменяясь явным удивлением. Сначала он не поверил словам мастера, но потом даже рассердился тому, что она может желать гнойным червивым шавкам что-то помимо заслуженной смерти. В его время жалость была чем-то вроде презрения к самым поганым и убогим рабам, позорное обращение, которого стыдилась и половая тряпка. Гильгамеш смотрел на мастера, одновременно испуганную и решительную, крепко вцепившуюся в его руку. Что за странная девица? Перед его глазами стоял подвал Мато с этими тошнотворными насекомыми. Так это всё походило на церковь и маленьких мальчишек и... больше даже не хотелось вспоминать. «Тому, что они с тобой сделали, нет прощения. Они не заслуживают жалости. Они вообще ничего в этой жизни не заслуживают, эти жалкие шавки. Ни они, ни священник». Ни, возможно, он сам. Но этого Король героев не сказал. Он смотрел в пламя, лижущее чёрный каркас мрачного поместья Мато и слушал, как рушится крыша и перекрытия. Вдалеке зашумели автомобили с мигалками, хотя что-то говорило, что в этом доме некого спасать. Все они давно умерли, сгнили и были съедены своими личинками. «Пойдём, — сказал Гильгамеш и вежливо, ненастойчиво потянул мастера за собой. — Пойдём, пока не приехала полиция». Сакура послушно сдвинулась с места, придерживая вторую руку на груди и расставив пальцы так широко, будто порезалась. Гильгамеш протянул ладонь и хотел посмотреть, но мастер отдёрнула кисть и опустила вниз. «Она грязная», — промямлила девушка. Слуга фыркнул. Они свернули в проулок и вскоре добрались до дома Эмия, где она сегодня осталась с ночевой. Мастер ни разу не оглянулась назад, хотя пожар и густой дым наверняка было видно из любой точки Фуюки. Она не проронила ни слова и брела, опустив голову вниз. «Иногда дорога в новую жизнь начинается с уничтожения старой. Этот день — веха для нас обоих, мастер, — он снял куртку и накинул на худенькие плечи, и Сакура вздрогнула от этого жеста. Она смотрела с искренним непониманием и смущением. — С этого дня ты — моё сокровище. И любой, кто посмеет тебя обидеть, познает кару от рук Короля Героев! Ликуй, юная дева!» Мастер улыбнулась мягко и даже снисходительно. Это не то, что Гильгамеш назвал бы «ликованием», но уже вперёд. «Называй меня Сакурой, пожалуйста», — сказала она уже уверенней и поклонилась. Слуга промолчал в ответ. Возможно, он не заслуживал прощения. И тысячи сгубленных детских душ не равноценны одной спасённой. Но уж лучше так, чем никого. И сейчас Гильгамеш хотел чего-то большего, чем жалости или равнодушия. Уважения, например. Но для этого еще придётся много, много трудиться. «Доброй ночи, Арчер-сан», — сказала мастер, пролезла в дыру в заборе и тихонько потрусила по двору, чтобы никого не разбудить своим возвращением. «Доброй, Сакура», — немного подождав, Гильгамеш направился вниз по улице. У него осталось важное дело на сегодня: упокоить ещё одного живого мертвеца.