Я блюю нормальностью

Больница кажется желто-бурой. Стены покрыты трещинами, пол грязный, двери на ржавых петлях. Все в порядке, если эта больница для психов. Санмедэкспертиза утвердила за ней статус действующего сумасшедшего дома, где антисанитария никого не шокирует. Буро-коричневая больница, окрашенная в цвет дерьма. Brown. В коридоре большая часть дверей закрыты – и это беспокоит меня. Я кот, который не любит закрытых дверей, психически не выносит. Из столовой отвратно прет недоваренным мясом. Неприятная женщина разливает нам тарелки с супом, раздает мясо и сок. В супе полно человеческих пальцев и рыбьих плавников. Как это забавно, ведь когда я в прошлый раз пытался выбраться отсюда, мне оторвало четыре пальца правой руки ржавой железякой в вентиляционной шахте. Один пациент такой жирный, что съедает две порции человечьего супа за раз. В соке что-то плавает… я делаю вид, что пью, но знаю: это растворенный транквилизатор. Я потеряю свою ясность, если начну пить эту дрянь. Все станет мутным и размытым, как при близорукости. Я больше не буду видеть причудливые формы и состояния. Потеряю это зрение. Стану нормальным человеком, как все доктора здесь – слепые. Они видят лишь то, что согласуется с их органами чувств, а это – лишь часть нашего мира. Другой пациент ест битое стекло. У третьего нет ничего ниже пояса – ни ног, ни писюна. Все часто тыкают его шприцами и набирают в них его кровь, а потом рисуют ею на стенах. Надписи гласят: «Мне нравится твое безумие», «Этот мир не реальный. Но мы разбудим тебя». Мы – те, кто уже «проснулся». Внутреннее зрение все больше мешает внешнему зрению. Внешнее зрение дает информацию неполную – вот стул, на нем сидят, вот стол, на нем едят. И так обо всем. Тоска и ложь. Всюду мелко, не выйти на глубину. Как ущербно слышать только это, видеть только это, когда наш мир гораздо полнее. Это все равно что быть одноглазым циклопом. Но внутреннее зрение будит собой тебя. Ты спишь все хуже. Плохой сон! И ты – его часть. На дверных проемах – крюки и штыри. Как же экспертиза обошла это вниманием? Психи ежедневно натыкают себя на них, теряя то клоки плоти, то целые конечности на штырях. На одном крюке висит глаз. Стены истекают кровью. Кровавые следы тянутся по коридорам, размазанные толпой ног по полу, въевшиеся в старый паркет, придавшие ему багровый оттенок. Red. Я художник в душе. И я нарисую то, что вижу, то, что позволяет мне видеть мое внутреннее зрение, что смотрит под закрытыми веками. И мне требуются цвета, но в этой блядской больнице их неоткуда взять. Эти фломастеры слишком убогие для моих оттенков. Я ненавижу фломастеры! Вместо них я пачкаю руки в крови и раскрашиваю кровью. Я лезу в унитаз и раскрашиваю дерьмом. У меня есть хлорид калия, поваренная соль, щелочи и разноцветные порошки. У меня есть пузырек с надписью «не пить». Вода из вечно подтекающего душа и забитой канализации поможет мне разбавить все вещества до необходимой концентрации и смешать их в нужной консистенции. В душевой через дыру в стене на меня кто-то смотрит. Чей-то глаз наблюдает за всеми, кто тут моется. Шизофреник, писюна никогда не видел?! Я сейчас выколю тебе твой ебучий глаз! Но чем дальше я захожу в своих поисках новых веществ, чем больше дверей я открываю, тем больше я мешаю врачам. Они следят за каждым моим шагом, эти ублюдки! Ненавижу их! Меня снова возвращают в мою палату, со старенькой капельницей, где мою вену вспарывает игла, пуская по сосудам вменяемость. И снова я вижу только то, что видят санитары и нормальные люди. Теперь ждать… ждать… когда вернется внутреннее око. Когда настоящий реальный мир, какой он есть, снова впустит мое расцветшее шизофренией сознание. Стоит мне немного очухаться, как врачи перестают слишком пристально наблюдать за мной. Тогда можно улизнуть, став незаметным и тихим, ведь я никогда не был буйным или агрессивным, я просто художник… Снова выхожу в общий зал, слышны странные шаги в глубине здания. Психи перешептываются. От шагов мурашки по коже. Приглушенные шаги – это из-за того, что кто-то очень массивный там ходит, или просто я еще не до конца освободился от действия успокоительного? «Циклоп! Циклоп идет!», «We’re all doomed» - разводят панику психи. Куда бы я ни пришел – все твердят про циклопа. Но куда мне бежать от него? Куда вы все разбегаетесь?! В изоляторе лежит парень со вспоротым брюхом. Из брюха лезут паразиты, ленточные черви. Ну и мерзость. Я не стану здесь прятаться от циклопа. Кругом валяются выдавленные глаза, целехонькие, выколупанные ложками. Я давлю их в спешке, они с противным звуком лопаются и растекаются по полу. Психи бегут кто куда, санитары не успевают ловить их. Что происходит?! Куда бежать, чтобы спастись от этих страшных тяжких шагов, которые все ближе? Но тут я вижу разбитое, мутное зеркало на стене, а в нем мое отражение. У меня нет одного глаза. Тот глаз на крюке – мой. Это я накололся на крюк. Это я – Циклоп. Это от меня носятся прочь. И снова меня скручивают врачи в смирительную рубашку. Когда я прихожу в себя после действия лекарств, врач сидит возле моей кровати и держит мой рисунок передо мной. -Ты не должен так вести себя, - говорит он мне. - Видишь, к чему приводит твое непослушание. Твое зрение вредит тебе. Если ты будешь вести себя хорошо, все изменится. Ты сам влияешь на свою судьбу. Просто веди себя хорошо – и тогда никто не будет держать тебя здесь. Серьезно? Если я включу режим «внешнего зрения» (что, конечно, будет лишь игрой, ведь если в тебе открылось зрение внутреннее, то внешнее уже никогда его не перебьет), то меня отпустят? И я смогу рассказать всему миру обо всем, что знаю, о мире Реальном? Хм. Врач оставляет фломастеры на моей тумбочке. Он знает, как я люблю рисовать. Фломастеры. Убожество. Это фломастеры, ими рисуют. Но если я настоящий художник, я смогу нарисовать талантливо любыми средствами, даже такими грубыми. И я веду себя хорошо. Я очистил канализацию в душевой. Поставил за собой посуду на поднос, откуда ее после заберут мыть. Выпил сок после обеда, и ничего страшного со мной не произошло. Вымыл пол от крови. Человека, евшего стекло, отвезли в реанимацию, а я собрал все окровавленные осколки и отнес уборщице, чтобы больше никто не стал продолжать трапезу. Зашитого пациента освободили от червей, и теперь детеныши этих червей расползлись по кафелю. Я не играю с ними, а собираю их – можно хоть покормить рыбок в аквариуме в холле. У нас есть аквариум. Я кладу червяков в воду, и рыбки начинают их ловить. Теперь я нормальный, меня можно отпускать? Если это все, так я давно бы стал нормальным! Что же вы молчали? У себя в палате я раскрашиваю картины цветными фломиками. Теперь от бумаги пахнет спиртом, а не говном и не кровью. Как жаль, что прошлые у меня забрали. Скорее всего их просто выкинут, не поняв моего посыла. Но что-то все равно беспокоит. Ведь не все двери мне удалось открыть, я до сих пор не понимаю устройства помещения, не чувствую схему здания. У меня не сформулирован план в голове. Я брожу наугад, некоторые комнаты я знаю, а некоторые – тайна для меня. Настолько, что я не могу даже смутно догадываться, куда ведут эти двери… что за ними? Что в этом люминесцентном ледяном свете и в этой тягучей тьме, пропитанной духом болезни и паранойи? Рыбки в аквариуме умерли – их сожрали черви. Так тот, кто кормится, сам стал едой для своей еды. Потому что это паразиты. Они сожрут тебя. Черви вымахали неслабо, и теперь в аквариуме они вьются и путаются своими хвостами, будто бело-бурые водоросли. Они уже тянут свои щупальца наверх, к кромке воды. Я выбегаю из комнаты…. Если кто-то поймет, что это сделал я, то вся моя «нормальная жизнь» полетит к чертям. Я не должен был этого делать… Боже, зачем я это сделал?! Прячусь по закоулкам больницы, стараюсь не попадаться на глаза черноволосой медсестре в окровавленном халате. Боже, помоги мне! Почему ничего не происходит, почему не работает ничего? Не действует мое хорошее поведение? Я рисовал фломастерами, этим ебучим дерьмом, блядь, я рисовал этим… Вы солгали мне! Это обман. Конечно, мне солгали. Нет никакой нормальной жизни. Нет и не было… Когда снова заглядываю в холл, в аквариуме уже пусто. Они покинули его. Они расползлись по всей больнице. Ищут хозяев своим телам. С одним из них я сталкиваюсь в коридоре… Он бросается на меня, пролезает в рот, по пищеводу вниз, и все становится красным. Я слышу, как он ест меня, как он скользко пожирает мою плоть, как он обволакивает меня изнутри своим мерзким телом. Это смерть. Краем единственного глаза я замечаю, что заражены все пациенты вокруг, которые вели себя примерно, пытались быть нормальными, как и я. Как им говорили. Врачи смотрят на это круглыми глазами, застыв по углам. Они не заразились? Сумасшедшая девушка, которая никогда не вела себя хорошо, подобрала осколок стекла и, подбежав к одной санитарке, вспорола ей живот – оттуда полезли черви. Врачи не заразились, потому что в их телах уже давно жили черви. Нормальность – приговор… Я успеваю ухватить хвост червя и потащить его из моей глотки наружу. Я тяну его, метр за метром, он разрывает меня изнутри, меня рвет им. Я блюю этой нормальностью.